После долгих раздумий и экспериментов она напрочь забраковала трикотажные топы и джинсы, хипповские балахоны в разводах и фенечки, летние матерчатые сапоги до середины бедра и шнурованные бюстье из черной кожи. Она остановила свой выбор на расшитых бисером мокасинах из оленьей выворотки на голую ногу, плиссированной юбчонке из красно-черной шотландки, чуть-чуть не доходящей до колена, и блузе-апаш из голландского полотна на пуговицах-бусинках "под жемчуг". Сумка-ягдташ с бахромой и бисерным узором, в пандан мокасинам, и очки-хамелеоны в роговой оксфордской оправе дополняли ее туалет.
Минимум косметики, гигиенический блеск и немножко, в два-три касания, туши на ресницах…
* * *
– Ну-ка, ну-ка, надень эту свою кепчонку… Ну и рожа у тебя, Гладышев! И как называется этот маскарад? – Генерал пребывал в прекрасном расположении духа.
– "Барышня и хулиган", товарищ генерал, – Андрей засунул руки в карманы флотского клеша, вразвалочку прошелся по ковровой дорожке кабинета.
– Н-да. Кто бы видел.
– Овладеваем искусством перевоплощения, – Гладышев снял кепку и застыл в ожидании начальственного решения. Начальство раздумывало.
– Ты это… Сам придумал или подсказал кто?
– Сестренка у меня в хореографической студии при Дворце пионеров. На днях у них концерт был, так она всю семью вытащила, здорово у них там все получилось.
– У кого получилось?
Андрей смутился.
– Ну… на сцене. Вот я и подумал, почему бы не попробовать.
– Я, конечно, не балетоман и далеко не театрал, но кое-что помню. Ведь у этой барышни с этим самым хулиганом вроде какие-то отношения возникают, а? – генерал из-под очков изучал подчиненного. – Так ты решил, что ли, приударить за объектом?
Комсомолец Гладышев вспыхнул:
– Ну, вы скажете, товарищ генерал! Какое там приударить! Просто типаж понравился и все! Не под аспиранта же мне наряжаться или фарцовщика какого. Батя-то мой до проходчика метрополитеновского в деревне механизатором был. По Сеньке и шапка.
– Ладно, Гладышев, не обижайся… Вроде бы выглядит натурально… Хотя, признаюсь тебе честно, живой шпаны твой начальник года с пятидесятого в глаза не видел.
– Да есть еще маленько, – лицедей присел на стул у стены.
– Ну, а линию поведения какую выбрал?
– Обыкновенную, товарищ генерал. Подъем в шесть, наедаюсь чесноку и – к общежитию.
– Так. Так, так… Там же два выхода?
– Мы со Скворцовым уже учли это. Остался один, – Андрей виновато посмотрел на портрет Дзержинского. Генерал коротко хохотнул.
– Надеюсь, не взорвали?
– Как можно! В сопровождении завхоза заколотили двери досками, повесили предупреждение: "Пользоваться запрещено, аварийное состояние!"
– Завхоз надежен?
– Как сейф, товарищ генерал. Орден Красной Звезды и батальонная разведка.
– А дальше?!
– Дальше все, как в балете. Он по ней сохнет, всюду, как тень, ее сопровождает. Вот и вся драматургия.
– Вся? Что же, чем проще – тем лучше… Постой, а чеснок-то зачем? – Генерал встал из-за стола и подошел к молодому сотруднику.
– На всякий пожарный, товарищ генерал. Вдруг понравлюсь, а так – с гарантией.
– Да, настоящий ты, Гладышев, театральный деятель, – генерал, первым протянув руку, крепко пожал пятерню сотрудника. – Ну, удачи тебе, Андрей Сергеич!
– Служу Советскому Союзу!
* * *
Это был десятый по счету день рождения Джейн Болтон. Проснувшись, девочка увидела аккуратно разложенные на прикроватном кресле обновки: платье с пышной – "Как у принцессы, дедушка", – многослойной пачкой из бледно-розового атласа, того же цвета туфельки с серебряными пряжками, нежно-кремовые боди на узких бретелях и тяжелые, плотные на ощупь шелковые алые ленты.
Сердечко девочки радостно затрепетало. Босиком, в одной ночнушке, Джейн выбежала из спальни и побежала к кабинету деда. Она быстро спустилась по старинной лестнице с резными перилами, оставалось только повернуть за угол широкого коридора, как вдруг она услышала громкий и сердитый голос сэра Огастеса:
– Дэннис, вы немедленно покинете не только Фаррагут, но и Англию вообще! Дочь я вам отдал и бесконечно сожалею об этом. Внучки вы от меня не получите, пусть даже Шестой флот подойдет к берегам Британии. Никаких дискуссий!
– Боюсь, дорогой тесть, что судебное решение будет посерьезней авианосцев! – Джейн не знала голоса отца, да и внешность его была знакома девочке только по фотографиям. Она прижалась к стене и испуганно замерла.
– Вы жаждете судебного разбирательства, мистер Болтон? Вы его получите. Разрешите только напомнить вам, что Джейн – британская подданная. А коль скоро это так, то и дело будет слушаться в Королевском суде! – В голосе деда звучал металл.
– От этого обстоятельства выиграют только мои адвокаты. Но на деньги в данном случае – наплевать, – Болтон говорил решительно и уверенно.
– Допускаю, Дэннис, что на деньги вам плевать. Позволю себе лишь заметить, что по законам Соединенного Королевства вы не сможете притащить ребенка в суд и устроить там традиционное для Америки шоу. Слушание будет закрытым, и меня ничто не удержит от соблазна представить суду подлинные документы, открывающие истинное лицо Дэнниса Болтона.
– Сэр, я разведчик, и скомпрометировать меня обстоятельствами моей профессиональной деятельности практически невозможно. Возникнут серьезные проблемы, и в первую очередь у вас, сэр.
– Разведчик?! – раздались звуки тяжелых шагов деда. – А на этих снимках, надо понимать, зафиксированы моменты разведывательной работы? Грязный мужеложец! Убирайся вон из моего дома и из Англии…
Это было третье по счету открытие Джейн Болтон.
* * *
Студенческая молодежь Ленинграда в вопросах взаимоотношения полов, на взгляд Джейн, не была ни излишне озабоченной, ни пуритански настороженной. Знаменитое "Не циклись!" лучше всего описывает не легкое, нет, а, скорее, сбалансированное отношение будущих педагогов и инженеров, медиков и ученых абсолютно ко всем аспектам их новой взрослой жизни. Оно полностью совпадало с ее взглядами на начало взрослой жизни. Учебные кредиты, карьера и выгодные связи, мезальянсы и внушительное количество партнеров как дежурный атрибут самоутверждения – все это осталось по ту сторону "железного занавеса".
Интерес девушки к представителям противоположного пола у себя на родине и во время поездок на континент, собственно, и "интересом" нельзя было назвать. Существовало естественное, согласно биологии и физиологии, любопытство, по которому, как танком по клеверному полю, проходили спонтанные попытки сближения с определенной целью.
Разочаровавшись в оксфордских и кембриджских кавалерах, которые, по твердому убеждению Джейн, пытались справиться с половым возбуждением при помощи алкоголя, а не более естественных действий, она решила приобрести первый сексуальный опыт на континенте.
Но ни в романтическом Париже, ни на побережье чувственного Портофино, "не задалось". Девушка уже было махнула рукой на окончательное "прощание с девством", решив представить все естественному ходу событий, как случайная встреча в Будапеште все расставила по своим местам.
Она была последней посетительницей гостиничного бара. За стойкой медленно перетирал бокалы молодой, не лишенный приятных черт венгр. Обстановка – освещение, музыка и все прочее, включая пряные и маслянистые запахи дорогого алкоголя, – располагала к романтическим размышлениям. Потом внезапно вспыхнул верхний свет. Джейн обернулась. В дверях бара стоял старший консьерж будапештского "Хилтона", живая легенда венгерской столицы, известный в прошлом спортсмен Дьердь Белаши.
– Извините, мисс, – по-офицерски четкий, короткий кивок головы. – Я не думал, что кто-то из посетителей находится в баре. Еще раз – извините!
В помещении вновь воцарилась романтическая атмосфера, а Белаши, коротко переговорив о чем-то с барменом, в скором времени ушел.
Джейн, которую внезапная световая атака сбила с меланхолического настроения, пыталась побыстрее расправиться с коктейлем. Но спиртное упрямо не желало заканчиваться. Бармен обходил столы, расставляя чистые пепельницы, и наконец добрался до столика, за которым сидела девушка.
Венгр был сантиметров под сто восемьдесят, но первое, что бросилось в глаза Джейн, был огромный напряженный бугор под обтянутым тонкой черной тканью барменским гульфиком. Она от неожиданности втянула через соломинку большой глоток. Алкоголь тут же ударил в голову, вместе с ним пришли кураж и безудержное любопытство.
Девушка подняла глаза. Бармен, улыбаясь, смотрел на нее и что-то говорил по-венгерски. Понять этот язык было выше ее способностей, а самое главное – противоречило ее желанию. Тонкая девичья рука смело потянулась к вздувшемуся гульфику, и подушечки пальцев осторожно погладили ткань.
Решение, как ретроспективно понимала Джейн, в тот момент принимала не она, а бесенок, дремлющий в каждой женщине до определенного часа.
Быстро и сильно притянув к себе барменский торс, ее руки с ловкостью фокусника разобрались с ремнем, змейкой и трикотажными плавками.
Зрелище было впечатляющее…
Дальнейшие действия не были осознанными. Лишь неожиданно четкие ощущения говорили Джейн, что все происходит именно с ней.
Внезапный холодок кондиционированного барного воздуха, звонко лопнувшая ткань трусиков и груди, прижатые к лакированной столешнице……Чуть пошатываясь, она брела по коридору.
– Мисс? Вам помочь? – У раскрытых дверей лифта стоял Дьердь Белаши. – Может быть, вас проводить до номера?..
Сейчас же, бродя по набережным Ленинграда, Джейн вспоминала свою встречу с "синьориной де-Флорацией" не столько в целях тонизирующих, сколько настраиваясь на определенную волну. Бесенок, в существовании которого она уже нисколько не сомневалась, должен был пробудиться по первому же зову и по мере сил участвовать в успешной работе разведки Ее Величества.
Норвежец пока ничем не обнадеживал, и Джейн действовала по собственной методе, основанной на внимательном изучении фотографического портрета Маркова-младшего.
Чуть отрешенный взгляд веселых глаз, природная художественность пышной прически, "девичьи" ямочки под скулами. "Он просто обязан быть романтиком, этот юноша!" И она с завидным упорством и свойственным ей железным долготерпением ежедневно практически все свободное время посвящала прогулкам по самым романтическим уголкам Ленинграда.
Как там поется: "Когда ее совсем не ждешь"?! С Джейн все случилось именно так.
Подходил к концу девятнадцатый рейд в поисках Маркова-младшего, и Джейн мысленно подготовилась к его бесплодному завершению. Она как раз переходила через канал Грибоедова, когда внезапная и, честно сказать, не украшающая интеллигентную девушку мысль посетила ее. Привстав на цыпочки, Джейн попыталась разглядеть, наличествуют ли у золотокрылой фигуры грифона первичные половые признаки? Ей было ужасно неловко – "вдруг кто-нибудь поймет, что я тут высматриваю?", – но любопытство пересилило. Как в детстве, проговаривая про себя сказочную песенку Марлина:
Пусть суслик уведет ваш взор
В одну из этих длинных нор,
Что входом смотрят на восток,
А выходом – на запад…
она заглянула в бронзовый пах. Смотреть было не на что. Не то по стыдливости потомков, не то по нерадивости реставраторов, искомый предмет скорее угадывался, нежели существовал. Пальцы ног затекли, и Джейн, потеряв равновесие, опустилась на всю ступню, отшатнувшись назад.
– Простите, – раздался голос, и девушка подняла глаза. Ее губы неслышно продолжали шептать:
Чей ход петляет, как змея,
Где осыпается земля
И где бессильны вам помочь,
Чтоб разогнать и мрак, и ночь.
Мотыга и лопата…
Перед ней стоял Кирилл Марков…
"Не молчи, не молчи!" – внутри Джейн истошно вопила судьба. Она выдохнула первое, что пришло на ум:
– Львиный мостик. Архитектор Треппер.
* * *
"Леди Неожиданность", "Леди Прекрасная Внезапность", "Леди Счастливая Случайность", – все эти бесконечные эпитеты звучали только по-русски, и только тогда, когда их произносил Кирилл.
Их быстрое и полное сближение, Джейн отдавала себе в этом отчет, происходило в совершенно другом, бесконечно далеком от разведки Ее Величества, измерении. Но не исключало тех задач и целей, что стояли перед юной сотрудницей МИ-5.
Она даже удивлялась самой себе, насколько необременительным было это раздвоение ее интересов, личного и профессионального. Как-то сразу, чем-то исключительно женским, Джейн почувствовала, что встреча с ней затронула те потаенные струны души Кирилла, которых до нее не касалась ни одна посторонняя рука.
Его открытость и бездна обаятельной искренности вызывали у девушки ответные эмоции такой глубины и силы, что иногда, особенно после близости, она чувствовала себя полностью растворенной в этом славянском мальчишке. Да-да, именно мальчишке, что шел по жизни легко и непринужденно, ни разу не встретив на своем пути настоящего горя и неотвратимости утрат.
Они лежали в комнате Кирилла, отделенные от жемчужных ленинградских сумерек чуть колышущейся тюлевой занавеской. Утомленный юноша ровно дышал во сне, а за окном шумели механизированные дожди поливальных машин…
* * *
Дедушка помог Джейн устроиться на высоком кожаном диване огромного "роллс-ройса" Фаррагутов. На девочке было черное траурное платье с бархатными обшлагами и воротником из того же материала, на белокурой головке – траурная шляпка с вуалеткой.
Машина недолго петляла среди ближних к Фаррагуту холмов и наконец остановилась у старого кладбища в Соммерсби. Сэр Огастес взял Джейн за руку, и они двинулись сквозь толпу людей со скорбными лицами.
У свежевырытой могилы размеренно читал молитвы священник в белой епитрахили. Не более чем в четырех метрах от могильного края застыл взвод в парадной форме. Джейн, как завороженная, смотрела на белые кожаные гамаши с бронзовыми пуговицами, на затворы старых "ли-энфилдов", церемониально прижатых к белым широким перевязям портупей на уровне груди. Белая лайка перчаток на красной древесине лож и прикладов.
Подъехал огромный, будто автобус, катафалк. Шестеро морских офицеров установили на деревянном помосте большой белый гроб.
– Мама там? – восьмилетняя Джейн пальчиком, затянутым в черную паутинку перчатки, показала на гроб, одновременно поворачивая личико к деду. Тот коротко кивнул. Девочка вырвала свою ручонку и бросилась бежать прочь от могилы.
Кто-то пытался ее остановить, но она не давалась, ловко увертываясь или громко крича. Добежав до семейного "ройса" с открытой задней дверью, стоявшего особняком от остальных машин, она с разбегу бросилась на холодную кожу сиденья и зарыдала…
– Барни, я забыл спички.
– Держи, – голоса были незнакомы, и очнувшаяся Джейн замерла в своем убежище, как мышка.
– Ненавижу эту официальную скорбь. – Внезапный сухой винтовочный залп разорвал воздух. – Лучше бы этих молодцов бросили ей на помощь там, в Бейруте.
– Как сказать, Эндрю, за Кэролайн мало волновались.
– Ага, все надеялись на ее муженька, вот и получили.
– Политика – грязная вещь, извини за банальность, старина.
– Это правда, что Фаррагуту пришлось выкупать ее тело?
– Сто тысяч фунтов.
– Ливанских?
– Разве сэр Огастес – ливанец?
– Интересно, как она шла на расстрел?
– Эндрю, у тебя слишком много вопросов.
– Потому что, Барни, я учился с ней. Сначала в школе, потом в соседнем колледже.
– Никогда не слышал об этом.
– Ты же знаешь, мы, разведчики, народ не болтливый.
– В рапорте Рэдроу написано, что ее пытали, а потом просто выстрелили в затылок. Так что все разговоры про расстрел – это посмертные сказки…
В тот день Джейн Болтон совершила свое второе открытие.
* * *
Черная генеральская "Волга" миновала Комарово и прошла пару поворотов, прежде чем шофер заметил тревожно мигающую лампочку вызова на панели радиотелефона. Генерал дремал, и водителю не хотелось будить шефа. "Но – надо!"
– Товарищ генерал!
– Да… Что?
– Вызывают, – шофер не глядя поднял трубку и передал ее назад.
– Ивлев, слушаю! Так, когда? Через час в моем кабинете, – генерал помассировал затылок, потом виски.
Машина, сбросив скорость, пропустила синий "Москвич" на встречной и, резко взвизгнув колодками, с разворота, пулей устремилась обратно в Ленинград…
– Неубедительно, Гладышев, – генерал отложил в сторону прочитанный рапорт. Снял очки, снова надел. – Где там оперативная съемка?
Скворцов выпрямился, как пружина:
– Должна быть готова, товарищ генерал. Разрешите позвонить?
Старший жестом указал на аппарат.
– Скворцов на связи. Генералу нужна оперативная съемка. Хорошо, готовьте проектор, – он положил трубку на рычаг. – Через десять минут все будет готово…
Оператор работал камерой из-за ограды Финансово-экономического института, поэтому в кадре то и дело появлялись толстые черные вертикали. Они то рассекали стройную фигурку девушки надвое, то лишали ее руки, то иной части тела, затем в кадре появился молодой человек. Те же метаморфозы стали происходить и с ним. Только теперь вертикальные полосы часто разделяли экран пополам, рассекая незатейливый сюжет на две половинки. Внезапно пленка закончилась. Дали верхний свет.
– Что в это время делал Норвежец?
– Находился в своем номере, в гостинице "Ленинград".
– Информация точная?
– От Елагина, товарищ генерал.
– И все равно, не похоже это на "подводку". Но наша задача – быть бдительными. За Марковым пока наблюдения не нужно.
Глава 5
Альбина Вихорева ожесточает сердце и предпринимает попытки упростить свою жизнь
"Лучшее средство разгрузить голову от тяжких раздумий – работать руками", – слова школьного военрука Хуциева, требовавшего даже от девочек умения собирать автомат Калашникова вслепую, вспомнились Альбине утром, когда, открыв холодильник, она обнаружила там увядшую луковицу и початую бутылку коньяка "Ахтамар". Стало неловко и стыдно: отец практически не выходил из дома, и чем он питался, где, когда – все эти вопросы обеспокоили ее только сейчас. Она быстро собралась, пересчитала деньги в кошельке, и уже на улице, соображая, в какой из магазинов пойти, приняла решение: приготовить настоящий обильный обед, как это было при маме и бабушке. И она направилась в Смольнинский универсам.
"Разве может существовать на свете что-нибудь более прозаическое, чем поход в магазин за продуктами?" – задавала себе вопрос девушка, энергично шагая к стеклянным дверям универсама и обгоняя многочисленных домохозяек и пенсионерок, спешивших, судя по приготовленным авоськам и кошелкам, туда же.
Пройдя через овощной отдел, Альбина посмотрела на наполненную корзинку, сразу ощутив ее приличный вес. "В следующий раз возьму с собой тележку!" Мясной отдел не особо порадовал ее своим ассортиментом, но удалось купить килограмм говяжьего фарша.