Уже к концу дня группе повезло. На какой-то глухой, застроенной старыми двухэтажными домами улице, им попался армейский грузовик с кузовом закрытым тентом. Водитель и охранник - молодые чеченцы лет по двадцать, вооруженные калашами 7,62, с плохо скрытым страхом наблюдали за вынырнувшими из сумерек вооруженными до зубов гасками. Бес сразу заметил чистенькие белые повязки на рукавах обоих - свои, "братья-оппозиционеры". Он сразу пожалел, о том, что такую же повязочку без особого сожаления оставил висеть где-то на парковых кустах. Докажи теперь, что ты не верблюд.
- Груши кюгал дал мнла ву дещь? (Кто командует группой?) - решив сразу взять быка за рога, по-чеченски гаркнул Бес, начальственно оглядывая притихших нохчей.
- Со! - глухим голосом отозвался охранник, опуская автомат, но все еще недоверчиво зыркая на спутников Беса.
- Со хога вист хила веза (Мне надо с тобой поговорить), - Бес мотнул головой в сторону предлагая охраннику следовать за собой и, подавая пример, тяжело затопал в сторону.
- Хума ешн шун? (Вам что-нибудь нужно?) - робко пискнул ему в спину охранник, пораженный тем, что славянин владеет его речью, но Бес вместо ответа лишь вновь мотнул головой, иди мол.
На ходу он лихорадочно размышлял, что бы такого навешать на уши этому юному лопуху, чтобы заставить его вместе с ними выбираться из города, не дожидаясь возвращения тех, кому транспорт принадлежал. В том, что они вообще смогут вернуться Бес глубоко сомневался, однако поди объясни эту очевидную вещь юному вайнаху для которого чувство долга перед соплеменниками превыше всего, даже собственной жизни. Издержки родоплеменного воспитания, что поделать, вот бы просвещенной русской нации такой рожденный дикостью и отсутствием цивилизованности недостаток! Требовалось что-то срочно придумать, а в голову, как назло ничего подходящего не лезло, и Бес все напрягал, и напрягал извилины, перебирая различные варианты спасительной лжи. Видимо поэтому первого выстрела он не услышал, и развернулся, лишь почувствовав резкое движение идущего следом чеченца. И вот тут до него уже долетел и хриплый выдох ПБ и металлический лязг затвора. Влажные теплые капли крови и мозга ударили по лицу, обжигая обветренную на холодном ветру кожу. Охранник медленно оседал прямо в глубокую лужу под ногами, темные миндалевидные глаза еще осмысленно, удивленно и жалобно смотрели на Беса, а вот лба над ними уже не было, вся верхняя часть черепа была сорвана тупоносой пистолетной пулей. Водитель, получивший свою порцию в живот, сучил ногами и скреб руками асфальт недалеко от машины.
- Адикел (До свидания), обезьяны. Встретимся в аду! - мрачно произнес Кот, опуская пистолет, и смачно харкнул зеленой соплей в искаженное смертельной мукой лицо водителя. - Такси свободен! Прошу садиться!
Примолкшие разведчики, стараясь не глядеть на Кота, обходя его массивную фигуру, как можно дальше, полезли в кузов.
Остановиться их заставило странное, непонятное зрелище, впечатление было такое, что у дороги стоит какая-то кособокая гротескная статуя. Лишь покинув машину и подойдя поближе, они разобрались, что к чему. Танкиста вывернуло, Мутный не переставая матерился, изобретая все новые и новые эпитеты применительно к Дудаеву лично и ко всему чеченскому народу в целом, Бес молчал до скрежета и боли в содранной эмали, стиснув зубы. На грубо сколоченном из бревен и врытом в землю у дороги кресте был распят человек. Молодой парень лет двадцати пяти. Лицо, распухшее и посиневшее от побоев с уже выклеванными воронами глазами, отрезанные сморщенные половые органы комком запихнуты в рот, на груди широкими размашистыми разрезами выведена неровная пятиконечная звезда, отрезаны уши и не хватает указательных пальцев на руках. Вот такая картина. Цвет кожи и светлые пшеничные волосы определенно говорили о том, что распятый принадлежит к славянской национальности.
Кое-какой инструмент нашелся в машине. Работали молча, не говоря ни слова, хмуро и быстро, лишь изредка натужно кряхтели и тяжело и громко дышали. Наконец импровизированный крест был повален, а ржавые гвозди-сотки пробившие руки и ноги несчастного с мясом вырваны из разбухшего мокрого дерева. Тело аккуратно положили на предусмотрительно расстеленную на земле плащ-палатку. Кот, брезгливо сплюнув, освободил рот распятого, и еще долго потом ожесточенно тер руки о штаны, сам того не замечая.
- Похоронить бы его надо, парни, - нерешительно начал Хаттабыч. - Страшную смерть мужчина принял. Надо, похоронить, как положено, молитву прочесть, чтобы душа успокоилась. И так ей досталось.
- Стойте, - справившийся с приступом тошноты танкист, протолкался вперед. Его пропустили, окидывая недоуменными взглядами. Опустившись перед мертвым телом на колени, танкист, отвел в сторону посиневшую, сжатую трупным окоченением руку, и пристально вглядевшись в открывшуюся под мышкой татуировку с группой крови, покачнулся громко застонав.
- Это же Юрка! Юрка Бартенев из второго батальона! Я сразу не узнал, потому что у него лицо изуродовано. Как же это, братцы? Это же Юрка! Как же так, братцы? Что же вы молчите?
Разведчики молча опускали головы, отводя глаза под его полубезумным взглядом.
- Понимаете, мы, когда еще только сюда из Моздока шли, то около Братского на заслон нарвались. Ну там пока суть да дело, даже пострелять пришлось для острастки, а Юрка, он с ополченцами сначала ехал, а потом пропал куда-то. Потом говорили, мол испугался, сбежал… А оно вон как, обернулось…
Мутный искоса глянул на замызганный указатель, стоящий на обочине ответвлявшейся от шоссе по которому они ехали разбитой грунтовки. Хутор Осиновский один километр. Задумчиво пожевав губами, он снял с плеча неразлучную эсвэдэху, любовно погладил, стирая потом выступивший конденсат, резко дернул затвором загоняя патрон в патронник, и молча широкими размашистыми шагами, пошел по грунтовке.
- Эй, ты куда? - окликнул его Бес.
- Хутор навестить, с местными пообщаться про гуманизм и человечность, - не замедляя шага, через плечо бросил Мутный.
- Да, стой ты, чума! С чего ты взял, что они виноваты?! Да и на хрена нам это? - выкрикнул Кот.
Снайпер остановился и долгим внимательным взглядом окинул своих товарищей. Не понравились Бесу его глаза, могильным холодом от них веяло, сырой кладбищенской жутью, не горячим яростным гневом, требующим утоленья местью, а стылой расчетливой ненавистью, той, что успокоится лишь со смертью последнего врага.
- А мне плевать, - тихо с расстановкой произнес Мутный. - Мне плевать, виновны ли они конкретно в этом. Не в этом, так в другом. Они все ублюдки и жить не должны. Если кто идет со мной, буду рад. Если нет, пойду один.
- Подожди, ведь там, на хуторе, женщины, дети, старики, с ними то как?
- Мне плевать, - так же тихо повторил снайпер.
- Но парня-то, этого похоронить надо сначала, - нерешительно начал Хаттабыч.
- Не надо, - встрял танкист. - Не дам Юрку на чужой земле хоронить. С собой заберем, будет нужно, на руках понесу.
- Что ж, как скажите, - пожал плечами, загоняя патрон в патронник Кот. - Ну что, пошли что ли, славяне, натянем глаз на черную жопу? Плохо не во Франции воюем, у этих бабы больно уж страшные, не повеселишься!
- "А деревни поджигать лучше ротой, или целым батальоном!" - фальшиво пропел Панцирь, прищелкивая к автомату пулеметный магазин.
Машину загнали в чахлую тянущуюся вдоль шоссе посадку, замаскировали довольно небрежно, рассчитывая вскоре вернуться. Тело распятого танкиста бережно уложили в кузове. Все сноровисто за несколько минут, не глядя друг на друга и будто куда-то отчаянно спеша, исходя нетерпеливой нервной дрожью. До хутора добрались быстро, минут за пятнадцать размеренного походного шага. Никакого плана никто не разрабатывал, вообще по дороге не разговаривали и не глядели ни друг на друга, ни по сторонам. Шагали сосредоточенно и целеустремленно, как заведенные автоматы. Хутор оказался небольшим, дворов на десять, окруженный лесопосадками, притаившийся в неглубокой ложбине, он мирно дремал, затворившись в теплых домах от промозглой осенней сырости, над печными трубами курился дымок. Не доходя метров пятьдесят до крайнего дома, все также молча, шедший впереди Панцирь потянул из-за спины притороченный ремнями "Шмель".
Цель настолько близка, что он даже не заботится о том, чтобы поднять прицельную планку, просто приседает на одно колено и жмет спуск. Яркий сноп обратного пламени, бьющийся в истерзанные барабанные перепонки грохот и темная, начиненная огнем, капсула влетает прямо в окно дома. Через мгновенье дом будто вспухает изнутри, увеличиваясь в объеме и отплевываясь во все стороны осколками оконных стекол и черепицы, потом так же поспешно складывается, с тихим всхлипом оседает, из исковерканных окон фонтаном плещет пламя. Против обыкновения никто не комментирует удачный выстрел, просто обходят стрелка и движутся дальше к единственной улочке между домами. На крыльцо соседнего с расстрелянным дома выбегает женщина средних лет в глухом черном платье и черном же платке на голове. Секунду стоит замерев, и расширенными от страха глазами смотрит на идущих по улице бойцов. Потом короткая очередь, пущенная Котом от бедра, не целясь, зашвыривает ее обратно в дом, следом в дверной проем летит граната.
Бес потом не мог воспроизвести все детали происшедшего в тот день на хуторе. После выстрела Панциря из огнемета, все перемешалось в памяти, слилось в круговерть отдельных смутных эпизодов. Милосердная психика постаралась, вовремя успела отключить мозг, не дала сойти с ума. Из воспоминаний в основном остались ощущения: жар от горящих домов, опаляющий лицо, обожженные покрывшиеся пузырями губы и веки, мечущиеся в отсветах пожара черные тени, пронзительный женский визг алмазным сверлом буравящий мозг, методичные короткие очереди, звучащие из облаков густого воняющего горелым мясом дыма, не бой - расстрел. Те из жителей, что имели оружие, толком оказать сопротивления не смогли, несколько выстрелов из охотничьих ружей, мелкая дробина, засевшая в ноге у Мутного не в счет. За считанные минуты маленький уютный хутор превратился в пылающее огнем адское пекло.
Они уже уходили, когда на разные голоса на дороге завыли автомобильные моторы и из остановившихся неподалеку грузовиков начали выпрыгивать вооруженные люди. Огрызнувшись пулеметным огнем, группа рванулась назад. Короткий сумасшедший бег по единственной улочке, прикрытые от нестерпимого жара полами курток лица, загорающаяся прямо на теле одежда, и вот они уже выскочили к противоположной окраине. Дальше чернела жирной грязью пашня, а за ней чахлый по-осеннему насквозь просматриваемый с облетевшими кронами лесок.
- К лесу! Быстрее! Ходу! Ходу!
Ноги вязнут в грязной земляной жиже, опаленная кожа на лице и руках пронзительно саднит, стокилограммовые комья жирной глины липнут к ботинкам, каждый шаг нечеловеческое испытание.
- Быстрее! Быстрее!
Бес присел на колено у остатков забора окружавшего крайний дом, то, что от него осталось до сих пор весело полыхало, громко потрескивая и гудя рыжим пламенем, настороженно водя автоматным стволом по сторонам, он ждал появления преследователей. Кто-то должен задержать здесь не вовремя свалившихся невесть откуда нохчей, иначе остальным не успеть добраться до спасительного леса - перестреляют на пашне. Рядом остановился Кот, молча встал за спиной, тяжело переводя дыхание. Остальные бойцы к тому времени были уже на середине поля.
- Ты чего застрял? Давай за остальными, я потом догоню!
- Не догонишь…
- Чего? - Бес непонимающе обернулся.
В лицо ему смотрело дуло пистолета, черное, бездонное как Марианская впадина, на втором плане за магнетически приковывающим взгляд отверстием злорадно скалился Кот.
- Того! Значит, говоришь, Кот полное говно, урод без чести и совести, тупой убийца? А ты значит у нас ангел с крыльями, борец за справедливость? Образованный и культурный, фу ты ну ты, куда уж нам сиволапым!
- Ты что, сдурел? Убери ствол! Нашел время обиды выяснять, придурок!
- Да нет, придурок, это ты. Надоел ты мне, прощай!
Бес еще успел услышать, как пухнул пороховым выдохом ПБ, а потом что-то тупое и тяжелое ударило в грудь, разворачивая на месте, бросая лицом в жирную, чавкающую под ногами грязь.
Очнулся он в темноте, рядом смрадно дышало, воняло тяжелым запахом и ворочалось что-то живое. Что именно понять не удавалось, залепленные засохшей грязью глаза отказывались открываться, он потянулся было рукой протереть их, и с удивлением понял, что левой руки у него нет. По крайней мере в привычном смысле этого слова, может она и была на месте, вот только он ее абсолютно не чувствовал и не мог приказать пошевелиться даже пальцу. Попробовал подвигать правой рукой и, о радость, получилось, правда с трудом, будто под водой, преодолевая сопротивление окружающей среды. Подвигал ногами, ноги на месте - только онемели от неподвижности, замерзли и затекли. Наконец с большими усилиями разлепил веки и тут же чуть не зажмурился вновь, прямо перед глазами, в каком-нибудь метре виднелась оскаленная собачья пасть, внушающего уважение размера. Мощные отливающие желтизной клыки перепачканы кровью, почерневший, вываливающийся язык не помещается между ними, а над всем этим желтые, горящие лютой злобой глаза здоровенной кавказской овчарки. Сам пес изо всех сил пытается подползти ближе, достать клыками. Тянет грузное обвисшее, сочащееся кровью из располосованного пулями живота тело. Упирается передними лапами в землю и подтягивается, ползет вперед, волоча по земле бурые ленты кишок и бессильно обвисшие задние лапы. Увидев, что Бес очнулся, псина разразилась угрожающим рычанием и отчаянными усилиями сдвинулась еще на десяток сантиметров, клыки щелкнули в бессильной ярости, от невозможности дотянуться до вожделенного горла врага. Бес огляделся. Кровавый след тянулся за собакой, уходя к пепелищу с обгорелым остовом дома. Издалека же приполз к нему этот мститель.
Бес пристально уставился в полные ненависти собачьи глаза. Когда-то в далеком детстве он мечтал завести собаку и прочел много литературы о наших четвероногих друзьях. Так вот почти все авторы сходились в одном, собака не может выдержать пристального взгляда человека. Однако фокус не удался, этот пес, голову не опустил, а, наоборот, взрыкнув от нестерпимой боли неимоверным усилием придвинулся еще чуть ближе.
- Ну что ж, видно миром нам с тобой не разойтись. Я правильно понял? - произнес Бес и удивился собственному голосу, обычно глубокий и звучный сейчас он звучал хриплым карканьем. - Ну, давай подползай, я жду!
Пес ответил рычаньем и вновь чуть подтянулся вперед. Автомата нигде в зоне видимости не наблюдалось, да Бес и не решился бы стрелять, мало ли чье внимание мог привлечь выстрел в данной ситуации. Правая рука лихорадочно зашарила в районе пояса, пытаясь нащупать нож. Пес, заворчав, преодолел еще несколько сантиметров, вновь щелкнули окровавленные клыки. Наконец пальцы сжались на прохладной, чуть шершавой рукояти финки, теперь необходимо было извлечь ее из ножен, что, учитывая замерзшие негнущиеся пальцы и непривычную однорукость тоже было не простой задачей. Зловонное собачье дыхание уже обдувает лицо, тяжелый запах крови перемешанный с вонью мокрой шерсти забивает нос, в желтых глазах псины торжество, до вожделенного горла сантиметры, один рывок и можно будет наконец вцепиться в эту податливую тонкую кожу, оборвать бьющиеся под ней жилы, захлебнуться сладкой вражеской кровью. В этот момент застежка на ножнах все-таки поддается. Нож удобно ложиться в руку, но вместо привычного молниеносно-смертоносного росчерка со свистом рвущей воздух стали, получается только вялый тычок. Острие врезается в собачью морду рядом с глазом, скользит по кости сдирая кожу и бессильно падает на землю. Пес даже не взвизгивает, у него нет на это сил, он лишь досадливо мотает оцарапанной мордой и вновь тянется вперед. Бес тщательно целится, время есть лишь на одну попытку, если не нанести смертельную рану сейчас, собачьи клыки вонзятся в шею, разрывая артерию. И вот удар! На этот раз удачно, лезвие, почти не встречая сопротивления, на всю длину входит собаке в глаз, та машет головой, пытаясь избавиться от стальной занозы, и тихонько подвывая от боли, но только помогает глубже воткнуть нож. Несколько секунд собачье тело сотрясают отчаянные конвульсии, потом оно судорожно вытягивается и замирает.
Бес долго смотрит на поверженного врага, потом, собравшись с силами, выдергивает из собачьей глазницы перепачканный темной кровью нож и, вытерев о куртку, возвращает его в ножны. Теперь, когда угроза миновала можно заняться собой. Провести так сказать инвентаризацию, разбираясь, какие потери понес, и что же теперь делать. Левое плечо начинает наливаться горячей пульсирующей болью. Пуля Кота прошла навылет намного выше сердца, разорвав грудную мышцу и скользнув по лопатке, вышла из спины. Почему он не сделал контрольного выстрела, отчего понадеялся, что рана смертельная, оставалось только гадать. Вроде ничего жизненно важного не задето, а значит возможно еще поживем. Кое-как сумев приподняться и сесть, немилосердно кружилась голова и подташнивало, видимо, от потери крови, Бес пропитанными спиртом гигиеническими салфетками протер рану и с горем пополам перевязался. Из оружия при нем остался лишь всунутый в карман разгрузки пистолет, две обоймы к нему и тяжелая ребристая граната Ф-1. Левая рука не слушалась абсолютно и висела безжизненной плетью. Зато попробовав встать на ноги он осознал, что не смотря на слабость идти вполне способен. Вот только куда идти? Обратно в Знаменское, на базу оппозиции, после того, что они сотворили на этом хуторе - форменное самоубийство, махом окажешься на таком же кресте, что и невезучий танкист Юрка. Пробираться к границе республики, а дальше? Дома представители завербовавшей его конторы наверняка не особо обрадуются возвращению нежелательного свидетеля их грязных делишек. В дороге они слушали радио и уже знали о пленных танкистах, которыми теперь вовсю козырял Дудаев. Да, дела… Бес опустился обратно на пашню и достал из кармана пистолет. Задумчиво глянул ему в дуло, подмигнул невесело, затем, передернув затвор, вставил ствол себе в рот.
Страшен был вид январских улиц города Грозного, искалеченных, растерзанных и смятых, провонявших мертвечиной, пороховой гарью и серым пеплом пожаров. Но даже на них, этих казалось бы мертвых улицах, продолжалась жизнь: быстрыми тенями шныряли между грудами мусора разжиревшие собаки-людоеды, такими же сторожкими перебежками изредка перемещались оборванные грязные бородачи с оружием на изготовку, иногда поднимались из подвалов прячущиеся от войны мирные жители, растрепанные опустившиеся от выпавших на их долю лишений. Порой проносились завывая движками на бешенной скорости бронетранспортеры с хмурыми ощетинившимися стволами мальчишками на броне. Победители чувствовали себя в городе едва ли не менее уверенно, чем побежденные.