- Авель Сафронович, вам большое спасибо за помощь в содержании нашего учреждения и мы очень рады, что вам понравилось. Взамен ничего лишнего не попросим, потому как пролетарская скромность нам этого не позволяет.
Енукидзе улыбнулся и стал надевать пальто. И Лиза в спешке продолжила:
- Товарищ Енукидзе, у меня только одна будет просьба: найдите время выслушать нашу сотрудницу. Я не сомневаюсь, что вы поможете разобраться и восстановить справедливость, если это будет возможно.
Лиза выдвинула Полину на первый план, и Авель Сафронович, окинув её оценивающим взглядом с ног до головы, промолвил:
- Отчего же не выслушать, вам, Лизочка, я не могу отказать, вы же знаете. Как зовут нашу прелестную сотрудницу?
Полина ощутила, как её лицо налилось краской.
- Её зовут Полина. Полина Черепанова. Там дело личное, но, наверное, в вашей власти.
- Что ж, Полина, приходите завтра в это же время. Знаете, где находится ВЦИК?
У Полины отняло дар речи. Она в Москве дальше вокзала, Красной площади и тюрьмы никогда не ходила и всякого рода учреждения с красными табличками внушали ей трепет.
- Хотя нет, время будет уже позднее, можете не застать. Приезжайте ко мне домой. Наденька знает адрес. Наденька, прощайте! - Авель расцеловал её как родственницу и попрощался со всеми остальными.
- Боже, как домой! - Полина смогла говорить, когда публика разошлась. Она присела на мраморную лавочку под лестницей и стала тревожно перебирать руками передник. - У меня и надеть-то нечего…
- Пусть это тебя не тревожит, моя дорогая, мы подберём тебе что-нибудь из моего гардероба, фигурки-то у нас одинаковые! - Лиза крутанулась перед ней в своём парадном платье. - Идём, посмотрим в шкафу.
После примерки было подобрано скромное бирюзовое платье и фетровая шляпка, не предусматривающая никакого легкомыслия. Надежда Сергеевна записала на клочке бумаги адрес и способ туда добраться на трамвае.
- Это очень хорошо, что он согласился тебя выслушать, это очень положительно, я верю, что всё у нас получится! - щебетала Лиза возле Полины, когда та на следующий день собралась выходить. - Будь краткой и разговаривай фактами, не перебивай его, он человек дела. И очень широкой души. Всё, с Богом! - Лиза сама испугалась того, что сказала, и тут же прикрыла рот рукой.
Путь к месту назначения занял у Полины не более получаса. Дежурная при входе окатила её ледяным взглядом, когда она зашла через тяжёлые дубовые двери в подъезд. Ей по роду службы следовало быть бдительной, а тем более в десять часов вечера, когда жильцы в большинстве своём уже дома и готовятся ко сну.
- Вы к кому, девушка?
- К товарищу Енукидзе, мне назначено.
Дежурная с видом человека, от которого зависит всё, пролистала какой-то журнал и уже немного поприветливее сообщила:
- Да, меня предупредили. По лестнице на третий этаж и там направо. Квартира номер двенадцать.
Полина пошла в сторону ступеней, спиной чувствуя, как та сверлит её глазами.
Дверь открылась практически сразу, и она увидела перед собой совершенно другого человека - не вчерашнего чиновника, а по-домашнему одетого грузина. На нём была какая-то национальная жилетка и шерстяная серая шапочка с кисточкой.
- О родине напоминает, знаете ли… - сказал хозяин, обратив внимание на несколько удивлённый взгляд девушки. - Проходите, дорогуша, проходите.
К удивлению Полины, квартира оказалась не такой уж и большой, как она себе представляла, глядя на большие окна с улицы. Довольно скромно обставленная, без изысков, всё говорило о том, что здесь проживает холостяк.
- Позвольте, я поухаживаю. - Авель помог ей снять пальто и пригласил в комнату. Там уже стояла корзинка с фруктами и два бокала рядом с графином красного вина.
- Что же вы всё молчите? Не робейте, в этой квартире других женщин нет. Идите сюда, усаживайтесь, - Авель отодвинул стул. - Ну скажите же хоть слово! Полина, так вас зовут? Я не ошибся?
Полина кивнула и присела на краешек кресла.
- У меня феноменальная память. Если я увидел красивую девушку, то обязательно её запомню.
Тут Полина обратила внимание на то, что графин не полный, а один из бокалов уже использовался. "Боженьки, он ещё и пьяный…" - но отступать было уже некуда.
- Авель Сафронович, моё дело касается мужа.
- Ммм… так вы замужем? - Авель разлил вино в бокалы и подал один Полине.
- Простите, но я не переношу алкоголь…
- Знаете ли, это не алкоголь. Это дар моих родных виноградников. В этом вине тепло рук нескольких поколений виноградарей и всё солнце Мегрелии. Хотите обидеть грузина - назовите вино алкоголем. Я вас прощаю, конечно, но только взамен на то, что вы составите мне компанию.
Полина взяла бокал и пригубила вино, которое оказалось действительно очень достойным.
- Рассказывайте, милочка. - Авель Сафронович расположился напротив и изобразил полное внимание. - Только сначала - допейте до конца, это моё требование.
- Я много времени не займу, моя просьба совершенно конкретна - я уже больше двух лет не могу выяснить судьбу мужа. Знаю только, что его содержат на Лубянке, и всё. Ни обвинений не знаю, ни срока. Он был сотрудником ВЧК, теперь это, кажется, называется ГПУ.
- Если вы Полина Черепанова, то вашего мужа фамилия Черепанов. Что-то знакомое…
Енукидзе встал и налил ещё по бокалу вина.
- Да, совершенно верно, Павел Черепанов. Он был ординарцем товарища Сергеева…
- Да. Память у меня действительно феноменальная. Это единственный человек, который был арестован по делу о крушении аэровагона.
- Авель Сафронович, умоляю, расскажите! Он и пропал как раз после этого проклятого крушения. Его в чём-то обвиняют? - Полина сложила руки.
- Пейте, пейте… Там длинная история и в ней много непонятного…
- Но его в чём обвиняют? Насколько это серьёзно?
- Знаете, душечка, мне нужно восстановить в памяти подробности.
- Вы же говорили, что у вас память феноменальная? - Полина осмелела от выпитого вина.
- Всего не удержишь, память, она откладывает в свою кладовку самое яркое, самое нужное и красивое. Вот вы мне сразу запомнились. Сразу. - Авель встал и подошёл к девушке со спины.
- Выпейте этот благородный напиток, его букет достоин вашей красоты. - Рука коснулась шеи Полины, отчего её передёрнуло. - Вы не стесняйтесь, это вино не оставляет похмелья, утром голова болеть не будет.
Следующим движением он опустил ладонь в разрез ее платья и пробормотал ей сзади в ухо:
- Не бывает нерешаемых неприятностей, бывает недостаточно усилий. Приходится часто идти на некоторые компромиссы… - Он уже гладил её грудь и дышал в шею.
Какое-то помутнение нашло на Полину, и она вскочила настолько резко, что плечом ударила его снизу в подбородок. Тут же она отвесила товарищу Енукидзе такую пощёчину, что его валяная шапочка слетела с головы.
- Ах ты, паршивка! - Авель прикусил от удара язык и произнёс это шепеляво.
Поля не стала ждать продолжения любовных прелюдий и побежала к входной двери, прихватив с собой с вешалки пальто и забыв головной убор.
- Ты сейчас сделала самую большую ошибку в своей жизни! Теперь я точно найду твоего муженька! - услышала она вслед.
По лестнице она бежала на носочках, чтобы каблук не сломался, и ревущая, с пальто в руках, промчалась мимо дежурной.
"Что же я наделала, что же я наделала…" - только одна мысль сверлила ей голову, пока она бежала до трамвая.
"Странные какие-то нынче барышни пошли… Как будто не знала, зачем к Авелю ходят на ночь глядя…" - Дежурная ухмыльнулась и уткнулась в утреннюю газету.
Утром Авель Сафронович с больной головой прибыл в рабочий кабинет. Голова болела внутри от лишнего литра вчерашнего вина, снизу - оттого, что он получил удар плечом, и слева - от затрещины Полины.
- Соедините меня с ОГПУ. Мне нужен Ремизов. - Телефонная трубка утвердительно ответила и попросила подождать.
К вечеру, когда уже стемнело, Кузьма Ильич прибыл в приёмную секретаря ЦИК СССР, снял шинель, сдал шашку и ожидал вызова в кабинет. К тому времени Ремизов дослужился до помощника начальника Секретно-оперативного управления ГПУ и имел на левом рукаве мундира три ромба.
Авель Сафронович общаться с Дзержинским лично не любил ввиду резкости и бескомпромиссности главного чекиста. Даже в бытность того народным комиссаром путей сообщения СССР колкий взгляд Дзержинского выводил Авеля из равновесия. Казалось бы, подчинённый, а всё равно колкий и ершистый. Енукидзе всегда его опасался, старался дистанцироваться, и Дзержинский это заметил. Теперь же, когда часто возникала необходимость решения межведомственных вопросов между ОГПУ и ВЦИК, стал вопрос, кто "гора", а кто "Магомет". Для снятия напряжения в вопросах самолюбия руководителей контактёром был определён Кузьма Ремизов. Авелю так было проще и удобней, а Дзержинский одобрил негласное назначение Кузьмы Ильича, справедливо рассудив, что Секретному отделу будет нелишним присутствие в этой высокой инстанции и личный доступ к Секретарю. Не всегда полезно писать письма и ждать ответной телеграммы. Бумага не передаст ни озабоченности, ни нервозности, ни дрожи в руках, а в их работе такие наблюдения первостепенны.
- Пройдите, пожалуйста, Авель Сафронович вас ждёт. - Секретарь встала и открыла первую дверь.
- Товарищ Ремизов! Рад вас приветствовать. - Авель как-то не по ранжиру начал первым и протянул руку. После ответного и сдержанного приветствия офицера Авель продолжил:
- Помните, Кузьма Ильич, дело о крушении аэровагона?
- Да, конечно. - Ремизов смотрел на Енукидзе прямо, не отводя взгляда.
- Я тогда долго не мог убедить комиссию, что первые результаты вашего расследования ошибочны и следователи сбились с пути.
Ремизов ещё не понимал, куда клонит Секретарь ЦИК.
- Я тогда приложил массу усилий, чтобы поддержать авторитет ваш и ваших товарищей. Факт исчезновения материалов дела вообще не предавался огласке.
- Так точно. Это осталось исключительно нашей проблемой. - Кузьма Ильич заставил свою память срочно восстановить хронологию всех событий и тонкости следствия.
- Попытаюсь опять помочь вам, - многозначительно заявил Енукидзе, наблюдая за реакцией собеседника.
Реакции не последовало, только вопросительный взгляд. "А что взамен?" - тон подтолкнул Ремизова к мысли, что интерес свой Енукидзе ещё не обозначил, а в том, что он есть, чекист уже не сомневался.
- Припоминаете человека по фамилии Черепанов? Павел Черепанов.
- Так точно, Авель Сафронович. Его причастность к крушению не доказана, отбывает срок во внутренней тюрьме, в ближайшее время должен освободиться.
- Его жена ищет справедливости. Она настроена решительно.
- И что? У нас не бывает невинно осуждённых.
- Я думаю, что Черепанову не нужно сейчас выходить. Я в этом уверен. И потом, документы исчезли, а потому и не доказано. Если она начнёт обращаться в разные инстанции, начнут просматривать протоколы заседаний комиссии, обратят внимание на всякие мелкие нестыковки, а мне бы не хотелось гласности. Я и так вам помог. Придётся объясняться. Считаю преждевременным его выпускать. Жена его со временем успокоится, забудет, найдёт себе кого-нибудь.
- У меня нет никаких оснований пересматривать дело спустя несколько лет.
- Так найдите. Создайте прецедент, так сказать. В конце концов, я никогда не обращался к вам с просьбами. Можете считать, что впервые я изменил своим принципам.
Ремизов взял паузу для обдумывания ответа.
- Авель Сафронович, я с трудом себе представляю, каким образом его жена может нам навредить, но я вас услышал. Игнорировать ваше обращение мы не можем, тем более что вы тогда пошли нам навстречу. Я подумаю, что можно сделать.
- Рассчитываю на вас, Кузьма Ильич. Искренне рассчитываю. - Авель встал в знак того, что разговор закончен, а Ремизов по-военному чётко отрапортовал:
- Вам будет доложено о решении вопроса в ближайшее время.
Коба
Это была одна из тех суббот, которая называлась "родительской". В этот день детский дом пустел - воспитанников разбирали родители, и тех, кто был сиротой, тоже забирали с собой. Томика нельзя было считать сиротой в полном смысле этого слова, но здесь делалось исключение, потому что в своё время Иосиф Сталин пообещал его отцу, что не бросит. Так и повелось - с тех пор Васька и Томик были неразлучны.
- Как же вы там с ними справляетесь? - с искренним удивлением спросил Иосиф свою жену после того, как оба пацанёнка громко закричали - то ли от восторга, то ли от испуга. Кто-то из них потянул скатерть со стола, и та накрыла их с головой.
Надя подбежала к этой верещащей куче ткани, извлекла оттуда обоих и пересадила на диван.
- Да так вот и справляемся, а теперь ещё представь, когда таких пятьдесят!
Карапузы, издавая постоянно булькающие, рычащие и просто громкие звуки, завязали опять свою возню и вдвоём свалились на пол.
- Эх, борцы! Кто ж так борется? - Коба подобрал их с пола и посадил к себе на колени. - Вот так нужно! - и стал показывать, как следует проводить захват. - Настоящие циркачи так делают, я видел!
Детвора подумала, что он учит их правильно обниматься, отчего Иосиф пришёл в восторг:
- Смотри, Надюша! Они не хотят бороться, у них уже опять дружба!
- Ты попробуй их разлучить - крика будет на весь дом. Ты знаешь, Иосиф, они вместе делают всё. Дерутся, спят, едят, мастерят, сидят вместе на занятиях - настоящие товарищи. Куда один, туда и другой… Ну-ка, сорванцы, ужинать!
Надя усадила их на маленькие стульчики (таковые в доме уже имелись) за маленький детский стол, надела на каждого передничек и вручила ложки. Тёплая молочная каша для них была блюдом универсальным - малыши могли её есть в любое время суток.
- Ты говоришь, дерутся? - Отец Василия нахмурил брови, глядя на сына, но Надежда тут же вступилась:
- Дерутся друг за друга. Бывает, конечно, и между собой ссорятся, но если кого-то из них обидят - так второй тут же сразу в драку лезет. Вера Фёдоровна отметила их необычайное чувство взаимопомощи и ставит в пример. Она считает, что тому есть даже какое-то научное пояснение и собирается исследовать это в дальнейшем.
- Наши Васька и Томик станут предметом для диссертации? - с усмешкой спросил Иосиф.
- Она считает, что с самого раннего возраста проявляются те или иные черты характера, которые в будущем позволят определённо сказать, кем станет человек. И ещё она считает, что при коллективном воспитании можно гораздо быстрее развить положительные стороны, а значит - повлиять на скорейшее положительное формирование личности. Вот так. - Надя вернула скатерть на место и уже подала ужин.
- Я бы хотел, чтобы они и дальше вот так, вдвоём были. Шли по жизни вместе, помогали друг другу. Нам, их отцам, это не удалось.
- Судьба, видишь, какая оказалась злодейка…
- Что там Елизавета? Всё никого себе не нашла? - Сталин присел к столу.
- Ты же знаешь, Иосиф, как больно это по ней ударило. Она Фёдора всё любит. Считает, что лучшего найти невозможно, а на худшего она не согласна. Они с Полиной одного поля ягоды.
- Кто такая Полина? Ты не рассказывала.
- Жена ординарца Фёдора. Такая же история почти, за исключением того, что он вроде жив, но в тюрьме.
- Я помню, мне рассказывали. Его, кажется, Павел зовут, да? Всё время рядом с Томом крутился, точно.
- Да, Павел. Кстати, я пожаловаться тебе хотела. Крёстный повёл себя совсем не как мужчина.
- Авель?
- Вот эта Полина обратилась к нему за помощью, а он так по-хамски себя повёл… Заманил к себе, домогаться стал. Она прибежала вся в слезах, шляпку Лизы у него оставила, впопыхах забыла, так бежала. То, что рассказала, - так это просто недопустимо! Стал руки распускать, требовать интима.
Коба даже не стал отвлекаться от ужина:
- Послушай, Надежда! Авель не из тех людей, которые вот так будут себя вести. Значит, повод дала, значит, он подумал, что она не против. Девушки с приличными намерениями в такое время в дом к одинокому грузину не приходят!
- Так ты знаешь?
- Не делай из меня идиота! Ты только что сказала - он заманил её к себе!
- Но я же не сказала, что именно домой…
- Сомневаться в порядочности Авеля Енукидзе не приходится! Она сама виновата, и мы это больше не обсуждаем! Шляпку вашу он вернёт.
Последнее было сказано тоном, не терпящим возражений, и Надя поняла, что субботний вечер - один из немногих вместе, безнадёжно испорчен.
Рывок
Ключ провернул обильно смазанный замок камеры почти неслышно, и в створе двери показались фигуры вертухая и ещё двух дежурных.
- Черепанов, Щепнин, на выход с вещами!
- Ух ты, какой резвый! Жди пока соберу, у меня пожитков как у куркуля, а сидор-то маловат!
Севан стал не спеша собирать пожитки:
- А я новую хату, кстати, не заказывал! Куда это ты собрался нас вести?
Павел уже сложил свой мешок - там был свитер, носки и две рубахи - и напряжённо вслушивался в диалог Севана и конвоира. До выхода на волю ему оставалось немногим более двух месяцев. Уже всё плохое, что могло, случилось, и уже не должны бы его трогать, обычно сидельцы в его положении спокойно досиживают свой срок - и всё, привет, я никому ничего не должен!
- По этапу пойдёте.
- Какой этап, начальник? - Севан от злости выпучил глаза и бросил в конвоира свой мешок. Тот ударил его по коленям, и оттуда с грохотом выкатилась миска.
- Ну, теперь не обижайся! - Конвоир кивнул двум стоявшим позади него красноармейцам, которые выволокли Севана в коридор.
- А мы там, что, тоже очкуем? - этот окрик был в сторону Черепанова. - На выход, я сказал! Лицом к стене!
Пока Павел подпирал в тюремном коридоре лбом стену, позади него раздавались гулкие удары. Это конвойная смена воспитывала Севана, но Пашка судорожно перебирал варианты: какой этап, куда, зачем и как его теперь найдёт Полина? И будет ли вообще искать?
- Встать, скотина! - Севан, принявший в воспитательных целях порцию побоев, поднял свой мешок и встал на ноги.
В тюремном дворе собралось с десяток таких же потенциальных путешественников, некоторые из них имели довольно помятый после допросов вид. Апрельский воздух был настолько свежим и тёплым, что у Пашки от него закружилась голова. Это был запах распускающейся зелени, города и весны.
- По одному, в карету, ваши высочества! - Конвоиры заржали и стали прикладами подгонять последних.
Когда конка набилась заключёнными, дверь закрылась и стало темно, только небольшая ленточка света проникала внутрь через маленькое зарешеченное окошко под потолком. Севан и Пашка оказались рядом.
- Череп, я не догоняю… Ты чё-нибудь понимаешь? - просипел Щепнин почти на ухо Пашке.
- Не… Не понимаю. Не должно быть такого.
- Чё делать будем? Мне вышак-то светит. Пугают уж полгода, что впаяют, если не расколюсь. Хорошо, если спровадить хотят.
- Так ты ж своё тянешь, не чужое. Чё тебе бояться?