Сцены из лагерной жизни - Павел Стовбчатый

Эта книга не плод авторской фантазии. Всё написанное в ней правда.

"Страшно ли мне выходить на свободу после восемнадцати лет заключения, привык ли я к тюрьме? Мне - страшно. Страшно, потому что скоро предстоит вливаться в Мир Зла…"

"Да, я привык к койке, бараку, убогости, горю, нужде, наблюдению, равенству и неравенству одновременно. Отсутствие женщины, невозможность любви (просто чувства), самовыражения, общения были самыми тяжёлыми и мучительными…"

"Портит ли тюрьма? И да и нет. Если мечтаешь иметь, кайфовать, жить только за счёт других - портит. Если хочешь обрести себя, найти смысл жизни, тогда - нет…"

Павел Стовбчатый

Содержание:

• "Привет", или Почему у зеков "отмороженные" глаза 1

• "Знымайтэ потыхэсэньку!" 1

• "Привет Фариду" 1

• Отремонтировали 2

• "Ату его!" 2

• Его звали Витя 2

• "Леонид Ильич, пришлите бандероль!" 3

• "Дилетакты" 5

• "Все съеблись!" 5

• "Обычная" смерть 5

• Три дня бывают разными 6

• "Теперь можно и "даму" в постель!" 6

• Выбор 7

• Ошибка воришки 7

• Крысы и люди 8

• А мышка жива! 8

• Мадам Паскуда 9

• "Будет смотреть!" 9

• "Желаю вам…" 9

• "Это Бетховен, Паша!" 10

• Тупик 11

• Подписка или срок? 11

• Лагерный суд 11

• Параша 12

• Мертвец - ещё не свободный 12

• "Во даёт!" 13

• "А где их взять?" 14

• "Я их, блядей!.." 15

• Воспитал! 15

• Бытие и сознание… 15

• Человек 16

• Диета 16

• Шестой 16

• Подарок 17

• Цыган 17

• Голодовка 17

• Капитан Фляга 18

• Политзанятия 18

• Обвинение 18

• Приехал 19

• Лагерный оружейник 19

• "Потребность" 19

• "Иная потребность" 19

• Анекдот 19

• Распоряжение 19

• "И ни-че-го!.." 20

• "Графиня" 21

• Трёшница 21

• Дорвался! 21

• "Страсть" 21

• Тубики 21

• "Где бирка?!" 22

• "Зато увиделись, мать!" 22

• Мгновение 23

• "К делу не относится…" - (Пародия на органы дознания и суды) 23

• Вор-философ 24

• "ТОЛКОВЫЙ" СЛОВАРЬ 25

СТОВБЧАТЫЙ Павел Андреевич
Записки беглого вора - 4
Сцены из лагерной жизни
Рассказы

"Привет", или Почему у зеков "отмороженные" глаза

Окно выдачи диетического питания в лагерной столовой. За маленькой перегородкой стоит очередь с мисками, человек восемь-девять. Больные и те, кому дано, - у кого есть деньги. Вообще, больных на списке человек пятьдесят, тех, кому дано, - сто двадцать.

Кирилл, вечно голодный, но неунывающий работяга, уже несколько дней присматривается к этой "тусовке" и трется возле окошка. Денег у него нет, а кушать очень хочется. В один прекрасный день он прикидывается глупой овечкой, дожидается своей очереди и, бросив небрежно-обыденное "Привет" вездесущему повару-раздатчику, преспокойно сует миски в "амбразуру". Первый раз! Страха нет, но есть некое сомнение в глубине души. Оно-то и может передаться раздатчику. Диета по лагерным меркам стоит довольно дорого. Повар на несколько секунд застывает, видимо что-то вспоминая и перебирая в уме, смотрит в Кирилловы бесцветно-проникновенные глаза и… накладывает! В последующие дни все идет как по маслу, сказывается наработанный опыт. Кирилловы глаза в течение месяца становятся как бы другими… И это замечают все. Он на седьмом небе от счастья, смеется до боли в животе…

- Чё вы боитесь? - внушает он мужикам в секции. - Я сам раньше боялся и стеснялся… А чего, спрашивается? Они же обкрадывают нас, козлы! Драться не кинутся. Подошел, сказал "Привет" и - суй миски. В морду не плюнут, они всех не помнят, а тайный список прячут от ментов подальше. Главное, понаглей, с уверенностью! - Кирилл хохочет и хлопает себя по животу.

Через полтора месяца бедняга "погорел" на продавщице из зоновского ларька. Сказав ей "Привет", он от имени начальника попросил тридцать пачек сигарет "Астра", не зная о том, что час назад хозяин уже посылал человека за куревом.

Мы встретились ровно через пятнадцать суток, когда он вышел из ШИЗО. Изрядно похудавший, он стоял возле санчасти и что-то обдумывал.

- Привет, Кирюха! - поприветствовал я его и спросил, как положение.

- Класс! - ответил он, выставив вперёд большой палец. Кивнув на кабинеты санчасти, многозначительно добавил: - Пора знакомиться…

"Знымайтэ потыхэсэньку!"

Фельдшер Галя Новак крутит втихаря любовь с нарядчиком-зеком. Гале - сорок три, ему - двадцать восемь. Муж Гали ни о чем не догадывается, работа дежурного помощника начальника колонии выматывает до предела. Коллеги Галочки кое-что подмечают, но дружно молчат из солидарности с дамой, дожидаясь неминуемой развязки.

Раза два в неделю Галя приходит на работу чуть раньше положенного времени, и через несколько минут в санчасть "случайно" заявляется нарядчик…

Тридцати минут до прихода остальных им вполне хватает. У нарядчика, как и положено, все схвачено, на атасе стоит его очень доверенный и проверенный человек, следит за движением в оба глаза и даже больше того. Окон в кабинете нет, дверь запирается изнутри…

Но нет ничего тайного, что бы не стало явным. Информация в конце концов доходит и до оперов…

Поймать "преступников" надо с поличным, на месте, так сказать, преступления, иначе и тот, и другая откажутся наотрез от запрещенной связи. Оперативники под каким-то предлогом вызывают на ковер того самого атасника и под угрозой нового срока за якобы участие в передаче наркотиков понуждают его к "сдаче" товарища в самый горячий и волнующий момент… Все детали оговорены до тонкостей, со всех сторон.

В один из дней Галя приходит в зону раньше обычного и едва успевает глянуть на себя в зеркало, как появляется "жених". Атасник исправно стоит под дверями и терпеливо дожидается легкого постанывания… Сигнал - и три здоровенных прапорщика вместе с оперативниками с маху выламывают дверь кабинета.

Галочка в неглиже сидит на коленях у возлюбленного спиной к дверям.

И ворвавшиеся, и застигнутые замирают на некоторое время, не зная, что делать. Наконец до Гали доходит весь ужас случившегося, и она, пряча лицо в грудь нарядчика, восклицает: "Знымайтэ потыхэсэньку! Знымайтэ потыхэсэньку!" Потом, спохватившись, прикрывается рубашкой и гонит прочь подлых оперативников. В руках она держит трусы, свирепо размахивает ими, но не замечает этого.

Через сорок минут весь лагерь и посёлок вовсю смакуют детали происшедшего. Инструкции прежде всего!

"Привет Фариду"

Фарид перевидел в своей жизни многое. Спецы и одиночки, мор и кормежку с лопаты, никотиновый пресс и жажду, холод и смирительные рубашки. Его не сломал даже знаменитый жуткий препарат "Мадам де По", делающий из здорового человека паралитика. Врачи-оперативники из психиатрических отделений нескольких больниц буквально преклонялись перед стойкостью этого сорокапятилетнего татарина, бродяги по жизни в лагерном понимании.

Но что значит все это в сравнении с наглостью, тупостью и цинизмом капитана Петренко, знаменитого на весь Кизел-лаг хохла-хапуги, "воспитателя" и начальника отряда!

Выходной день. Фариду остается ровно двадцать шесть дней до долгожданной свободы. Он уже отпустил небольшой волос и весь преобразился, как преображается всякий зек, разменявший последний месяц на зоне.

Барак, секция, предпоследний проход, где обычно обитают блатные и авторитеты. На тумбочке гора газет и журналов, дым коромыслом.

В три часа дня в секцию неожиданно влетают два прапорщика и капитан Петренко. Очередной обход в поисках добычи. Зеки быстро гасят и спуливают окурки кто куда. Прапорщики скорым шагом устремляются к последним, "козырным", шконкам, успевая пробежаться рыщущими глазенками по лицам и позам сидящих и снующих. Жажда добычи и хоть какого-то улова делает их похожими на мерзких шакалов.

Капитан Петренко идёт прямо в проход Фарида, тот встаёт с койки и садится, стараясь не встретиться взглядом с хищником.

- А, Фарид!.. - издевательски-радостным тоном восклицает Петренко, как будто только заметил татарина. - Газетки почитуешь, книжечки. - Он мешает русские и украинские слова, в общем, говорит как неотёсанная дубина. - Скикы осталось, га? Шось не дужэ весел…

- Двадцать дней, - нехотя отвечает Фарид и тяжело вздыхает.

- Бачу, волос видпустив вже… Острыжэм, ничого!

Фарид молчит и, сцепив крепко зубы, ждёт худшего.

Петренко тем временем лезет в верхний ящик тумбочки, достает оттуда мыло, щетку, письма, папиросы, домино, ручку.

- О, четки! - вертит он в руках красивые чётки, которые только вчера принесли из рабочей зоны, на освобождение Фариду. Спокойно кладет их в карман. - Не положено. На воли будэш носыты. - Петренко задевает что-то на тумбочке, и мыло падает на пол.

Фарид молчит.

Петренко открывает дверцу и вытряхивает содержимое тумбочки прямо в проход. Книги, свернутые носки, брюки, рубашка, банка из-под кофе, две пуговицы, спички, баночка с солью, крем… Далее идут какие-то свертки, пакеты и бог знает что ещё. Шмон будет долгий и капитальный.

- Скажи, что ты хочешь найти, и я тебе отвечу, - говорит Фарид. Его уже начинает малость потряхивать.

- Знамо шо, Фарид, знамо, - ухмыляется Петренко.

Последним из тумбочки извлекается целлофановый мешок с пряниками. Петренко демонстративно переворачивает его, и пряники сьшлются под ноги Фарида. Тумбочки пуста.

Лицо Фарида медленно наливается кровью, он теряет всякое благоразумие и терпение.

- Ты что же это, пидор, делаешь?! - чётко произносит он, готовый вцепиться гаду в глотку.

Петренко в это время высыпает спички из коробков, но судьба Фарида уже предрешена, это видят все.

- Шо-о ты сказав?! - Вещи мигом оставлены, Петренко впился глазами в Фарида. - Шо ты сказав?! - повторяет он ещё раз и встает с корточек.

- Я сказал, что ты пидор и мразь, хуесос поганый, животное!

Глаза в глаза. Гнев, ненависть, бессилие и безысходная тоска. Здесь ты до последней секунды раб и не вздумай претендовать на большее!

- Пишлы зи мною, - говорит Петренко и быстро, на всякий случай, выходит из прохода. Он подзывает прапорщиков, и они вместе ждут, пока Фарид оденется.

- Игорь, - обращается Фарид к соседу, - скажи Седому, чтоб не забыл насчет Вити… Он в курсе дел. Пояснишь, за что меня уволокли.

Все выходят. Зеки плюются вслед легавым.

* * *

Через двадцать минут остриженного наголо Фарида повели в изолятор. Пятнадцать суток за оскорбление офицера.

Выйдя из ШИЗО, Фарид рассказал мне, что ублюдок Петренко ещё трижды проделывал то же самое без него и, обращаясь к зекам во время своих фокусов, всегда говорил одно и то же: "Привет Фариду".

Недавно к капитану Петренко прикрепили двоих молоденьких курсантов, прибывших в зону. Говорят, они успешно перенимают его опыт…

Отремонтировали

Весна. Ремонт барака собственными силами. На улице почти тепло, на душе очень скверно. Игорь Жук и Стёпа Бандера возятся в одной из секций. Один - бывший шнырь, другой - бывший повар. Стёпа здоровый и старше, Игорь меньше и спокойней, весь в себе, сроку - девять лет.

Из-за какого-то пустяка возникает перебранка и ругань. Стёпа рычит на Игоря и лает его всяко-разно, тот огрызается в ответ, кипит и напоминает Стёпе, что он всего лишь повар… Атмосфера накаляется - шнырь, по мнению Стёпы, не блатнее повара, и он его в гробу видал.

Наконец Стёпа пинает Игоря ногой в грудь и сам чуть ли не падает с табуретки, на которой стоит. Тот отлетает в сторону и, зацепившись за доски, падает на пол. Торчащий гвоздь впивается Игорю в ногу, и он дико взвывает от боли. Вскочив, тут же бежит в угол секции, где стоит ведро с инструментом.

Топор уже в руках. Стёпа спрыгивает с табуретки, ищет глазами лом или что-то тяжёлое. Ещё секунда - и он выскакивает в коридор, затем на улицу. Мат, погоня… Игорь гонится за безоружным Стёпой. Стёпа с криком несётся в сторону вахты. Идущие навстречу зеки сторонятся и замедляют ход. Стёпа в ловушке; впереди высокие металлические ворота, по бокам локальные перегородки. Вся надежда на сидящего на кнопке активиста-сэвэпэшника, который открывает маленькую калитку. Тот все видит из будки, но не спешит нажимать на спасительную кнопку, понимая, что в подобных случаях, как правило, "валят" и сэвэпэшника, до кучи. Расстояние между бегущими неуклонно сокращается. Пять, четыре, три метра… Топор летит и попадает Степе прямо в голову, он падает у самого КП. Толпа быстро окружает лежащего в луже крови…

* * *

Врач Галина Павловна, жена хозяина зоны, вместе с ДПНК в это самое время возвращаются из ШИЗО. Дежурный расталкивает зеков, пропуская вперед врача. Посмотрев несколько секунд на Степу, она поворачивается к майору и кривит губы… Потом сбрасывает с ноги туфлю и пальцами сквозь тонкий капрон пытается нащупать пульс на откинутой руке Степы.

- Не прощупывается. Рана слишком глубокая… - констатирует докторша и, ни на кого не глядя, идет к вахте. За ней плетется дежурный.

Зеки дружно чертыхаются им вслед и судачат о происшедшем. Всех интересует, сколько лет накинут Игорю. Солнце почти в зените.

"Ату его!"

Январь восемьдесят четвертого года. Уральский лагерь. Развод на работу. Лютый мороз с ветром, все спешат выйти на объект и добежать до будки. Впереди почему-то возникает заминка, бригады стоят, мат и проклятия нарядчику и всему свету. Некоторые зеки вытягивают головы и выходят из строя. В чём дело?

Выгоняют самого ярого отказчика от работы, Жору Утюга. Двести пятьдесят суток изолятора за спиной, "опущен" и списан в "петушиную" бригаду, неоднократно бит до синевы. Ничего не помогает. Жора в глухом отказе, дело принципа. Помощник замполита, занимающийся отказниками, не верит в такую невиданную стойкость уже "петуха" и приказывает беспредельщикам из "петухов" же привести последнего силком.

- Приволочите и вытолкайте на биржу, а там посмотрим, - говорит он бугру.

Наутро бугор и ещё пара вышибал берут отказчика под конвой и волокут на развод вместе со всеми. После выкрика его фамилии он делает несколько шагов в сторону ворот и быстро ныряет в узкое пространство между здоровенным, выше человеческого роста, железным ящиком для инструмента и забором штрафного изолятора. Два прапорщика и сэвэпэшник тут же бросаются туда. Поздно…

Угрозы и крики, жуть и мат. Один из прапорщиков в гневе пинает ногой отказчика со всей силы. Нога его достает последнего, но тот забивается ещё дальше и начинает истошно, дико орать. На крыльцо штаба выскакивает все лагерное начальство во главе с полковником Сухотериным.

- Собаку сюда, быстро! - командует Сухотерин.

Через несколько минут солдат с собакой уже стоит у крыльца. Собака рвётся с поводка и громко лает. Бригады, воспользовавшись хипишем, сбились в кучу, но все молчат, все на расстоянии и наблюдают.

Солдат почему-то уперся и не хочет спускать собаку на человека. Он подчиняется своему, а не лагерному начальству.

- Забери у него собаку! - приказывает полковник прапорщику. - Стоит, понимаешь, сопли распустил тут! Иди (слово "иди" вырывается рыком) на хуй (слово "хуй" как раскат грома, поражающий волю) отсюда, щенок!!!

Прапорщик берет поводок из рук растерявшегося или жалостливого солдата и пускает собаку к ящику. Поводок пока еще совсем не отпущен.

Нечеловеческий вопль рвет морозный воздух, все морщатся и отворачиваются.

- Давай! - кричит Сухотерин. - Давай!

Прапорщик не спускает собаку, но кричит в узкое пространство:

- Вылазь, гад! Вылазь по-хорошему, загрызет! Себе хуже сделаешь, учти… Вылазь, говорю!

Собака бешено лает и рвется из рук.

- Ма-а-а-ма-а-а!!!

Второй вопль "бьет" сильнее первого, и по запуганым рядам бригад проносится недовольный гул.

Сухотерин тут же подскакивает к первой стоящей четверке и наотмашь бьет кого-то в лицо, тот не падает, но летит на задних.

- Руки по швам, ну!!!

Ряды быстро шевелятся, и через мгновение все четверки ровнехонько стоят на плацу.

- Продолжайте развод, - командует полковник Сухотерин.

Собаку оттаскивают, и зеки проходят к воротам.

* * *

В стационаре Жору Утюга никто не видел, в больницу же таких не возят…

Его звали Витя

Его звали Витя. Вчера ему исполнилось ровно двадцать лет, а сегодня я пишу этот рассказ, и слезы медленно текут по моим щекам, сильно режет в глазах.

Мне нельзя плакать, ибо в будку, где я пока один, нет-нет кто-то заходит… Я должен уложиться в час, в один час, и, видит Бог, я уложусь в него, даже если время потечет в два раза быстрее. Я сделаю это, ибо уже задыхаюсь, а сердце отказывается работать, как прежде, оно слишком много повидало и знает, оно видит твоими глазами, Господи, и я шепчу, шепчу про себя: "Не приводи сюда никого хотя бы час, Боже, не приводи!"

Дай мне сказать то, что всегда говорил Ты, дай мне рассказать о Вите, которого уже нет!