Роман Валерия Барабашова "Крестная мать" рассказывает о наших днях - противоречивых, тяжелых, полных страданий и горя.
В центре повествования - трагическая судьба женщины: сын ее погиб в Чечне, мужа убили в родном городе, из нее же - доброго, сердечного человека, сделали преступницу.
Все атрибуты современного остросюжетного письма: торгующая оружием мафия, коррупция и продажность высших государственных чинов, предательства, погони, пытки - ожидают в этой книге поклонников детективного жанра.
Содержание:
-
Глава первая 1
-
Глава вторая 3
-
Глава третья 5
-
Глава четвертая 7
-
Глава пятая 9
-
Глава шестая 10
-
Глава седьмая 12
-
Глава восьмая 14
-
Глава девятая 15
-
Глава десятая 18
-
Глава одиннадцатая 20
-
Глава двенадцатая 25
-
Глава тринадцатая 26
-
Глава четырнадцатая 29
-
Глава пятнадцатая 30
-
Глава шестнадцатая 32
-
Глава семнадцатая 34
-
Глава восемнадцатая 36
-
Глава девятнадцатая 38
-
Глава двадцатая 41
-
Глава двадцать первая 44
-
Глава двадцать вторая 46
-
Глава двадцать третья 47
-
Глава двадцать четвертая 49
-
Глава двадцать пятая 51
-
Глава двадцать шестая 54
-
Глава двадцать седьмая 55
-
Глава двадцать восьмая 58
-
Глава двадцать девятая 61
-
Глава тридцатая 64
-
Глава тридцать первая 67
-
Глава тридцать вторая 69
-
Глава тридцать третья 71
-
Глава тридцать четвертая 73
-
Глава тридцать пятая 74
-
Глава тридцать шестая 77
-
Глава тридцать седьмая 79
-
Глава тридцать восьмая 81
-
Глава тридцать девятая 83
-
Глава сороковая 85
-
Глава сорок первая 87
-
Примечания 89
Валерий Михайлович Барабашов
Крестная мать: Роман
Глава первая
Труп сына, Ванечки, привезли из Чечни глубокой ночью, шестнадцатого декабря . Татьяна с Алексеем давно уже спали, когда в прихожей несмело, по-ночному, тренькнул звонок. Татьяна, спавшая на диване в гостиной, приподняла голову - приснилось, что ли? Но звонок повторился, и она, накинув халат, сонная, подошла к двери, спросила негромко: "Кто?"
- Морозовы здесь живут? - спросил мужской голос.
- Да, здесь. А что?
- Откройте, пожалуйста. Я из военкомата. Майор Щербатых.
- Какой еще военкомат? Третий час ночи.
- И все же, откройте. - Голос за дверью был вежливым и настойчивым.
Татьяна пошла будить мужа. Тот по-военному быстро поднялся, натянул в полумраке спальни трико, вышел в прихожую, прихватив по пути из ящика с инструментами молоток.
На ярко освещенной лестничной площадке стояли два офицера: майор с общевойсковыми красными петлицами и старший лейтенант в пятнистой униформе.
У Татьяны от дурного предчувствия сжалось сердце. Прижав руки к груди, она спросила враз осевшим, дрогнувшим голосом:
- Ванечка… Что с ним? Ранен?
Офицеры молчали. Потом майор, по сумрачному лицу которого ходили желваки, глянул на Алексея, ища в нем, мужчине, опору и поддержку.
- Можно мы войдем?.. С нами врач. Леонтьев, позовите доктора.
Старший лейтенант повернулся, бросился вниз по лестнице, а майор вошел в квартиру. Татьяна, которую мгновенно затрясло, деревянными, непослушными руками свернула постель на диване, а Алексей подхватил ее и унес в спальню. Майор осторожно сел, снял шапку. Татьяна - бледная, с испуганными глазами - хрипло переспросила:
- Сынок наш… Жив?
- Нет. - Майор Щербатых покачал аккуратно стриженой темноволосой головой. - Он погиб, Татьяна Николаевна. Мужайтесь. И вы, Алексей Павлович.
Татьяна в ужасе отшатнулась, вытянула руки, как бы защищаясь ладонями от этого незваного ночного гостя, от той страшной вести, которую он принес в их дом.
- Не-ет! Не-е-е-ет! - вырвался из груди женщины сдавленный стон, в котором еще жила надежда, маленькая вера в то, что эти военные ошиблись адресом, что Морозовых в городе много, что они во всем разберутся, извинятся и уйдут. Но майор Щербатых не уходил.
Появился в комнате и старший лейтенант, а с ним молодой человек в белом халате и с чемоданчиком в руках. Он молчком сел на диван, открыл потертый свой чемоданчик, и на всех дохнуло больницей, запахом лекарств, большой бедой.
Татьяна уже полулежала на диване, хватая раскрытым ртом воздух, не в силах вымолвить ни слова. Она судорожно нашла руку мужа, и Алексей, сам бледный и трясущийся, сжал ее мертвенно-белые, похолодевшие пальцы, пробормотал:
- Таня, родная, это еще надо проверить… Как же так, месяц назад мы получили от него письмо… Ваня ничего такого не писал.
Врач деловито и умело сделал Татьяне укол, поднес к ее лицу ватку с нашатырем, глянул и на Алексея:
- Вы как себя чувствуете?
Тот махнул рукой, поднялся. Шатаясь, пошел на кухню, за сигаретами. Сломав три-четыре спички, наконец закурил, жадно, глубоко затянулся.
- Сынок… Он где? Куда мне за ним ехать?
- Он здесь, мы привезли, - сказал майор.
Врач остался с Татьяной - она, оглушенная известием и лекарством, медленно водила головой туда-сюда, запахивала на груди халат, повторяла:
- Ванечка… Сыночек… Кровинушка моя!
И вдруг закричала, завыла по-звериному на весь дом так, что через минуту-другую явились к Морозовым перепуганные, кое-как одетые соседи.
Алексей спустился с офицерами вниз. У подъезда стоял военный грузовик, крытый тяжелым серым тентом, возле машины топтались трое рослых молчаливых солдат. Они расступились, увидев отца погибшего, сочувственно и молча смотрели на него. Задний борт машины был уже открыт, цинковый гроб придвинут к краю.
- Леонтьев, командуйте, - негромко распорядился майор Щербатых, а старший лейтенант, в свою очередь, что-то сказал солдатам. Те, по-прежнему молчком, беззвучно взялись за гроб.
- Два часа назад самолетом доставили, - говорил Щербатых Алексею. - Нам звонили, мы были в курсе, машину приготовили. Этим же самолетом и раненых привезли.
Наверху, на втором этаже, кричала Татьяна.
Солдаты со старшим лейтенантом внесли гроб в квартиру, поставили его у стены, на приготовленные кем-то табуреты. Татьяна, уже одетая в черное, рухнула перед гробом на колени, зашлась в надрывном горьком плаче. Из домовины, через стеклянное окошко, смотрело на нее и рыдающих соседок, неестественно-белое, постаревшее лицо Ванечки Морозова - девятнадцатилетнего парня, рядового российской армии, меньше года назад ушедшего из этой вот квартиры, тесной и темноватой "хрущевки", на военную службу.
- Ванечка… Сыночек… Да как же это, кровинушка моя? Зачем же ты приехал к своей маме неживой, родненький мой? Я ведь ждала тебя здорового, еще письма от тебя ждала-а… Ты же недавно писал мне, что все у тебя хорошо, что не беспокойся, мама, за меня, ничего со мной не случится-а-а… Ванечка-а…
Ванечка лежал безмолвный и строгий, на мертвом лице его застыла печаль и предсмертные страдания - наверное, ему было очень больно, когда он умирал, понимая, что никто уже не сможет ему помочь. И в этой застывшей маске страдания был укор всем живым, стоявшим сейчас у гроба, сквозь слезы смотревшим на забинтованный лоб, на припухлые губы, ссадину на щеке.
- Он двенадцатого числа погиб, - негромко рассказывал плачущему Алексею старший лейтенант, но слушали его все, кто находился сейчас в комнате. - Мы только вошли в Грозный, закрепились на окраине. Перед этим колонну нашу обстреляли, были жертвы, комбата убило… В ваш город "борта" два дня не было, а то бы мы раньше его привезли, Ваню вашего… Меня и самого в тот вечер ранило, а так бы меня не отпустили. Но меня легко зацепили, в плечо, кость не задета. Заживет.
- А солдаты… что, тоже из вашей части? - спросил Алексей.
- Нет, эти местные, из вашего гарнизона. Я один с Ваней летел. В Моздоке мне сказали: там встретят. Раненых много, почти семьдесят человек привезли. Их сразу в госпиталь, а мы, вот, к вам.
- Зачем же нам эта война в Чечне? - с сердцем спросила соседка Морозовых, Наталья, - седая дородная женщина. - Пусть бы сами политики и стреляли. Что же они нашими детьми прикрываются? Я Ванечку с рождения помню, крохотульку вот такого на руках держала. Как Татьяне пережить такое? Он у нее один-единственный был, а ей уж сорок… или сорок один, я не помню точно.
- У начальства, конечно, свои интересы, - хмуро отвечал офицер, но по тону его чувствовалось, что приказы своих командиров он не осуждает. - Но то, что я успел увидеть в Чечне… Нет, там иначе порядок не наведешь, поверьте на слово. Все вооружены, банда на банде, над русскими измываются…
- Что же они, эти "дерьмократы", сначала оружие там оставили, вооружили Чечню, а потом таких как Ванечка несмышленышей наводить порядок послали. Да и вас тоже, товарищ офицер, - не унималась Наталья.
- Ну ладно, Наташа, ладно, - стал мягко урезонивать разошедшуюся соседку Алексей. - Не на митинге… Вы расскажите, - обратился он к Леонтьеву, - как наш сыночек погиб?
- Да как, - стал рассказывать старший лейтенант. - Я думаю, он и сегодня был бы жив-здоров, если бы в тот день беда с этими чеченками не приключилась.
- С какими чеченками? - спросил Алексей удивленно.
- Да с обыкновенными, из Грозного, - офицер говорил тихо, но голос его слышали все. - Дело было к вечеру, сумерки такие синие, там быстро темнеет. Кругом - грязь, разбитые дома. Мы, рота наша, - в одном из полуподвалов сидим. Перестрелки в тот момент на нашем участке не было. Часа полтора назад… да, примерно, артиллерия наша и чеченская гвоздили друг друга, а мы, десантники, сидели, ждали команду. Тишина, никакого движения на улицах. Хоть и стемнело уже, но фигуры людей еще можно рассмотреть. Вот мы и видим: недалеко, по улице, - две женские фигурки с санками. Тащат что-то. Никто в них не стрелял. Да и зачем в женщин стрелять? Торопятся куда-то, бегут, ну и Бог с ними. Хотя тут им, в районе боевых действий, совсем делать нечего.
- А писали же, что все чеченцы в села ушли, к родственникам, - не унималась Наталья. - Что только наши, русские, и остались в Грозном.
- Ну, мать, я рассказываю как было, - невозмутимо и печально продолжал офицер. - Издалека нам, понятно, не видно, кто там пробирается по улице - русские женщины или чеченки. Потом все это выяснилось… Так вот, прилетела в этот момент откуда-то шальная мина. Может, наши пустили, может дудаевцы - кто теперь разберет! И мина эта разорвалась недалеко от женщин. Обе упали. И сейчас же детский крик на всю улицу. Да такой, что и сейчас в ушах стоит: "Помогите-е… Маму убили-и… Помогите-е…" Девочка кричала. И мы слышим, и чеченцы. Ваня вдруг вскакивает и бежит из нашего укрытия. Я ему вслед: "Морозов! Назад!" А он как не слышит. Вот сила какая-то парня подняла и понесла! Ему и другие кричали…
- Он у нас всегда других из беды выручал, - обронила Татьяна. - Уж так мы его воспитывали… Ванечка, сыночек, да что же ты не поберегся-а… - И снова упала на гроб, забилась в горьком плаче.
Женщины засуетились возле Татьяны. Офицер продолжал свой рассказ:
- Он, значит, выскочил и побежал по улице. Бежал как и положено: петлял, из стороны в сторону бросался. Короче, добежал он до этих женщин. Подхватил девочку на руки, назад побежал. Ну, мне, как ротному, что делать в этой ситуации? Молю Бога, чтобы Морозову повезло, чтобы живым и невредимым вернулся. Трем солдатам своим команду на всякий случай дал: помочь, если надо будет прикрыть, навстречу выбежать. Морозов - в полной экипировке, с автоматом, да девочка еще раненая на руках. Что она ранена, причем, тяжело, мы видели - нога у нее как-то неестественно болтается… И оставалось каких-то метров пятьдесят-шестьдесят! Вдруг - легкий такой выстрел, почти неслышный - снайпер сработал. Ваня упал. Но живой. Снайпер сначала по ногам ударил. У них тактика такая: ранить и ждать следующую жертву, того, кто на помощь придет. А Ваня пополз и девочку тащит. Снайпер тогда понял, что может их упустить, два раза подряд выстрелил. Тут и мы, и соседи наши, вторая рота, засекли вспышку - бил, гад, со слухового окна четырехэтажного дома неподалеку. Что тут началось! Никто солдатам команды не давал - такая стрельба качалась! Из автоматов, из гранатометов стали бить по этому дому, даже из "бээмпэшек"… Я с тремя солдатами, которым наказывал Морозову помочь, выскочил из подвала и - к Ване. Через минуту-другую рядом с ним были. Он еще живой. Один из парней девочку на руки подхватил - а у нее левую ступню осколком так и срезало, ступня болтается на коже да на чулке. Мы втроем Ваню понесли. Тут и меня снайпер достал. Метил, конечно, в голову, но, видно, нервничал, стреляли же по дому, промазал. Уже в подвале Ваня успел сказать мне: "Товарищ старший лейтенант, напишите маме… попросите за меня прощения. Я не сдержал своего слова, обещал, что в армии со мной ничего не случится… Я не думал, что снайпер станет стрелять… Женщины ведь…" И все. Это были его последние слова.
- Да, он обещал, - эхом отозвалась Татьяна и погладила стекло на "цинке". - Я же была у вас в полку, в конце лета. Никто тогда даже не думал про войну в Чечне.
- Да, мы и не подозревали ничего, - согласился с нею Леонтьев. - А в середине ноября - приказ. Собрались, экипировались по-быстрому, на самолеты и - в Моздок. А там началось…
- А что же с девочкой той, чеченкой? - спросила Наталья.
- Она рассказала, что шли они с матерью в другой район города, где потише. Там у них был кто-то знакомый. Время выбрали такое, чтобы еще и видно было, и не стреляли - не так, мол, страшно идти. Положили на санки самое необходимое, что жалко было в квартире оставлять, и пошли. Маму ее сразу наповал, а девочке, вот, ногу оторвало. Мы ей лодыжку ремнем перетянули, чтобы кровь остановить, забинтовали. Она, знаете, довольно мужественная девочка оказалась. Сцепила зубы, молчит. Я ей говорю: "Хеда…" Ее Хедой зовут… "Потерпи, милая, сейчас еще стемнеет, мы тебя в полевой госпиталь отнесем, тут недалеко. А то еще могут подстрелить. У меня у самого кровь из плеча течет, еще двум парням, легкораненым, в госпиталь надо, на перевязку. Хеда спрашивает: "А как этого парня зовут, который меня спас?" Ну, мы сказали. Она тогда поднялась с топчана - мы там, в подвале, лежак такой сколотили - на одной ноге допрыгала к Ване, склонилась над ним и долго-долго на него смотрела. Потом вернулась к топчану, вынула карточку из сумочки (у нее в руках намертво была эта сумочка зажата - с фотографиями, документами, у мертвой мамы взяла). Обращается ко мне: если можно, товарищ офицер, перешлите эту карточку его маме. У меня теперь никого нет. Папу убили за то, что он к дудаевцам не пошел, старший брат был у Дудаева, но в перестрелке погиб еще до войны, они какой-то поезд грабили. И мамы не стало. Но у меня теперь русская мама есть. Как ее зовут, не знаете?
- Ну, мы же не знали вашего имени, Татьяна Николаевна, - продолжал Леонтьев, - а девочке этой в ту минуту… как она, бедная, боль терпела, ума не приложу!.. Так вот, Хеде очень хотелось написать что-нибудь на фотографии. Она написала, посмотрите на обратной стороне.
Татьяна взяла из рук офицера небольшую фотокарточку симпатичной двенадцати - тринадцатилетней девчушки с косичками, в простеньком платье с кружевным воротником, с умненькими выразительными глазами. На оборотной стороне фотографии нетвердым детским почерком было написано:
"МОЕЙ РУССКОЙ МАМЕ МОРОЗОВОЙ.
Хеда Хуклиева. Город Грозный".
- Она жизнь подарила своему сыну, Ване, а он - мне. Значит, его мама и моя тоже. Вот так Хеда решила, - закончил свой рассказ офицер. - Мы с ней не спорили, пусть ей будет немного легче. Стемнело, мы ее в госпиталь наш полевой отнесли, там ей первую помощь оказали, сказали, что сейчас же отправят в Хасав-Юрт или в Моздок, куда будет первая оказия, в стационар. Может, там ногу и спасут. Но мы, конечно, про Хеду больше не слышали. Снайпера того, а точнее, снайпершу, ребята мои ночью достали. Ириной ее звали.
- Почему звали? - встрепенулась Татьяна.
- А вы считаете, что после всего того, что она сделала, ее можно было оставлять в живых?! - напрягся в справедливом своем гневе Леонтьев. - Наемница, родом из Прибалтики, зарабатывала на смерти. Хотя в прошлом - мастер спорта…
Офицеру никто не ответил, и он заметно смутился.
…Очнулась Татьяна, когда в доме было уже светло. Возле ее постели дежурили, как оказалось, Наталья и еще одна соседка, Клавдия. Женщины смотрели на нее жалостливыми заплаканными глазами, вздыхали.
Татьяна поднялась, снова подошла к гробу. Она не помнила, как потеряла сознание, сколько времени пролежала без чувств, поняла только, что потеряла много времени, которое могла бы побыть с сыном.
Застонала снова, заплакала.
- Ваня, Ванечка-а, - говорила она сухими искусанными губами. - За что тебя отняли у меня? Кому ты мешал?
Горели свечи. В квартире прибрано по случаю - зеркало занавешено черной материей, вынесено все лишнее. Вдоль стены тихо сидели невесть откуда взявшиеся старухи.
- Ты поплачь, Татьяна, поплачь, - сказала одна из них. - Легше станет. И Богу это угодно. Не держи на сердце. Ваню теперь не вернешь. А душа его должна быть спокойной.
- Леша… Алексей где? - глухо спросила Татьяна у Натальи.
- Поехали они с майором этим, из военкомата, на кладбище. Документы оформлять, могилу заказывать. Завтра же хоронить.
- Завтра? - отстраненно повторила Татьяна, не сводя глаз с лица сына. - Почему завтра?
- Он ведь давно уже помер. Да пока довезли…
- Сыночек мой! Зачем нам с отцом жить без тебя? - Татьяна снова припала к гробу. - Для кого мы старались всю жизнь, работали… Что же ты не поберегся там, родненький мой? И с кого мне, матери, спросить за тебя? С кого?!