* * *
Брантзен провел ночного гостя через пустынный холл в свою небольшую холостяцкую квартиру, расположенную тут же, при клинике.
- Своими приятелями ты занимайся сам, - сказал он. - А я займусь твоим лицом. Кому ты хочешь понравиться, Мак? Старухам или юным красоткам?
Болан вздохнул.
- Неужели это так важно?
Хирург улыбнулся, взял со стола пачку эскизов и бросил их Болану на колени.
- Я сделал их, как только узнал, что тебя занесло в наши края. Я могу дать тебе любое из этих лиц. Выбирай.
Болан внимательно изучал рисунки. Один из них привлек его внимание, и он улыбнулся, разглядывая его, затем отложил в сторону. Однако он не закончил рассматривать остальные эскизы, а вернулся к тому, который вызвал его улыбку.
Мак рассмеялся и постучал по эскизу пальцем.
- Ты нарисовал его по памяти или это случайное совпадение?
Брантзен подался вперед, чтобы лучше видеть рисунок. Он потер подбородок и произнес:
- Действительно, похоже на… на…
- На моего однополчанина, - закончил Болан. - Причем сходство поразительное! Ты, действительно, можешь сделать меня похожим на него?
Хирург серьезно кивнул головой.
- Это не самый красивый эскиз из всей колоды, Мак, но ты сделал логичный выбор. Я бы сказал даже, что это наилучший вариант из всех возможных.
- Когда ты можешь приступить? - спросил Болан, пристально разглядывая рисунок.
- Если я позвоню прямо сейчас, ассистентка появится через пять часов, - ответил Брантзен. - В шесть часов мы уже будем в операционной.
Болан медленно покачал головой.
- Чем раньше, тем лучше, - пробормотал он. - А через сколько времени я смогу выйти отсюда?
- Операцию можно сделать без общего наркоза, только с местной анестезией, - ответил Брантзен. - Тебе даже не придется ложиться, если не хочешь, но при условии, что ты достаточно крепок. Я бы предпочел подержать тебя здесь несколько дней для послеоперационного наблюдения.
Болан обдумал это предложение и ответил:
- Я уже был ранен, Джим. Не думаю, что на этот раз будет больнее. Только мне бы не хотелось застрять у тебя надолго. Мне нужно постоянно быть в движении.
- Думаю, что с этим у тебя проблем не будет, - задумчиво ответил Брантзен. - Особенно, если ты хорошо перенесешь операцию.
- Через сколько времени исчезнут шрамы?
Брантзен улыбнулся.
- Метод, который я применяю, оставляет только маленькие, едва заметные следы тут и там, - хирург коснулся пальцем указанных мест и продолжил:
- Эти участки зарубцуются последними, кроме, быть может, носа. Сроки заживления у каждого человека индивидуальны, но я думаю, ты будешь иметь презентабельный вид уже через несколько дней, самое позднее - через неделю. Но болеть будет гораздо дольше. А поскольку я работаю с пластиком, могут возникнуть проблемы с отторжением.
Болан мельком взглянул на часы.
- Ты сказал, что можно начать в шесть часов. А нельзя ли пораньше?
- Что, Мак, свора бежит по следу? - мягко спросил хирург.
Болан криво усмехнулся.
- Они не очень далеко. Я не могу оставаться здесь больше нескольких часов. К утру я уже должен быть на ногах.
- Будет больно, - предупредил Брантзен.
- Ничего, я уже свыкся с болью.
- Да, я в этом не сомневаюсь. Ну, ладно… Я потороплю Мардж, но мне бы не хотелось, чтобы у нее возникли какие-либо подозрения. Уж больно хорошо твое лицо известно сейчас публике. Лучше, конечно, если к ее приходу ты уже будешь подготовлен к операции. Тогда она нипочем тебя не узнает.
- А мы бы не смогли обойтись без нее? - тихо, почти нежно спросил Болан.
- Ну… - заколебался хирург. - То есть…
- Я видел, как ты в одиночку оперировал вьетконговца. Помнишь, он еще орал диким голосом.
- То был экстренный случай, особые условия, - возразил Брантзен.
- А теперь разве нет? - с улыбкой спросил Болан.
Хирург задумчиво посмотрел на Мака, потом едва заметно улыбнулся и заявил:
- Согласен, сержант. Пошли готовить жертву. Пошли, старик, да поживей!
Болан встал и протянул рисунок Брантзену:
- Жертва готова и ждет указаний, доктор.
Глава 6
Бывший горняцкий поселок, откуда шахтеры ездили на работу в Долину Смерти - Палм-Вилледж, со временем стал торговым центром у самого края пустыни, обслуживающим весь этот небогатый сельскохозяйственный район. Сам поселок, удаленный от автострад и прогресса двадцатого века, вновь обрел известность в пятидесятых-шестидесятых годах, когда торговцы недвижимостью чуть было не превратили это спокойное место во второй Палм-Спрингс. Муниципальный совет положил конец этому буму, призвав на помощь законодательство штата, и тем самым охладил энтузиазм спекулянтов. В результате Палм-Вилледж значительно вырос, сохранив, однако, свой прежний шарм, и превратился в город пенсионеров и любителей пустыни. И лишь старый район города - Лоудтаун - решительно сопротивлялся вторжению двадцатого века.
В нем было полно салунов и старинных пивных, которые посещали ковбои и фермеры со всей округи. Большинство правонарушений в Палм-Вилледж происходило тоже здесь, чаще всего по субботам, когда народ надирался и вел себя чересчур шумно. Но, как правило, все дело ограничивалось парой неловких зуботычин. Кроме того, Лоудтаун мог гордиться тем, что приютил местных проституток, давно, впрочем, известных полиции. Всех их регулярно - каждое воскресенье - арестовывали, жрицы любви платили штраф - 21 доллар 20 центов с головы, после чего их всех отпускали. Такая процедура отличалась эффективностью, вполне устраивала девиц, представителей закона и муниципальный совет. Более того, штрафы полностью покрывали расходы на поддержание порядка в Лоудтауне.
* * *
Роберт Канн, по прозвищу Чингиз, казалось, был неподвластен возрасту и в свои пятьдесят два года отличался завидной силой и атлетической фигурой. Лицом, словно вырубленным топором, и высоким ростом он напоминал типичного героя-шерифа в исполнении Гарри Купера. Собственно говоря, им-то и был Канн. Он командовал местной полицией, а свою карьеру начал еще в конце второй мировой войны. Он закончил полицейскую академию в Лос-Анджелесе и какое-то время служил там. Потом его перевели помощником шерифа в графство Орандж, где он работал до самого призыва в армию в связи с началом корейского конфликта. Вернувшись из Кореи, Канн получил назначение в Палм-Вилледж на должность начальника полиции, вместо своего предшественника, уходящего на пенсию.
Конечно, это было не лучшее место для такого энергичного, честолюбивого офицера, как Канн. Город на краю пустыни отличался спокойствием и тишиной. Карьеры в нем не сделаешь, и никто лучше самого Роберта этого не понимал. Теперь, по прошествии стольких лет, Чингиз хотел только одного - чтобы так продолжалось и дальше. За свою жизнь он видел немало крови и жестокости, и ему это не нравилось. Уже почти двадцать лет в городе не знали, что такое насилие, и город платил за это Канну глубокой признательностью. Вместе с супругой Долли он жил в скромном доме в центре старого города и рассчитывал спокойно провести в нем остаток жизни.
* * *
Но жарким утром 5 октября Чингиз Канн понял, что спокойной, размеренной жизни пришел конец. Жестокая реальность встряхнула тихий город - в Палм-Вилледж пришла Смерть. В морге валялись трупы трех гангстеров, а в госпитале "Мемориал" все еще отчаянно цеплялся за жизнь несчастный старик-фермер. В довершение ко всем несчастьям из управления лос-анджелесской полиции прикатила большая шишка и сообщила, что сам Палач навестил город, чем оказал ему "большую честь".
- Здесь всегда так жарко? - спросил Тим Браддок, вытирая со лба пот. Он козырьком приложил ко лбу ладонь и, прищурившись, посмотрел на безоблачное небо. - Как вы только выдерживаете?
- Не обращайте внимания! Сейчас не больше шестидесяти, - ответил Канн, слегка привирая. - Еще довольно свежо. Вот подождите полудня…
Он распахнул настежь дверь небольшого здания, служившего одновременно комиссариатом, Дворцом правосудия и мэрией, и знаком пригласил гостей следовать за ним.
Браддок подтолкнул вперед Карла Лайонса и пошел следом. Полицейские окунулись в свежесть прохладного кондиционированного воздуха, прошли по узкому коридорчику мимо двери с табличкой "городской клерк" и попали в кабинет Канна. Здесь кондиционеры не работали. Простые вентиляторы стояли на столах, стульях, подоконнике. За дверью с матовым стеклом, забранным решеткой, тянулся коридор с камерами.
- Тюрьма? - полюбопытствовал Лайонс.
- Точно, - ответил Канн, махнув рукой в сторону мрачной анфилады за дверью. - Только у меня редко бывают клиенты… разве что вечером по субботам. Запашок там сейчас невыносимый. Каждый понедельник с утра я выливаю на пол по три литра хвойной эссенции… Не помогает.
Посетители сели. Лайонс облюбовал облезлый кожаный диван у стены, а Браддок взгромоздился на край стола. Канн устроился в своем кресле за рабочим столом и со вздохом облегчения сдвинул на затылок шляпу.
- Что заставило вас думать, капитан, что Палач находится сейчас в моем городе? - спросил он.
- Интуиция, - ответил Браддок. - Скажите, сколько у вас полицейских, шериф?
- Двенадцать, - ответил Канн поскучневшим, монотонным голосом. - Не считая меня самого. Мы работаем тремя сменными патрулями и несем простой караул по ночам. - Он устало улыбнулся. - По субботам мы все работаем с вечера до самого утра. У нас только две машины и лишь одна из них на ходу. Время от времени мы работаем двойным патрулем, чтобы хоть немного побыть дома.
Он пробурчал что-то еще и занялся сигаретой, потом снова поднял глаза на своих гостей.
- Может, вас интересует, сколько я плачу своим людям?
Вместо ответа гости неловко отвели глаза и уставились в пол. Шериф продолжал:
- Лично я работаю по двадцать часов в сутки. Ежедневно, кроме тех редких дней, когда мы с Долли ездим расслабиться в Лос-Анджелес: выпить, может, даже больше, чем нужно, поразвлечься со знакомыми и друзьями.
Шериф задумчиво рассматривал сигару и после непродолжительного молчания добавил:
- Значит, вы считаете, что это Мак Болан прикончил ту падаль, что сейчас валяется у нас в морге?
Браддок почувствовал себя несколько неуютно и заерзал задом по столу.
- Неделю назад мы разослали циркуляр по делу Болана. Мы рассчитываем на сотрудничество и помощь полиции всех графств вокруг Лос-Анджелеса. Если бы вы еще вчера вечером сообщили о происшествии, то мы на несколько часов были бы ближе к Болану, Чингиз.
Упрек, прозвучавший в словах Браддока, Канн пропустил мимо ушей.
- Вчера я как раз отдыхал в Лос-Анджелесе, - объяснил он. А что касается происшествия, то дежурный не усмотрел никакой надобности сообщать о нем в ваше управление.
Шериф откусил кончик сигары и, положив ее на стол, задумчиво стал жевать табак.
- Кроме того, происшедшее не входит в мою юрисдикцию. Все случилось, как вы знаете, за городом. В трех километрах отсюда.
Браддок бросил отчаянный взгляд на своего молодого помощника и сказал:
- Позвольте мне привезти сюда мою группу, Чингиз.
Выдержав паузу, Канн ответил:
- Согласен. Но с одним условием.
- Каким?
- Вы не перевернете город вверх дном. Поддержание порядка - это мое дело. Вам нужен Болан? Очень хорошо. Ищите его, если получится. Но не нарушайте покой моего города и не беспокойте его граждан.
- Договорились, - пробурчал капитан. - Это само собой разумеется.
- Вы приведете сюда всех ваших людей, чтобы мои парни знали их в лицо.
Браддок согласно кивнул.
- И чтоб никаких полицейских машин, никаких агентов в форме. А главное - вы работаете спокойно… очень спокойно.
Браддок вздохнул и взглянул на Лайонса.
- Надеюсь, мы сможем выполнить ваши условия.
Канн выплюнул на ладонь изжеванный кончик сигары и вопрошающе посмотрел на коллегу из Лос-Анджелеса.
- Что вы хотите этим сказать?
- А то, что каждый раз, когда мы выходим на след Болана, мы натыкаемся на целую свору наемных убийц из мафии.
- Я не желаю даже слышать о стрельбе на улицах, Браддок, - холодно заявил Канн.
- Мы тоже, - парировал капитан.
Он со вздохом сполз со стола и направился к телефону.
- Я могу позвонить?
- Через коммутатор.
- Что?
- Звоните через коммутатор. Минута разговора с Лос-Анджелесом стоит сорок пять центов.
Щеки капитана побагровели. Лайонс попытался скрыть улыбку и стал шарить по карманам в поисках сигарет. Он подмигнул шерифу Канну и прикурил, пока Браддок яростно накручивал диск телефонного аппарата.
- А вы-то что помалкиваете? - Канн взялся за сержанта.
Карл выпустил тонкую струйку дыма и, улыбнувшись, ответил:
- Нечего сказать, сэр.
Он молча провел пальцем по горлу, показал глазами на Браддока и снова подмигнул шерифу.
Шериф совершенно серьезно ответил ему тем же и снова впился в сигару. Молодой сержант нравился ему, но этот Браддок… Канн плевать хотел на сорок пять центов, и сержант явно заметил это. Видимо, и для Браддока тут не было большого секрета, об этом красноречиво свидетельствовал необычный цвет его лица. Большой Тим понял, что хозяйничать по своему усмотрению в городе Канн не позволит.
Совсем другая мысль не давала покоя Канну. Если Палач прибыл в его город, то у него была для этого только одна серьезная причина… и одно-единственное место, которое могло представлять для него интерес. Этого шишка из Лос-Анджелеса не знала, но он, Чингиз Канн, догадывался. К тому же ему нравилось мирное равновесие сил, собравшихся в городе. И он уже принял решение во что бы то ни стало сохранить его.
Глава 7
Для Лу Пена, прозванного в детстве Скрюи Луи, единственной семьей всегда была и осталась Коза Ностра. Он родился в начале двадцатых годов в восточном Гарлеме и, поскольку мать его умирала от туберкулеза, а папаша-каторжник плевать хотел на свое чадо, ему пришлось выкручиваться самостоятельно. Пока горе-отец тянул очередной срок, а мать выплевывала с кровью последние куски легких, Луи жил своей собственной жизнью: ел там, где угощали, спал там, где стелили. Мальчишка научился жить на улице и с благодарностью принимать любые крохи, которые время от времени ему перепадали. В его родном квартале, как в невообразимом котле, варились вместе итальянцы, евреи, ирландцы. Раздоры и конфликты возникали ежеминутно, но малыш Луи не разбирался тогда в этнических тонкостях. Он с одинаковым удовольствием поглощал и фаршированную рыбу, и итальянскую лапшу, а когда удавалось отведать ирландское рагу, этот день превращался для него в настоящий праздник. Жизнь Пена резко изменилась, когда из Италии приехала племянница его покойной матери. От тети Марии, которой самой исполнилось всего лишь двадцать два года, Лу узнал о своих неаполитанских корнях и проникся чувством великой гордости за своих доблестных предков. Тетка заставила его ходить в школу. Сначала учеба давалась мальчику с трудом, но постепенно Лу втянулся и с восторгом окунулся в мир знаний. К сожалению, через шесть лет Мария сошлась с одним из членов шайки, известной под названием "Налетчики со 108-й улицы". Вместе с ней Луи попал в совершенно новую, необычную среду. Без ведома Марии Пена бросил школу - ему было уже четырнадцать лет - и с разрешения Джонни Саччитоне, любовника Марии, стал участвовать в набегах шайки.
Именно в это самое время разразились знаменитые гангстерские войны и завязались гнуснейшие интриги заправил преступного мира, в результате чего окончательно сформировались семейства Коза Ностры и состоялся раздел сфер влияния.
Свой первый срок - шесть месяцев исправительной колонии - Пена получил в четырнадцать лет, а в пятнадцать загремел за решетку еще на четыре месяца. Во время второй отсидки он убил в ходе поножовщины своего противника и ему пришлось бы худо, но он прикинулся чокнутым, да с таким блеском, что его перевели в госпиталь штата, откуда и выпустили в возрасте шестнадцати лет. Отныне правосудие ему больше ничем не грозило, и к двадцати одному году он стал официальным членом "семьи". С тех пор он ни разу больше не попадал за решетку, ступив на скользкую стезю наемного убийцы и телохранителя "капо" - главы "семейства". К тому времени, когда Диджордже, став "капореджиме" или "лейтенантом" лос-анджелесского семейства, увез Лу с собой в Калифорнию, у того на счету было уже участие в двадцати убийствах по открытым контрактам. Прозвище Скрюи Луи приклеилось к нему накрепко, но в глаза никто не осмеливался так его называть. Пена всегда считался козырной картой лос-анджелесского семейства, хотя и не имел высокой должности до этой ужасной истории с Боланом и смерти "главного убийцы" Диджордже в Беверли-Хиллз.