- У меня есть приятель механик в Палм-Бич, в мастерской, где хранятся запчасти для "роллсов" с самого первого года выпуска.
- Может быть, у него и отыщется. А тем временем… я поработал бы с кузовом и над крыльями.
- Сколько я вам уже должен?
Он замялся.
- Дело у нас тут поставлено так, что гаражам приходится конкурировать за контракты. Так что семьдесят пять долларов за буксировку и по десятке в день, пока машина под арестом. С налогом получится сто девять долларов двадцать центов. Как только мы нынче утром получили известие из офиса шерифа, что можем отдать вам машину, десятка в день отменяется.
- А если бы меня продержали три месяца?
- Тогда… если люди не хотят платить за хранение, машина как бы вообще ничего не стоит. Отец продает их оптом за любые деньги. Прошел слух, будто вы с вашим другом убили Фрэнка Бейтера, и вас взяли, поэтому отец и сказал, что нет смысла возиться с машиной. Только… я просто видеть не мог, как эта игрушка стоит тут без дела. Я хочу сказать, что работал по собственной воле… Если вы не хотите платить ни за что больше, кроме хранения и буксировки, то и так ладно.
Я вытащил две купюры из пачки, которую дал мне Ленни, - сто и пятьдесят.
- Пожалуйста, дайте мне счет за буксировку и за хранение. Остальное вам. Окончательно рассчитаемся, когда закончите.
- С корпусом?
- Вы ведь не будете делать шпатлевку?
- Шутите!
Я знал, что он сделает. Отобьет вмятины резиновой колотушкой, ошкурит, отполирует, отгладит, чуть зальет в безнадежных местах свинцом, в паре мест счистит наждаком грунтовку, а потом выкрасит краской высшего качества, без конца зачищая границу меж старым и новым слоем.
- Надеетесь подобрать такую же краску, Рон?
- С покраской работа все равно жуткая. Я бы скорей выкрасил целиком заново. Перекрасил бы в желтый, в несколько слоев, кладя между слоями побольше хорошей золотой полировки.
- Простите, она должна остаться синей. По сентиментальным соображениям.
Он пожал плечами:
- Такого же оттенка?
- Не обязательно точно такого.
Он впервые улыбнулся, явно испытывая облегчение:
- Могу привести ее в наилучший вид. Обождите, увидите. Надеюсь, вы скоро достанете втулку. На самом деле я с ней не справился бы, если бы не удалось вытащить, поставив на колеса. Когда краном вытаскивают, совсем другое дело.
Из офиса вышел старик и заорал:
- Ронни! Беги к телефону!
Парень помчался большими длинными скачками. В моей памяти тут же вспыхнуло воспоминание. Решительный вид девушки, бегущей в ночи, разлетаются темные волосы, высоко поднимаются голые коленки. Неуловимое сходство, вроде семейного. Даже больше, ибо девушка была истинной девушкой, тогда как этот бегун - настоящий мужчина. Есть у меня небольшая причуда, связанная с молодыми представителями мужского пола с мужественными чертами и локонами до плеч. Имея с такой прической усы, бороду или то и другое, они для меня обретают утонченно-романтический имидж, привкус давней галантности, отзвук старых имен и названий: Самтер, Кастер, Битва в Глуши, марш Шермана. Но, скажем, "Битлз" и Рон Хэч, без бород и усов, напоминают мне армейских медицинских сестер, с которыми я слишком часто знакомился.
Интересно, разрабатывает ли мистер Норм линию бегущей девушки? Ее непричастность к событиям была бы чересчур фантастическим совпадением. А причастность наоборот возможна с самого начала. Какая-то молодая девушка изображала официантку в светлом парике в выходной, когда опоили снотворным мужчин из инкассаторской машины.
А может, она послужила приманкой, отвлекала внимание Фрэнка Бейтера, чтобы Орвилл и Хатч могли его поймать? Или была женщиной Бейтера, местной или импортированной, сладким куском юной плоти после почти сорока месяцев голодовки. Вполне вероятно, что девушка хорошо знала лес, думала - справедливо или ошибочно, - будто кто-то следит за ней ночью, а под прикрытием шума и движения моей машины собиралась прорваться в кусты на дальней стороне дороги. Но не рассчитала расстояние, перебежала слишком близко. Только почему, черт возьми, не позади машины?
Я осматривал "мисс Агнесс" внутри, когда вернулся Рон. Все было старательно очищено от грязи, колючек, воды и прочего.
- Ох, забыл совсем. Ваши вещи, рыболовные снасти, инструменты и все такое заперты здесь, в кладовой. Я переписал. Вещи ведь пропадают. Может, чего-то уж не было, когда я переписывал. Хотите посмотреть?
- Попозже, пожалуй.
- Никто не думал, что вас выпустят. Дело ведь совсем другое, чем воровство.
- Люди здесь думают, если шериф Хайзер кого-то схватил, значит, он прав? Так?
Рон секунду смотрел на меня, потом отвел глаза:
- Говорят, он хороший шериф. Справедливый и честный.
- Еще раз спасибо за мою машину. Загляну в понедельник.
Итак, я разъезжал вокруг да около, проникаясь духом города и окрестностей, съел запоздалый ленч в общенациональной франшизе, где подавали "Идеальные Сандвичи Повсеместно В Любое Время" и очень плохой кофе, на бегу сервированный неряшливой, что-то бормочущей женщиной.
По пути прихватил местную утреннюю газету. Восемь страниц. "Сайприс колл энд джорнэл". В ее выходных данных было указано, что принадлежит она "Джессон комьюникейшнс", владеющей десятками других газет маленьких городков Флориды и юга Джорджии. По последним данным Эй-би-си, гарантированный тираж - пять тысяч семьсот сорок экземпляров. В газете оказался минимум национальных и международных телеграфных сообщений и подробный отчет о деятельности клубов - общественных и оказывающих услуги. Типично для компании "Джессон". Низкопробные ангажированные обозреватели от умеренно правых до крайне правых. Масса городских и окружных судебных заметок. Детальная информация о ценах на сельскохозяйственную продукцию.
О себе я нашел в нижнем правом углу второй страницы.
"ЗАДЕРЖАНЫ ДЛЯ ДОПРОСА
В пятницу утром департамент окружного шерифа взял под стражу двух жителей Форт-Лодердейла для допроса в связи с жестоким убийством Фрэнка Бейтера в его доме на шоссе 72 в четверг ночью, после того как выяснилось, что автомобиль, в котором они ехали, среди ночи в четверг упал в дренажный канал неподалеку от дома Бейтера".
Вот так. Местная желтая пресса. Сенсации. Кто, что, почему, когда, где и как. Исчерпывающие подробности.
После позднего и прискорбного ленча я отправился в "Колл энд джорнэл". Название красовалось на первом этаже здания из бетонных панелей на Принстон-стрит. Издательский и деловой офисы занимали другие два этажа.
Согласно выходным данным, ответственным редактором был некий Фостер Госс, сидевший за стеклом в дальнем углу праздного отдела новостей. Две крепкие женщины стучали на пишущих машинках. За копировальным столом скрючилась восьмидесятилетняя развалина. Парочка расхлябанных юношей мурлыкали в телефонные трубки, задрав ноги на дешевые жестяные столы. Декорация лихорадочной, громкоголосой, крупномасштабной деятельности.
Фостер Госс оказался толстяком с рыжей лысеющей головой, в очках с мощными стеклами, с шафранно-желтыми пальцами, в синей рубашке, промокшей под мышками. Он махнул на стул, буркнул: "Минутку", - и снова согнулся над желтой бумагой, делая пометки мягким черным грифелем. Закончив, потянулся и резко стукнул по стеклянной крышке стола большим золотым кольцом-печаткой. Миниатюрная девушка встала, подошла, взяла желтые листы, бросила на меня украдкой задумчивый взгляд и засеменила прочь. Фостер Госс разглядывал ее зад, пока наполовину стеклянная дверь не захлопнулась, потом со скрипом откинулся на спинку стула, вытащил сигарету из лежавшей в кармане рубашки пачки и закурил.
- Мейер или Макги? - осведомился он.
- Макги. Хочу принести жалобу на нарушение прав личности и на оглашение интимных подробностей моей жизни и времяпрепровождения.
На губах его появилась полуулыбка.
- Ну, еще бы.
- Поэтому я пришел дать эксклюзивное интервью насчет зверств местной полиции и так далее.
- Ничего себе! Ну и ну.
- Мистер Госс, вы внушаете мне впечатление, что когда-то и где-то действительно работали в газетах.
Он любезно улыбнулся:
- Причем в первоклассных, приятель. Давным-давно даже премию получил. Только знаете как бывает? Дрейфуешь в бурном море в тихую гавань.
- А скажите-ка, черт побери, мистер Госс, что получится, если вы опубликуете больше, чем хочется мистеру Норму?
- Помилуй Боже, приятель! Неужели вы не понимаете, что именно безответственные публикации в прессе породили общественное предубеждение против защитников в криминальных делах? Поскольку ни у кого нет абсолютно никаких шансов успешно наехать на шерифа Хайзера, ему нечего предоставлять информацию о своих успехах. А их у него на самом деле чертовски много. Столько, что окружной судья Стэн Боули издал нечто вроде запрета на паблисити до суда. Значит, шериф прочитает газету, явится, схватит меня, приведет к Стэну, тот с мрачной улыбкой заметит: "Господи Иисусе, Фостер, вам следовало быть умнее", - и оштрафует на пятьсот баксов за неуважение к суду.
- Но подобное обвинение не пройдет.
- Знаю! Значит, я пойду к братьям Джессон и объявлю: "Слушайте, я отправляюсь в крестовый поход. Мне известно, газета приносит хорошие доллары, известно, что вы, добрые джентльмены, ежегодно переводите акции "Джессон комьюникейшнс" на мой пенсионный счет, но я должен пробить дорогу свободной прессе". После этого они пожелают узнать, против кого я собрался в поход. Я назову шерифа, и они полюбопытствуют, в чем он виновен, в коррупции или в неэффективной работе. Я отвечу, что это, пожалуй, лучший во всем штате шериф, который принял весьма непростой округ и угомонил его, не совершая каких-либо незаконных действий.
- А если сюда из Майами нагрянет компания репортеров снять крупный сюжет об этой милой диктатуре, мистер Госс?
Он опять улыбнулся:
- Никто не предъявит им обвинений в неуважении. Максимальное содействие. Экскурсии с гидом. Официальная любезность. Никаких происшествий.
- Но Мейер жутко избит.
- Помощником шерифа, немедленно уволенным и обвиненным в нанесении тяжких телесных повреждений.
- А вы в курсе событий, хоть и мало печатаете.
- Старые привычки. Древние рефлексы. Я с интересом узнал, что Ленни Сибелиус примчался, как только вы свистнули. Хотелось бы выяснить, что вы за тип, мистер Макги? Поэтому дверь перед вами открыта, политика полной откровенности гарантирована.
- Выяснили что-нибудь?
- Наемные гладиаторы типа Сибелиуса, Белли, Формана, Бейли и прочих редко затрачивают свои таланты на низкооплачиваемое представительство, если речь не идет о каком-то полезном паблисити. Думаю, дело здесь не в любезности. Может быть, вы на него работаете. Ведете расследования, составляете досье для защиты, проверяете состав присяжных. Судя по вашему поведению, вы способны оказывать неплохие услуги подобного рода.
- Никогда не думали снова вернуться к журналистике?
- Думал. А вдобавок думал о моей закладной, о семнадцатилетней дочери, вышедшей замуж за парня из супермаркета, о двенадцатилетнем сыне, страдающем судорогами. В двадцати милях от дома я ловлю замечательных окуней.
- А про Фрэнка Бейтера не думали?
- Стараюсь не думать. Мистер Норм сообщит все, что мне следует знать.
Тут мы улыбнулись друг другу, и я вежливо попрощался. Он был таким же, как Кинг Стерневан, - давно прекратил драться, но еще умел двигаться. Никакого огня не осталось, однако в первых двух раундах мог доставить серьезные неприятности.
Я вышел. Апрельский день приближался к концу, стоял весенний аромат сиесты. Я повел "бьюик" к "Белому ибису", откуда можно позвонить и узнать, как там Мейер.
Глава 8
Остановился я точно на том самом месте, которое возводивший мотель архитектор решил отвести для хозяина автомобиля из номера 114. В номере мигал красный огонек телефонного аппарата. Я записал телефоны звонивших, которые сообщила мне леди за стойкой. Из Лодердейла звонила до мозга костей британская представительница штата Ленни, изложившая диагноз Мейера: сотрясение средней степени, перелом скуловой кости. Его положили на сутки для обычного обследования.
Другой телефон оказался местным. Я позвонил, выждал десять гудков, как предписано в телефонном справочнике, и положил трубку. Потом звякнул шерифу. Он оказался у себя.
- Слушаю, мистер Макги.
- Мне не хочется совершать каких-либо неугодных поступков. Я подумывал съездить на станцию Эла Стори, а потом вспомнил, что это за пределами округа.
- С какой целью?
- Хотелось бы выяснить, каким образом меня кто-то подставил.
- По этому поводу ведется расследование. В помощи мы не нуждаемся.
- К чему-нибудь пришли?
- Я, пожалуй, не стал бы сейчас комментировать.
- Таков ваш оптимальный подход?
- Буду признателен, если вы останетесь под моей юрисдикцией, мистер Макги.
- Да будет так, шериф.
Какое-то время я сердито разглядывал ковер, на котором не остается пятен и который никогда не рвется, потом поискал в телефонном справочнике номер Арнстеда. Никакого Лью, Лу, Льюиса. Арнстедов оказалось трое - Джей-Эй, Генри Т. и Кора.
Попробовал Джей-Эй.
- Лью дома?
- В этом доме такого нет и никогда не было, мистер. - Бах!
Попробовал Генри Т.
- Лью дома?
- Черт возьми, нет, приятель. - Бах!
Начал было звонить Коре, потом решил, что вполне можно съездить по адресу и удостовериться лично. В справочнике значилось: Кэттлменс-роуд, 3880. Я отыскал Кэттлменс-роуд в полумиле к западу от "Белого ибиса", свернув на север по 112-му шоссе. Равнина с прямоугольными бунгало, которые по мере продвижения на север попадались все реже.
На большом деревенском почтовом ящике справа от дороги было написано красными буквами: "Арнстед". Песчаная подъездная дорога вела к дому из розовых бетонных панелей, стоявшему на небольшом участке с зарослями неухоженных пламенных мексиканских лиан, карабкавшихся по стенам. Въезд с дорожки был перегорожен барьером для скота. За домом находились хозяйственные постройки, несколько огороженных пастбищ с большим прудом. Десяток голов низкорослых коров абердин-ангусской породы жевали зеленую травку на берегу голубого пруда. Стайка белых китайских гусей курсировала по нему. Преодолев барьер, остановившись у дома и заглушив мотор, я услышал, как гуси подняли тревогу, звучавшую баритональным хором рожков. Птенцы в гнездах на болотистом участке через дорогу площадью в акр начинали распеваться к вечеру. Изобретательный пересмешник покачивался на верхушке огромного дерева, разучивая какую-то песнь кардинала, чтобы включить ее в репертуар.
Пес непонятной породы в черных и коричневых пятнах, с вздыбившейся на холке и стоящей торчком на спине шерстью, выдернул из парадных дверей маленькую сухую старушку. Он издал горловое рычание и продемонстрировал мне несколько очень больших белых клыков.
- Баттеркап! - закричала старушка. - Стой! Стой!
Баттеркап остановился, весь трясясь от желания поскорее попробовать меня на вкус. Старушка была в старых синих джинсах, темно-красном пуловере, синих матерчатых туфлях, она цеплялась обеими руками за крепкую цепь, пристегнутую к ошейнику кобеля. Худенькая, как фигурка из палочек на детском рисунке.
- Я надеялась, это Лью, - сказала старушка. - А может быть, Джесс или Генри явились наконец проведать, все ли со мной в порядке. Только, видно, они еще так и не повзрослели. Вы кто? С моими глазами ничего сделать не могут, пока катаракта не вызреет, а я, признаюсь, совсем ослабела и утомилась от ожидания. Кто вы?
- Меня зовут Тревис Макги. Ищу Лью.
- Зачем?
- Просто немножко поговорить.
- Пожалуйста, стойте на месте. Сейчас скажу псу, что все в порядке. Баттеркап! Хорошо! Хорошо! Хватит рычать! Сидеть!
Пес сел. Прекратил рычать. Высунул язык. Но янтарные глаза смотрели на меня с явным скептицизмом.
- Теперь медленно подойдите к нему, мистер Макги, чтобы он мог вас обнюхать. Только резко не двигайтесь.
Я осторожно подошел. Пес снова зарычал, старушка сделала ему выговор. Он обнюхал мою штанину. Она велела протянуть открытую руку и дать ему обнюхать. Потом пес опять встал и завилял хвостом. Старушка разрешила мне почесать его за ухом. Ему понравилось.
- Ну, теперь можете не бояться. Если бы он бегал без привязи, то пригнулся и прыгнул бы на любого вошедшего, но если стоять на месте и дать ему себя обнюхать, то никогда не тронет. Не будь у меня Баттеркапа, я гораздо больше нервничала бы тут одна.
- Конечно, он вам помогает. Не знаете ли, когда Лью…
- Прежде чем перейти к делу, не окажете ли вы мне услугу? Я все думала позвонить, позвать кого-нибудь на помощь. Черный конь Лью сегодня с раннего утра криком кричит, а я плохо вижу и не пойму, что его беспокоит. Конюшня возле дома, он стоит в стойле с дальней стороны. Что-нибудь знаете о лошадях?
- Они большие, с огромными зубами, доводят меня до седьмого пота и ненавидят с первого взгляда.
- Я вот что думаю. У Лью столько всяких хлопот, он вполне мог забыть про корм и воду.
Я обошел дом, обнаружил стойло с открытой и закрепленной верхней половиной двери. Там, повесив голову, стоял вороной жеребец. Шкура тусклая с виду. В стойле давно не чищено. Жужжит густой рой мух. В кормушке и в поилке пусто. Конь вскинул голову, дико завращал глазами, хотел отпрянуть назад, но едва не упал, поскользнувшись на грязи копытами. Судя по засохшей грязи на боках, пару раз уже падал.
Я вернулся, описал ситуацию миссис Арнстед и спросил, почему коня нельзя выпустить.
- Лью держал его в стойле из-за болячки на плече, которую надо смазывать, а ловить жеребца каждый раз слишком трудно. По-моему, лучше выпустить. Надеюсь, он не выпьет пруд досуха.