Алексей ожидал чего угодно, но только не этого предложения, а потому старался понять причины, побудившие отца ввязаться в достаточно грязную и опасную историю с фирмой. Но Нертов-старший, очевидно, был слишком хорошо готов к разговору.
- Пойми, во-первых, так или иначе интересы моего комбината и "Транскросса" пересекались. Об этом тебе известно. Во-вторых, "наезжать" на меня, - он сделал ударение на этом, - никто не будет. Со мной проще сотрудничать. Кроме того, извини, ты не управленец. А мои и твои интересы в этой компании совпадают. Я знаю, что вы с Ниной собирались продать акции фирмы. Но я это смогу сделать гораздо лучше и, кстати… не спорь, - заранее прервал он сына, - выгоднее. Поэтому мне нужен приказ о назначении меня исполнительным директором…
А Нертов-младший и не собирался спорить с отцом. Он лихорадочно старался просчитать все последствия, к которым может привести такое назначение. Нина, собираясь уезжать во Францию, своим приказом назначила Алексея исполняющим обязанности генерального директора. Это значило, что сегодня именно он имел право принимать на работу и увольнять сотрудников "Транскросса". Если же сейчас удалось бы взвалить на кого-нибудь заботы, связанные с текущими делами фирмы - тогда можно все свои силы использовать для поиска убийц. К тому же неизвестно, сколько времени займет разбирательство в прокуратуре и, что не менее важно, выполнение просьбы жены Раскова.
Поэтому Алексей согласился с отцом и тут же, взяв чистый бланк "Транскросса", напечатал "задним" числом приказ, в соответствии с которым Юрий Алексеевич Нертов назначался исполнительным директором и наделялся правом первой финансовой подписи.
Новый руководитель, аккуратно спрятав документ в папку, налил очередную порцию: "Давай, Леша, помянем…", а Алексей уже думал о том, что завтра же следует обязательно встретиться с Юлей Громовой, чтобы выяснить у нее, что известно журналистке о последних минутах жизни Нины, а может быть, об обстоятельствах убийства…
* * *
В эти дни оперуполномоченный ОУР Санькин, казалось, превзошел себя. Действуя по составленному Латышевым плану, он для начала выяснил в нотариальных конторах, что завещания Климова перед смертью не составляла. Кроме того, что было гораздо проще, в райотделе ЗАГСа Филе показали документы, из которых следовало, что господин Нертов добровольно признал себя отцом ребенка погибшей. Санькин внимательно перечитал заявление, после чего снял с него копию.
Следующим адресом, куда отправился оперативник, был дом 7 на улице Галерной, где разместилось Городское бюро регистрации прав на недвижимость. Именно здесь Филя заручился справкой, подтверждающей, что Климова была собственником двух дорогих квартир. Правда, одна досталась ей в наследство от умершего отчима, но это не меняло дела - главное, что даже балансовая стоимость хором исчислялась несколькими сотнями тысяч рублей.
Несколько сложнее оказалось с "Транскроссом", где, ссылаясь на отсутствие начальства, Санькина наотрез отказались знакомить с реестром акционеров. Но тут бывший инженер проявил смекалку, пригрозив, что сейчас же посадит нерадивого клерка за неповиновение. В результате струхнувший клерк извлек на свет божий папку с необходимыми сведениями.
Покидая фирму, Филя унес с собой выписку из реестра, согласно которой Климова значилась владелицей контрольного пакета акций "Транскросса", а следовательно, ее наследники могли рассчитывать на солидный куш.
На обратном пути Санькин не поленился добраться до Центрального адресного бюро и Информационного центра ГУВД, после посещения которых выяснилось - родственников у погибшей Нины Анатольевны Климовой нет, правда, нет на нее и никакого компромата.
После этого Филя направился в горпрокуратуру, докладывать об успехах. Он шел и думал, что его временный шеф Латышев большой дурак, хоть и прокурор. "Я же говорил, не фиг здесь искать. Имущество имела, а родственников нет. Значит, все в казну пойдет. Только жаль, что Нертова с этой стороны пристегнуть не удастся - ему "не светит" получить после смерти Климовой ни копейки".
Однако Аркадий Викторович вместо того, чтобы начать аплодировать или хотя бы похвалить, как рассчитывал Санькин, заметил по поводу его рассуждений:
- Почему же наследовать некому? А сын Климовой? Он же умер, помнится позднее…
- Как это - "позднее"? - возмутился Филя. - Его же одновременно с матерью взорвали.
- Я сам прекрасно знаю, что, как вы говорите, "взорвали" одновременно. Но по медицинским документам смерть Климовой наступила на час раньше, чем смерть ребенка. А это значит, что после матери наследовать должен был именно Дмитрий Алексеевич Климов. Родственников, говорите, нет? А что за копию заявления вы мне принесли из ЗАГСа?.. - Филя недоуменно молчал, не понимая, куда клонит Латышев - Так вот, по закону единственным наследником Климовой являлся ее сын, переживший мать пусть даже всего на час. А после смерти сына, даже не вступившего в права наследования, все имущество должен получить его отец. Подчеркиваю, не муж Климовой (у нее брак не был зарегистрирован), а отец ее ребенка. Вам понятно это?
Наконец до Фили начало доходить сказанное "важняком": единственный, кому из материальных соображений сегодня была выгодна смерть потерпевшей и, затем, ее сына, был не кто иной, как зловредный блатнячок Нертов, на которого у Санькина был огромный ядовитый зуб! Поэтому оперативник вопреки своему обыкновению не стал очередной раз обижаться на Латышева, а радостно заявил, что все понял и будет усердно работать дальше…
"Ничего-то ты не понял, - грустно подумал после ухода Фили хозяин кабинета. - Даже если бы Нертов хотел завладеть наследством путем убийства своей сожительницы и сына - он бы никогда не мог рассчитать, что после взрыва мальчик погибнет позже матери. А значит, если Нертов и причастен, то мотив убийства другой. Впрочем, причем здесь Нертов?.."
Но Аркадий Викторович, размышляя подобным образом, не остановил оперативника, посчитав, что и отрицательный результат - тоже результат. Версии следовало проверять все, какими бы они фантастическими не казались. А вдруг проверка Нертова, и правда, поможет выйти на настоящих убийц Климовой?
Глава четвертая. ВОССТАНОВЛЕНИЕ ИСТЦА ПО ЧЕРЕПУ
Вернувшись домой из прокуратуры, Алексей хотел было еще раз обдумать план поисков убийц Нины, но едва сел за стол, как его работа, не успев начаться, была прервана треньканьем оконного стекла, будто кто-то в него бросил монетку. Алексей слегка отдернул штору, скрывавшую убогий вид питерского двора-колодца, тянувшегося куда-то вверх, к солнечному окошку-небу облупившимися стенами с замызганными окнами. На дне двора красовалась непременная помойка, подле которой постоянно крутился то десяток бродячих котов, то бомжей, выискивающих снедь. Иногда, обычно по ночам, помойка загоралась, и тогда жильцы дома могли насладиться наблюдением за слаженной работой ближайшей пожарной части, заливающей выщербленный асфальт водой, и поднимающими вверх струями пара, дыма и копоти. Последнее время у помойки все чаще можно было заметить не только извечных изгоев общества, но и некогда вполне уважаемых людей, ныне пытающихся влачить существование с помощью редких пустых бутылок, перепадающих им от более удачливых обитателей колодца. Если подобные территории были поделены между бомжами, которые ревностно оберегали свои вотчины, немедленно изгоняя конкурентов, то бывшие инженеры и доценты чаще "охотились", где угодно. Алексей уже не раз видел, как его соседка с верхнего этажа, некогда перспективный доктор химических наук, украдкой подбиралась к этой самой помойке и спешно уходила оттуда, пряча в стареньком преподавательском портфеле стеклотару.
Но в этот раз во дворе было только одно лицо и отнюдь не бич - под окном стоял Иван Гущин, сотрудник из сыскного агентства Арчи, который, заметив хозяина квартиры, знаками показал ему, чтобы тот открыл окно в кухне.
Недоумевая, почему старый знакомый решил так странно воспользоваться гостеприимством, юрист все же кивнул и пошел выполнять просьбу. Еще со школьных лет он порой, забыв ключи, забирался в квартиру через форточку в кухне, благо для нормального подростка бельэтаж, пусть даже в высоком старинном фонде, - не препятствие. Сейчас на окнах были раздвижные решетки, но при желании кухня могла быть запасным выходом для тех, кто вдруг захочет поиграть в шпионов и не будет пользоваться, как все нормальные люди, парадной, выходящей на улицу.
Иван же, когда Нертов открыл решетку и окно, только поманил его рукой во двор. Еще более заинтригованный, Алексей осторожно влез на подоконник и, на всякий случай, притворив за собой раму, выпрыгнул из квартиры.
Выбравшись на соседнюю улицу, друзья зашли в небольшой двор со сквериком, где облюбовали для разговора полуразвалившуюся детскую беседку, забросанную со всех сторон тинейджерскими окурками.
Предупреждая ненужные вопросы, Гущин положил руку Алексею на плечо:
- Я все знаю, Леша, или, точнее, что произошло. Теперь, пожалуйста, послушай меня. Только не перебивай. Во-первых, у твоей парадной - "хвост". Кажется, наши. И серьезные…
Бывший оперативник по старой памяти, упоминая милицию, нередко так и говорил: "наши", забыв, что он уже несколько лет как не служит в уголовном розыске.
Нертов вопросительно взглянул на друга, а тот продолжал:
- Я хотел к тебе нормально зайти, но заметил у парадной двоих бывших коллег. А чуть дальше - машина. Тоже наша. Только не говори, что это все во имя кого-то из соседей - сам понимаешь, они вряд ли кому интересны. Раз "пасут" по-серьезному - могли и к квартире "уши" приделать. Мы это уже проходили. А поговорить надо, и без свидетелей…
- Хорошо. Про "наружку" я понял, - Нертов надеялся поскорее закончить разговор и заняться поисками убийц, поэтому достаточно сухо переспросил: - А что во-вторых? Какие еще будут советы от ветеранов МВД?
- А во-вторых, - Гущин, казалось, не придал значения сарказму друга, - во-вторых, один ты работать не сможешь и не будешь. Дело это не только твое - раз. Одному тебе не потянуть - два. А лично я не хочу в неведении повторить судьбу ни Раскова, ни Александрыча - три. Кстати, последний тебе передавал привет - я только что из больницы. Все твои возражения я знаю наперед, поэтому рассказки об опасностях сыщицкой работы оставь для симпатичных журналисток. Все равно "наездом" на Александрыча наша контора будет заниматься. Только я думаю, здесь пересекаются общие интересы. Может, в "управе" или в прокуратуре и не просекли возможные связи между всеми делами, но для меня они очевидны. Поэтому, Леша, давай по-хорошему работать вместе…
Нертов, ошарашенный напором бывшего оперативника, попытался слабо возразить ему: мол, незачем вам влезать в чужое и довольно паскудное дело, но Гущин, будто полоснул по живому:
- Ты уверен, что тебя завтра не забьют в клетку? (Алексей только пожал плечами). Вот и я тоже не уверен, зная нашу систему.
Иван сделал небольшую паузу и затем, чуть улыбнувшись, тихо попросил:
- Ты только сам себе не вешай лапшу на уши. Хорошо? Давай лучше по плану. У меня есть идея…
Действительно, для сыщиков из агентства Арчи незнание могло оказаться более опасным, чем работа по делу. Если Нертов рассчитал правильно, то они все равно "засветились" перед неведомыми убийцами. А за решеткой и.о. гендиректора "Транскросса", ныне подозреваемый в убийстве, мог оказаться в любой момент. Поэтому Алексею ничего не оставалось, как согласиться на неожиданное предложение.
* * *
Когда Алексей, расставшись с Гущиным, вернулся домой тем же путем, которым выбирался на улицу - через окно, неожиданно зазвонил телефон. Это был Нертов-старший. Справившись о походе сына в прокуратуру, он сообщил, что, к сожалению, отношения у собаки с обитателями загородного дома не сложились. Псина, неосмотрительно оставленная в доме, по словам Юрия Алексеевича, отказывалась общаться, плакала все ночи напролет, отказывалась от еды и требовала, чтобы ее немедленно вернули на Чайковского. Узнав, что ее просьба удовлетворена, она соизволила самостоятельно запрыгнуть в машину…
- Поэтому, сынок, часа через полтора встречай свое сокровище, - закончил Нертов-старший монолог, - мы уже едем с ним в Питер.
Юрист, даже хорошо изучив своего отца, не мог его заподозрить в изуверской хитрости - специально вернуть сыну Мэй, чтобы, занимаясь с собакой, Алексей хоть немного отвлекся от тяжких мыслей. "Кроме того, - справедливо рассудил Юрий Алексеевич, зная характер сына, - ротвейлер в доме не хуже пистолета, да и с псиной из города не убежишь - нечего нарываться на лишние неприятности перед законом".
День, казалось, шел насмарку, поэтому Алексей, повесив трубку, принялся еще раз обдумывать план неотложных мероприятий, который наметил с Гущиным.
Начальные действия сводились к выяснению возможных мотивов убийств Нины с Митей и Раскова, а также - нападения на Александрыча. Друзья приняли за рабочую версию вариант, что все могло быть связано с прошлыми делами. Поэтому следовало еще раз проверить все связи, проходившие в недавней эпопее с попыткой завладения "Транскроссом".
Нельзя было сбрасывать со счетов и другие версии, например, связь нападения с работой самого Леонида Павловича. Поэтому Гущин пообещал связаться с РУВД, а если понадобиться - и с главком, постараться выяснить, какие последние дела курировал Расков, кто из его "подопечных" недавно мог выйти на свободу. Следовало, используя старые связи и не "засвечивая" Алексея, попытаться выяснить у местных оперов, нет ли у них информации, по которой можно работать параллельно с бывшими коллегами Раскова.
Алексей же собирался пройти по связям покойного журналиста Щучкина, столь лихо освещавшего "транскроссовские" дела - ведь до сих пор не было точно известно, кто непосредственно давал заказ продажному писаке на его пасквили.
Были и другие вопросы, ответы на которые следовало поискать. Например, кто помог бывшему исполнительному директору "Транскросса" Цареву выбраться из "Крестов" перед устройством на работу и кто внес за него залог? Кто и каким образом "вышел" на маньяка Акулаева, застреленного Расковым "в пределах необходимой обороны"?
Непосредственно погибший московский бизнесмен Ивченко все это сделать не мог. Да и вряд ли стал заниматься такими делами лично - не того полета птица. Рядовые исполнители тоже не считались: у "гоблинов" - "быков" с мозгами туго, а тут нужны были люди поумнее.
Алексей не стал до поры обсуждать с Гущиным вопрос о найденной записной книжке, решив, что все же лишние знания могут повредить. Потом он надеялся сам ее прочитать и "просчитать", после чего уже решить вопрос о помощи друзей. Пока же было очевидно: нужно выйти на знакомую журналистку Юлю Громову и с ее помощью "отработать" связи Щучкина.
"Знакомую журналистку…" - Алексей вспомнил встречу с отцом, который случайно упомянул, что Юля была в больнице у Нины. Значит, начинать следовало именно с Громовой. Только, к сожалению, не сегодня - вечерняя кормежка и прогулка с собакой рушила эти планы. И кроме того, следовало избавиться от "хвоста". Но только аккуратно, чтобы не изменили меру пресечения.
Еще покидая утром прокуратуру, Алексей недоумевал, почему очередной допрос, по существу, свелся к простой формальности и закончился получением подписки о невыезде, а ничем большим? Казалось, как бы Нертов не был прав, но труп и два человека с "тяжкими телесными" - повод для серьезного разговора. Следователь же, который вел допрос, только посочувствовал, мол много всякой мрази развелось и саму подписку получил, будто извиняясь.
Алексей не знал, что еще до его освобождения из ИВС вопрос о дальнейшей судьбе задержанного решался отнюдь не в районе, а в горпрокуратуре и инициатором избрания меры пресечения, не связанной с лишением свободы, был не кто иной, как Латышев. "Важняку" удалось убедить свое руководство, что, по крайней мере, несколько дней Нертову следует побыть на свободе. Только не просто, а под наружным наблюдением.
"Забить его в клетку, - убеждал Латышев прокурора, - дело нехитрое. Только вопрос: по какому делу? Если по происшествию на Металлистов - там, очевидно, все развалится (я справки навел) - необходимая оборона. Набегут адвокаты, поднимут шум о правах человека - только лишняя головная боль. И по убийству Климовой и ее сына в отношении Нертова доказательств нет. Пусть лучше парень, если он в чем замешан, успокоится или, лучше, как-нибудь "засветится". В крайнем случае, попытается из города рвануть. Тогда основания будут, и ни один адвокат не докопается. И вообще, у нас в любом случае еще несколько дней впереди, до предъявления ему обвинения…".
На самом же деле у достаточно подозрительного "важняка" были и свои соображения пока оставить Нертова на свободе - уж очень настаивал на аресте подозреваемого прикомандированный оперативник. Даже слишком активно настаивал. Одним словом, перестарался. Разобраться, почему Санькин буквально спит и видит за решеткой гражданского мужа Климовой, времени у Латышева пока не было. Но тоже только пока. Он знал, что просто так ничего не бывает, а потому не исключал, что некто, выйдя на опера, участвующего в расследовании, пытается влиять на исход дела. Но Аркадий Викторович отнюдь не был настроен потакать чужим желаниям и рассчитывал, что если окажется прав, то будет предпринята очередная попытка посадить Нертова. "А вот если будет, то я точно пойму - парень невиновен и его подставляют, - рассуждал Латышев, - это может помочь найти настоящего убийцу. А ежели все будет тихо… В общем, поживем-увидим".
Как бы то ни было, но к мнению "важняка" прислушались. Учитывая, что взрыв у кладбища имел большой общественный резонанс, то и выбить под раскрытие этого дела "наружку" не составило большого труда. Труднее было сторговаться с милицейским начальством о сроках, но и этот вопрос был решен к всеобщему удовольствию…
Обо всех этих перипетиях Алексей не ведал, но интуитивно почувствовал, что играть в открытую с наружным наблюдением не стоит. Не знал он и о том, что произошло сегодня с неким журналистом Банановым, тем самым, которому покойный Щучкин давал задания по написанию "антитранскроссовских" статей…