* * *
Голова плохо соображала. Я начал рисовать на чистом листе бумаги одноногого ящера, затем, найдя, что для гармонии композиции необходимо завершение, я добавил стул без сиденья, на который усадил искусственную челюсть.
Композиция понравилась бы Пикассо. Однако я ее разорвал, написал несколько строчек Старику и сообщил ему, что все еще состою в списках ассоциации дышащих кислородом и чтобы он не волновался за мое здоровье, ввиду того, что я в скором будущем появлюсь в его владениях собственной персоной.
Я поставил сокращенный росчерк, от которого затошнит любого графолога, и запечатал послание. Подумав как следует, я не послал ему чек. Причина очень проста: получение этого достояния должно произойти быстро. Прошло уже три дня с момента удачного убийства Влефты, три дня как я лелею свою болезнь. Мохаристы, должно быть, уже предупредили щедрого давателя, который скоро опротестует его. Следовательно, необходимо, чтобы по чеку было получено сегодня же… Поскольку интересы государства тут ни при чем, те для этой операции еще, вероятно, есть время, и очень может быть, что дорога к получению по чеку еще свободна.
Я даже думаю, что было бы лучше провести эту операцию без риска скомпрометировать себя.
Через час вернулась Франсуаза, нагруженная кульками. Тут была и одежда, и еда… Сорочка, которую она принесла, была красивого пастельно-голубого цвета… спортивного стиля с накладными карманами с каждой стороны и манжетами темно-синего цвета… Я был очень тронут. Я встал и оделся.
- Кстати, тебе удалось связаться с пансионом Виеслер?
- Ах, да… Но я говорила не с Матиасом, мне ответила какая-то дама.
- Хозяйка?
Она энергично и отрицательно покачала головой.
- Нет, сначала мне ответила хозяйка. Когда я назвала твоего друга, она попросила меня не вешать трубку и соединила меня с его комнатой, и вот тут-то мне ответила женщина…
Н-да, мое адамово яблоко дернулось. Я был совершенно ошеломлен.
- Как, ты… ты говорила с кем-то другим? Да и то правда. Она же не обладала осторожностью секретного агента. Я вздохнул.
- Что ты сказала?
- Я попросила ее передать месье Матиасу, что его друг Сан-А. будет счастлив видеть его у мадемуазель БоллЕрц, 13, Золикерштрассе.
- И все?
- Да… А что?
Надежда возродилась. В конце концов, поручение не содержало ничего компрометирующего. Даже если бы тот, кто находился у Матиаса, был из сети, в нем не было ничего угрожающего.
К тому же я предпочитаю женский, а не мужской голос. Я знал Матиаса. Это красивый, блестящий молодой человек, двойник Монтгомери Клифа. Женщины обмирают от его объятий и падают как мухи… Он это любит, и не вашему отощавшему глупцу Сан-Антонио бросать в него первый камень.
- Хорошо… Надеюсь, она передаст поручение. Волнуясь, она спросила:
- Я не должна была ничего ей сообщать? Я взял ее за подбородок и подарил ей мое изобретение 118, запатентованное по конкурсу Лепина.
- Видишь ли, в нашей профессии письма передают только в собственные руки и дают поручения только собственному голосу… Но ты не беспокойся, иди!
Она пошла приготовить что-нибудь перекусить, а я тоже потащился на кухню, чтобы ей помочь… Как помочь, перечитайте! Я к ней чертовски приставал. В результате мы так раззадорились, что свалились на надувной матрас. Тогда наступил один из лучших дней моей жизни, и я устроил большой супергала! Сначала Бинокль фининспектора, потому что это введение (если можно так выразиться) высшего стиля; затем Пишущая машинка Маман (десять лет практики, универсальная клавиатура, двухцветная лента и табулятор) - это для перехода к моему триумфу: Вертолет Негуса. Дамы, которые удостаивались чести вознестись на эту вершину наслаждения, уже никогда оттуда не спускались. Из ста четырнадцати, попробовавших вертолет, двенадцать ушли в монастырь, двадцать две в дом, допускаемый моралью, но который Марта Ришар осуждает, а другие были обнаружены либо с пулей в голове, либо в меблированных комнатах. Это вам о чем-нибудь говорит? В финале она получила право на маленькую Тонкинку у губернатора. Любовь для меня допинг, как говаривал мой друг Шампуэн. Чем больше я ею занимаюсь, тем больше я чувствую себя в форме.
Франсуазу же надо было собирать по частям. Если бы ее надувной матрас спустил в ущелье Галиббе, у нее не было бы сил заткнуть пробку, чтобы избежать катастрофы. Она оказалась в столь растрепанном состоянии, что вашему покорному слуге пришлось разбивать яйца и жарить яичницу…
Я накрыл два прибора, и мы поклевали по-турецки: на матрасе . Замечательно, как на пикнике… Любой пикник вне квартиры внушает мне ужас: брезент палаток, жирная бумага, брезентовые ведра, которые текут, занятые уборные, полусырая еда, вопящие дети! Ну нет, спасибо большое, Мадам Адриен! Я предпочитаю маленький деревенский постоялый двор с кроватью высотою в два метра и ночным столиком, который пахнет стариной. Покончив с этим, я уже больше не чувствовал своей так называемой пневмонии. Я думаю, что моя малышка-сестричка преувеличила диагноз. Женщины всегда хотят внушить нам, что мы им всем обязаны!
* * *
- Я еще попрошу тебя об одной услуге, Франсуаза. Она влюбленно посмотрела на меня. Ее глаза были наполнены такой теплотой, что могли растопить ванильное мороженое.
- Все, что хочешь, мой дорогой.
- Необходимо, чтобы ты отправила это письмо, очень срочно.
Она оделась и взяла послание.
- Наклей достаточно марок, это во Францию.
Она утвердительно кивнула и удалилась. Я зажег сигарету. Несколько хороших затяжек расправили мне легкие. Как хороша жизнь! При условии, что тебе везет, оф кос ! И - постучим по дереву - мне пока везло. Не будете же вы мне говорить, что вмешательство этой маленькой порочной Франсуазы не было чудом, а? Ведь меня могла бы заметить и какая-нибудь старая карга. Или отставной жандарм! Ставлю полярный против заколдованного круга, что один из тысячи взял бы меня под защиту, как это сделала милашка. Все другие бросились бы стучать ногами и орать во всю глотку (как говорит мадам Берюрие).
Я продолжал витать в облаках, когда раздался звонок, заставивший меня подскочить. Это был первый звонок с тех пор, как я в гостях у Франсуазы. Он пронзил мой череп словно шило. Я был в замешательстве. И вдруг я подумал о Матиасе. Без сомнения, это он откликнулся на мой призыв. Я подошел к двери, но взявшись за замок, снова засомневался. Я сказал себе: "А если это кто-то другой? Например, визитер к Франсуазе?"
Я приложил глаз к замочной скважине в лучших традициях слуг из водевилей. И почувствовал спазм в солнечном сплетении. На площадке стояли два господина в планах с препротивными физиономиями. Меня бы не удивило, окажись они полицейскими.
Затаив дыхание, я наблюдал за их поведением. Один из них подошел и снова позвонил. Затем он что-то сказал своему приятелю на языке, которого я не знаю.
Другой вытащил отмычку. Мой страхомер встал на нулевую отметку. Я сдрейфил. Неужели эти старьевщики откроют дверь? У них довольно развязные манеры. Бернские дураки!
Именно так оно и вышло. В замочную скважину ввели ключ и начали шуровать там… Если они войдут и найдут меня здесь, то моя песенка спета. Тогда совсем скоро я сыграю "Тюрьма без решетки"…
Я ретировался в комнату. Безнадежный ход. В этой бутоньерке негде было спрятаться. И я вернулся к двери. Они все еще возились с замком. Вот бездари! Похоже, они теряли терпение. Они не были на ты с замками. Сан-Антонио со своим сезамом давно бы вошел. Человек открывает замки, шепча им нежные слова!
Я подался в ванную. Там было узкое оконце. Я вспрыгнул на край ванны и выглянул в отверстие. Окно выходило в стык этого и соседнего домов. Как раз под окном проходит водосточный желоб. Я полез в отверстие. К счастью, гибкости мне не занимать. Носками я уперся в желоб, затем отпустил подоконник, чтобы схватиться за свинцовую трубу водостока. Я повис над пустотой. Меня охватила слабость и мне показалось, что я разжимаю руки, но это прошло, и я сильнее сжал трубу. На мое счастье, соседнее здание выше нашего. Таким образом, я был скрыт от любопытных взглядов. Около окна этой ванной комнаты было другое окно, в два приема я достиг его и заглянул внутрь. Это была не ванная, а скорее чулан, где помещалась установка распределения центрального отопления. Еще усилие - и я в чулане. Я закрыл оконце и сел под ним. Я успокоился: здесь меня искать не будут, разве что не повезет…
Я ждал… Дрянное дело: я оставил все бумаги, изъятые из портфеля Влефты… У меня остался только чек. Эти бумаги доказывают мое пребывание у Франсуазы, ее теперь посадят в тюрьму за сокрытие преступника. Бедняжка дорого заплатит за свой благородный жест… При всем при том за кварталом будут наблюдать, и придется поставить крест на том, чтобы прятаться здесь… Если только я смогу выбраться из здания.
Несчастный трус, который в момент звонка агентов витал в облаках! Плавал в сиропе, считал себя божьим избранником… И затем - крах! Повесьте трубку, вы ошиблись! Сатана там правит бал!
Минуты тянулись бесконечно. Чулан, в котором я находился, пропах затхлостью и старым деревом… Стояла влажная жара и угнетающая тишина… Я подошел к двери, которую без труда приоткрыл… Она выходила на черную лестницу. Я вышел. Между этажами находилось окно. Посмотрим. Окно выходило на улицу. Перед входом внизу стоит авто… Я вижу приближающуюся Франсуазу. Она идет быстрым шагом.
Говорю себе: во что бы то ни стало надо предупредить ее о том, что произошло. Хватаюсь за шпингалет, чтоб открыть раму, но тяну слишком сильно и он остается у меня в руках! Вот зараза! Со всех ног бегу этажом ниже, рискуя встретить кого-нибудь… Но когда я открываю окно, Франсуаза уже вошла в подъезд. Все вывернуто наизнанку, включая честь! Мне необходимо действовать очень быстро, до того, как эти господа из полиции устроят свою контору в помещении.
Продолжаю спускаться… Внизу надо пересечь холл, однако какая-то старая дама моет плиточный пол, всерьез и надолго. Снова поднимаюсь. Руки мои нервно дрожат, ужас сжимает горло. Возвращаюсь на свой пост у окна… Проходит четверть часа, и я вижу, что оба недоброжелателя выходят, садятся в свою карету и уезжают. Говорю себе, что это невозможно! Наверное, я сплю! Неужели они оставили Франсуазу на свободе? Мне самому нравится, что женщины умеют убеждать, но тем не менее!
Подождал еще, чтобы убедиться, нет ли часового в районе. Нет! Улица пуста, как поэма Мину Друе. Лучшее, что я смогу сделать, это вернуться к Франсуазе, и мы будем держать военный совет, чтобы решить, как дальше действовать…
Посмотрите, Пэндер! Повторяю упражнения подтягивания на руках над пустотой. На этот раз техника у меня уже отработана. Я подтягиваюсь к раме второго пересечения желобов и проникаю в ванную комнату…
Я был уверен, что малышка Суа-Суа недоумевает, куда это я подевался. Если она еще икает, я исцелю ее своим выходом из ванной комнаты. Я открыл дверь, пересек прихожую и вошел в комнату.
- Ку-ку, - сказал я, входя, милой швейцарочке, которая сидела в кресле.
Но это нежное дитя не подпрыгнуло. Да разве можно подпрыгнуть с перерезанным от уха до уха горлом!
ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ
Я обошел кресло и увидел ее. Я остолбенел настолько, что должен был сесть на диван напротив. У меня было достаточно времени созерцать бедствие… Вот такие дела!
У Франсуазы изменилось лицо. Смерть сделала ее похожей на восковую статую. На ее щеках и груди были следы ожогов от сигарет; блузка была разорвана и наполовину содрана.
Я понял, насколько ошибся на счет этих двух бродяг. Без сомнения, это были не полицейские! Теперь-то я понял, что произошло. Когда Франсуаза позвонила Матиасу, женщина приняла поручение и передала его руководителям сети вместо того, чтобы предупредить моего друга. Они послали за необходимыми сведениями двух исполнителей. Эти добрые люди обыскали квартиру, никого не нашли, но получили в свои грязные руки документы, изъятые у Влефты. В этот момент неожиданно возникла Франсуаза. Они стали спрашивать ее обо мне. Несмотря на жестокое обращение, которое ее заставили испытать, она не могла сказать, где я - и не без основания - тогда они ее прикончили, чтобы она не проболталась…
Кровельщик назвал бы это неожиданной неприятностью. Банда одна, банда другая, все, что произошло с моей подругой по любовным играм, волей-неволей вызовет малодушие. Те, кто за то, чтобы никогда не участвовать в грязных историях, почерпнут урок для раздумий под крышей из листового железа. "Да здравствуют домашние туфли"! - напишут они большими буквами на своей печной трубе. "Да здравствует спокойствие"! Признаться, я не могу их осуждать.
В последний раз я посмотрел на труп. Глаза закрыты. Однако на ее милом лице отчетливо прочитывалась паника.
Я прошептал:
- Я спущу с них шкуру, Франсуаза, клянусь! Они мне за тебя заплатят, эти навозные жуки!
Я поднялся, так как соседство стало невыносимым. Нельзя долго оставаться рядом с мертвецом, медики вам это подтвердят! Я проверил карманы: бабки, бумажник на месте и попрощался с дамой. Когда я открыл дверь, то так резко отпрянул назад, что упал на подставку для зонтов.
На коврике стояли три господина, которые собирались позвонить. Это были те же самые, - ошибиться невозможно: те самые, что ни на есть настоящие. Такие рожи не забудешь.
Великий Сан-Антонио откровенно грубо спросил себя: "Это, случайно, не начало конца?"
* * *
Бывают сыщики, которые быстро смекают что к чему, когда им все разжуешь заранее. Что касается "моих", то это не тот случай. Нежный эвфемизм, не так ли?
Они тотчас набросились на меня, как гонококк на легкие; так скрутили (как говаривал судебный исполнитель кантона), что я не сумел сделать даже малейшей попытки к защите. Клик - клак, вот я уже в наручниках. Признаюсь, что для типа, который всю жизнь надевал их другим, это показалось забавным.
После этого мои благодетели открыли стеклянную дверь комнаты и испустили громкие крики возмущения и проклятия. Это убийство тут же было приписано мне, как вы понимаете. Когда полицейский находит труп и рядом с ним голубчика, который уже совершил убийство, он не станет ломать себе голову. Самый могучий из трио - тот, которому я в поезде врезал куда надо - не смог себя сдержать. Он мощным ударом разбил мне нос. Я зашмыгал кровью и неуклюже споткнулся. Чтобы меня подбодрить, один из его спутников врезал мне коленом, и тогда сердце мое поднялось до желудка, несомненно потому, что я его слишком низко поместил!
Крики! Ругательства! Конфеты! Карамель!
Меня подняли с земли, вытолкнули на лестницу, и я приземлился в машине между двух сыщиков, бицепсы которых были не из войлока.
Нос, полный крови, мешал мне дышать нормально. Я задыхался… На этот раз, друзья, вы можете готовить передачу! Можно считать, что я закончил свою карьеру.
Меня привели в полицию без барабанов и фанфар. Здесь мне не пришлось ожидать. Меня сразу провели в кабинет большого начальника, которого только что просветили о моих последних подвигах и который сходу начал допрос.
Кто, откуда? С этого полиция всегда начинает, от безвестного сельского полицейского до префекта. Я подтвердил версию моих фальшивых документов. В один прекрасный день эти торопыги поймут свои заблуждения, но пока у меня не было другого выхода. Затем - профессия.
- Представитель, - сказал я небрежным тоном.
- Чего?
- Штопора с педалью… Это изобретение для безруких. Вы зовете соседа, чтобы он загнал штопор в пробку. Затем вы нажимаете на педали, которые вращают шестерню, которая передает усилие на рычаг, расположенный на верхнем конце штопора. И хоп! Пробка вынута… Для бутылок с шампанским у нас разработан специальный аппарат, предназначенный отбивать горлышко…
Если вы никогда не встречали полного болвана, спешите видеть! На это стоило посмотреть. Высокая полицейская шишка несколько раз хватала воздух ртом, и вопросительные знаки сверкали в его злых глазах.
Это был высокий худой человек с узким черепом и враждебным взглядом. В настоящую минуту он задавал себе вопрос. По-швейцарско-немецки, по-французски, по-итальянски и по-ослиному: не псих ли я. На это нужно было время.
С моей стороны такое поведение было ребячеством, согласен, но поймите, по-другому я не мог себя защитить, "поскольку я ничего не должен был говорить". Чуете? Итак, самым лучшим было валять дурака!
Когда я кончил, тип продолжал:
- Где вы живете?
- В раковине в Индийском океане, - ответил я самым серьезным образом. - Я попросил установить там мазутное отопление и паровой телевизор. Мне там очень хорошо.
- Вы что, насмехаетесь надо мной? - спросил он не без иронии.
Я поднял брови.
- Улитки летают слишком низко, чтоб я мог себе это позволить!
Он провел десницей по черепку - его прошиб пот, его можно понять.
Немного поколебавшись, он встал, подошел к двери и приоткрыл ее. Потом позвал какого-то типа, довольно молодого, хитрого на вид и одетого в костюм из шерсти "прэнс де галль". Пошептавшись, оба сели. Старший по званию продолжил допрос:
- Почему вы убили Влефту?
- Потому что Великое Черное Солнце приказало мне это.
- Кто это - великое черное солнце? - проговорил, запинаясь, другой чурбан, совсем ошалев.
- Тот, кто указал квадрат гипотенузы! Он сказал что-то своему коллеге. Должно быть, это означало: "Вот видите?"
- Где вы достали оружие?
- Сильная рука всегда вооружена.
- Что вы сделали с портфелем, украденным у Влефты?
- Седло для ходьбы пешком.
Я упал на колени, со сложенными руками, с горящим лицом и как молитву произнес: ходьба пешком, ком земли, Земля Франца-Иосифа, Иосиф Прекрасный, прекрасный сон, "Сон в летнюю ночь", "Ночь нежна", на миру и смерть красна, Красная шапочка, почка телячья, чья возьмет, возьмет себе, себе на уме, меняло-жулик, лик святого, того или этого…
Теперь уже у обоих представителей полицейской власти повисла лапша на ушах.
- Достаточно! - взревел тот, что помоложе. Другой позвонил, вошла охрана и увела меня в камеру. Хорошо. Сидя в луже, я не так уж плохо защищался. По-моему я нашел шикарный выход. Если мне удастся продлить комедию, возможно, я избегу процесса!