С того дня Ресовец, как терпеливая нянька, ухаживал за раненым, доставал ему то кусочек маргарина, то немного картошки, лишний ломоть хлеба, лекарство. Однако поправлялся Никулин медленно. Немало времени прошло, прежде чем больной смог подниматься с постели.
- Ну и жилистый ты, - говорил Ресовец, когда опасность миновала. - Теперь жить будешь. Если бы услышал от кого про такое, ни за что бы не поверил.
- Не хвали, Виктор, зазнаюсь. Тебе спасибо, что выжить помог.
С этого времени Никулин стал ждать гостей. Он перебирал в памяти каждую услышанную от Ресовца фамилию. Знает ли он что-либо об этих людях? Вот начфин майор Дудин - давний знакомый. Впервые встретился с ним в тридцать седьмом году. Дудину тогда круто пришлось. Как бывшего офицера царской армии, дворянина, чересчур "бдительные" люди взяли на подозрение. Большие неприятности угрожали Дудину, но Каращенко сумел его тогда отстоять. Дудин был честным человеком.
Вскоре Дудин появился в крохотной каморке Ресовца, которую тот громко величал "аптекой". Приглядевшись к нему, Никулин с трудом узнал в осунувшемся, заросшем седой щетиной человеке прежде щеголеватого майора. Дудин тоже долго и пристально рассматривал своего собеседника, будто стараясь припомнить что-то.
- Не узнаете? - поинтересовался Никулин. - Неужели так трудно своего старого знакомого узнать.
- После такого курорта вас бы и родная мать не сразу узнала. Но все же вы живы. А это главное. Как говорится, были бы кости…
- Что и говорить. Не добили немцы сразу и на том спасибо.
- Не расстраивайтесь, не падайте духом. Мы вас подлечим, подкормим…
- Подлечим, подкормим, - иронически усмехнулся Николай Константинович. - А у самого небось в животе пусто.
- Не спорь, - вмешался Виктор Ресовец. - Наш начфин тут у немцев в "больших чинах" ходит: что-то вроде каптенармуса. Одним словом, он хлеб, баланду в бараке распределяет. Понятно?
Никулин невесело кивнул. Он уже достаточно побыл в лагере, чтобы узнать сложную и опасную механику такой помощи. Заключенные умирали очень часто, и получить несколько лишних кусков хлеба на умерших, как на живых, порою удавалось. Но немцы придирчиво следили за теми, кто распределял пайки. Малейшая оплошность - и заподозренному в обмане не избежать виселицы. Однако советские люди шли на риск. Они знали, как важно поддержать человека в трудней момент добрым словом, куском хлеба, личным примером. Иногда это спасало от падения.
- Все, что я приносил тебе во время болезни, доставал майор Дудин, - продолжал Ресовец. - Без него бы тут не выжить.
Никулин искренне поблагодарил Дудина:
- Спасибо. Я в долгу не останусь.
- Не стоит говорить об этом. Будем думать, что дальше делать. Проследи, пожалуйста, чтобы никто не вошел, - обратился Дудин к Ресовцу. - Поговорить нужно.
- Нас охраняют надежные люди. Я позаботился об этом, - ответил Ресовец.
- Узнай немцы, кто вы на самом деле, вы бы и дня не прожили, - сказал Дудин Николаю Константиновичу. - Наши пограничники, которые здесь в лагере, не выдадут. А за других поручиться не могу. Сами присматривайтесь. Если встретите кого-либо, кто знал вас прежде, сообщите. Поинтересуемся и скажем, как ведет себя этот человек здесь. Одним словом, нужно быть особенно осторожным. Подлецов здесь немало.
- Мною ли, мало ли, но есть, - вставил Ресовец. - А чтобы схлопотать немецкую пулю в лоб, достаточно одного негодяя.
- Я иногда думаю, - продолжал Дудин, - откуда только такая погань взялась среди нас. Хотя Виктор прав, предателей не так уж и много. Те, которые покрупнее, давно уже показали себя, верой и правдой служат немцам. Я имею в виду начальника лагерной полиции Чертолысова, Казака и других. Но ведь есть и такие, что хотят порядочными людьми себя показать, но присмотришься к нему - тошно становится.
- И все же порядочных людей в лагере большинство, - заключил Никулин. - Но по своей или по чужой вине боец в плен попал, положение его позорное. Вину свою перед народом мы должны искупить… даже ценой жизни. Надо бороться, товарищи. Вы согласны?
- Согласны, - коротко ответил Ресовец.
Дудин сообщил, что пограничники готовятся к побегу из лагеря.
- А есть возможности для побега? - поинтересовался Николай Константинович.
- Дело очень трудное. С ходу, конечно, мало что сделаешь. А рискнуть можно.
- Ну что ж, смелость города берет. Но рисковать попусту, по-моему, ни к чему. Надо делать наверняка, а для этого требуется основательно подготовиться. Жаль, что в нынешнем моем положении я при побеге только обузой буду.
- Ну, нет, - запротестовал Ресовец. - Мы этот вопрос уже обсуждали. Бежать - так вместе. Тебя здесь помирать не оставим.
- Подожди, - вмешался Дудин. - Не торопись. Никулин прав. Будем готовиться. А там, смотришь, и он на ноги встанет. А если кто раньше нас ухитрится сбежать - пожелаем ему счастья. Так, что ли?
- Правильно, - кивнул головой Никулин.
На том и порешили. Оставшись один, Николай Константинович с облегчением вздохнул. Он был рад, что товарищи поделились с ним своими мыслями, надеждами, значит, доверяют. Николай Константинович понимал, почему рассказали ему о подготовке к побегу. Ведь до войны он занимал пост, на котором советские люди привыкли видеть бойцов несгибаемой воли, беззаветно преданных своему народу, Родине. Вот и теперь от него ждали доброго совета, деловой помощи. Это обязывало действовать, оправдать доверие товарищей.
…Тянулись унылые и страшные лагерные будни. Тайком прибегал Дудин, приносил то кусочек хлеба, то брюкву или картошку. Пленный майор, назвавшийся Поповым, бывшим помощником начальника штаба полка, совсем незнакомый Николаю Константиновичу человек, работал на вещевом складе. Он принес как-то солдатскую шинель, гимнастерку, ботинки.
Мысль о побеге не оставляла Николая Константиновича и его друзей. С помощью товарищей, которых Ресовец вместе с ним укрывал в лазарете, Никулин организовал наблюдение за охраной. Они отмечали порядок и время смены караулов, патрулей. Никулин прощупал взглядом каждый метр ограды. Три ряда колючей проволоки, с внешней стороны - будки с часовыми, вооруженными автоматами, ручными пулеметами. Торчат пулеметы и на сторожевых вышках, установленных через каждые полсотни метров. Между рядами колючей проволоки бегают собаки. От будки к будке прохаживаются патрули. Ограда по ночам освещается мощными прожекторами. При малейшей попытке приблизиться к ней охранники открывают огонь.
И все же люди мечтали о побеге. Однажды в лазарет зашел бывший помощник коменданта одной из погранкомендатур. Он был зарегистрирован как рядовой, под вымышленной фамилией. Еще молодой, сравнительно сильный и бодрый человек, он жил мыслью о побеге.
- Я записался в рабочую команду, - возбужденно рассказывал он Николаю Константиновичу. - Нас водят через город. Есть возможность бежать. Давайте попытаемся?
- Пока не могу, - грустно ответил Никулин. - Придется ждать, только начал ходить, и опять открылись раны. А ты - беги. Желаю удачи. Только подготовился хорошо?
- Какая там подготовка! Тут на случай надеяться надо. Когда он еще представится. Если сейчас не решишься, так и останешься здесь навсегда.
Больше пограничник в лагерь не вернулся. Что с ним случилось, никто не знал. Хотелось верить, что встретил добрых людей, которые помогли найти своих, стал в ряды вооруженных борцов с фашизмом. Но могло быть и по-иному.
…Приближалась весна 1942 года. Огромный двор Большого лагеря был покрыт холодной жижей - по тонкому ледку, сковавшему землю ночью, с утра топтались тысячи обутых в рваные сапоги, стоптанные валенки, обмотанных тряпками или даже босых ног, и лед не выдерживал, таял. Хмурилось небо. То дождь моросил, то срывался мокрый снег. Военнопленных выгоняли во двор на уборку. Сгребали снег кто чем мог - дощечкой, обломком фанерного ящика, а то и просто ногой. Снег таял, ледяная вода пропитывала одежду. Вернувшись в холодный барак, люди теснее жались друг к другу, стараясь согреться теплом собственных тел. Изо всех углов доносился глухой кашель. Каждую ночь кто-нибудь умирал.
Низкое серое небо, изможденные, шатающиеся фигуры, медленно бредущие по грязи, по лужам, крики полицаев, звук ударов, стопы, лай собак - все это казалось нереальным, будто виделось и слышалось не наяву, а в кошмарном горячечном сне. А пленные все прибывали. В бараках уже не хватало мест. Кто сумел попасть под крышу, тот получал какой-то шанс выжить еще одну длинную морозную ночь. Неудачники дрогли и коченели на леденящем ветру. Впрочем, нередко и в самих бараках по утрам вырубали топорами из ледяной корки труп человека, уснувшего на полу. Несколько немецких армейских повозок - длинных фур, закрытых крышками, - с утра до ночи вывозили трупы из лагеря.
Нередко на зловещие фуры попадали еще живые, но ослабевшие люди. Они тщетно пытались выбраться из повозки. Ездовые спокойно и равнодушно заталкивали их обратно под крышку подвижного гроба. Так живьем и закапывали.
Внешнюю охрану несли немцы. Они без особой нужды не заходили на огороженную территорию: опасались насекомых, заразных болезней, которые свирепствовали среди заключенных, особенно с наступлением теплых дней. А внутри лагеря хозяйничали полицаи. Оборванные, заросшие, голодные пленные находились в их полной власти. Лагерные капо могли безнаказанно убить, отобрать скудную пайку хлеба.
Один из изменников знал Николая Константиновича по довоенной службе. Об этом случайно проведал Дудин. Вместе с Ресовцом он поспешил к Никулину, с которым успел сдружиться.
- Ты не помнишь такого Вишневского? Он к немцам перебежал. Тобою интересовался. Хочет в лазарет прийти.
- Вишневский? Не знаю такого…
Тренированный мозг Никулина усиленно заработал.
Интуиция чекиста подсказывала: близится опасность. Как ее отразить? Ни с одним человеком, носящим фамилию Вишневского, Николай Константинович знаком не был. Откуда же тот мог знать Никулина?
- Ничего, друг, не волнуйся, - тихо проговорил Дудин, заметив тревогу на лице Николая Константиновича. - В случае чего Вишневский из лазарета не выйдет. Правильно, Виктор?
Ресовец утвердительно кивнул головой. Теплое чувство охватило Никулина. Вот она, настоящая дружба! Такую и смерть не возьмет.
- Спасибо, ребята, - охрипшим вдруг от волнения голосом проговорил он. - Только горячки пороть не надо. Посмотрим, что за тип этот Вишневский.
Вскоре в лазарете появился высокий брюнет лет тридцати–тридцати пяти. Он был чисто одет, хорошо выбрит. Подойдя к Николаю Константиновичу, отрекомендовался:
- Вишневский.
- Никулин, - ответил Николай Константинович, не сводя глаз с лица собеседника. Теперь он знал, с кем имеет дело. С этим человеком ему действительно приходилось встречаться до войны. Близко знакомы они не были, но видели друг друга часто. Тогда брюнет служил в одной из частей гарнизона, правда, фамилию носил другую. В лагере, видно, сменил.
- Никулин так Никулин, - охотно подхватил Вишневский. - Бывает и такое. Ну, как живешь, Никулин, чем занимаешься?
- Живу, пока живется, - неопределенно ответил Николай Константинович.
- Здоровье у тебя, видать, не ахти какое, - словно не замечая сдержанности собеседника, продолжал Вишневский. - Надо харчиться получше, а то долго не протянешь. Промыслом каким занимаешься или нет?
- Какие уж тут промыслы, еле ноги волочу.
- Ладно, помогу тебе по знакомству. Если хочешь, организую встречу с одним влиятельным человеком го лагерной комендатуры. Может, слышал, Плетнев его фамилия. Мне вот он помог устроиться - живу неплохо. И ты так сможешь. Твой опыт контрразведчика пригодится. Да и немцы будут довольны, если я тебя с ними познакомлю. Сам понимаешь. Не советую упрямиться. Был тут один очень идейный. Не согласился с немцами работать, его шлепнули. Вот и посуди сам, подумай. Надумаешь, скажешь. Только шевели мозгами быстрее. Жду.
- Подлечусь, а там видно будет, - уклончиво ответил Николай Константинович.
Лицо его было спокойно. Но в душе все клокотало. Никулин понимал, что Вишневский в лагере разыскивает людей, которых можно использовать в качестве провокаторов. Предатель надеется заработать, завербовав бывшего советского контрразведчика. По-видимому, вербовка провокаторов и была тем "промыслом", которым занимался Вишневский. Уж слишком много предоставлялось ему таких льгот, какие были немыслимы для обычного заключенного. Вишневский свободно уходил с территории лагеря, приходил, когда вздумается, иногда пропадал по нескольку дней. И эта дружба с "влиятельным человеком" Плетневым…
- Вот что, друзья, - сказал Николай Константинович, когда Вишневский ушел из лазарета. - Этого подлеца нужно убрать. И как можно скорее. Есть у нас смелые хлопцы? Вас-то он видел и будет остерегаться.
- Найдутся, - подумав, ответил Дудин. - Но как вынести труп за ограду? Оставлять в лагере его нельзя. Немцы за своего холуя десятки хороших людей изведут.
- Нужно будет переодеть его в лагерное тряпье, в грязи повозить, номер чужой пришпилить - ив черную фуру. Главное, чтоб убить гада без всякого шума. Нельзя его живым оставлять.
- Сделаем, - твердо ответил Дудин.
В тот же вечер, когда Вишневский направился к проходной, чтобы выйти в город, к нему подошел худощавый низкорослый паренек и вежливо спросил:
- Прошу извинить, не вы ли будете господин Вишневский?
- А вам что за дело, кто я?
- Видите ли, Николай Константинович Никулин велел мне срочно разыскать и пригласить к нему господина Вишневского. Судя по его описанию…
- Да, я Вишневский. А что Никулину нужно?
- Он говорит, что хочет сообщить что-то интересное для вас. И просит вас непременно зайти к нему и как можно скорое. Дело срочное.
Вишневский досадливо поморщился. У него были свои планы на вечер. Но и Никулиным пренебрегать не годилось. Вот только стемнело уже. За бараками такой мрак, что жуть берет. Вишневский покосился на собеседника. Нет, этого паренька, пожалуй, можно не опасаться. Узкоплечий, малорослый, вдобавок исхудавший так, что кости выпирают. Его разок толкни - рассыплется. Да и часовые кругом, полицаи везде ходят. Успокоив себя, Вишневский решился:
- Пошли!
Быстро миновав крайние бараки, спутники повернули направо, к лазарету. Его стена, обращенная к ограде, была освещена. Вишневский окончательно успокоился.
- Сюда, сюда, пожалуйста, - приветливо пригласил его паренек, распахивая одну из дверей барака.
- Что-то, помнится, я в другую дверь заходил к Никулину, - засомневался было Вишневский.
- Так его начальник лазарета Пирогов по указанию господина Казака перевел в более удобное помещение.
- Ах, вот как, - успокоенно проговорил Вишневский и, слегка пригнувшись, шагнул через порог. И сразу же удар страшной силы обрушился на его голову. Иван Байбуров, бывший моряк-балтиец, взятый в плен под Лиепаей, со всего маху хватил изменника обмотанной в тряпье кувалдой. Вишневский даже не охнул. В мгновение ока его переодели в рванину и, убедившись, что предатель не дышит, выбросили на свалку.
- Не заинтересовались бы фрицы, почему у него черепок, как тыква, расколот, - обеспокоенно проговорил паренек, который привел Вишневского в барак. - Начнут интересоваться, по лицу опознают.
- Не бойся, - успокоил Байбуров. - Я его по уши грязью заляпал. От лагерников не отличишь, покойник как покойник. Да и в лагере его сегодня не хватятся. Он ведь отпросился в город. Так что все будет хорошо.
И действительно. Ни на другое утро, ни через месяц никто не поинтересовался, куда пропал Вишневский. Немцы, конечно, обнаружили, что их агент бесследно исчез. Но никого из пленных о нем не расспрашивали.
На следующее утро Дудин известил Николая Константиновича, что провокатор уничтожен.
Внимательно присматривался Никулин к начальнику лагерной полиции Казаку. О прошлом этого человека никто ничего не знал. Поговаривали, будто служил он в Красной Армии не то сержантом, не то лейтенантом, по все это были лишь догадки. Даже ближайшие подручные Казака не знали, как он появился в лагере. Высокий, плечистый, внешне красивый парень оказался сущим зверем. Во главе шайки "блюстителей порядка" Казак без устали шнырял по территории лагеря, и горе тому, кто попадался ему на глаза.
Окрепнувший Никулин детально изучил обстановку в лагере и принялся тщательно готовить побег. Учитывая относительно привилегированное положение Дудина, Николай Константинович попросил его сблизиться с Казаком, расположить этого негодяя к себе и добиться, чтобы на работы за пределами лагеря он назначал членов патриотической группы. Нужно было в рабочие команды включить своих людей, чтобы они хорошо изучили обстановку за чертой лагеря, выяснили маршруты возможного побега. Дудин взялся за дело. И постепенно его самого и других пограничников Казак все чаще стал посылать в город. Дудин ликовал:
- Клюнул Казак на подарки, что мы ему подносим. Уже отличает "своих". Знаешь, Николай, ведь мы можем создать команду из одних наших людей.
- Только не надоедай Казаку своими просьбами и предложениями. Это может вызвать подозрение. Действуй постепенно, осторожно.
И Дудин действовал. Возвращаясь из города, приносил Казаку водку, папиросы, деньги. Казак "подобрел", он даже предложил Дудину пойти в полицаи. Вместо этого майор попросился старшим рабочей бригады. Казак одобрил такую инициативу - рассчитывал хорошо поживиться от "своего" человека. Теперь уже сам Дудин отбирал людей в город на работу. Все шло, как и предполагалось.
- Уже можно бежать, - торопил Дудин. Его поддерживал Ресовец. Но Николай Константинович не соглашался.
- Бессмысленно, - доказывал он. - Далеко ли убежишь? Языка латышского никто из нас не знает. Надежных людей, которые могли бы укрыть, переодеть, провести к фронту, тоже нет. Нам же надо не просто бежать куда глаза глядят, а в боевой строй возвратиться.
- Что же, нам теперь латышский язык изучать? - иронизировал Ресовец. - Так ведь в лагере преподавателей не найдешь, да и немцы школу открыть не позволят.
- Ну ясно, не разрешат, - спокойно отвечал Николай Константинович. - Но и мы разрешения у них спрашивать не будем. Надо найти в лагере людей, которые и язык местный знают, и родственников или знакомых имеют в Латвии. Предложим им бежать вместе с нами. Они за проводников будут. Сумеешь подыскать нужных людей. Дудин? У тебя ведь широкие знакомства.
Дудину не нужно было повторять задание. Он молча кивнул головой. И вот через некоторое время в лазарете появился еще один солдат, доведенный условиями в лагере до истощения. Его привел в лазарет Казак.
- Возьми эту падаль, - грубо приказал он Пирогову. - Поставь на поги. Понадобится еще.
Появление нового больного обеспокоило Николая Константиновича. Почему его привел Казак? Может, его подсадили как провокатора? Но тогда зачем же делать это так грубо? Немцы не настолько глупы, чтобы послать своего агента в лазарет в сопровождении Казака. Всякого, кто с ним знается, военнопленные ненавидят и презирают. Не случайно жаловался Дудин, что, сблизившись с Казаком, он теряет прежних друзей среди пленных.
Николай Константинович попросил Ресовца пригласить Дудина в лазарет. Через несколько дней друзья встретились в "аптеке".