Клиника "Возрождение" доктора Нестерова находилась на Солянке. Компактное здание с белыми колоннами располагалось в глубине улицы. Перед зданием разбита клумба с веселыми ярко-красными цветочками, названия которых Турецкий не знал. Газоны с коротко подстриженной ярко-зеленой травой. Уютные скамеечки, разбросанные здесь и там. Вообще внешний вид учреждения вызывал желание зайти внутрь. Что и было сделано.
- Вы к кому? - поинтересовался на входе охранник.
- К Анатолию Ивановичу Нестерову. Моя фамилия Турецкий.
- Одну минуту.
Охранник набрал телефон внутренней связи, сообщил о визитере.
- Подождите минуту, за вами придут.
Через несколько минут по широкой лестнице, постукивая каблучками, спустилась симпатичная молодая женщина.
- Александр Борисович? - полуутвердительно спросила она. - Пойдемте, Анатолий Иванович вас ждет.
Кабинет руководителя центра находился на втором этаже здания.
- Как у вас здесь строго! Всех посетителей сопровождают столь очаровательные создания? - Саша включил свое обаяние на полную катушку.
- Да, всех. - "Сопровождающее лицо" к чарам Турецкого осталось равнодушным. Он не удостоился и беглого взгляда. Но некоторой "вводной" все же был удостоен: - У нас все в одном корпусе, как видите. И научно-производственная лаборатория, куда посторонним вход строго воспрещен, и клинический отдел. Туда, сами понимаете, тоже с улицы не пускают. Требования как в хирургическом отделении. Поэтому Анатолий Иванович распорядился встречать каждого, кто к нам приходит.
- Строгий он у вас?
Женщина наконец взглянула на Александра и произнесла с некоторым вызовом:
- Он у нас замечательный. Он гениальный ученый, прекрасный доктор и очень хороший человек.
- Ого! Какая блестящая характеристика! Хотелось бы мне, чтобы мои подчиненные отзывались обо мне в таком же духе. Но их зарплата такова, что рассчитывать на комплименты особо не приходится, - поддразнил ее Турецкий.
- Дело не в зарплате, - сухо оборвала его женщина. - Мы последние месяцы вообще почти без зарплаты сидим. Его не за деньги любят.
- И опять-таки завидую вашему начальнику. Приятно сознавать, что любим бескорыстно. Да еще красивой женщиной.
- Его все любят! - оборвала его женщина и, смерив Турецкого весьма недружелюбным взглядом, открыла дверь приемной.
"Что это меня женщины последнее время так не любят? То жена Литвинова волком смотрит, то вот эта милая дамочка прямо-таки презирает. Клавдия холодна и равнодушна. Ирина дуется. Этак можно остаться генералом без войска!" - подумал Александр, входя в комнату, где за столом, возле компьютера сидела пухленькая дама приятной наружности. Секретарь, ясное дело.
- Изабелла Юрьевна, вот Александр Борисович. Перепоручаю его вам.
- Хорошо, Наталия Алексеевна. - Дама взмахнула подкрашенными ресницами и улыбнулась Турецкому: - Анатолий Иванович говорит по телефону. Подождите, пожалуйста. - Она кивнула на горящую кнопку телефонного аппарата.
- Конечно, - улыбнулся в ответ Турецкий.
- Вы присаживайтесь. Хотите кофе?
- Изабелла Юрьевна, хочу предупредить: Александр Борисович будет отвешивать вам дешевые комплименты, так вы не обольщайтесь. Это он так разведку проводит, - выдала на прощание Наталия Алексеевна. - Я буду у себя.
И исчезла. "Не слабо! - оценил про себя Александр. - Кто эта молодая нахалка?" - подумал он и спросил:
- Кто эта любезная дама?
- Семенова Наталия Алексеевна. Правая рука Анатолия Ивановича. Доктор медицинских наук. Очень талантливый экспериментатор.
"У вас тут кто не гений, тот талант. И все экспериментаторы", - молча начал раздражаться Турецкий. А злился он оттого, что не любил ждать. Ждать и догонять - хуже нет. Присказка Грязнова, но и Саша любил ее повторять.
Так пригласил бы доктора к себе, в свое ведомство. Он бы тебя ждал. Хочется увидеть своими глазами как можно больше? Вот не раздражайся и терпи!
Пока Турецкий проводил сам с собой сеанс психотерапии, лампочка на аппарате погасла, раздался мужской голос:
- Изабелла Юрьевна, следователь пришел?
- Да, Александр Борисович в приемной.
- Пригласите.
- Заходите, пожалуйста, Александр Борисович. Профессор вас ждет. - Секретарь была сама любезность.
Турецкий прошел в просторный кабинет. Середину его занимал длинный стол, к концу которого короткой палочкой буквы "т" был приставлен другой, письменный. В углу - столик с компьютером. В другом - низкий, журнальный с двумя креслами. Книжные шкафы, забитые книгами. Мебель светлых тонов, простая, но стильная. Из-за письменного стола поднялся невысокий мужчина-крепыш лет пятидесяти пяти. Круглый лысый череп, умные, внимательные глаза-буравчики, быстрые и лаконичные движения.
- Здравствуйте, Александр Борисович! Прошу садиться. Вот сюда, пожалуйста.
Он указал на один из стульев вдоль длинного стола и сел не на свое, начальничье место, а напротив Александра.
- Чем могу служить?
- Анатолий Иванович, я, собственно, пришел познакомиться и поговорить, что называется, без протокола. Генеральная прокуратура расследует дело по факту гибели председателя Лицензионной палаты Климовича. Он погиб от взрыва, если вы знаете.
- И что же я могу сообщить вам по этому делу? Климовича я знал, очень жаль, что человек погиб насильственной смертью. Вот, собственно, все, что могу сказать.
- Лаконично. Видите ли, я этим делом занимаюсь вторые сутки и в течение всего этого времени слышу вашу фамилию. Так что вы, пожалуйста, настройтесь на длинный и обстоятельный разговор.
- Попробую. От кого же вы слышали мою фамилию? Поскольку Климович отпадает, пусть земля ему будет пухом, предполагаю, что от господина Литвинова?
Нестеров выглядел этаким задиристым бычком. Говорил быстро, громко, и казалось, что он покрикивает на собеседника. Ну да ничего, мы и не таких обламывали.
- Да, в том числе от Литвинова. На него ведь тоже было покушение.
- Я знаю. Меня по этому поводу допрашивали. Литвинов считает, что это я хотел его взорвать, так? Я похож на террориста? Или на сумасшедшего? Или Литвинов полагает, что близкое знакомство с прокурорскими чинами дает ему право сочинять любую ересь?
"А вот навязывать нам свой стиль не получится", - думал Турецкий, стараясь не поддаваться на предложенный темпераментный уровень общения. И сухо спросил:
- У вас были личные разногласия?
- С кем? С Литвиновым или с Климовичем?
- И с тем, и с другим.
- У меня личных, - Нестеров сделал нажим на последнем слове, - разногласий нет. Ни с кем. У меня на это просто нет времени. Что касается разногласий рабочего порядка, то да, были. И с тем, и с другим. Вернее, с Литвиновым. Потому что с подачи Литвинова Лицензионная палата отозвала лицензию. И мы не можем работать. Ну и что дальше?
- Что значит - с подачи Литвинова? Он может указывать, работать вам или нет?
- Институт, в котором служит Марат Игоревич, контролирует препарат, который мы используем. В этом году Марат Игоревич придумал такую схему контроля, что через нее мышь живой не проскользнет. Собрал мнение двух-трех послушных научных деятелей, преподнес это мнение в министерство, где некоторые влиятельные чиновники тоже послушны ему как дети. И вот итог: новый приказ министерства, сочиненный специально под нас. Усилить контроль. Ввести новый тест.
- А отчего же ему все так послушны?
- Отчего? А вы знаете, что такое Контрольный институт в нашей области? Через него проходят все и вся. Любая разработка, предназначенная для лечения или профилактики болезней, должна получить разрешение у Литвинова. За большие деньги, между прочим. Мы теперь должны платить за контроль наших препаратов. Эта схема сама по себе ущербна, ибо противоречит принципу независимой экспертизы. Независимая экспертиза не должна зависеть ни от чего, в том числе и от денег. Так было в советские времена. Сертификация любого препарата проводилась бесплатно для учреждения-разработчика этого препарата. И это было правильно! Теперь, когда у контролеров есть деньги, они могут навязывать свое решение вышестоящим инстанциям. Например, чиновникам министерства, которые тоже хотят вкусно кушать. Контрольный институт управляет и теми, кто сверху, и теми, кто снизу, то есть разработчиками препаратов. Никто не хочет связываться с Сивцевым Вражком. Потому что каждому исследователю хочется дожить до тех времен, когда его препарат будет внедрен в практику и принесет пользу людям.
- И деньги экспериментатору.
- Да! И деньги! Заработанные деньги получать не стыдно! Вы молодой еще человек и, надеюсь, свободны от этого совдеповского ханжества, когда считается, что получать достойную зарплату неудобно, а брать деньги в карман, исподтишка - удобно. За рубежом ученый создал вакцинный штамм для профилактики полиомиелита или сконструировал искусственный инсулин для лечения диабетиков - он автор изобретения, он уважаемый всеми человек! И состоятельный - да! Потому что дороже человеческих мозгов, труда и таланта ничего нет! У нас любой экспериментатор - это заложник Контрольного института. Не дай бог не включить в соавторы того или иного чиновника из этого славного ведомства! Считай свое дело похороненным!
- А вы не включили Литвинова в соавторы? - догадался Александр.
- Не включил! - рявкнул на Турецкого профессор. - А с чего бы мне его включать, этого сопляка? Мальчишку, которого я когда-то учил лечить людей, приносить пользу людям, творить, созидать, а не жить процентщиком, ростовщиком при чужом добре! Изабелла, принеси мне коньяку! - без паузы крикнул он в дверь.
Только сейчас Александр заметил, что рука профессора массирует левую сторону груди.
В кабинет вкатилась кругленькая Изабелла с подносом в руках. Коньяк, две рюмки, две чашки с кофе, лимон, минералка, печенье - быстро сфотографировал глазами Александр. Поднос слегка подрагивал в руках секретарши. На лице сквозь служебно-любезную улыбку прорывалось страдание.
- Давайте я помогу, - не выдержал Турецкий.
- Сидеть! То есть, извините, сидите, пожалуйста. Изабелла Юрьевна прекрасно справится.
- Анатолий Иванович, зачем вы так кричите?! - едва не плакала женщина. - Товарищ следователь неизвестно что подумает!
- А что он подумает? Что я убийца? Ну и дурак будет! А что он со мной сделает? В кутузку посадит? Так мне что без дела сидеть, что в тюрьме - все едино.
Изабелла Юрьевна поставила поднос, всхлипнула и поплыла к двери.
- И не реви! Еще не похоронили! - крикнул профессор ей в спину.
Он налил себе полрюмки коньяку и медленно, мелкими глотками выпил.
- Пейте кофе. Коньяк я вам не предлагаю, вы на службе.
- И напрасно, - откликнулся Александр.
- Да? - Нестеров поднял на Сашу свои умные глаза-буравчики, поизучал его несколько секунд и наполнил обе рюмки.
- За что пьем? - спросил старший следователь Генпрокуратуры.
- За справедливость, - ни секунды не раздумывая, ответил Нестеров.
Они выпили.
Старший оперуполномоченный МУРа Василий Алексеевич Колобов вместе с двумя оперативниками все утро занимался сбором информации по факту гибели Вадима Яковлевича Климовича. В задачи группы входил опрос свидетелей гибели чиновника, а также поквартирный опрос проживающих в доме граждан.
Колобов уже побывал в квартире погибшего, где жена, вернее, вдова Вадима Яковлевича, давясь слезами, утешаемая родственницами, сообщила все, что она видела в то утро. А ничего особенного она и не видела. Утро было обычным. И настроение у мужа было обычным. Они позавтракали. Она проводила его до дверей и подошла к окну, чтобы помахать рукой, как это было у них принято. И увидела столб дыма, услышала дикий крик соседки, выгуливавшей свою таксу… Дальше женщина начинала рыдать, родственницы бегали за каплями, Колобов останавливал диктофонную запись, тоже, как мог, утешал. А чем здесь утешишь?
Затем разговор возобновлялся.
Были ли у мужа враги? Угрожал ли ему кто-либо? Нет, ничего такого не было. Вадим был человеком контактным, со всеми находил общий язык. Может быть, ему кто-то звонил с угрозами по телефону? Нет, никто не звонил. Когда тягостный для обеих сторон разговор был закончен, Колобов вышел из восемнадцатой квартиры и направился в двадцать вторую, где проживала свидетельница Лисовская.
Его встретила дама бальзаковского возраста в открытом то ли платье, то ли халате. Возле нее заливалась злобным лаем шоколадного цвета такса.
- Маргарита Сергеевна Лисовская? Я старший оперуполномоченный МУРа…
- Центик, фу, мальчик! Ах, уберите ваше удостоверение! Я вижу, что вы не бандит. Цент, нельзя! Ах, какой плохой мальчик!
"Плохой мальчик" ухватил было Колобова за край брюк.
"Черт-те что! И почему я не стал следователем? Сидел бы в кабинете, как белый человек. А тут болтайся по квартирам, как говно в проруби… Вдов утешай, с кобелями воюй, брюки последние на растерзание отдавай!"
- Фу! - рявкнул он на кобелька с такой силой, что того как ветром сдуло.
- Вы на него не сердитесь, это он так знакомится, - извиняющимся тоном проговорила хозяйка, разглядывая высокого, осанистого как гренадер муровца. Лет сорок пять, прикинула его возраст Лисовская. Мы почти ровесники… - Прошу, - произнесла она грудным, бархатным голосом. - Прошу вас в гостиную.
Стены гостиной были увешаны афишами и фотографиями хозяйки дома в разнообразных концертных платьях и в возрасте значительно более юном, нежели сейчас. Ничего была бабенка, оценил Колобов.
- Маргарита Сергеевна, я собираю информацию по факту гибели вашего соседа.
- Да-да, бедный Вадик! - Дама выхватила из выреза платья-халата белоснежный платочек и промокнула аккуратно подкрашенные глаза. По комнате поплыл густой, пряный аромат духов.
"Вообще-то она и сейчас еще ничего, - думал Колобов, задерживаясь взглядом на глубоком вырезе, из которого выпорхнул платочек и прямо-таки выпирала обширная грудь. - Так, нечего пялиться! Ты здесь зачем? Работу работать или где?"
Одернув себя таким образом, Василий Алексеевич достал диктофон, поставил его на стол.
- Я, с вашего разрешения, присяду?
- Конечно, конечно, - засуетилась хозяйка. - Может быть, вы чайку попьете? Или кофе? У Инночки вам, конечно, не предложили, она в таком горе…
- Не надо чайку! - отрезал Василий, чувствуя, что все смотрит на выпирающие округлости. - Давайте по делу. Вы здесь одна проживаете?
- Да-да, совершенно одна! - воскликнула Маргарита Сергеевна, усаживаясь напротив Колобова. Бюст был прямо-таки выложен на стол для наилучшего обозрения. - Мой последний муж, это комик Свирский, вы его, конечно, знаете? Так он, бедняжка, два года тому назад скончался с перепою. И с тех пор я живу здесь одна! - повторила Лисовская.
Василий кашлянул. Никакого Свирского он не знал и знать не желал.
- У вас закурить можно?
- О, пожалуйста! Сама я не курю, но запах табака люблю. Сейчас я принесу пепельницу.
Она поднялась, проплыла мимо Василия, как бы случайно задела его крутым бедром и вышла. Тут же в комнату ворвался мерзопакостный Цент и опять нацелился на брюки Колобова.
- Брысь! - отбивался Василий.
- Это он меня к вам ревнует, - гортанно рассмеялась женщина, возвращаясь в комнату с хрустальной пепельницей. - Цент, а ну-ка на место!
Такса была выдворена из комнаты. Лисовская прошла мимо Василия Алексеевича и опять коснулась его жарким телом. Василий вытряхнул из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой.
- Приступим к делу, - кашлянув, произнес он, стараясь не смотреть на вновь выложенные на стол спелые, как узбекские дыни, груди. - Сейчас я включу диктофон. Мои вопросы и ваши ответы будут записаны на пленку. Поэтому сосредоточьтесь, пожалуйста, Маргарита Сергеевна.
"И убери свой бюст! Работать невозможно!" - хотел добавить Колобов.
- Вы готовы? - спросил он вслух и поднял глаза на женщину.
- Да! - словно невеста перед алтарем выдохнула она.
Василий нажал на кнопку диктофона.
- Представьтесь, пожалуйста.
- Лисовская Маргарита Сергеевна.
- Назовите ваш адрес, род занятий.
Лисовская оказалась певицей. Ныне на пенсии.
- Маргарита Сергеевна, расскажите, пожалуйста, что произошло в подъезде вашего дома утром двенадцатого сентября сего года. Что вы делали в то утро? Что вы видели? Ну, я вас слушаю.
- Про взрыв рассказывать? - громким театральным шепотом спросила Маргарита.
Колобов отключил диктофон.
- Вы должны рассказать мне все-все в мельчайших подробностях. Как вы выходили из дома, когда, зачем. Все, что вы видели. Ясно?
Женщина часто закивала, давая понять, что установка режиссера, то есть Василия Алексеевича, ей понятна.
- Начали! - Василий включил диктофон. - Вам понятен вопрос?
- Да. Утром двенадцатого сентября я, как обычно, вышла из дома, чтобы выгулять Цента.
- Собаку?
- Ну да, таксу. Ему три года. - Маргарита сделала какое-то движение, и Василий вдруг увидел перед собой крупный розовый сосок.
Чувствуя, что потеет, Василий уставился на скатерть.
- Не отвлекайтесь, пожалуйста. В какое время вы вышли?
Он поднял глаза. Сосок из поля зрения исчез. Василий поймал себя на том, что шарит глазами в глубине выреза.
- Ну… обычно он будит меня в семь утра.
- Кто? - еще больше разволновался Колобов.
- Цент. Ему три года…
- Дальше! - просипел внезапно охрипнувший опер.
- …И мы выходим примерно в четверть восьмого. Так было и в тот день. Мы спустились вниз на лифте, а возле выхода из подъезда я оступилась, с ноги слетела обувка, я нагнулась, оперлась рукой о дверь и наткнулась пальцами на такую небольшую коробочку…
Она показала, как она наклонилась и оперлась о дверь. Груди заколыхались знаменами сексуальной революции.
"Черт знает что! Невозможно работать!" - в отчаянии думал Колобов.
- Что за коробочка? Опишите ее, - откашлявшись, спросил он.
- Ну… Квадратная, из пластика. В подъезде было темновато, за цвет я не ручаюсь, но светлая. Может быть, светло-серая или белая. А в середине такой кружок выдавлен. Больше я ничего рассмотреть не успела, потому что Цент рвался на улицу, и мы вышли. Дальше все было как всегда. Мы гуляли. А Вадик, то есть Вадим Яковлевич, обычно выходит из дома без четверти восемь. Мы всегда здороваемся. Он к нам подходит, гладит Цента, приносит ему косточку… То есть… подходил… - Женщина громко всхлипнула и выхватила из выреза белый платочек.
Василий остановил запись.
- Маргарита Сергеевна, я вас очень прошу успокоиться!
- Да-а-а, успокоиться… Он так любил Цента… И меня тоже… Он такой был… Я теперь так одинока…
Слезы капали прямо на грудь и стекали в вырез платья. Василий встал.
- Где у вас лекарства? Корвалол? Я принесу…
- Там… Я не помню… Что вы делаете?
К собственному изумлению, Василий Алексеевич обнаружил, что стоит за спиной Лисовской, а рука его хозяйничает в складках спелой, как дыня, груди. В кармане тем временем запиликал мобильник.
- Как в водевиле, - всхлипнула Лисовская, удерживая руку опера в глубинах своего тела.
Василий движением циркового акробата дотянулся другой рукой до кармана, извлек аппарат и услышал жизнерадостный голос помощника:
- Василий Алексеевич! Мы кое-чего надыбали! Тут старушка одна…