– Будь готов к тому, что тебя будут допросами донимать. Обещаю, что не слишком сильно, но для порядка раза три допросят. Тело найдут рядом с больницей. Ты на своем стой: да, приезжал. Ты садился в машину. Там на заднем сиденье кто-то уже сидел. Антон отдал тебе кое-какие документы, чтобы ты посмотрел, и все. На этом расстались. Они собрались уехать. А ты ушел. На всякий случай после выстрела на переднее сиденье пересядь и там похватайся за все, за что можно. Чтобы там отпечатки оставить.
– Может, я просто попрошу Антона меня куда-нибудь подбросить?
– Тоже вариант. Так еще лучше будет. Хотя бы в магазин. Наушники хочешь себе купить… Радио слушать…
– Придумаю, что сказать. А со старшим Чубако как?
– Старшим другой человек займется. Я все думал, как его стравить с тем спецназовцем, что тебе нос оторвал. Но пока ничего умного в голову не накатывает. Спецназовца сегодня "подчистят". Чуть раньше и Чубако-старшего. Недолго ему осталось. Тебя точно не отец допрашивать будет. Так, ты говоришь, не знаешь, что Антон тебе привезти должен? Посмотри, можно ли это ментам показывать. Если можно, покажи. Вот, дескать, привез, отдал и уехал.
– Не сказал что. Я даже переспрашивал.
– Ну, ладно. В больнице ты насчет отлучки договоришься?
– Могу и на всю ночь уйти, все дежурные под присягой покажут, что я палату не покидал.
– Ладно, Гоша, иди. Завтра я заеду. Пистолет спрячь подальше. Сам не выбрасывай. Лучше я его выброшу. И отпечатки на нем сотри, чтобы потом бомжей опять удавливать не пришлось…"
Я снял наушники и посмотрел на полковника, который рассматривал какую-то разложенную на столе карту.
– Прослушал? – спросил Василий Игоревич, почувствовав мой взгляд.
– Так точно.
– Понял, кто там с кем говорит?
– Расинский с сыном.
– Правильно понял. Впрочем, догадаться нетрудно.
– Только я одного не понимаю, почему он скрывает от Гоши, что тот его сын?
– Он его признавать пока не хочет, как не пожелал признать сразу после рождения. Потому и в документах Гоши нигде не упоминается. Римская слыла человеком любвеобильным. Сама, похоже, не знала, от кого сын. И Гоша, возможно, и не сын ему. Хотя он это, думается, собирается через некоторое время признать…
– Почти понятно, хотя ничего не понятно. Факты есть, а выводы можно будет сделать позже, когда появится дополнительная фактура. Так? А что там насчет доли в заводе? В чем хитрость? Это завод, где редкоземельные металлы делают?
– Ты и это, разведка, знаешь? – спросил полковник без удивления. – Да, завод этот самый. Насколько мне известно, завод очень прибыльный. Работает почти на шестьдесят процентов на экспорт. Без его продукции не могут обходиться такие гиганты американского самолетостроения, как "Боинг" и "Локхид". И в Европу поставки идут. И в Китай, и в Индию. И наше самолетостроение, в том числе военное, сильно на этом заводе завязано. Прибыль там стабильная. Миллионы долларов. Большие миллионы. Расинский хотел сам выкупить у Римской ее долю, она не согласилась. Даже за большую сумму. Тогда Расинский создал ситуацию, при которой у Игоря Римского, то есть у Гоши, появились большие долги, которые он сам отдать не в состоянии. И Расинский подал мысль о продаже доли в заводе, которая будет принадлежать после смерти матери ее сыну. Будет принадлежать после смерти… Прошу обратить на это внимание. У Гоши есть две сестры. Но по завещанию матери вся доля в заводе отходит не к ним, а к нему. Они, впрочем, тоже нищими не останутся. Покупателя на долю в заводе Расинский пообещал Гоше "подогнать" сразу. Этим покупателем будет, естественно, он сам, хотя, возможно, через подставное лицо. Но, как я знаю, Расинский уже подготовил все к тому, чтобы признать в Гоше сына официально. То есть он даже покупать ничего не будет. Или Гоша ему отдаст, как отцу, или Гоша умрет, а отец станет его наследником, поскольку других прямых наследников у Гоши нет. Кстати, доля в заводе у Расинского оформлена на жену. Наверное, ему, при его должности в Законодательном собрании, иметь такую собственность не полагается… Или вообще он человек настолько осторожный… Но это все пусть и интересные факты, тем не менее напрямую нас не касающиеся. Нас касается то, что с Расинским постоянно контактирует один юрист из Гонконга. У ФСБ есть данные, что этот юрист собирает сведения относительно завода Расинского и Римской. Именно этот факт позволил нам, то есть спецназу ГРУ, вмешаться в ситуацию. Продажа стратегического объекта иностранцам недопустима. Хотя по закону и не запрещена, поскольку завод этот производит не военную продукцию, а только снабжает заводы военно-промышленного комплекса металлами. Но это все отвлеченные данные. Перейдем к делу. Ты понимаешь, что ты должен сказать полковнику Чубако?
– Да. Я бы вообще весь этой файл переслал ему. Пусть прослушает. И пусть сына охраняет. И о себе тоже позаботится.
– Я возражать не буду. Не думаю, что в тюрьме Чубако-младшему будет намного лучше, чем в гробу, тем не менее предотвратить убийство мы должны. Теперь звони и возьми его электронную почту, чтобы файл отослать. Номер я тебе давал, кажется.
– Мне его капитан Радимова давала, товарищ полковник.
– Звони, потом нашими оперативными делами займемся. Механик с машиной уже, кажется, заканчивает.
Полковник во время разговора прогуливался по комнате и в момент произнесения последней фразу как раз в окно выглядывал…
* * *
Я набрал номер. Номер был городской, полковник, видимо, предпочитал не пользоваться сотовой связью, за которую приходится платить. Но городской номер не отвечал долго. Я терпеливо ждал. Наконец ответил женский голос. Я так понял, что это секретарша.
– Приемная начальника уголовного розыска города полковника Чубако. Слушаю вас.
– Моя фамилия Страхов. Я хотел бы поговорить с полковником Чубако.
– К сожалению, его сейчас нет на месте. Будет не раньше чем через час. Вы договаривались о звонке? Что-то передать ему?
– Передайте мой сотовый номер… – Я продиктовал, она повторила, записывая, после чего я отключился от разговора и сразу набрал номер капитана Сани.
– День добрый, товарищ капитан.
– Давно не виделись, товарищ капитан.
– Громадная просьба. Я не смог дозвониться до Чубако-старшего. У вас нет номера его электронной почты?
– Есть. Записывайте. Диктую. Латинскими буквами.
– Говорите. Я запомню.
Она назвала номер, я сразу набрал его на ноутбуке полковника и встал из-за стола, чтобы полковник сам отправил запись разговора. Что он сразу и сделал.
– У вас все, Тим Сергеевич?
– Пока все. Что будет интересного, я вам позвоню. Впрочем… Постарайтесь найти полковника Чубако и посоветуйте ему заглянуть в электронную почту. Дескать, кто-то настойчиво его разыскивал и сказал, что отправит срочное сообщение, касающееся его сына. Жизнь Антона в опасности. Кто звонил, вы не знаете. Человек не пожелал себя назвать.
– Что, намечается нечто серьезное?
Я посмотрел на полковника Быковского вопрошающе. Он понял суть моего взгляда и согласно кивнул:
– Отправь и ей. Вдруг отец где-то задержится. Пусть она меры примет. Убийства допускать нельзя, хотя в глубине души я за то, чтобы все бандиты друг друга перебили.
– Дайте вашу электронную почту… Вам тоже отправлю… Вас это тоже как-то касается. А если полковника срочно не найдете, действовать придется вам. Чтобы не допустить запланированного убийства.
– Что пришлете? Что это такое?
– Это запись разговора Расинского с сыном.
Полковник Быковский протянул руку, молча требуя себе трубку.
– Минутку, товарищ капитан. С вами сейчас будет разговаривать полковник Быковский.
– Здравствуйте, капитан. Мы с вами знакомы только заочно. Я разрешил переслать вам этот файл, но там есть один момент, касающийся запланированного убийства Софьи Анатольевны Римской. Я попрошу вас не реагировать на это. Этим вопросом занимаются бойцы РОСО областного управления ФСБ. Заодно предупредите полковника Чубако, чтобы он тоже туда не совался. Скажите, там РОСО работает. И вообще, пусть он никуда не высовывается, чтобы его не приняли за компаньона Расинского. Даже можете сообщить полковнику, что запись к вам попала от сотрудника РОСО. И вы посоветовали этому человеку переслать файл напрямую Чубако. Иначе у нас может неувязка получиться.
Капитан Саня, видимо, что-то спросила.
– Да, начинается серьезная операция. Не просто операция, а войсковая операция с привлечением сил спецназа ГРУ. Да, военная доктрина России допускает участие воинских формирований в подобных процессах, поскольку в деле присутствует борьба за предприятие стратегического значения. Есть данные, что предприятие уйдет в руки иностранным владельцам. Мы не можем этого допустить. Да заодно и вам поможем. Все. Я отправляю вам файл. Прослушайте внимательно…
* * *
Исходя из того, что минувшим вечером полковник Быковский хотел через Анастасию Васильевну Новикову донести до Антона Чубако и в последующем, естественно, до Расинского, я уже и сам мог представить комплекс мер, которые предпримет Расинский, и контрмеры, которые предпримет против него полковник Быковский. Я сам бы, имей соответствующие возможности, действовал точно так же. И потому для меня не стал неожиданным план, который растолковал мне полковник.
Мне принесли комплект снаряжения "Ратник". Не новый. Я посмотрел на проставленный на внутреннем кармане номер. Мой комплект из бригады доставили. Значит, еще никому не передали. Судя по комплектации, не передали ни в какой составной части. Комплект снаряжения "Ратник" тем и хорош, что каждый может его приспособить под себя. Командир, исходя из своих возможностей и необходимости, пулеметчик, исходя из своих потребностей. Снайпер или разведчик – каждый из своих… Самое большое разнообразие оснастки было, естественно, у командирского комплекта, поскольку командиру полагается контролировать всех подчиненных. Как сразу показал полковник Быковский, мой персональный планшетник, упакованный в чехол из толстой многослойной кожи, соединен с его ноутбуком прямой связью.
Я быстро оделся и снарядился. И даже автомат с пистолетом мне доставили мои, боевые. Если солдаты были вооружены в основном автоматами "АЕК-971" с глушителями, помимо снайперской винтовки "ORSIS T-5000" у снайпера взвода, пулемета "Печенег" у пулеметчика и двух боевых арбалетов у специально обученных арбалетчиков, то я, пользуясь правом командира роты, вооружался малогабаритным автоматом "9А-91" с глушителем. Для моих навыков эта модель оружия казалась наиболее приспособленной. Все оружие, естественно, как и полагается при экипировке "Ратник", было с оптическими прицелами, причем с ночными плюс коллиматорные прицелы, которые легко устанавливались на "планке Пикатинни". И даже арбалеты имели этот комплект прицелов.
Сборы и экипировку я закончил как раз к тому моменту, когда меня позвал механик. Я не успел только погоны с костюма снять. Свои собственные погоны.
– Будем пробовать технику, товарищ капитан? – Он меня так называл по привычке, а не потому, что я в погонах был. Да и мне самому такое обращение было привычным.
– Будем.
Руку я так и держал на погоне. Полковник на меня посмотрел.
– Ты разве уволен из армии без права ношения формы?
– Нет. С правом.
– Тогда и погоны оставь на месте.
Чтобы не показать, как я краснею от удовольствия, а прилив крови к лицу был чувствительным, я повернулся к механику. Тот продолжил:
– Первая попытка с наименьшей скоростью. Если начнется переворот, руль резко в сторону падения. Очень резко и очень быстро. Я подстроил рулевые тяги. Натянул их по максимуму. Руля машина будет слушаться очень остро, как спортивный болид. Первая попытка пройдет успешно, во второй добавим скорости.
– Поехали. Вы с нами, товарищ полковник?
– Нет, сами пробуйте. Я на прямом контакте с Москвой. Они нас контролируют. Сразу после апробации можешь и уезжать, не заглядывая сюда. На все про все времени вам не более сорока минут. Люди Расинского уже собираются.
– Сколько их?
– Пока, по сообщению наблюдателя, около пяти десятков. Но у них еще есть время. Я предупрежу о наличии их сил, когда все соберутся. Ты действуй по плану.
Мы с механиком в сопровождении армейского "уазика", неизвестно откуда появившегося в деревне, поехали в сторону дороги, где мне предстояло выполнять маневр. С нами поехал только лейтенант Солнцев с двумя солдатами. Саша Солнцев уже загодя просматривал все окрестности, и особенно подробно дорогу к деревне, и нашел только два места для предполагаемой засады. Нам следовало вместе осмотреть эти места, а машину пробовать в другом месте, чтобы не оставить следов при резком развороте. Это могло вызвать подозрения и насторожить бандитов. Но я мимо этих мест, где можно было засаду установить, все равно проехал четырежды. Такая необходимость возникла потому, что ехать мне предстояло почти вслепую. Механик прикрепил внутри машины целую кучу приспособлений, на которые предстояло просто навесить бронежилеты. Такими же бронежилетами должно было быть занавешено и лобовое стекло. Оставалась только небольшая щель для просмотра дороги. Но щель эта позволяла видеть дорогу перед собой на дистанции пяти-шести метров, не более. Разбираться, почему моя машина так усилена броней, у того, кто будет стрелять, просто не хватит времени. Или производить выстрел, или я проеду мимо. То есть скорость мне все же была нужна. Еще был вопрос в том, определит ли снайпер наличие щели. Для этого опыт требовался. Хотелось надеяться, что все же определит. И выстрел будет произведен именно в щель.
Определив примерное место возможной засады, мы определили и угол полета пули, траекторию этого полета. Понятно, что просчитывали без баллистического калькулятора, на глазок. Щель была выставлена так, чтобы пуля попала мне в грудь, прикрытую металлокерамическим бронежилетом от "Ратника", который выдерживает попадание мощной пули из СВД.
Помню, в начале девяностых годов, когда я только начинал службу лейтенантом, выстрел в человека, прикрытого бронежилетом, был страшнее выстрела в человека, не носящего бронежилет. Пуля СВД пробивала переднюю стенку, пробивала тело, но не могла уже пробить заднюю стенку бронежилета, рикошетила и, кувыркаясь, возвращалась в тело. Человека же без бронежилета эта пуля прошивала насквозь. Но современные отечественные бронежилеты "6Б45" шестого класса защиты такую пулю выдерживают. Хотя, конечно, сам удар пули в бронежилет можно приравнять к удару в грудь кувалдой или хотя бы моей коленной чашечкой из нержавеющей стали. Не очень приятно, хотя главная пластина бронежилета под маркировкой "6Б46", называемая еще нагрудником, и распространяет давление на достаточно большую поверхность. Тем не менее принять на себя "удар кувалдой" было необходимо.
Места предполагаемых засад мы осмотрели внимательно. Я сам, на собственный изощренный и, может быть, извращенный опытом вкус выбрал бы место прямо перед деревней, где большое открытое пространство, и только кусты под заборами крайних огородов могут скрыть засаду. Но я бы при этом исходил из профессионализма солдат в умении маскироваться. Бандиты такими талантами обладать не могли. Значит, будут устраивать засаду там, где удобнее им. Они не будут в землю зарываться и ставить себе на голову вырытые с корневищем кусты. Они просто за кустами и деревьями спрячутся. И, скорее всего, это будет в месте, где к проселочной дороге с двух сторон близко подступает лес. Так близко, чтобы легко и вовремя свалить дерево, чтобы дорогу перекрыть. Хотя вовремя свалить дерево тоже сложно, здесь специалист лесоруб нужен, и они могут решить обойтись без этого. Скорее всего, решат обойтись. Да и валить дерево заранее им смысла нет. Такое дерево обычно валится сразу за поворотом дороги. Здесь же дорога прямая, и у меня есть возможность издали увидеть поваленное дерево. Сам такой участок был слишком коротким для того, чтобы стать для меня опасным. Всего около пятнадцати метров. И нет возможности свалить у меня за спиной второе дерево, чтобы лишить возможности бежать. Для необученных вояк сложное положение, но они, скорее всего, на этот вариант и пойдут. Посчитают, что выстрел снайпера надежнее поваленного дерева. Второе место, которое выбрал Солнцев, изобиловало множеством густых кустов. Но те же кусты существенно затрудняли обзор, и потому, как мне подумалось, для засады это место подходило меньше. Я не сомневался, что среди бандитов наверняка будет пара человек, прошедших "горячие точки". Так, я слышал, всегда бывает. Они и должны определить место будущей засады. И они выберут, как мне подумалось, лесистый участок. Но это значение имело только для того, чтобы решить, где нам испытывать машину на способность разворачиваться практически на полном ходу, и при этом не показать, что мы испытывали. Опытный следопыт без труда прочтет рисунок шин на грунте. Если на асфальтированной дороге при крутом повороте я мог держать скорость около восьмидесяти и не чувствовал позывов машины к переворачиванию, то и здесь, думалось, я могу эту же скорость развить. Однако механик посоветовал попробовать со скорости на двадцать километров в час меньше. Я сделал три попытки, каждый раз добавляя по десять километров. И все же остановился на восьмидесяти. Большую скорость развивать на этой дороге было бы просто неприлично. Меньшую – опасно. А на этой скорости и машина разворачивалась лихо, и времени бандитам на размышление не давалось. На том мы и порешили.
После трех попыток механик, выложив мне еще несколько рекомендаций, в том числе и по защите колес, пересел в "уазик" и уехал в деревню, мне же предстояло еще достаточно долго ждать где-то в стороне. Возвращаться в город полковник Быковский мне запретил. Мало ли какая случайность. Предложил съехать с шоссе в противоположную сторону и покататься по проселочным дорогам или просто найти спокойное безлюдное место у воды и там подремать. Безлюдное место требовалось для того, чтобы не перепугать народ экипировкой "Ратник" и оружием, которое у меня было уже с собой.
Я проехал по шоссе еще с десяток километров и свернул на проселочную дорогу, как и советовал Быковский. Заехал в лесок, где меня и застал звонок от полковника Чубако.
– Здравия желаю, товарищ полковник, – сказал я, по определителю номера узнав, кто звонит. – Мне полковник Быковский сообщил, что вы сильно желали со мной пообщаться?
– Да. Когда же вы, наконец, сможете ко мне заехать? – Чубако был серьезен и требователен, голос был напорист и полон решимости. Я же разговаривал с ним предельно мягко, почти легкомысленно, хотя и уважительно.
– Думаю, что через недельку, возможно, навещу вас. Может быть, через две. Раньше у меня никак не получится.