Путь на Хайди
Когда я проснулся, мне вежливо растолковали, что я принят кандидатом в специальное подразделение особой секретности. Секретность этого подразделения, как мне объяснили, настолько велика, что я не имею права не только задавать какие-либо вопросы относительного того, что мне придется делать в дальнейшем, но и вообще что-либо спрашивать. Никаких гарантий личной безопасности, кроме страховки в миллион долларов, мне не обещали. Сказали только, что, если условия меня не устраивают, я могу отказаться, и тогда меня, опять же в сонном состоянии, вернут туда, куда я пожелаю. При этом вежливо намекнули, что о конторе Майка следует забыть навеки, а если я почему-либо не смогу сделать этого, то мне в этом обязательно помогут.
Последнее, я думаю, означало, что отказываться не следовало.
Я не задавал вопросов. Джентльмены объяснили мне все сами и были весьма предупредительны. Они пояснили, что с того момента, как я скажу "да", моя жизнь перестает мне принадлежать. Если меня после трех недель тестов отбракуют, то опять-таки предстоит усыпление и держание языка за зубами на воле. Однако в том случае, если я буду отобран в подразделение и со мной будет подписан контракт, сумма которого - страшно подумать! - сто тысяч в неделю, я уже не смогу выйти из игры иначе, чем на катафалке. По истечении контракта, то есть через пять лет, я получаю свободу с условием постоянного молчания в течение пятидесяти лет после того, как завершится срок контракта. Это меня вполне устраивало, ибо давало надежду дожить до восьмидесяти.
Три недели я проходил тестирование. Это отнюдь не означало, что я корпел над листами бумаги или шлепал по клавишам компьютера. Кое-что, конечно, я сдавал и письменно, и устно, и на компьютере, и даже на полиграфе "детектора лжи". Однако большую часть времени люди, которые проверяли мои способности, интересовались тем, как я умею убивать и калечить. Во всяком случае, я показал им все, чему научился в Азии и в Африке, и даже почему-то чуть-чуть больше.
Вместе со мной было примерно двадцать человек, которые точно так же маялись с этими играми. Довольно быстро они выбывали из наших рядов. Как они исчезали и куда - неизвестно. Утром, когда мы просыпались, могло кого-то не хватать. Перед занятиями инструктор мог сказать: "А вы, Рыжий, останьтесь в казарме!" После этого Рыжего больше никто не видел. Кстати, следует упомянуть, что никаких имен мы не имели - только клички. Их нам раздали в первый день. Меня звали Капралом - видимо, считали, что это звание ко мне подходит. Инструкторов было три. Все они ходили в вязаных масках и перчатках, с дымчатыми очками-консервами на глазах, и никто из нас ни разу в жизни не видел ни одного участка их тела. Таково было и наше одеяние.
Казарма представляла собой приземистый бетонный бункер без окон, но с кондиционером, водопроводом и канализацией. У каждого в казарме был свой отсек, где имелся необходимый набор удобств, позволяющий оправляться и умываться. Несомненно, там стояла и аппаратура прослушивания, а также скрытые телекамеры. Раздеваться, снимать маску и перчатки разрешалось только здесь. Общаться дозволялось лишь в присутствии инструктора. После выхода на очередные тесты, во время перерывов на завтрак, ланч, обед и ужин инструкторы приводили нас в казарму и запирали каждого в отсеке, где уже стояла еда. Откуда она появлялась и где ее готовили, так и осталось для меня загадкой - ничего похожего на кухню на базе не было, по крайней мере, на поверхности земли, в пределах ограды. Сколько вокруг базы было оград - никто не знал, а задавать вопросы запрещалось. Впрочем, нам ни разу за все время тестов не позволили идти куда-либо без инструкторов. Выйти из отсека без инструктора не мог никто. Дверь запиралась на ночь так же, как и в любой другой момент, когда мы находились там, с помощью электронного замка, код которого знал только инструктор. Где жили инструкторы и откуда они брались, мы не знали.
Через три недели нас осталось трое. Вообще-то говоря, я в этом не уверен, потому что определить точное число было сложно. О том, что вначале нас было двадцать или около того, я догадался по числу дверей отсеков. Однако на одном и том же занятии, редко присутствовало более десяти человек. Время приема пищи для разных групп было разное. Тесты тоже проходили в разных местах и в разное время. Отбой мог быть в три ночи, а мог - ив час дня. Расписание на каждый день знал только инструктор.
Совершенно индивидуальным был и медицинский контроль. Фраза: "Рыжий, останьтесь!" - могла означать и просто вызов к врачу. В дальнем конце нашего бункера-казармы была дверь, за которой имелся диагностический кабинет, оборудованный по самому последнему слову техники. Врач, одетый в противочумный костюм, то есть не менее безликий, чем у нас и инструкторов, самостоятельно брал все анализы, облеплял датчиками, осматривал, но не задавал ни одного вопроса. Никаких сведений о результатах этих тестов мы не имели. Убежден, что очень многие выбыли из игры именно после медицинских тестов.
Итак, до конца выдержали трое. По крайней мере, в конце третьей недели инструктор по завершении занятий сказал: "Завтра тесты кончаются, поздравляю, парни!"
Тем не менее, все продолжилось с утра как обычно. Меня и еще троих погрузили в маленький самолет и заставили прыгать. Я должен был прыгнуть без парашюта, а один из парней - передать мне его во время падения. Не знаю, кому нужен был этот цирковой трюк. У меня лично были серьезные сомнения, что все закончится хорошо. Подготовка к прыжку была довольно слабая, и мое мнение было, что проводить все в реальных условиях рановато. До этого мы два или три раза имитировали прыжок с передачей парашюта - то есть я получал парашют в воздухе, но на случай неудачи у меня имелся другой. А тут я прыгал совсем без парашюта. Никак не пойму, имело ли это какое-то практическое значение или нет.
Вроде бы все сошло неплохо. Во всяком случае, в моем мозгу отпечаталась яркая картинка того, как парень, по кличке Суинг, подплывает ко мне в воздухе, и я точно вдеваю себя в лямки, а затем отлетаю от Суинга и дергаю за кольцо. И дальше все пошло совсем прекрасно: хлопок, рывок, плавное снижение на поляну по спирали, мягкое касание на обе ноги… Однако хотя я ощущал, что жив, здоров и ничего со мной наяву не случилось, в мозгу постоянно крутилась блеклая, словно недодержанная размытая фотография, картинка совсем иного исхода. То ли я переволновался, то ли слишком уж четко представил себе, что могло произойти, но эта картинка не раз и не два всплывала из недр мозга и заставляла меня ежиться от ужаса. Причем, что особенно страшно, я почти физически ощущал тот порыв ветра, который отшвырнул меня в сторону от Суинга футов на шесть. Он не сумел приблизиться ко мне, и я понял, что это все… Может быть, мне пришло это в голову только после приземления, а может - еще до прыжка. Но странно: почему-то мое воображение отказывалось дорисовать к этому альтернативному исходу финал - удар о землю, собственный труп, видимый со стороны. Нет, дальше этого блеклая картинка не шла.
Так или иначе, но тесты для меня действительно закончились именно в этот день, остаток которого я помнил весьма смутно.
На следующее утро я проснулся совсем в другом месте. Куда делись остальные двое - понятия не имею. Здесь тоже были горы и джунгли, но тут мне разрешили общаться с теми, кого я мог бы назвать товарищами. Имен, правда, и здесь не называли, но, по крайней мере, разрешали видеть лица. Итак, в этом месте нас оказалось семеро: шесть мужчин и одна женщина.
Командиром нашей группы был некто Капитан. Впрочем, никто из нас не был уверен в том, что в действительности он не генерал или полковник. Он был больше других похож на супермена. У него было жесткое, резко очерченное лицо с оливковым загаром, правда, слегка испещренное разного рода рубчиками, шрамиками и оспинками. Все зубы у него были искусственные, и улыбался он словно голливудский актер - ослепительно. Впрочем, в этом ослепительном белозубии было что-то угрожающее. Возраст Капитана определить было очень трудно. Ему могло быть и тридцать, и шестьдесят.
Заместителем Капитана был сутулый, высокий парень, с длинными, как у хиппи, волосами, стянутыми тесьмой. Выглядел он весьма беззащитно - студент-интеллектуал, да и только. Он был очень вежлив, говорлив и мог часами рассуждать о высоких материях. Однако хотя дымчатые очки, которые он носил почти постоянно, придавали ему безопасный, успокаивающий вид, как, впрочем, и все остальное его обличье, парень этот был способен с пятидесяти метров из любого пистолета попасть в кружок диаметром в дюйм, причем сделать это десять раз подряд минимум. А удар его кулака запросто разбивал стопу в пятнадцать черепиц. Звали этого парня Комиссаром. Как мне кажется, он был вдвое опаснее для противника, чем Капитан, потому что его сила и ловкость были умело скрыты, а не выставлены напоказ, как у Капитана. Любой, видя Капитана, стал бы его остерегаться, но никто не стал бы остерегаться Комиссара - и поплатился бы, можно не сомневаться.
Третьим по старшинству был я. И здесь меня называли Капралом, поскольку мое положение в группе примерно соответствовало этому званию. Впрочем, все мы получили на редкость прочную и довольно удобную камуфляжную форму без каких-либо знаков различия, а потому похвастаться нашивками я не мог.
Рядовых было четверо: Малыш, паренек, голова которого терялась в облаках, а ботинки напоминали десантные баржи; Камикадзе, невысокий и некрупный парень, способный проделывать некоторые штучки из арсенала японских ниндзя, но не японец, а стопроцентный еврей; Пушка, огромный негр, лопавшийся от мышц, способный запросто поднять над головой Малыша в полном боевом снаряжении, то есть килограммов двести; наконец, единственная дама в нашей компании - Киска. Я бы лично предпочел называть ее тигрицей или пумой. Несмотря на то, что фигура у нее могла бы побороться за звание хотя бы "мисс Техас", а личико было вполне симпатичным, в рукопашном бою она была опаснейшим противником. Когда в первый день Малыш попытался в шутку ее обнять, Киска почти неуловимым, молниеносным движением локтя свалила его наземь, и он пять минут корчился от боли. А когда Пушка, решивший разыграть джентльмена, хотел было добавить лежачему Малышу, пятка Киски точно угодила ему в пах, и бедняга тоже пять минут приходил в себя. После этого Капитан и Комиссар провели с нами первую обстоятельную беседу.
В этой беседе они сообщили, что Киска, в принципе, имеет полное право убить любого из нас в порядке самообороны, но только в том случае, когда мы будем ей надоедать. Это, однако, не означало, что никаких сексуальных контактов с Киской не должно быть. Напротив, в служебные обязанности Киски это входило. С десяти до одиннадцати вечера и с шести до семи утра каждый из шести мог подойти к Киске со своей проблемой.
Жили мы здесь в маленьком домике в комнате десять на двадцать футов. Шесть коек стояли в ряд, изголовьем к стене, а седьмая, Кискина, - вдоль
противоположной стены, между двумя окнами. Никаких ширм или занавесок не было. Киска спокойно и без эмоций раздевалась донага, ложилась на койку и зажигала лампочку, стоявшую на тумбочке. Верхний свет тушили, и в течение часа, каждый, кто недостаточно утомился за день, мог прилечь к Киске и, как выражался Капитан, "сбросить давление в баках", а остальные - полюбоваться на эту процедуру и подождать своей очереди. За порядком смотрели Капитан и Комиссар, спорить с ними никто не решался. Они выкликали желающих, начиная справа или слева. Слева стояла с краю моя койка, справа - Камикадзе, дальше лежали соответственно Малыш и Пушка, а в центре - Капитан и Комиссар. Они, как правило, подходили к Киске последними - и не прогадывали, ибо именно с ними наша благодетельница обычно удовлетворялась сама. Непременным условием было применение презерватива, а также предварительное омовение. Утренний сеанс был для тех, кто решал потратить лишний час сна на усмирение утренней эрекции. Ровно в шесть автоматически включалась лампочка, гасшая в семь, и это означало, что Киска открыта для утреннего посещения.
Надо сказать, что подобный порядок, от которого, наверное, уже отвисли челюсти у всех пуритан, готовых разразиться гневом и яростью по поводу сущего разврата и прелюбодеяния, был лишь поначалу непривычен и воспринимался как какое-то развлечение. Когда прошел месяц наших тренировок, которые день ото дня становились все интенсивнее, изощреннее и вызывали все большую усталость, число желающих оказывалось невелико. Да и Киска, хоть и не отказывала, стала еще более безразличной к сексу, чем ранее.
Утро начиналось с того, что мы в семь часов вставали и, надев спортивные костюмы, бежали на стадион, до которого было примерно полмили, а после этого
- десять стандартных кругов по стадиону в среднем темпе.
Пробежавшись, приступали к упражнениям, которые были скомпонованы из разных систем гимнастики: йоги, ушу, цигун и еще чего-то. Потом шли завтракать в столовую, где был накрыт общий стол на семерых. Далее, чтобы дать пище усвоиться, шли заниматься испанским языком. Уже из этого нам стало ясно, что предстоит выполнять задачу где-то в испаноязычной стране, однако где - об этом мы не знали три месяца. После двух часов в лингафонном классе, где роль преподавателя, как почти на всех иных занятиях, выполнял Капитан, мы отправлялись на стрельбище и в течение двух часов практиковались в стрельбе из разных видов оружия и из самых невероятных положений. После ланча начинались тактические занятия. Мы учились захватывать самые разные объекты и участки местности до полного изнеможения, а затем топали обедать. После обеда нас ждал Комиссар, он вдалбливал в нас коммунистическую идеологию. Надо сказать, что мне эта доктрина показалась вполне убедительной, хотя, возможно, дело было лишь в том, что Комиссар отлично умел полемизировать и убеждать. Зачем мы изучали этот предмет, никто не спрашивал - лишних вопросов здесь тоже не поощряли.
После трех месяцев, наполненных различными видами боевой подготовки, где, помимо всего перечисленного, были уроки по вождению всяческой техники, начиная с джипа и кончая вертолетом, прыжки с парашютами разных систем, с разных высот и скоростей, погружения с аквалангом, подрывное дело, радиосвязь, медицинская помощь, ориентирование и выживание в тропиках, навигация и судовождение, - нам наконец-то в общих чертах объяснили, что задачу придется выполнять на острове Хайди. С этого момента нам запретили разговаривать по-английски, общаться мы должны были только на испанском, причем усердно отрабатывали особенности хайдийского произношения. Кроме того, Комиссар объявил, что отныне мы должны называть друг друга "компаньеро" и никак иначе.
Одновременно мы, не ослабляя интенсивности других занятий, стали в подробностях и досконально изучать остров Хайди во всех аспектах. Очень скоро мы узнали, что на острове существует тоталитарный военный режим антикоммунистического толка, главой которого является диктатор - генералиссимус Педро Лопес, а его многочисленная родня составляет местную элиту, которая владеет 95% всей земельной собственности. Диктатор опирается на пять тысяч полицейских и агентов секретной службы, а также на десятитысячную армию, в составе которой самой сильной частью является отдельная бригада коммандос, состоящая из четырех батальонов: "тигры", "ягуары", "пантеры" и "леопарды". Наиболее подготовленный батальон - "тигры". Из тяжелого оружия у армии Лопеса имеется тридцать устаревших истребителей "Ф-4" ("Фантом"), двенадцать геликоптеров "Пума", сорок танков "М-48", десять танков "М-60" и тридцать танков "Шеридан". В наличии также тридцать 155-миллиметровых гаубиц на самоходных установках и двести бронетранспортеров "М-114". Судя по составу вооружения, у этого Лопеса были неплохие отношения с нашим правительством.
Что нам предстоит делать на острове, мы не знали до самого последнего момента. А он наступил ровно через год после того, как я вошел в двери "агентства по продаже недвижимости". В тот день, после обеда, Капитан буднично объявил, что нам предстоит ложиться спать, чтобы успеть выспаться до ночи. Такое уже не раз бывало, когда мы отрабатывали ночные действия и стрельбы, поэтому никто не удивился. Мы с радостью завалились спать и проспали до самого ужина, причем выспались прекрасно. После вполне обычного ужина Капитан приказал садиться в джип, за рулем которого был Комиссар. Джип покатил в сторону аэродрома. Ночные прыжки с парашютом тоже были не внове, и когда мы грузились в самолет, то были убеждены, что нас выбросят где-нибудь поблизости, и мы через час-полтора вернемся. Однако едва самолет оторвался от земли и, описав круг над аэродромом, лег на курс, Капитан объяснил, что сегодня мы начинаем выполнение задания, к которому готовились в течение года. Наша задача - высадиться на острове Хайди, организовать там партизанскую войну, свергнуть диктатора и установить коммунистическую диктатуру.
Честно говоря, у меня появились весьма существенные сомнения. Если бы я хотел поменять власть на Хайди, то с учетом тех сил, которые имелись у Лопеса, послал бы к острову авианосец и дивизию морской пехоты. Как-то не верилось, что семи человек будет достаточно. Но поскольку я отвык спрашивать и высказываться, то решил не любопытствовать. Точно так же поступили и остальные. Никто не спросил, зачем нужно свергать дружественного диктатора и устанавливать коммунистическую диктатуру.
Капитан также сказал, что за год у нас на счетах скопились очень круглые суммы с пятью нулями и те, кому повезет остаться в живых, вероятно, увеличат их до семизначных. А те, кому не повезет, могут оставить приличное наследство. Это тоже было сказано своевременно, потому что в этот момент мы тряслись над океаном на высоте примерно в тысячу футов. Хотя Капитан и убеждал нас, что радары Лопеса на такой высоте нас не засекут и, кроме того, специальный корабль радиоэлектронной борьбы ставит устойчивые помехи, я все-таки полагал, что возможность быть сбитыми не исключена. Если бы это случилось, то скорее всего у меня не появилось бы возможности оставить эти записки в назидание потомству. Впрочем, тогда я не пережил бы и массы дополнительных неприятностей, которые выпали на мою долю после того, как нас выбросили на парашютах с высоты в тысячу футов. Надо заметить, что это одна из очень противных высот, падая с которой никогда не знаешь, успеет ли парашют раскрыться полностью. Между тем она вполне достаточна для того, чтобы разбиться в лепешку.