Глава Х
На квартиру к Милосердову Антон Бирюков отправился со смутным недобрым предчувствием. Поэтому с разрешения Шахматова взял с собой для подстраховки двух молодых оперуполномоченных ОУР. Двухэтажный бывший купеческий особняк, где поселился Милосердов, нашли не сразу. Построенный еще в дониколаевские времена, полуразвалившийся деревянный дом будто по иронии оказался в самом центре нового жилмассива, и, чтобы пробраться к нему, пришлось долго обходить длинные-предлинные многоэтажки. Наказав оперуполномоченным внимательно контролировать подходы к дому, Бирюков вошел в замусоренный дворик. На вкопанной у крыльца скамейке сидела сгорбленная старуха и, приглядывая поверх очков за сосредоточенно играющей в куклы девочкой, штопала шерстяной носок. Поздоровавшись с нею, Антон спросил:
- Не знаете, Милосердов дома?
- Наверно, дома. Полчаса назад какой-то чумной парень к нему приходил, - не отрываясь от своего занятия, сердито ответила старуха.
- Почему "чумной"?
- Выскочил, обормот, из подъезда, как угорелый, чуть внучку мою не растоптал.
Бирюков мгновенно сосредоточился и присел на скамейку. Старуха оказалась не особо разговорчивой. Оживилась она только после того, как Антон умышленно поинтересовался предстоящим сносом дома.
- К концу лета твердо обещают снести. Раньше в этот "особняк" желающих не было. Теперь учуяли, что снос близко, отбою не стало от предложений на обмен, - иронично проговорила старуха. - Взять того же Милосердова - из благоустроенной комнаты в центре города перебрался к черту на кулички в нашу развалюху.
- Тихо живет?
- Как мышка-норушка. Толком и в лицо не знаю. То на работе пропадает, то куда-то ездит.
- Друзья к нему часто ходят?
- Никто сюда не ходит. Только тот, заполошный, последнее время чуть не каждый день домогался, когда, дескать, сосед из отпуска вернется.
- Как он выглядит?
- Парень?.. Так себе, плюгавенький парнишка.
- Одет во что?
- Коричневая куртка, вроде с чужого плеча, на голове - шляпа зеленая, больше - ничего приметного.
- Не заметили, куда направился?
- Черт его знает, куда. Тут, в многоэтажках, запутаешься, как в глухом лесу.
Бирюков почувствовал необъяснимую тревогу.
- Где Милосердова квартира? - спросил он.
- Внизу. С крыльца - сразу направо, - старуха кивком показала на одно из окон. - Вон единственное окошко в его квартире.
Переглянувшись с оперуполномоченными, остановившимися для подстраховки у угла дома, Антон вошел в пахнущий древесной плесенью узкий коридор. Постучал в правую дверь. За дверью послышался шорох, но никто не ответил. Пришлось стукнуть резче. Через незначительную паузу тихий мужской голос, как показалось Антону, заискивающе спросил:
- Кто?..
- Милосердов здесь живет? - уклонился от ответа Бирюков.
- Кто спрашивает?
- Милиция. Откройте.
На этот раз пауза затянулась. Затем все-таки щелкнул замок, и дверь приоткрылась на длину запорной цепочки. Все тот же мужской голос откуда-то из-за двери попросил:
- Покажите, пожалуйста, документы.
Бирюков раскрыл удостоверение личности. Через несколько секунд, звякнув цепочкой, дверь отворилась. Па пороге стоял щеголевато одетый, бледный, как полотно, молодой мужчина. По зеркальным очкам и забинтованной руке Антон догадался, что перед ним Милосердов. Строго спросил:
- Почему не открывали?
- Не мог… не знаю… недавно был грабитель… - перепуганным голосом невнятно забормотал мужчина.
- Вы Владимир Олегович Милосердов?
- Да.
- Я из уголовного розыска, Бирюков.
Антон, не дожидаясь приглашения, шагнул в небольшую комнату, заставленную старинной мебелью, словно антикварный магазин. Повернувшись к застывшему у порога, будто изваяние, Милосердову, сказал:
- Объясните, Владимир Олегович, что с вами случилось.
- Не знаю, не могу понять… каким-то чудом я остался жив… Милосердов затряс короткими рыжими кудрями. Выглядел он настолько перепуганным, что, казалось, никак не может прийти в себя.
"Или способный актер, или совсем недавно здесь действительно произошло что-то ошеломляющее", - подумал Антон и предложил:
- Давайте присядем, надо серьезно поговорить.
Милосердов, как ванька-встанька, закивал головой. Он угодливо предложил Бирюкову старинный стул с гнутыми ножками. Сам же, будто враз обессилев, почти упал в кресло-качалку. Видимо, стараясь взять себя в руки, принялся медленно раскачиваться. При каждом движении назад-вперед зеркальные очки вспыхивали солнечными зайчиками. Это раздражало Бирюкова, однако Антон терпеливо ждал.
Кое-как успокоившись, Милосердов мало-помалу заговорил. По его словам выходило, что минут сорок назад в квартиру буквально ворвался незнакомый парень в легкой куртке и шляпе. Угрожая пистолетом, стал требовать деньги: "Чем больше, тем лучше!" Перепуганный Милосердов стал объяснять налетчику, что отпускные потратил на поездку в деревню, а других денег у него в квартире нет. Парень, не выпуская из рук пистолета, начал обшаривать квартиру. В это время зазвонил телефон. Милосердов ответил. Кто-то ошибся номером, но Владимир Олегович быстро нашелся и сказал в трубку: "Пожалуйста, приезжайте. Я давно жду вас". Налетчик сразу спросил: "Кто там названивает? Кого ждешь?" - "Следователь сейчас приедет", - солгал Милосердов. Парень пригрозил: "Если вякнешь про меня, под землей найду - прикончу!" И сразу выбежал из квартиры.
Бирюков попросил хотя бы в общих чертах обрисовать форму пистолета. Милосердов с помощью пальцев изобразил нечто похожее на наган. Заметив на безымянном пальце Владимира Олеговича свежую ссадину, Антон поинтересовался:
- Чем повредили?
- Палец?.. - Милосердов поморщился. - Грабитель сорвал перстень.
- Серебряный, с бирюзой? - почти наугад спросил Антон.
- Да, да.
- Где и когда этот перстень покупали?
- У знакомой девушки, недавно.
- Владимир Олегович, называйте имена и фамилии своих знакомых, - сказал Бирюков.
- Собственно, зачем такие подробности?.. - Милосердов уставился на Антона непроницаемыми стеклами очков. - Допустим, у Лели Кудряшкиной купил. Вам это о чем-то говорит?
- О многом. Сколько заплатили?
- Пятьсот рублей. Можете проверить - Кудряшкина не отопрется. - "Уже проверял - отпирается", - озабоченно подумал Антон, а вслух спросил, почти равнодушно:
- Геннадия Митрофановича Зоркальцева знаете?
- Пару раз, кажется, видел на квартире у одних знакомых, - по инерции уклончиво ответил Милосердов и сразу извинился: - Простите, у Харочкиных видел. Зоркальцев готовит их дочь к поступлению в институт.
Сказал "готовит", а не "готовил", как будто не знал, что Зоркальцева уже нет в живых. Это не ускользнуло от внимания Бирюкова и он без всяких обиняков спросил:
- Вы действительно собираетесь жениться на Анжелике Харочкиной?
На лице Милосердова появилось не то удивление, не то растерянность, однако ответил он очень спокойно:
- Действительно.
- Знаете, что у них произошло с Зоркальцевым?
- Знаю - ничего не произошло. Это очередная глупость Людмилы Егоровны. Думаю, она исправит свою ошибку. Зоркальцев ни в чем не виноват.
- Уверены в этом?
- Стопроцентно. Анжелика клянется, что мама нафантазировала на репетитора.
- У вас с Анжеликой приличная разница в возрасте…
Милосердов опустил голову:
- Это не имеет существенного значения.
- Позвольте нескромный вопрос. Почему вы, человек с высшим педагогическим образованием, работаете официантом?
Переставший было раскачиваться Милосердов вновь засверкал стеклами очков и, видимо, решил отделаться шуткой:
- Судьба играет человеком…
- Хотелось бы, Владимир Олегович, услышать от вас серьезный ответ, - сказал Бирюков.
Милосердов резко остановил кресло-качалку, уставился очками в пол. После некоторого раздумья заговорил:
- Свою педагогическую карьеру я испортил в зародыше, когда, закончив институт, вместо школы пошел работать переводчиком в "Интурист". Намерения были серьезные. Хотелось в совершенстве овладеть языком, так сказать, при постоянном живом разговоре с иностранцами. Не получилось. Друзья подвели. Одному хотелось иметь импортные джинсы, второму - свитер, третьему - пачку зарубежных сигарет. По легкомыслию молодости я старался всем друзьям угодить и… пришлось с "Интуристом" распрощаться. Работать в школе не рискнул - многое из педагогики забыл. А куда еще с педагогической специальностью устроишься?.. Случайно попалось объявление: "Тресту ресторанов требуются официанты". Рассчитывал поработать временно, чтобы иметь кусок хлеба, но в конце концов решил кормиться по принципу: лучше синица в руках, чем журавль в небе.
- И как эта "синица" кормит?
- Не жалуюсь, концы с концами свожу… - Милосердов чуть улыбнулся и вдруг сменил тему: - Если я правильно запомнил, ваша фамилия Бирюков?..
- Да, моя фамилия Бирюков, - подтвердил Антон.
- Вы родом не из Березовки?
В заставленной мебелью комнате было душно. Бирюков, чтобы вытереть вспотевший лоб, потянул из кармана пиджака носовой платок и услышал, как об пол стукнулась расческа. Нагнувшись за ней, Антон заметил под столом блеснувшую целлофановой оберткой коричневую книжицу. Вместе с выпавшей расческой поднял ее - это было водительское удостоверение Зоркальцева.
- Так… - хмуро проговорил Бирюков. - Объясните, каким образом этот документ оказался у вас?
Милосердов тревожно сверкнул стеклами очков.
- Наверное, у парня из кармана… - внезапно заволновался он. - Да, конечно же!.. Парень, когда выхватил пистолет, стоял на этом самом месте, возле стола. Честное слово. Не верите?..
- Верю, - сказал Антон, решив, что пора начинать разговор, ради которого пришел сюда. - Владимир Олегович, где находится дача Зоркальцева?
- Представления не имею! - торопливо выпалил Милосердов, видимо, не ожидавший столь быстрой смены разговора.
- О том, что дача сгорела, конечно, знаете?
- Следователь говорил. Даже выписанный мною счет показывал.
- Не вспомнили тех клиентов?
- Не вспомнил.
Очень быстрый ответ насторожил Бирюкова. Антон еще острее почувствовал раздражающее влияние поблескивающих зеркальных очков, сквозь которые совершенно не просматривались глаза собеседника, и спросил:
- Почему, Владимир Олегович, даже в комнате не снимаете темные очки? Здесь не так уж много света…
- Глаза болят. В деревне помогал родственнику строить гараж и так насмотрелся на электросварку, что врачи строго предупредили: без темных очков - ни шагу.
Милосердов крепко сжал сцепленные в пальцах руки. Внешне он выглядел спокойно, и это показалось Бирюкову неестественным.
По наблюдениям Антона, люди, подвергшиеся нападению вооруженных грабителей, как правило, очень долго не могли прийти в себя.
- Какие деньги требовал от вас парень? - опять задал вопрос Бирюков.
- Не знаю.
- Задолжали ему?
- Я совершенно незнаком с ним.
- Как он выглядел?
- Ростом - средний. Куртка нараспашку, джинсы, шляпа и… темные очки. Словом, типичный бандит. Цвет одежды, естественно, назвать не могу - у самого очки с темными стеклами…
Милосердов, видимо машинально, хотел показать Бирюкову цвет своих очков. На какой-то миг он приподнял очки, но, спохватившись, сразу водворил их на прежнее место. Однако Антон успел заметить, что на воспаленных веках Владимира Олеговича нет ресниц.
- Что с вашими глазами? - быстро спросил Бирюков.
- Говорю, электросварки нахватался.
- Так сильно, что даже ресницы сожгли?
- Это врачи так… лечили…
- Первый раз встречаюсь с таким лечением, - недоверчиво проговорил Бирюков, осененный внезапной догадкой: - Владимир Олегович, ведь это вы сожгли дачу Зоркальцева.
- Ошибаетесь, - очень-спокойно ответил Милосердов, но от взгляда Бирюкова не ускользнуло, как у того задрожали руки.
- В какой поликлинике лечили глаза? - пошел в наступление Антон.
Руки Милосердова задрожали сильнее:
- Какая разница?
- Сейчас позвоню, и врачи наверняка подтвердят, что у вас был ожог, - Антон протянул руку к телефону. - Так где лечились?
- Нигде не лечился, - вроде бы со злостью сказал Милосердов после долгого молчания. - А глаза на самом деле обжег… У костра, на рыбалке.
- Кто может подтвердить?
- Со мной никого не было. Разжигая костер, плеснул бензина…
- Зачем же об электросварке и врачах солгали?
- Неудобно было в собственной неловкости признаться.
Бирюков интуитивно почувствовал, что Милосердов изворачивается. Надо было действовать решительно. Антон молча набрал номер Шахматова. Услышав в телефонной трубке знакомый голос начальника отдела розыска, сказал:
- Виктор Федорович, звоню из квартиры Милосердова. Есть предположение, что около часа назад здесь побывал вооруженный грабитель. Приезжайте срочно со следователем и прокурором. Видимо, придется делать обыск…
- Не надо! Не позволю! - Милосердов внезапно вскочил с кресла-качалки и резко протянул руку к трубке, словно хотел вырвать ее у Бирюкова.
Антон отстранился:
- Почему не позволите? Дело очень серьезное, мы не самодеятельный спектакль разыгрываем.
- В моей квартире нечего искать! Ищите бандита, который хотел меня ограбить.
- Виктор Федорович, срочно приезжайте, - сухо сказал Антон и, положив трубку на аппарат, встретился взглядом с непроницаемыми очками Милосердова. - До приезда следственно-оперативной группы у вас есть время искренне рассказать всю правду. Поймите, что с вами не в бирюльки играют и что у юристов существует определение, называемое чистосердечным признанием…
Милосердов обмякше опустился в кресло. Какое-то время он в упор глядел на Антона. Затем его будто прорвало:
- Я действительно поджег дачу Зоркальцева. Из ревности поджег! Хочу жениться на Анжелике Харочкиной, а Зоркальцев роман с ней завел, увеселительные вечера стал на даче устраивать! У меня разум помутился, взял канистру с бензином… Когда поджигал, пламя опалило лицо. Я готов возместить Зоркальцеву причиненный ущерб. Все заплачу, все… - И заплакал по-детски, навзрыд.
Зрелище было не из приятных. Бирюков поморщился:
- Извините, не могу поверить в такую версию.
- П-почему?!
- Потому что вы не из тех людей, которые способны терять разум от ревности. Не тяните время. В чем истинная причина поджога?..
Милосердов уткнулся лицом в ладони, глотая слезы, обреченно выдавил:
- Таня Зоркальцева заплатила мне двести рублей. Она сильно ревновала Геннадия и попросила уничтожить дачу… Клянусь, это чистая правда.
"Удивительный тип. В погоне за деньгами ничем не брезгует", - подумал Антон и быстро спросил:
- Куда исчез Зоркальцев, знаете?
- Честное слово, не знаю. Последний раз он заезжал ко мне, не соврать бы… Одиннадцатого июня. Да, да! Одиннадцатого…
- Зачем?
- Чтобы купить… - Владимир Олегович показал рукой через плечо, - этот старинный гарнитур.
- Не сторговались?
Милосердов достал из кармана пижамы носовой платок и стал вытирать щеки под очками.
- Сторговались на семи тысячах. Геннадий утром свозил меня к нотариусу, чтобы заверить расписку в получении от него денег, потом привез деньги. Сказал, вечером пригонит за покупкой грузовик, но до сих пор не приезжает.
- В какое время он был у вас?
- К нотариусу мы ездили после девяти утра, а деньги Геннадий привез где-то… в двенадцатом часу.
- В машине с Зоркальцевым никого не было?
- Утром не было. А когда деньги привез, я машину не видел.
Бирюков обвел взглядом мебель:
- Не много ли семь тысяч за такое старье? Вы ведь сказали, будто за бесценок купили…
- Это же антикварные вещи! - Милосердов вроде бы оживился. - Семь тысяч - дешевизна. Вот Зоркальцев и уговорил меня уступить ему гарнитур. Он наверняка продал бы его в два раза дороже.
- Чтобы компенсировать убыток от пожара?
Владимир Олегович промолчал, и Антон снова спросил:
- Полученные от Зоркальцева деньги у вас?
- У меня.
- Покажите.
Милосердов очень тяжело, словно это стоило ему больших усилий, поднялся из кресла, втиснулся в узкую щель между инкрустированным шкафом и купеческим буфетом, дольше минуты что-то там передвигал и наконец, выбравшись оттуда, положил перед Бирюковым на стол семь денежных пачек, упакованных крест-накрест банковскими обертками. Одна из оберток была разорвана. Дрожащим пальцем Владимир Олегович указал на нее:
- Из этой тысячи я отдал пятьсот рублей Леле Кудряшкиной за бирюзовый перстень.
- Где Кудряшкина его взяла?
- Говорила, подарок, но чей - не сказала.
- Не эти ли деньги требовал у вас "грабитель"?
- Да, эти. Кричал: "Выкладывай семь кусков, которые получил от Зоркальцева!" Откуда он разнюхал про них, не представляю. Кроме меня и Геннадия, о нашей сделке никто не знал. Какое-то роковое стечение обстоятельств…
- Но хоть что-то можете объяснить?
- Не могу! Я ничего не знаю…
На улице послышался шум мотора. Бирюков глянул в окно и увидел оперативную машину. При официальном допросе, в присутствии прокурора, Милосердов полностью признал себя виновным в поджоге дачи Зоркальцева и, по его словам, готов был возместить причиненный ущерб или нести за совершенное преступление уголовную ответственность. Когда же разговор зашел о самом Зоркальцеве, Владимир Олегович так слезно начал доказывать прокурору свою непричастность к исчезновению Геннадия Митрофановича, что на него неприятно стало смотреть.
Глава ХI
Вернувшись в отдел, Бирюков с Шахматовым принялись обсуждать внезапно сложившуюся ситуацию. Неожиданно из дежурной части сообщили, что туда обратилась гражданка, утверждавшая, будто на расклеенной по городу листовке опознала своего бывшего ученика Жору Коробченко.
- Направьте ее ко мне, - сказал дежурному Шахматов.
Вскоре в кабинет вошла высокая пожилая женщина с седыми коротко стриженными волосами. Она медленно села на предложенный Шахматовым стул и тяжело вздохнула:
- Моя фамилия Юдина, зовут Марией Федоровной. Сорок лет в школе учительствовала, теперь пенсионерка… - женщина опять тяжело перевела дыхание. - Час назад из гастронома вышла. Вижу, милицейский товарищ листовку приклеивает, где… разыскивает милиция. Подошла - батюшки! - Жору Коробченко ищут. А я в начале этого месяца встречала его на барахолке, то есть на вещевом рынке. Понимаете, в воскресенье пошла на рынок, чтобы купить приличный воротник к зимнему пальто. В мастерской по пошиву мне лишь искусственный мех предложили… И вот на рынке столкнулась с Жорой, только что купившим у какого-то мужчины прекрасную шкурку голубого песца…
- Внешность того мужчины запомнили? - воспользовавшись паузой, спросил Шахматов.
- Пожалуй, в пенсионном возрасте, щупленький, лысый… Одет, как раньше говаривали, по-крестьянски, но в собственной машине ездит.
- Какой марки машина?
- "Жигули" или что-то в этом роде. Новешенькая, вишневого цвета.
Шахматов переглянулся с Бирюковым: