- Никаких "завтра", - решительно заявила я на предложение Ольшевского встретиться с нами завтра. - Я знаю жизнь, и могу поклясться - утром мы обнаружим лишь ваш хладный труп! И опять я буду виновата, что упустила очередную жертву. Ну уж нет! Вы едете со мной и все тут!
Эва меня поддержала, а Михал Ольшевский обрадовался еще больше, если это только возможно. Он признался - точно такие же опасения испытывал за мою жизнь и уже решил про себя, что куда бы я ни двинулась, он в такси поедет следом за мной. Мне очень понравилось такое совпадение мнений.
Ну и в результате Тадеуш возвращался из Миланувека в большой компании. Правда, вспышки у него не было. Две недели назад он одолжил ее на два дня некоему Зютеку, и теперь этот паршивец всячески избегает с ним встречи - наверняка вспышка приказала долго жить. Очень огорченная, я попросила дать мне знать, если паршивец все-таки вернет вспышку, или просто еще лучше, сразу привезти ее мне в Волю. Коротко пояснив, для чего она мне нужна, я на всякий случай громко и выразительно заявила:
- А сейчас я возвращаюсь в Волю вот с этим паном. Поглядите на него внимательно. Если по дороге я погибну от руки неизвестного убийцы, будете знать, какие показания давать в суде.
Михал Ольшевский послушно и даже с удовольствием разрешил себя оглядеть. Очень довольный, он сидел на заднем сиденьи моей машины, казалось, его распирала внутренняя радость, от которой он весь так и светился. Из-за него я не стала предпринимать других попыток разыскать вспышку, махнула на нее рукой и отправилась прямиком в Волю, доставив Тадеуша с Эвой домой. Привезу своим живой источник информации, довольно с них!
По дороге я начала дипломатические расспросы:
- Какого черта вы ошивались во дворе дома номер сто двадцать два, если знали, что Влукневские проживали по Хмельной сто шесть? Хоть это можете сказать?
- А я по всем дворам ошивался! - отвечал безгранично счастливый Михал Ольшевский и радостно добавил: - Сколько мне пришлось всего перенести - вы и представить не можете!
- Неужели нас так трудно было разыскать?
- Трудно? Вы шутите? Невозможно! Совершенно невозможно!
И я с большим интересом выслушала драматическое повествование о тернистом пути, которым шел этот молодой человек в поисках потомков моей бабушки. От Влукневских, проживающих в деревне Воля, Ольшевский узнал, что у Франтишека с Паулиной были три дочери, которые, по всей вероятности, повыходили замуж и поменяли фамилию. Их новых фамилий Вольские Влукневские не знали. В адресном столе на этот счет тоже ничего сообщить не могли. Тогда молодой искатель записал адреса всех Влукневских, которые ему удалось получить в адресных бюро, и принялся обходить их всех! Сначала писал, ибо Влукневские оказались рассеяны по всей Польше, но не все отвечали на письменные запросы. Пришлось делать их лично, ох! Вспомнить страшно! Особенно много сил и времени занял Тарчин, где искомые Влукневские жили во время войны. Там Ольшевскому даже удалось разыскать людей, помнивших семью Влукневских. Но неудачи преследовали невезучего сотрудника музея. Единственный человек, хорошо знавший Франтишека Влукневского, скончался буквально за несколько дней до прибытия в Тарчин Ольшевского, остальные же не знали фамилий замужних дочерей Франтишека Влукневского.
А самое ужасное - в Тарчине Михал Ольшевский узнал о том, что потомков Франтишека и Паулины разыскивает еще один человек, и этот конкурент успел переговорить с тем самым, единственным человеком, знавшим Франтишека Влукневского!
Отчаявшись узнать что-либо о предмете своих поисков у живых людей, Михал Ольшевский принялся обходить кладбища, внимательно вчитываясь в надгробные надписи, но, поняв, что на такое занятие потребуется не один десяток лет, переключился на администрацию кладбищ. И представляете, во всем воеводстве ни на одном кладбище ему не могли назвать ни одной могилы, где бы был похоронен кто-нибудь из Влукневских! Возмутительно! Во всем воеводстве!
- И вовсе не возмутительно! - пояснила я. - Влукневских хоронили в фамильном склепе, а он на фамилию моей мамули!
Разочаровавшись в кладбищах, Ольшевский перенес свою деятельность на деревню Глодоморье, где очень надеялся получить хоть какую-нибудь информацию. И он ее получил, но такую, от которой волосы встали дыбом!
- Еще бы! - воскликнула я, но тут же прикусила язык.
- Пани хотела что-то сказать? - прервав рассказ, вежливо поинтересовался Ольшевский.
- Нет, ничего. Продолжайте, пожалуйста.
Подождав все-таки, не скажу ли я чего, Ольшевский продолжил свое повествование. Получив огорчительную информацию в деревне Глодоморье, он совсем пал духом и принялся бродить по дворам на улице Хмельной в Варшаве. Ведь Влукневские жили там долгие годы, должен же их кто-нибудь знать! Была война, правильно, но люди могли вернуться на старое место жительства. И если бы ему, Михалу, очень повезло, он мог бы случайно наткнуться на кого-нибудь из бывших соседей Влукневских…
- А что я говорила! - с торжеством воскликнула я. - Оправдала себя только самая идиотская идея! Так всегда бывает, это уж у нас фамильное…
Человеку просто невероятно повезло - на Хмельной сегодня я оказалась совершенно случайно, Эва никакого отношения к нашей семье не имеет, в те давние времена ее и на свете не было. Интересно, что бы он делал, если бы меня не встретил?
- А дать объявление в газету вы не пробовали? - спросила я.
- В газету? - вздрогнул Ольшевский. - Ну знаете ли, газета - последнее дело!
Я удивилась - откуда вдруг такая неприязнь к печатному слову? Музейный работник туманно пояснил:
- Видите ли, нельзя предавать огласке эту историю. Кто знает, какие могут быть последствия…
- Почему "могут быть"? Они уже есть! - не удержалась я.
Ольшевский встревожился:
- О чем вы говорите?
- Вам не приходилось слышать об убийствах под Венгровом? - в свою очередь удивилась я. - Во всей округе только о них и говорят. Мы не сомневаемся - ваша тайна и наши трупы - звенья одной и той же цепи. Наше фамильное дело..
- Как вы сказали? Трупы?! Действительно кого-то убили?
- Да, действительно. И один из покойников - некий Менюшко из того самого Глодоморья. Ведь вы там разыскивали Менюшко? Я угадала?
Михал Ольшевский был так потрясен, что лишь головой кивнул - говорить он не мог. Пришлось говорить мне. Я рассказала ему о преступлениях, совершенных в деревне Воля, втайне надеясь, что, может быть, в результате моей шоковой терапии он не выдержит и чем-то выдаст себя, если он тоже из числа злоумышленников. А если нет - то, возможно, что-то сможет прояснить? Что же такое совершили в давние времена мои предки, что теперь откликается трупами их потомков?
Шоковая терапия оправдала себя, да еще как! Услышав фамилии потерпевших, Ольшевский просто обезумел. Да в полном смысле этого слова! Он заметался в узком пространстве машины, принялся рвать волосы на голове и ломая руки вскрикивать:
- Менюшко! Лагевка! Значит, пронюхали-таки! Больницкий! Все пропало!!
И он сделал попытку биться головой о дверцу машины. Разнесет мою машину как пить дать!
- Если немедленно не успокоитесь, я на полном ходу вытолкну вас из моей машины! - в отчаянии пригрозила я.
- Конечно, вытолкните меня, немедленно вытолкните! Что теперь делать? Пронюхали, гады! Вытолкните меня! А все ваша фамильная женская линия!
Спятил, ну что с ним делать? И я нажала на газ, чтобы быстрее доставить безумца на место. Выходит, мои предки по женской линии подложили ему какую-то свинью. С того света?..
* * *
Вечером, в полдевятого, все собрались в доме Влукневских на втором этаже. Михал Ольшевский водрузил на стол какой-то страшно тяжелый сверток, за которым мы с ним заехали в Ливский музей по дороге в Волю.
Музейный работник начал с того, что установил личность присутствующих. Беспрекословно и не мешкая все мы предъявили ему свои паспорта, а у Тересы еще была с собой и метрика. Ольшевскому без особого труда удалось выделить среди присутствующих трех прямых наследниц Паулины Войтычко, урожденной Влукневской. Это обстоятельство, похоже, чрезвычайно обрадовало молодого человека.
- Ну наконец! - со вздохом облегчения произнес он и даже прослезился. - Знали бы вы, как трудно было вас разыскать! Сколько я сил потратил - и все впустую, прямо руки опускались. Наконец-то! Надеюсь, теперь мы с вами вместе сможем многое прояснить, ибо до сих пор многое остается неясным, да еще осложняется разными привходящими обстоятельствами. Но сначала я вам кое-что покажу.
И Ольшевский в торжественной тишине принялся распаковывать свой сверток. Как загипнотизированные, мы следили за каждым его движением. Михал снял несколько слоев оберточной бумаги, и нашим глазам предстала массивная старинная шкатулка. Из нее Михал вынул какую-то пожелтевшую от старости бумагу и торжественно потряс ею.
- Вот завещание! - медленно и торжественно произнес он. - Завещание пани Зофьи Больницкой, матери Катажины Войтычко, вашей прабабушки, уважаемые пани! Прочтете его лично или желаете, чтобы это сделал я?
- Читай ты, сынок, да погромче! - быстро сказала Люцина. - Очки куда-то запропастились…
- Опять Тереса наводила порядок? - вырвалось у меня.
- Тихо! - зашипела Тереса, так как Михал Ольшевский уже развернул бумагу и встал в позу.
- Во имя Огца, и Сына, и Святого Духа, - торжественно начал Ольшевский и кое-кто из присутствующих невольно перекрестился. - Я, нижеподписавшаяся Зофья Больницкая, урожденная Хмелевская, будучи в здравом уме и твердой памяти, тяжким недугом прикованная к смертному одру и чувствуя приближающийся конец, в присутствии официального лица пана Варфоломея Лагевки, нотариуса, выражаю настоящим свою последнюю волю…
В мертвой тишине, потрясенные и взволнованные, слушали мы эти необыкновенные слова. Светлой памяти покойница прабабушка оставляла все свое гигантское состояние потомкам своей старшей внучки, целиком, полностью и бесповоротно лишая его свою родную дочь Катажину. А единственными потомками упомянутой внучки были моя мамуля и две ее сестры…
Дочитав потрясающий документ до конца все тем же торжественным, размеренным голосом, Михал Ольшевский затем уже менее торжественно, скороговоркой ознакомил присутствующих с другими документами из шкатулки. Странно и непонятно совершенно - никто его не перебивал, никто ни слова не произнес! Мы все слушали в полном молчании, - и одно это уже свидетельствовало о том, как мы были потрясены. Михал закончил, а мы все еще молчали.
Первой отозвалась тетя Ядя, возможно, потому, что не числилась в наследницах и легче перенесла потрясение.
- Наконец-то Франек успокоится, - сказала тетя Ядя. - Наконец-то известно, что ему следует сторожить и вернуть наследникам.
- Ты имеешь в виду все эти хутора и мельницы? - недоверчиво произнесла старшая из наследниц, мамуля.
- Это из-за них теперь люди убивают друг друга?
- Думаю, скорее уж из-за винокуренного и пивных заводов! - саркастически заметила Люцина.
- Стойте! - радостно вскричала Тереса, до которой только теперь дошло главное. - Выходит, не мы должны кому-то возвратить что-то? Выходит, это наше законное имущество и мы никому ничего не должны? Что молчите, да или нет?
- Выходит да, - неуверенно подтвердили мы.
- И мы никому ничего не должны возвращать? - радовалась Тереса. - Слава Богу! Тогда наплевать мне на это наследство! Наконец-то можно жить спокойно!
Возмущенный Михал вскочил со стула.
- Какие хутора, какие винзаводы? - возмущенно воскликнул он. - О чем вы говорите?
Мамуля удивилась:
- Как какие? Вы же сами только что так доходчиво нам зачитали завещание. Все понятно. Непонятно только, зачем из-за всех этих мельниц и других недвижимостей убивать друг друга теперь? Ведь они же все национализированы!
Экспансивный молодой человек взорвался возмущением:
- Да ведь не это важно! К чёрту мельницы и хутора! Вы что, не слышали? Сундук с сокровищами!
- Что за сундук? - с удивлением спросила Тереса.
Михал Ольшевский в отчаянии схватился за голову, потом за завещание, нашел нужный фрагмент и еще раз, громко и членораздельно зачитал его. Второй раз выслушали мы информацию о большом деревянном сундуке, окованном железом, который завещательница поручила попечениям присяжного нотариуса пана Варфоломея Лагевки. Сундук, содержащий сокровища рода Больницких!
- И что сталось с этим сундуком? - поинтересовалась мамуля.
Вместо Ольшевского ответила Люцина:
- Черти взяли! Ведь с тех пор две войны прошумели…
- …и одна революция, - дополнила я.
- Две революции! - поправил меня Михал. - Но какое это имеет значение…
- Сынок, опомнись! - снисходительно бросила молодому человеку Люцина. - Разве найдется такая вещь, которая может вынести две войны и две революции? Наверняка и следа не осталось!
Ольшевский так разволновался, что уже не мог говорить членораздельно, и принялся выкрикивать отрывочные фразы:
- Во-первых, бумага… от тридцать девятого года… все лежало без изменений… в соответствии с волей! Такие сокровища… а вы! Ни в одном музее… а вы! Ни одной из вещей..
Тереса встревожилась:
- Дайте парню воды выпить! Глядите, что с человеком!
Тетя Ядя упрекнула нас:
- Ну зачем вы ссоритесь с этим паном! Он же вам только хорошего желает! И слова не даете ему сказать!
- Да пусть говорит, все равно я ему не поверю! - стояла на своем Люцина. - Разве могут сохраниться сокровища у нас в стране, когда прошло столько лет и столько событий? Кто поверит этому?
Трясущимися руками Михал Ольшевский доставал из шкатулки какие-то документы, но говорить все еще не был в состоянии. Схватив стоящий на столе стакан Тересы с остатками чая, он одним глотком его осушил и захлебнулся. Прокашлявшись, парень собрался с силами, заставил себя успокоиться, сложил бумаги в нужном порядке и вновь стал зачитывать вслух, стараясь делать это по возможности спокойно и доходчиво.
Документы неопровержимо свидетельствовали: сундук с сокровищами уцелел в двух войнах и двух революциях. Точнее, в одной войне, вторая оставалась под вопросом. Документальных доказательств на сей счет не оказалось, но Михал с пеной у рта доказывал, что сокровища где-то лежат не востребованные, иначе хоть что-то из них обязательно появилось бы на свет Божий, всплыло или в музеях, или в частных коллекциях. А тут - ни одного упоминания о них! Так что эти предметы наверняка до сих пор еще пребывают в тайнике.
- Да какие предметы-то? - с раздражением спросила Тереса.
- Ну наконец-то! - обрадовался Михал, - сейчас я вам зачитаю.
И он схватил очередной документ. Это был лист бумаги большого формата, в очень плохом состоянии, как-будто его кто-то жевал и немного моль поела.
"Рублей золотых и серебряных разных две тысячи штук, в том числе бизанты давно вышедшие из употребления", - с удовлетворением зачитал он и пояснил: - Имеется в виду нумизматическая коллекция невероятной ценности. И дальше… ага, вот оно: "Светильник литого золота семисвечный старинной работы, весом в пуд с четвертью, дорогими каменьями украшенный и зеленым перлом в форме груши, вделанном в подставку, приобретенный триста лет назад у наследников рода Ожинов, а предками того рода добытый во время крестовых походов, одна штука". Обратите внимание, дамы и господа, на зеленую жемчужину! В принципе такие семисвечники известны, но с зеленой жемчужиной ни одного не было! Идем дальше: "Кубков серебряных по заказу графа Jleпежинского изготовленных придворным мастером короля Батория с оленями на ножке в форме охотничьего рога, штук три". И вот еще: "Серебряный сервиз столовый из пятидесяти восьми предметов состоящий, работы известного золотых дел мастера из города Кракова, изготовленный упомянутым мастером в году 1398 от Рождества Христова, сценами королевской охоты богато изукрашенный". Слушайте, слушайте: "Шкатулка для драгоценностей дивной итальянской работы из чистого золота"…
- Сынок, ты, часом, не спятил? - прервала чтение Люцина. - Что это ты нам зачитываешь?
- …по заказу короля Зигмунта Августа изготовленная, - Михал разогнался, и теперь его уже ничто не могло остановить, - кораллами изукрашенная, от князей Радзивиллов за большие деньги откупленная. Старинный венец жемчужный, а число тех жемчужин триста штук…
- Что вы такое читаете? - с недоумением перебила Тереса. - Неужели это те самые предметы из сундука?
- Не может быть! - сказала тетя Ядя. - Наверняка какие-нибудь сокровища из старинного клада.
Михал Ольшевский, перестав читать, поднял голову:
- Да нет же! Я перечисляю предметы, которые вы наследуете, уважаемые пани. Наследство, оставленное Зофьей Больницкой своей внучке. Предметы из того самого сундука!
- Не может этого быть! - фыркнула Люцина. - Вы хоть отдаете себе отчет, что говорите? Старинный венец из трехсот жемчужин! Да в нашей семье никогда ничего подобного не было!
- Вы не можете этого знать, уважаемая пани, ведь драгоценности находились в тайнике.
- Да нет же! - поддержала сестру мамуля. - Наша семья никогда особым богатством не отличалась.