Там уже вовсю трезвонил телефон. Комов, пошатываясь, схватил трубку, прижал ее к уху.
– Дорогой, добрый вечер! Как ты? – услышал он голос жены. Комов в ответ только чертыхнулся.
– Что случилось, Сереженька? – испуганно спросила супруга.
– Не твое дело.
– У тебя неприятности? – нервничала жена.
– Да, у меня неприятности, и очень крупные.
– Мы приедем.
– Нет, – рявкнул Комов, – сидите на даче!
– Ты к нам приедешь? , – Нет! – опять крикнул Комов и отключил телефон.
"Нашла время звонить, дура! Идиотка!" Скомканный в шарик лист бумаги жег ладонь, словно это был уголь, выхваченный из костра.
– Да, попался, – стоя перед зеркалом в прихожей и глядя на искаженное страхом и злостью лицо, на перекошенный рот, шептал Сергей Борисович Комов. – Я мог ожидать всего, но такой поворот мне даже в голову не мог прийти.
Комов еще раз прочел несколько предложений на смятом листе бумаги, изорвал его на мелкие клочки, высыпал в пепельницу и дрожащими пальцами зажег спичку.
Он смотрел, как огонь съедает бумагу, превращая слова в серый пепел. В квартире запахло горелой бумагой. Комов стоял у стола, смотрел в окно на вечерний город. Ему хотелось распахнуть окно и в один миг развязать все узлы, ступить на подоконник, зажмурить глаза и, оттолкнувшись, полететь вниз – на асфальт, на автомобиль – разбиться в лепешку. Но это была секундная слабость, охватившая полковника. Он отшатнулся от окна, сжал кулаки.
"Они знают, что я на это не пойду, они меня неплохо изучили. Они меня вели, шли по моему следу, отслеживали каждый шаг. Возможно, у них есть и другие записи. Господи, как низко я пал! Теперь я принадлежу им, они могут со мной делать все, что угодно, все, что захотят. Они могут вить из меня веревки, они, сволочи, знают, что я должен получить генеральскую звезду, поэтому и выбрали удобный момент – ударить побольнее, чтобы заставить меня стать сговорчивым и принять их условия. Но я не так глуп. Я люблю жизнь, я умею бороться. Они у меня еще потанцуют на углях, они узнают, что такое Комов, им меня не сломать!"
Комов попытался успокоиться, и это ему почти удалось. Он досчитал до тысячи, вспомнил десятка три телефонных номеров и уже был в состоянии более или менее трезво оценивать ситуацию.
"Пока от меня ничего не требуют. Лишь поставили в известность, дали время оценить ситуацию. Что они меня могут заставить делать? Все, что угодно. Если кассета станет достоянием гласности, на моей карьере, на моей жизни будет поставлена жирная точка, контора мне этого не простит. Если бы на кассете я был не с мальчиком, а с проститутками – совсем другое дело. Но дети – это слишком. Чистюли из конторы мне не простят, скажут, что я дискредитирую звание чекиста, что я грязный подонок, извращенец и таким, как я, в конторе нет места. И меня уберут, в лучшем случае уберут тихо. А могут устроить показательную акцию, сожрут с потрохами, а кассету станут показывать молодым офицерам при приеме на службу. Вот, Комов, ты и допрыгался. А кто во всем виноват?" – и полковник ФСБ Комов, как любой человек, слабый и жалкий, вместо того чтобы во всем винить себя, стал искать виновных на стороне, вспоминая свою жизнь, вспоминая историю своего падения. – ., Средняя школа, седьмой класс. Именно тогда молодой учитель физкультуры Викентий Федорович Смехов изнасиловал его в раздевалке школьного спортзала. Странно, но четырнадцатилетнему Комову понравилось. Школьник никому не рассказал об этом случае, а потом и сам подыгрывал учителю, провоцировал его.
Противоестественная близость повторялась, и теперь, спустя десятилетия, именно бывший школьный учитель физкультуры, зная, где служит его ученик, поставлял полковнику-педофилу мальчиков.
"Старый мерзавец! Извращенец и подонок! Это ты во всем виноват, ты сбил меня с правильной дороги! Ты сделал меня таким, и вот результат", – Комов схватил топорик для отбивания мяса и принялся им кромсать кассету.
Летели осколки пластмассы, рвалась и мялась магнитная лента, а Комов бил и бил по ненавистной кассете. В конце концов ему стало немного легче, словно вещественные доказательства его падения исчезли навсегда. Хоть полковник и выпил больше стакана водки, но абсолютно не опьянел.
Теперь он действовал спокойно и методично, появились четкость мысли, уверенность в себе. Комов спустился вниз, сел в машину, повернул ключ в замке зажигания, и автомобиль, плавно развернувшись, выехал со двора. Гаишник возник на дороге неожиданно, в тот момент, когда полковник ФСБ проскочил на красный. Молодой сержант выбежал на дорогу, жезлом указывая, чтобы Комов остановился. Но полковник лишь засмеялся, вдавливая педаль газа, его "Опель Вектра" помчался, обгоняя одну машину за другой. Гаишник по рации сообщил коллегам модель и цвет машины нарушителя, номер в спешке не рассмотрел. Через два перекрестка полковника остановила патрульная машина. Комов из автомобиля не выходил, он вытащил из внутреннего кармана пиджака служебное удостоверение и, слегка опустив боковое стекло, показал его офицеру. Гаишник был зол и настроен отнюдь не миролюбиво.
– Что случилось, лейтенант? Я полковник ФСБ, – надсадно произнес Комов.
Лейтенант изучил удостоверение, посмотрел сначала на фотографию, затем на бледное лицо водителя.
– Товарищ полковник. Вы проехали на красный сигнал светофора.
– Знаю. Почему вы так смотрите на меня, что, мое лицо не соответствует фотографии?
– Может, вам нужна помощь?
– Ваша помощь мне не нужна, я на службе, выполняю задание.
– Постарайтесь не нарушать.
Лейтенант отдал документы. Два вооруженных автоматами гаишника, облаченные в громоздкие бронежилеты, отошли от машины. "Опель" рванул с места. Лейтенант приложил палец к виску и повертел им:
– Псих.
– Может, стоило его задержать?
– Ты хочешь неприятностей, Сашка? А я не хочу, мне через два дня в отпуск. Я уже один раз нарвался, задержал пьяного генерала, потом сам был не рад, чуть погоны не сорвали. Есть клиенты, которых лучше не трогать.
Лейтенант сел в машину и оповестил посты, что нарушитель – владелец "Опеля" – полковник ФСБ.
* * *
Вот уже который день пошел, как генерал Потапчук словно сквозь землю провалился – ни звонка, ни сообщения на пейджер. Один раз Глеб рискнул позвонить генералу на мобильник. Нужно же было, в конце концов, узнать, что накопали аналитики из ФСБ. Но очень сексуальный женский голос сообщил Глебу, чтобы он связался с абонентским ящиком для голосовых сообщений.
Не дожидаясь гудка под запись сообщения, Сиверов отключил трубку. Он стоял на тротуаре. Город прямо-таки дышал весной – впервые не только хорошо подсохший, но и вымытый после зимы асфальт, голые, блестящие ветки деревьев. Вот-вот и забурлят соки, набухнут почки и ярко вспыхнет в солнечных лучах первая зелень.
Солнце слепило глаза. Сиверов прикрыл веки и ощутил – невозможно понять, что сейчас – лето или весна, где ты – в России или в Испании. Неподвижный воздух и горячие солнечные лучи.
"Что ж, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, – усмехнулся Глеб. – Об академике Смоленском мне известно не так уж много, но и Федор Филиппович вряд ли раздобудет что-нибудь стоящее. Генерал попытается нырнуть вглубь, получить закрытые сведения. Но как бы ни всесильно было ФСБ, многое остается недоступным и для него. Расцвет научной деятельности Смоленского пришелся на восьмидесятые годы, когда еще не существовало централизованных компьютерных баз информации, данные лежат и пылятся где-нибудь в подвале в папке с грифом "Секретно", попробуй доберись до них. Лишь сам академик Смоленский и его помощники могли бы подсказать, где их искать. Если принять за данность, что академика убили в связи с его научной деятельностью, то убийцы заинтересовались вначале открытыми данными и лишь потом попытались выйти на закрытые разработки. Значит, я должен пойти тем же путем".
Когда дело касалось компьютерных поисков, Сиверов редко пользовался персоналкой, стоявшей у него в углу комнаты, хотя и выходил в Интернет через мобильный телефон. Как ни маскируйся, при желании всегда можно отследить, откуда ведутся поиски, а направленность информации подскажет, что именно интересует человека. Сиверов старался оставлять поменьше следов; возможно, именно это и позволяло ему так долго держаться на плаву.
"Если в деле Смоленского задействованы сейчас ФСБ, ГРУ, Уголовный розыск, то наверняка отслеживаются все частные запросы по компьютерным сетям с упоминанием имени Смоленского".
Сиверов избрал самый надежный способ сохранить инкогнито. Он спустился в метро и вышел на поверхность в новом районе. Долго искать ему не пришлось, компьютерный клуб располагался неподалеку от станции на первом этаже жилого дома. Длинное, узкое помещение, сплошь заставленное столами, множество мерцающих экранов. У входа за стойкой сидела миловидная девушка, на голове у нее покоились огромные наушники. Она в такт музыке барабанила ногтями по пластику стола.
Глеб облокотился на стойку и, сдвинув солнцезащитные очки на лоб, с улыбкой посмотрел на девушку. Та сбросила наушники на шею и улыбнулась в ответ.
– Свободные машины есть? – поинтересовался Глеб.
– Целых три штуки.
– С меня хватит и одной, Со слов Глеба девушка записала его данные, естественно имеющие мало общего с действительностью, приняла оплату за первый час работы и назвала номер столика, а затем вновь погрузилась в мир музыки.
Зал компьютерного клуба заполняли подростки. В каждом компьютере шла своя жизнь. Сиверов почувствовал себя сильно отставшим от жизни. Компьютерными играми он перестал интересоваться уже лет пять назад. Из колонок неслись душераздирающие крики, выстрелы, электронная музыка. Игры по сети – увлекательное занятие. Подростки даже не смотрели по сторонам: некогда, зазеваешься – и твой герой лишится жизни.
Глеб пробирался среди этого бедлама к своему компьютеру. Тот стоял в самом дальнем углу зала. Маленький стол, даже локти на нем не разместишь, разбитая клавиатура, грязный, в разводах, как стекло окна в подъезде, монитор. Впритык к столику стоял второй. За компьютером сидела женщина лет тридцати. Она испуганно глянула на Сиверова и торопливо повернула монитор в сторону.
– Извините, если помешал, – Глеб занял свое место.
Пока загружался интернетовский поисковик, Сиверов краем глаза следил за женщиной, чисто из спортивного интереса пытаясь понять, что привело ее в компьютерный клуб, не игра же в стрелялки по сети? По смущению соседки Сиверов почти сразу определил: женщине стыдно, она боится быть узнанной.
"Конечно!, – усмехнулся Сиверов, – времена писем на почтамт "до востребования" ушли безвозвратно, теперь с любовниками переписываются по сети. Вот почему она повернула монитор: чтобы я не мог прочесть текст".
– Я не любопытен и не навязчив, – сказал Сиверов, – но столы здесь стоят так близко, что поневоле вторгаешься в чужую жизнь. Это как ехать в общественном транспорте – поневоле вместе.
Женщина кисло улыбнулась:
– Вы совсем мне не мешаете.
– Удачи вам и устойчивой связи.
Глеб ввел в окно для поиска слова "Смоленский, вирусология" и включил поиск. Ссылок оказалось так много, что они не уместились на одной странице. Сиверов просматривал названия сайтов. В основном шли ссылки на программы медицинских университетов, национальных академий наук. Что касается последних лет, то Смоленский в основном выступал в прессе в связи с программой уничтожения химического оружия. К удивлению Глеба, в сети не нашлось ни одной полной работы академика Смоленского, лишь ссылки на названия и короткие цитаты из научных работ.
Наконец отыскался персональный сайт самого Смоленского. Фотография оказалась той же самой, что и принесенная Потапчуком.
"Да, ребята из ФСБ не утруждают себя лишними поисками", – подумал Сиверов.
Короткая биография, читая которую и последний дурак поймет, что Смоленский занимался закрытыми разработками. Сайт давно не обновлялся, по нему выходило, что Смоленский еще жив, участвует в программе уничтожения химического оружия.
"А вот и то, что мне надо", – Глеб загрузил список работ профессора Смоленского.
Соседка Сиверова сидела, вплотную приблизившись к монитору, и, как отличница в классе, прикрывала написанное ладошкой, чтобы сосед по парте не мог прочесть его.
"Боже мой, – подумал Глеб, – все-таки в каждом из нас живет ребенок. Солидная женщина, замужем, спроси у нее, чего ей не хватает? Наверное, остроты ощущений. Как и мне, впрочем…"
– Я бы хотел распечатать список.
– Что? – очнулась девушка за стойкой и неохотно сбросила наушники.
– Хочу список распечатать. С такими просьбами к администратору обращались не часто.
– Сейчас попробуем.
Ожил, защелкал принтер, и вскоре Глеб уже держал в руках три странички убористого текста.
– Счастливо оставаться, – бросил Сиверов и вышел на улицу.
И вновь: тоннели, перестук колес вагонов метро, людные улицы центра. Глеб перелопатил огромные стеллажи в четырех самых крупных букинистических магазинах и – ни одной находки. В книжные магазины, торгующие новыми книгами, Сиверов даже не заходил. Последний учебник Смоленский издал в девяносто шестом году.
Наконец, совсем уже разуверившись в том, что сегодня сумеет раздобыть хоть одну книжку академика, Сиверов зашел в маленький букинистический магазинчик, размещавшийся в бывшем пивном павильоне-стекляшке. На Глеба прямо-таки дохнуло атмосферой прошлого. Стальные, десятки раз крашенные дешевой масляной краской стойки, толстое витринное стекло, потолок, подшитый простеньким пластиком, деревянные, видавшие виды стеллажи. Половина магазинчика была отведена под литературу по философии, психологии, этнографии и мифологии, другую же половину занимали книги по точным и естественным наукам. Старые, потрепанные тома, сменившие не одного владельца, затертые надписи, выведенные перекисью библиотечные штампы.
Весь магазин обслуживал один человек – усатый старик с абсолютно седой шевелюрой, чем-то похожий на Эйнштейна. Он неприметно сидел в уголке перед кассовым аппаратом и просматривал старую подшивку журнала "Радиолюбитель". Глеб уже покончил со стеллажом, к верхней полке которого кнопками была приколота вырезанная из ватмана табличка "Химия", и перешел к стеллажу с надписью "Медицина".
Старик вздохнул, захлопнул подшивку и, кряхтя, выбрался из-за кассы. Стал за спиной у Глеба и сухо кашлянул в кулак.
– Молодой человек, – обратился он к Сиверову, – что-то ищете? – Старик бегло осмотрел список работ доктора Смоленского и отрицательно покачал головой:
– Этих книг вы здесь не найдете.
Трудно было поверить в то, что старик в состоянии удержать в голове названия и фамилии авторов книг, наполнивших магазин. По пыли, покрывавшей тома на верхних полках, можно было предположить: туда не залезали уже год или два.
– Это точно, абсолютно. Я каждую книгу знаю.
– Что ж, если вы гарантируете, – Сиверов пожал плечами, – придется воспользоваться библиотекой.
– Вы, молодой человек, из тех, кто не любит пользоваться библиотеками, – выцветшие глаза старика не мигая смотрели на Сиверова. – Вы предпочитаете иметь книгу при себе. Дочка в медицинский поступила? – спросил букинист.
– Племянница попросила.
Старик внимательно оглядел Глеба, словно приценивался к нему, определял, хороший человек перед ним или плохой. Чуть заметная улыбка тронула его губы. Сиверов ему понравился.
– Что ж, придется помочь вам, – старик, не дожидаясь согласия, поднял трубку старого телефона, уверенно набрал номер. – Слушай, Борис, сюда нужен учебник профессора Смоленского по вирусологии.
– Как это ты не уверен, есть он у тебя или нет? Третья полка во второй секции от окна, – старик говорил так уверенно, будто видел книжный стеллаж перед собой. – Смотри не убейся, твоя стремянка должна была развалиться уже год тому назад.
– Нашел? Отлично, вези сюда, – старик, не прощаясь, повесил трубку. – Если подождете с полчасика, то получите то, что хотите. Он попробует вам втюхать книжку за двадцать долларов, но красная ее цена, даже учитывая безвыходность вашего положения, – десятка. Кроме вас, он ее никому не продаст, – и старик потерял к Сиверову всякий интерес, вновь забрался за кассу и принялся изучать радиосхемы тридцатилетней давности, к которым сегодня и деталей-то не найдешь.
Не прошло и четверти часа, как в букинистический магазин вошел розовощекий старик с толстой темно-синей книжкой. Продавец за кассой молча указал пальцем на Сиверова и тут же вновь углубился в чтение.
– Вам повезло, – затараторил розовощекий. Глеб взял том в руки. "Смоленский и Горелов. Вирусы, вирусоподобные формы существования органической материи и среды их обитания".
– Сколько? – спросил Глеб.
– Это лучшее, что только издавалось в Союзе по вирусологии, – закатил глаза старик, и щеки его порозовели пуще прежнего. – Двадцать долларов.
– Десять, – спокойно назвал свою цену Глеб. Розовощекий быстро глянул на букиниста, но тот сделал вид, что происходящее его не касается.
– Пятнадцать.
– Я не торгуюсь просто так, я покупаю. Зеленая десятка зашелестела в руках Глеба. Вид денег на некоторых людей действует магически. Розовощекий глубоко вздохнул и звонко хлопнул ладонью по твердой обложке.
– Десять так десять. Наверное, сегодня ваш день, молодой человек.
Сиверов сунул том под мышку и положил российскую сотню на кассовый аппарат.
– И ваши комиссионные. Старик не возражал.
– Если понадобится книжка, приходите, любая отыщется. Даже если вы попросите прижизненное издание Шекспира, я знаю, у кого его достать, – старик приподнял очки, скептически оглядел Сиверова, облик которого абсолютно не вязался с купленной книжкой. Глеб мало походил на студента или преподавателя вуза. – Погодите, покупка должна быть упакована.
Старик все делал не спеша, и Глеб даже подумал:
"Если за ним придет смерть, букинист заставит ее прождать, как минимум, полдня".
Из-под прилавка букинист извлек трубку кичевых обоев, темно-красных с золотым тиснением.
"Такими только стены в борделях оклеивать".
Букинист загнул уголки обертки, книжка теперь походила на огромную конфету. Тесемкой телесного цвета, завязанной на бантик, продавец довершил картину.
– Теперь вам не стыдно и по улице пройтись, все завидовать станут.
Глеб откланялся. Он чувствовал себя идиотом, книжка была слишком большой, чтобы спрятать ее под полу куртки. Прохожие оборачивались: для коробки конфет великовата, для торта маловата. Глеб быстро нашел выход: он сбежал в подземный переход и купил букет из пяти роз в шелестящей целлофановой обертке.
– Вы для любимой или жене покупаете? – задала некорректный вопрос торговка цветами.
– Разве существует разница между букетами для жены и для любовницы?
– Конечно! Если любимой, я завяжу букет красной ленточкой, а если жене – золотой. У вас в руках чудесный подарок, – торговка бросила быстрый взгляд на упакованную книжку.
– Вечернее платье, – усмехнулся Сиверов.
– Все-таки жене, – она повязала на букете золотистую ленточку и завила ее концы легкомысленными спиральками.