– Есть одна идея: если про англичанку не говорить, то стукачи особо торопиться не станут. Пока то, да се… И самое главное, как мне кажется, если и выходить на эту Сенатскую площадь, то всем вместе: и твоим, Серега, спортсменам, и нашим, и кого там Кисс подтянуть сможет.
– Точно! И всем – одновременно, тогда сам черт не разберется, отчего да почему! – энтузиазм Иволгина-заговорщика был прямо пропорционален его природному романтизму. – Ведь основная причина поражения Декабрьского восстания была в недостаточной организации!
– А меня учили, что по причине страшной удаленности всяких там Пестелей с Апостолами от народа. Так что двойка тебе, Иволгин. К тому же, они, как и мы, с самого начала врать изволили, признавая за массами слабость духа.
Компания приуныла.
– Привет, орлы! – Киса появилась внезапно. Легко скользнула за стол, под исполинскую бочину Красина, и, коротко чмокнув гиганта в щеку, бросила веселой скороговоркой:
– Чего носы повесили?
– Вовремя приходить надо!
– Какие строгости, Сереженька! – пара Красин-Кисс сложилась после окончательного ухода из "Аленушки" Переплета-Акентьева. – Или теперь, при совместной жизни, у нас всегда так будет: кто не успел – тот опоздал?
Красин насупленно замолчал.
– Губит людей не пиво… – философская последовательность Сагирова несколько ослабила напряжение. – Слушай, прекрасное созданье…
В кратком изложении Костика просвещение припозднившейся Кисы не заняло много времени. В основном, это касалось уже решенных технических вопросов, к каковым относились: изготовление транспарантов "СВОБОДУ КИРИЛЛУ МАРКОВУ", место и время проведения, да флотский вымпел "СБОР ВСЕХ ЧАСТЕЙ", закрепленный на стволе старой береговой липы – явочный сигнал для всех участников. Где было творчество таинственной англичанки, а где романтическая самодеятельность Иволгина, не уточнялось, но, слушая рассказ, Кисс снисходительно улыбалась.
Несколько раз в темных глазах девушки вспыхивали россыпи золотистых и зловещих искорок, а ее веки многозначительно и недобро сужались. Происходило это именно в те моменты, когда Сагиров, старавшийся беспристрастно говорить об отношениях между Джейн и Кириллом, а также о причинно-следственных связях в семейной драме Марковых, выдавал интонацией свое смущение. Домовой именно в эти моменты отводил глаза, а Серега, сжав на столешнице огромные кулаки, сидел не шелохнувшись.
– Н-да, а говорят, – девушка пригубила пива из красинской кружки, – что мужики умные.
– Ты это о чем?
– Да о своем, Сереженька, о девичьем. – Голос девушки, с глумливой ленцой, изрядно смутил всю троицу.
"Она в такие моменты на рысь похожа – значит, до сих пор любит Кирилла. Я так и знал, что тогда с Акентьевым это у нее напускное было, бравада одна была. Говорил же Косте, не надо ее втягивать…" – Дим-Вадим поискал моральной поддержки в сагировском взгляде. Костик, видно, устав малодушно смущаться, ответил обычной открытой улыбкой. Мол, все нормально, не энурезничайте, доктор! Папирус не тонет. Серега же молча потягивал пиво.
– Вот непонятно мне, молодые люди, – Кисс нарочито медленно, грациозно и эротично обняла могучее плечо Красина. Нежно куснула мочку исполинского уха и, призывно стрельнув глазами, хрипловатым голосом закончила вопрос: – Вы тут собрались былое вспоминать или про будущее думать? Если кому интересно: мы с Марковым для того и расстались, чтобы каждый мог начать новую жизнь. Но соображение мое будет следующее: зачем так патетически все усложнять?
Иволгин всем корпусом подался вперед. Сагиров подмигнул смущенному, с заалевшими щеками Красину.
А Киса, нарочито продлив паузу еще с полминуты, вновь обескуражила заговорщиков вопросом:
– Слушай, Серега, а ты меня действительно любишь?
Вопрос прозвучал бесстрастно и серьезно. Щеки Красина запунцовели еще сильнее, и впервые в жизни он решительно и при свидетелях заявил о своих чувствах:
– Скажи, чего нужно, – все сделаю.
* * *
В среде дискотечного ленинградского бомонда Светочка-Кисс и ее нынешний бойфренд Серега Красин были людьми известными и некоторым образом популярными.
Собственная квартира и отблески славы бывших друзей составляли основу известности Кисы, которую теперь многие, с легкой руки Маркова, именовали Кисс. Явление это было во многом неоднозначное: масштабы известности, безусловно, тешили ретивое юной дискотечной львицы, но вот порожденные ею слухи и необоснованные надежды иных молодых людей зачастую пренеприятно огорчали. Но Кисс, с головой уйдя в мерцающий мир советской танцевальной площадки, воспринимала издержки своего положения стоически – они отвлекали девушку от собственных больших и малых трагедий, предельно разнообразя не только праздники, но и будни.
Обостренное чувство поистине автоматической справедливости выделяло Серегу Красина из общего ряда городских вышибал. Стоя при входе в "Аленушку", он был бесконечно далек от упоения своей властью над страждущим культурного досуга народом и, как актер Луспекаев в известном кинообразе, был совершенно равнодушен к мзде во всех ее проявлениях. Неадекватного посетителя, невзирая на чины и звания, неминуемо настигала карающая красинская рука. Именно ему молва приписывала известный афоризм: "На дискаче, как и в бане, все равны".
Красин и Кисс продолжительное время поддерживали приятельские отношения без малейшего намека на интимную близость. И только однажды ночью ситуация радикально изменилась, когда припозднившемуся с работы Красину самым натуральным образом пришлось "отбить" Кису у агрессивных "товарищей с Востока", запримеченных "жестоко танцующими" чуть раньше, в "Аленушке".
Они сами не заметили, как разоткровенничались по дороге к дому Кисы. С уходом Акентьева, исчезновением Маркова и отъездом Сагирова закончилась определенная эпоха в жизни дискотечного заведения и, увы и ах, в их жизни тоже. Обоим не хватало общества людей, которые ввели их в этот мерцающий мир, и оба чувствовали себя покинутыми.
Таково было начало, в самые короткие сроки переросшее в тесные отношения, где главной составляющей была искреннейшая, чуть ли не родительская, забота друг о друге. Но окружающий мир не желал видеть в этом внезапном сближении большого чувства – слишком давно Киса и Красин были на виду, слишком многие и многое знали о них и не допускали даже тени мысли, что привычная картина может изменяться.
В основном это касалось девушки. Количество претендентов на ее благосклонность не уменьшалось, и Сереге, человеку терпеливому и немногословному, порой было сложно удержать праведный свой гнев в жестких рамках социалистической законности. Он исправно "зажигал фонари" и сворачивал скулы, периодически сминал корпуса и выбивал "режики" из полублатных и псевдоуркаганских ручищ и, виновато сопя, замывал бурые пунктирные дорожки, проложенные в вестибюле "Аленушки" слабыми носами гостей из Финляндии и пятнадцати союзных республик.
Одним из наиболее настойчивых преследователей Кисс был Арвид Озолс, студент из Лесгафта. Родитель его правил нефтеналивной фирмой под названием "Вентспилс", а единственное чадо, пополнив ряды золотой молодежи города на Неве, готовилось получить образование, дававшее ему право заправлять латвийским спортом. Или – некоторой его частью.
После разрыва с Кириллом Киса пару раз позволила Озолсу воспользоваться своей благосклонностью, резонно считая, что девушка свободная имеет на это право. Своеобразие латвийского темперамента и мелкотравчатая заносчивость номенклатурного отпрыска не пришлись ей по душе, и в дальнейшем она предпочитала избегать общества товарища Озолса. Как и Серега, курляндец был боксером, и боксером достаточно удачным. На межвузовских соревнованиях он не раз сходился с Красиным на ринге, поскольку оба были в одной весовой категории, а количество побед и поражений с той и с другой стороны было равным. Отношения между сторонами вне ринга были, скорее, "никакими", но стоило только сопернику одержать уверенную победу над вышеупомянутым девичьим сердцем, как латыш будто с цепи сорвался. Качество домогательств в отношении Кисс и провокаций, направленных в сторону Сереги, резко возросло.
Все эти обстоятельства и послужили основой для корректировок, которые внесла Кисс в купчинско-британский план освобождения Кирилла, резонно предположив, что на условно смертельный поединок ради обладания женщиной, да еще между двумя столь известными персонами, как Озолс и Красин, народ собрать – особых проблем не составит…
Солнышко светило, как и положено ему вести себя в прекрасной стране, согласно представлениям юных нахимовцев. Добавочное обстоятельство – субботнее утро – обеспечивало полнейшую тишину на территории строительного треста, плотно подпиравшего психбольницу с левого фланга, и гарантировало полное невмешательство рабочего класса в пресловутом "случае чего".
Народу собралось немного, человек пятьдесят, что называется – все свои: оба дуэлянта в сопровождении секундантов, болельщики с обеих сторон, представлявшие собой ярко одетую массу молодых людей с заспанными лицами, и группа поддержки из "Аленушки", бодрствовавшая вторые сутки кряду.
Сбор происходил под старой липой, на которой заботливой рукой Иволгина предыдущим вечером был водружен памятный знак – сигнальный вымпел "СБОР ВСЕХ ЧАСТЕЙ". Руководивший приготовлениями к матчу Костик Сагиров был медлителен, то и дело украдкой поглядывал на часы. Невозмутимый Красин разминал мышцы, в ложных атаках нападая на своего секунданта и товарища по команде Влада Дольского, а латыш-соперник посматривал на его действия надменно и оценивающе, пытаясь замаскировать естественный мандраж "лесного брата" надменной ухмылкой гитлеровского недобитка. Ведь именно к нему как к "цивилизованному человеку, способному понять", обратилась позавчера Кисс с предложением вызвать на поединок Красина и в честном мужском бою разрешить все сомнения мечущейся девичьей души. И то, как обалдел этот русский, когда Арвид довольно нагло и развязно, в устной форме и самолично, доставил картель сопернику, вселяло в балтийского поединщика нешуточную уверенность в собственной победе.
Зрители и болельщики, разбившись на отдельные группки, не проявляли особого интереса к процессу подготовки, достаточно шумно и весело дожидаясь начала. Теснясь у синих "Жигулей" с хлебосольно распахнутым багажником, прибывшие из "Аленушки" подкрепляли силы, подавая пример по-сибаритски правильного предвкушения зрелищ.
Когда до намеченного времени начала поединка оставалось всего несколько минут, всеобщее внимание привлекла шикарная "Победа"-кабриолет, плавно притормозившая рядом с Красиным. Под восхищенные комментарии публики из машины царственно вышла Кисс и чуть погодя – Иволгин с темноволосой незнакомкой. Многие из присутствующих подтянулись поближе к раритетному авто, восторженно осматривали салон, пробовали на ощупь теплую кожу верха, обменивались впечатлениями и строили предположения о личности темноволосой владелицы этой антикварной красоты.
Арвид Озолс и его секунданты будто бы выпали из событийного сценария и с недоумением наблюдали, как Кисс с самой обворожительной улыбкой приветствует знакомых, а Сагиров, позабыв про обязанности распорядителя, суетится вместе с прибывшими и достает из машины бумажные рулоны. Никто из присутствующих так и не понял, в какой же именно момент цели собравшихся изменились.
Темноволосая автовладелица и ее вислоусый спутник развернули транспарант с надписью "СВОБОДУ КИРИЛЛУ МАРКОВУ" и, растянув полотнище во всю длину, встали напротив ворот психбольницы. Мгновение спустя к ним присоединились Кисс и Красин, Дольский и Сагиров, державшие в руках похожие растяжки. Одна категорично утверждала: "КИРИЛЛ! МЫ С ТОБОЙ!", а вторая своеобразно цитировала древнего римлянина Апулея: "ЗА ЛЮБОВЬ НУЖНО БОРОТЬСЯ!".
Мигом охладев к шикарному авто и первоначальной цели сбора, народ плотно обступил демонстрантов, и нестройный гул, состоявший из многочисленных вопросов и ответов, буквально через три, или чуть больше, минуты перерос в дружное скандирование:
– Сво-бо-ду Ки-рил-лу Мар-ко-ву!
Студенты, фарцовщики-мажоры, курсанты, просто красивые девочки – родительские дочки объединились в едином порыве и во всю мощь молодых легких посылали через мрачные стены психбольницы свою бесшабашную уверенность в торжество справедливости и взаимной выручки:
– Сво-бо-ду Ки-рил-лу Мар-ко-ву!
Представители туземной латышской аристократии остались в полном одиночестве. Внезапное превращение места проведения дуэли в арену борьбы за гражданские права обескуражило курляндцев окончательно, и надменный Арвид понял, что был тривиально использован в чужой игре. Но как только рядом с митингующими остановились две машины с дипломатическими номерами, высадившие несколько человек с фотоаппаратами и диктофонами, Озолс сотоварищи присоединились к общей массе…
Через неполные четверть часа только одинокий вымпел на старой липе напоминал о недавних событиях. Вахта в больничных воротах так и не успела ни доложить начальству о происходящем, ни отреагировать каким-либо иным образом. Уже к вечеру, когда прибыла смена, рассказы контролеров об утренних событиях изрядно противоречили между собой, а к понедельнику, когда устный, но все же рапорт достиг ушей главврача Бадмаева, тот, отчаявшись понять суть доклада, просто пригрозил контролерам увольнением…
* * *
– Николай Александрович! Леночка! Откройте скорее!
Полная, преклонных лет дама, дрожа седыми кудельками, стучала в двери профессорской квартиры.
Инге переглянулся с Джейн.
– Не беспокойтесь, пусть медленно, но я сам открою.
– Николай Александрович, голубчик, помогите! Адочка по рассеянности забыла закрыть лекарство, и оно выдохлось! Бедняжка так мучается без этих капель! А я, вы же знаете, дорогой, до вас вот еле-еле добралась. Прошу вас, пусть Леночка съездит на Литейный, у нее это быстро получится!
– Александра Федоровна, Леночка в Таллине, а я – сами понимаете… – Инге беспомощно развел руками.
– Боже, Боже мой! Что же делать? Август, все на дачах, я звонила Мишеньке, но ему никак не уйти с работы…
– Николай Александрович, может быть, я помогу? – Джейн слышала разговор, и ей, несмотря ни на какие резоны, захотелось помочь несчастной ленинградской старухе.
Инге с недовольным видом обернулся в ее сторону. Взгляд профессора был тяжел, но…
– Милая девушка, извините, мы не представлены, а я была бы так вам благодарна! Это недалеко, угол Пестеля и Литейного, аптека при глазной поликлинике…
Джейн просительно смотрела на хозяина.
Старик понимал, что события последних дней очень сильно изменили представление этой девчушки о ленинградцах, что несвойственная ей рефлексия все же смогла пробить плотину психологических блоков и установок и еще… Ему самому было до слез жалко беспомощных старух Веденеевых, делившихся с ним в блокадные дни последним куском…
Джейн пешком прошла по Невскому до угла, села на третий троллейбус. Ее остановка третья – "улица Пестеля", выходить через переднюю дверь и – на переход, на противоположную сторону Литейного. Она держалась за поручень, смотрела в огромное троллейбусное окно, со щемящим сердцем думая о беспомощных старухах, про которых рассказал Инге, пока она собиралась.
– Мисс Болтон, а мы вас по всему городу разыскиваем!
Джейн обернулась.
Прямо на нее, не мигая, смотрел "плюгаш".
Выбритый, в нормальной одежде, без кепочки и идиотского чесночного духа, он показался ей даже симпатичным…
* * *
– Норвежец убит, мисс Болтон арестована. Вам не кажется, дорогой Арчибальд, что мы основательно подмочили свою репутацию профессионалов?
– Маркова-старшего срочно вызвали в Москву. Буквально в тот же день, когда газеты опубликовали материалы о его сыне. Зная нравы той страны, осмелюсь предположить, что в директорском кресле ему сидеть недолго. Как бы ситуация ни развивалась дальше, мы извлекаем пользу в любом случае…
– То есть "бросьте, сэр Генри, и так неплохо получилось"?
– Примерно так, сэр.
– А "СТ-30", что с ним?
– Жив-здоров и, судя по всему, так же неизвестен чекистам, как и раньше.
– Вы уверены, что Джейн, простите, Арчибальд, что мисс Болтон…
– Уверен, сэр.
– Бедная девочка!
– Сэр!
– Да-да, я понимаю вас, Кроу. Она ведь ваша родственница. У гэбэ есть что ей предъявить?
– По нашей части – сильно сомневаюсь, но какой-нибудь уголовный срок они обязательно постараются ей дать.
– Мы можем что-нибудь сделать для мисс Болтон?
– Обменять.
– Разве у нас есть русский разведчик для обмена?
– Необязательно менять на кого-то, можно и на "что-то"…
– Например?
– Ну-у… Замечен интерес русских к фондам герцогов Аттольских в Британском музее. Доверенное лицо русских постоянно вертится около хранителей фонда, слишком уж щедро с ними дружит, так что все основания налицо.
– Англичанин?
– Индиец, сэр, но подданный Ее Величества.
– Щедрый индиец? Ха-ха-ха, умеете вы вот так, невзначай, развеселить. Щедрый индус! Ха-ха-хм… Простите, Арчибальд. Так что его там интересует?
– Коллекция старых перстней. Архаичная работа, раннее средневековье, что-то около дюжины предметов на круг.
– Боже, какая древность! Неужели там есть что-нибудь ценное?
– Насчет ценного – не знаю, но интересное – наверняка.
– Арчибальд, вы не договариваете или…
– Я пока не договариваю, сэр.
– "Пока"?
– Да, пока существуют сомнения.
* * *
Яркое августовское солнце слепило глаза. Свежий ветерок с недалекой Невы шелестел в зеленой листве и приятно холодил кожу. Иногда доносил обрывки фраз: "Это тот самый, которого через Би-би-си из психушки…" или "Миллионерша английская влюбилась…"
Кирилл мало обращал внимания на эти шушуканья. Он просто шел по аллейке бехтеревского садика, через силу и несмотря на мышечную боль заставляя ноги привычно трудиться. Он вновь пытался привыкнуть к ощущениям реального мира. Реального? Но какой мир для него теперь реальный?