* * *
Ждать пришлось около двух часов. Сашка явился в старенькой мятой кепке, замызганных ботинках, коротковатых брюках и пиджаке не по росту, надетом поверх вязаной безрукавки и рубашки. Мальчишка с ходу, торопливо принялся рассказывать о своих делах, но Селиванов его остановил, усадил за стол, напоил чаем и лишь после этого попросил спокойно все рассказать. Сашка шмыгнул носом, принялся за рассказ:
– Три дня назад я спрятался в сарае, хотел папиросу покурить из той пачки "Казбека", которую вы для отца подарили, тогда у порта…
Селиванов вздохнул, строго спросил:
– Значит, сберег?
– Сберег.
– А куришь зачем?
Сашка опустил голову.
– Ладно, рассказывай дальше.
– Я только хотел прикурить, смотрю, из нашей квартиры Семен выходит, а с ним еще один, кривоносый. Он у нас прежде бывал, Аркадием зовут. Они около сарая встали, говорить начали. Я затих, сижу не шелохнусь, в щель за ними наблюдаю. Аркадий этот, кривоносый, говорит: "Ишь, какую ты кралю ухватил. Хороша баба". А Семен ему в ответ: "Я ее давно приметил, с ума по ней сходил. Решил, что любым способом ее добьюсь, а она дружка моего выбрала, Андрюху". Батю моего, значит. Говорит: "Завидовал страсть как, а когда на фронт вместе попали, я его в бою во время атаки в спину и стрельнул. Когда вернулся, сразу к ней, мол, муж твой погиб. Она вначале верить не хотела, а потом, когда на него похоронка пришла, кобениться перестала".
Борис не сдержался:
– Вот сволочь! Якорь ему в дышло!
Сашка продолжал:
– Кривоносый ему сказал: "Опасный ты человек". А Семен ему в ответ: "Жизнь такая. Я ведь воровскую школу прошел. Получилось, не зря. У меня здесь пара корешей старых, да пацанята при них, которых я к тебе посыльными присылал. Они нам еще пригодятся. Мальцов никто не заподозрит"… Я все, слово в слово, запомнил, о чем они говорили. У меня память хорошая… Потом Семен рассказал кривоносому, как в плен к немцам попал, а те его забе…заве… Слово забыл.
– Завербовали, – подсказал Селиванов.
– Точно, так и сказал. Потом он и еще несколько человек вышли к нашим и сказали, что пробились из окружения. Семену немцы специально руку прострелили, чтобы снова на фронт не попал. Сказали, что в своем городе нам пригодишься. А кривоносый ему: "Вот и пригодился, пора долги отрабатывать". Семен говорит:
"Я готов". Тогда кривоносый Аркадий ему сказал: "Через четыре дня немецкие самолеты прилетят, надо им указать, куда бомбы скинуть". Потом Семену ракетницу дал, я такую у моряков видел.
Селиванов почесал затылок, задумчиво произнес:
– Вот так дела. Не похоже, что ты на него наговариваешь.
Сашка с обидой в голосе спросил:
– Вы что, мне не верите?
– Верим, – успокоил Селиванов, – рассказывай дальше.
Сашка отхлебнул из кружки чая, продолжил:
– Сегодня утром кривоносый опять пришел. Они в комнате, где Семен с мамой спит, шушукались. Я подслушал, как Аркадий ему говорил: "Все меняется, немцы должны прилететь сегодня в полночь. Твоя задача – указать им ракетой на порт, туда вчера баржи с нефтью пришли. К этому времени ты должен быть на месте"… Больше я ничего не услышал, мать позвала на кухню…
В комнате на несколько минут повисла тишина. Первым заговорил Гришка:
– Николай, что делать будем?
Борис предложил:
– Надо сообщить куда следует. В НКВД или в милицию. Они разберутся.
Селиванов ответил:
– Разберутся ли? А если они его арестуют, а доказать вины не смогут? Что тогда? И как это нам аукнется, неизвестно.
Вострецов возмутился:
– Почему не докажут? А слова Сашки? А ракетница?
– Ребенку могут не поверить, а ракетницу еще найти надо. Кто знает, где он ее прячет?
– И то верно.
– Надо этого Семена во время преступления поймать.
– Как это?
– А так. От Сашкиного дома до порта идти недалеко. Значит, к порту он пойдет ближе к полуночи. Мы его подождем и от Сашкиного дома за ним проследим, а когда он задумает из ракетницы стрелять, мы его схватим и отведем куда надо. Гвардейцы мы с тобой или нет.
Гришка согласился:
– Гвардейцы… Только как быть с увольнительной, через час нам надо вернуться. Добров нас за самовольство и опоздание по головке не погладит. Предупредить его через кого-то мы тоже сейчас не можем. Сам понимаешь. Разглашение военной тайны карается по закону военного времени. Опять же нарушение воинской дисциплины, комендантский час, патрули… Может, самим предупредить Доброва?
– Так тебя Добров и отпустит немецких диверсантов ловить. В лучшем случае сообщит в НКВД, а если они не смогут поймать Семена с поличным или доказать его вину, то мы снова окажемся в дураках. И подумай, что этот паразит может сделать с Сашкой и его семьей, если ему удастся вывернуться. Он вполне может догадаться, кто его сдал. В общем, куда ни кинь, кругом клин. Так что надо действовать самим… Не переживай. Победителей не судят. Если мы этого Семена изловим, нас еще и наградят.
– А если нет?
– Младший сержант Вострецов, не надо думать о плохом. Ты же десантник. Перед нами поставлена задача, и мы должны ее выполнить… Так ты со мной?
Вострецову затея казалась сомнительной, а поведение Селиванова необдуманным и навеянным воздействием выпитого алкоголя, но бросить товарища он не мог, поэтому ответил:
– С тобой.
– Хорошо, – Николай перевел взгляд на Сашку. – Беги домой, чтобы Семен ничего не заподозрил. Если ему удастся ускользнуть, то мы вас предупредим и милицию. Без защиты не останетесь.
Борис предложил:
– Если что, можно Сашку у меня спрятать, но, сдается мне, этот Семен назад не сунется, побоится засады.
– Кто его знает, что у него на уме. Человек он подлый, но рисковый. Домой, может, и не сунется, но на улице отомстить может, сам или шпану свою подошлет. Короче, поживем – увидим.
Борис с сомнением произнес:
– Оно, конечно, верно, кошки-матрешки. Только я все же к милиции бы обратился и ваших командиров предупредил.
Селиванов согласился:
– Насчет командиров верно, их подводить не следует. Сделаем так. У тебя карандаш и листок найдутся?
– Найдем.
Борис ушел в соседнюю комнату и вскоре принес клочок желтоватой бумаги и огрызок химического карандаша. Селиванов взял карандаш, послюнявил, старательно вывел на бумаге: "Идем ловить диверсанта. Вернемся, доложим. Ст. сержант Селиванов", – отдал Гришке.
– Беги к нам, вручишь часовому, скажешь, чтобы передал Доброву, а сам, не мешкая, назад. Буду ждать. Ясно?
Гришка встал, выгнул грудь, вытянул руки по швам, полушутливо ответил:
– Так точно, товарищ старший сержант!
– Выполняй и Сашку с собой забери. Пусть домой бежит, пока не хватились.
Когда дверь за Вострецовым и Сашкой захлопнулась, Борис вернулся к разговору:
– И все же рисковое дело вы задумали. У вашего Семена оружие может быть, а вы с голыми руками.
Николай не сдавался:
– Сашка видел только ракетницу, но даже если у него еще что-то есть, то мы его хитростью возьмем и неожиданностью. Подождем, когда он из ракетницы приготовится стрелять, и тогда голубчика схватим. Надо брать с поличным, чтобы доказательства были. У него ведь правая рука покалеченная, а одной ему с нами не совладать. Как гласит армейская мудрость, внезапность – половина победы.
Глава шестнадцатая
Семена ждали около часа за углом соседнего дома. Октябрьская прохлада лезла под шинель, под гимнастерку, заставляла ежиться и переминаться с ноги на ногу. Селиванов передернул плечами, плюнул на землю, тихо сказал:
– Курить охота.
Гришка посмотрел по сторонам:
– Кури, пока никого нет.
Николай наставительно произнес:
– Запомни, на задании курить нельзя. Огонь и дым могут выдать разведчика. Понятно?
– Понятно…
Из дома, на углу которого они стояли, вышла женщина с ведром. Выплеснув помои в выгребную яму, она подозрительно покосилась на незнакомцев, что-то тихо буркнула себе под нос и поспешила скрыться за дверью. Гришка покосился на ворота, из которых должен был выйти Семен.
– Может, нам его здесь взять?
– А если он будет без ракетницы? Что ты ему скажешь? Здравствуйте, мы пришли вас схватить, потому что думаем, что вы диверсант.
– Можно его взять позже, пока он до места будет идти.
– Гриша, думай головой. Ему в случае опасности не составит труда незаметно выкинуть оружие и другие улики.
– Все-то ты знаешь, прямо Нат Пинкертон – "король сыщиков".
– Просто у меня дядя до войны в милиции работал… Где он сей… – Николай прервал речь на полуслове, ухватил Гришку за рукав шинели, прошипел: – Тс-с-с.
Из ворот вышел Семен, воровато огляделся, приподнял воротник шинели, натянул козырек кепки на глаза, быстро зашагал по улице. Когда он завернул за угол, Селиванов тихо скомандовал:
– За мной.
Селиванов первым достиг поворота, осторожно заглянул за угол, махнул рукой. Гришка следовал за товарищем по пятам. Так и шли, от угла до угла, старались оставаться незамеченными и не упускать Семена из вида. А это было непросто. Ночная мгла мешала наблюдению, и если бы ни луна и опыт разведчиков, то преследование, скорее всего, могло оказаться безуспешным.
Семен тоже передвигался с опаской; постоянно останавливался, озирался по сторонам, прижимался к домам и заборам, готовый в любой момент нырнуть в подворотню, в арку, открытую калитку. Особенно осторожничал на перекрестках, старался поскорее их миновать. Он, как и Селиванов с Вострецовым, больше всего опасался военного или милицейского патруля. Два раза ему, как и его преследователям, приходилось прятаться, чтобы не быть обнаруженным патрульными…
Недалеко от порта Семен неожиданно исчез. Как оказалось, не дойдя до перекрестка, он перелез через забор. Селиванов поначалу растерялся, но опыт разведчика подсказал, куда предполагаемый диверсант мог деться. Для бывших десантников преодолеть такое пустяковое препятствие было делом плевым. Они ловко перемахнули через забор, затихли. Семена здесь не было. В конце двора скрипнула калитка. Бросились на звук, но время было потеряно. За калиткой их встретила пустая темная улица. Гришка огляделся, полушепотом произнес:
– Я помню это место. Мы здесь с Дениской были, когда я к тетке на каникулы приезжал. Через дорогу проходной двор, так быстро он мог только туда…
Не дав Вострецову договорить, Селиванов потащил его за собой. Они быстро миновали проезжую часть, тротуар и проходной двор. Им повезло. При выходе из полуоткрытых ворот двора Николай успел заметить, как, подобный тени, Семен нырнул в неприметный проулок. Селиванов шагнул туда первым. Проход между двумя каменными двухэтажными домами вел во двор, похожий на захламленный пустырь, огороженный высоким деревянным забором. Посредине двора Николай увидел силуэт Семена. Он отпрянул, посмотрел на Вострецова, приложив указательный палец к губам, прошептал:
– Он здесь. Похоже, это тупик. Теперь он от нас не уйдет. Будем ждать.
* * *
Прошло более получаса, и время перевалило за полночь, когда над городом послышался гул самолетов. Снова, уже в который раз, тревожно и протяжно завыли сирены, застрекотали зенитки, лучи прожекторов зашарили в ночном небе в поиске неприятельской авиации. Селиванов заглянул во двор, кивнул Гришке.
– Пора!
Не таясь, они забежали в проход. Вовремя. Семен уже держал в левой руке ракетницу. Селиванов, не давая диверсанту опомниться, резко крикнул:
– Стоять! Руки вверх! Бросай оружие!
Подать сигнал немецким самолетам и выстрелить из ракетницы в сторону порта Семен не успел. От неожиданности он пустил ракету в преследователей. Николай и Гришка едва успели увернуться и выбежать из прохода во двор. Ракета с шипением заметалась между каменными стенами, ежесекундно меняя траекторию полета, и, наконец, вылетела на улицу. Оставалось надеяться, что немецкие летчики не заметят сигнала. Не было возможности и времени тушить ее, сейчас надо было схватить диверсанта. Они кинулись к Семену, но тот уже успел прийти в себя. Он выбросил ракетницу, выхватил из кармана шинели пистолет и, не целясь, выстрелил… Что спасло Гришку: то, что Семен стрелял левой рукой, темнота ли, Господь ли отвел от него беду, – он не знал. Пуля просвистела рядом с ухом, ударила в кирпичную стену. Семен метнулся к забору. Такой прыти друзья от него не ожидали.
– Стой, сволочь! – Селиванов нагнулся, нашарил подвернувшийся под руку камень, кинул в Семена. Камень угодил диверсанту в спину, он вскрикнул, повернулся к преследователям лицом, прижался к забору. Только теперь он понял, что они не вооружены. Семен сплюнул себе под ноги, злорадно улыбнулся. Его улыбка была похожа на волчий оскал, да и сам он был подобен загнанному зверю. Селиванов и Вострецов сделали попытку приблизиться, но Семен выставил перед собой пистолет:
– Стоять, суки! Вы что же, легавые, без волын меня взять хотели?!
До него было три метра с небольшим. Селиванов знал, что если они одновременно бросятся на Семена, то ему вряд ли удастся выстрелить в обоих, но рисковать жизнью Гришки он не мог. Знал и то, что ракета и выстрел обязательно привлекут внимание патрулей, а потому решил тянуть время, ожидая помощи. Сейчас главное было не дать немецкому шпиону уйти, задержать его, насколько это было возможно. Поэтому и решил вступить с диверсантом в переговоры:
– Ты, Сема, не психуй. Успокойся, положи оружие на землю. Сдашься, глядишь, и простят тебе предательство…
– А-а, Сашкины защитники! А я вас сразу и не признал…
Договорить он не успел. На улице послышался топот ног и рычание автомобильного двигателя, к проулку подлетела полуторка, из кузова посыпались автоматчики. Крики: "Стоять, руки вверх! Бросай оружие!" – наполнили улицу, лучи фар осветили часть двора и две фигуры. Это были Селиванов и Вострецов. Семену повезло, угол дома заслонил свет, и он остался в темноте у забора, чем не замедлил воспользоваться. Диверсант быстро отодвинул широкую доску позади себя и ловко протиснулся в образовавшуюся щель. Гришка, на миг ослепленный светом фар, все же успел заметить, куда скрылся Семен. Он бросился за ним. Крики: "Стоять! Ни с места!" – его не остановили. Селиванов успел крикнуть: "Гришка, стой! Не сопротивляйся!" – когда его сбили с ног, прижали к земле. Предупреждение товарища и оклик автоматчика: "Стой, стрелять буду!" – заставили Вострецова остановиться… Автоматчики мешкать не стали. Один из них прыгнул сзади, Гришка машинально пригнулся, перекинул его через себя. Он попытался выпрямиться, чтобы объяснить представителям закона, в чем дело. Не получилось. Ударили прикладом в спину, схватили за ноги, повалили. Приказ: "Лежать, сука!" – сопроводили болезненными пинками. Гришка поднял голову, хрипло крикнул:
– Дайте встать! Надо поймать диверсанта! Уйдет ведь!
Удар сапогом в лицо заставил его замолчать. Он сжал зубы от боли, с сожалением подумал: "Уйдет ведь!"
Глава семнадцатая
Четкий звук шагов был хорошо слышим в полутемном коридоре. Раз-два, раз-два. Каждый шаг приближал к неизвестности. Что его ждет на этот раз? Допрос? Унижения? Побои? А, может быть, обвинение, приговор и расстрел? "Наверное, такие же чувства испытывал отец, когда его арестовывали". Селиванов помнил, как его родитель, могучий и бесстрашный казак-рубака, прошедший две войны, изменился, когда его увозили в городское отделение НКВД. Помнил его растерянный взгляд, бледное лицо, опущенные плечи. Помнил дрожащие руки, когда он прикуривал папиросу перед тем, как шагнуть через порог их дома. Помнил, как подслушал разговор отца со своим другом, когда он рассказывал, как его морили голодом, не давали пить, изматывали долгими ночными допросами, лишая полноценного сна, жестоко били, обливали ледяной водой. Николай знал, власть карает сурово и не всегда справедливо, и был готов ко всему. Многое было против них – наличие ракетницы, найденной оперативниками во дворе, и отсутствие вражеского диверсанта Семена. Плохо было и то, что немецкий шпион гуляет на свободе, да еще было стыдно за свои необдуманные действия и за то, что втянул в это дело Машу, ее брата Бориса, а главное, Гришку. Ночные события и допрос измотали его, остаток ночи и утро Селиванов провел без сна, что оставило отпечаток на его лице. Чем закончится сегодняшний вызов к лейтенанту НКВД Мелешкину, Селиванов мог только догадываться…
– Стоять! Лицом к стене!
Николай остановился. Один из конвойных открыл дверь, доложил:
– Товарищ лейтенант, арестованный Селиванов по вашему приказу доставлен!
Знакомый Селиванову низкий голос приказал:
– Заводи!
Второй конвойный подтолкнул Николая к двери.
– Давай!
Селиванов вошел в комнату. Сюда его приводили для допроса ночью. Все знакомо. Маленькое зарешеченное окно, каменные стены, два табурета, стул, стол. На зеленом сукне – синяя фуражка с красным околышем, лампа, чернильница, папки с бумагами, алюминиевая кружка. Но взгляд Николая притягивала пачка "Казбека" рядом с металлической пепельницей. Глядя на папиросы, Селиванов сглотнул: уж больно хотелось курить. За столом коротко стриженный, с одутловатым лицом лейтенант Мелешкин. Кашлянул в кулак, медленно поднял голову, одарил Николая неприязненным и цепким взглядом маленьких светло-карих глаз. Тонкие губы под щетинистыми усами изогнулись в недоброй улыбке. Лейтенант кивнул на табурет.
– Садись, Селиванов.
Николай подошел к табурету, сел.
– Повезло тебе, сержант.
Сердце Николая радостно забилось.
"Неужели оправдали? Неужели отпустят?"
Лейтенант отпил из кружки.
– Вот только Семена вашего схватить пока не удалось. Кроме того, как оказалось, он давно был у наших сотрудников на подозрении, а вы его спугнули. Так что вина ваша немалая.
Дверь открылась, в комнату ввели Вострецова. Николай глянул на товарища; губы разбиты, на лбу лиловая шишка, под глазами темные круги. Да и сам Селиванов был не в лучшем виде: опухшее ухо и ссадина на подбородке до сих пор давали о себе знать. Конвойный, ефрейтор с суровым лицом, доставивший Вострецова, громко доложил:
– Товарищ лейтенант, к вам батальонный комиссар Добров.
– Зови.
Когда ефрейтор вышел, Мелешкин посмотрел на Вострецова.
– Чего стоишь столбом? Садись.
Гришка сел. Взгляды друзей встретились. Все это время их держали в разных камерах, но теперь, к удовольствию обоих, довелось увидеться. По блеску глаз было видно, что они рады встрече. Ему хотелось поделиться услышанным от лейтенанта, но сейчас он этого сделать не мог. К тому же в комнату вошел Добров. Селиванов и Вострецов по привычке встали, приветствуя начальника школы и старшего по званию. Встал и лейтенант. Командиры пожали друг другу руки. Мелешкин предложил свое место Доброву, а сам сел на табурет Селиванова. Николай и Гришка остались стоять. Добров хмуро посмотрел на подчиненных.
– Их что, били?
– Оказали сопротивление при задержании.
Добров промолчал. Лейтенант продолжил:
– Больно прыткие у вас курсанты.