- Ещё один вопрос. В квартире Сюзи д'Орсель имеется две лестницы: парадная и чёрная. Не знаете ли вы, был ли заперт чёрный ход?
Консьержка сделала неопределённый жест:
- Не могу сказать точно… Во всяком случае, Жюстина, уходя, всегда запирала дверь на двойной поворот ключа… Стало быть…
- Хорошо, хорошо… Ну а когда вы бегали за врачом и за полицией, дверь дома оставалась открытой?
- Что вы, месье! Никогда в жизни! И вообще я не выходила, а позвонила по телефону… у меня в "ложе" есть телефон!
По мере того как Жюв слушал консьержку, озабоченное выражение постепенно исчезало с его лица. Её показания были чёткими и недвусмысленно подтверждали, что в момент смерти Сюзи д'Орсель король был единственным, кто находился в её квартире. И поскольку его трудно было заподозрить в убийстве своей возлюбленной, то версия самоубийства казалась наиболее вероятной. Поднимаясь, чтобы уходить, Жюв спросил:
- Мадемуазель Мари Паскаль сейчас у себя?
- Да, месье, - ответила консьержка. - Она живёт на седьмом этаже по лестнице "Б", что в глубине двора.
- Благодарю вас, мадам, за сведения, которые вы мне сообщили… Пойду теперь поговорю с этой девушкой.
- Всегда рада вам служить, месье… Ох, уж эти мне уголовные истории! Хуже нет для репутации дома… А у меня и так две квартиры пустуют…
Жюв не стал выслушивать сетования мадам Сейрон и направился в глубь двора, где находилась лестница "Б". Он поднялся на седьмой этаж и постучал в дверь.
- Мадемуазель Мари Паскаль?
- Это я, месье…
- Не будете ли вы так любезны уделить мне несколько минут? Я комиссар полиции, которому поручено расследование дела о смерти Сюзи д'Орсель…
Минуту спустя Жюв уже сидел в скромной комнатке, оклеенной светлыми обоями в цветочках, с цветами на окнах и канарейкой в клетке.
Менее болтливая, чем консьержка, но взволнованная гораздо более, Мари Паскаль рассказала Жюву о последнем разговоре, который был у неё с Сюзи д'Орсель. При этом голос её прерывался, а всё её тело била нервная дрожь. Но в самом её рассказе для Жюва не было ничего интересного.
- В общем, - сказал он, - из вашего рассказа следует, что мадемуазель д'Орсель ожидала своего любовника, что она не была особенно счастлива, но что у неё, вместе с тем, не было ни намерений, ни причин кончать жизнь самоубийством. Не так ли?
- Да, так… Но…
- Но что ещё? - быстро спросил Жюв. От его внимания не укрылось крайнее волнение молодой женщины: она словно хотела и не решалась сказать ещё что-то…
Мари, потупившись, молчала. Чтобы дать ей время подумать, Жюв встал и подошёл к окну.
- Смотрите! - заметил он. - От вас видна квартира мадемуазель д'Орсель…
- Да, сударь… - отозвалась девушка. - Именно так…
- А в момент самоубийства… вы уже спали?
- Нет, не спала… и видела…
- И что же вы видели, мадемуазель?
Ещё секунду Мари Паскаль колебалась и вдруг заговорила, как будто в воду бросилась:
- Я молчала об этом, потому что не совсем уверена… Всё произошло так быстро!.. Я стояла у окна, дышала воздухом и думала… думала как раз о разговоре, который был у меня с мадемуазель д'Орсель… Машинально я смотрела на окна её квартиры, они были ярко освещены… Я подумала, что её возлюбленный, наверное, уже пришёл…
- Ну… Что дальше?
- И вдруг я увидела, что занавески на окне прихожей раздвинулись… и мне показалось… повторяю, всё произошло очень быстро… что какой-то мужчина схватил бедную женщину, что та отбивается, но не кричит… В следующее мгновение он приподнял её на воздух и выбросил за окно… в пустоту… И тут же свет выключили, так что больше я ничего не видела…
- Но вы закричали? Стали звать на помощь?
- Нет, сударь… Я потеряла голову, вы понимаете? И потом, ночь была такая тёмная, я не видела, куда упала несчастная… Инстинктивно я выскочила из своей комнаты и бросилась ей на помощь… Уже спустившись по лестнице, я испугалась: ведь убийца был там, он мог на меня наброситься… Я остановилась, услышала, как где-то захлопали двери… Раздались голоса… Я узнала голос мадам Сейрон, которая спрашивала, что случилось… Минут через пять она пересекла двор, за ней следовали двое полицейских… Я всё стояла, как в столбняке… А потом поднялась в свою комнату… Вот так всё и было!
Жюв слушал, вникая в каждое слово.
- Значит, по-вашему, это не самоубийство? - спросил он.
- Нет, сударь… Конечно, нет! Я убеждена, что Сюзи не сама бросилась в окно! Её кто-то выбросил!
- Кто-то!.. Но этим "кем-то" мог быть только король! Ведь с мадемуазель д'Орсель был только он…
Мари Паскаль с сомнением пожала плечами.
- Вы знаете короля? - допытывался Жюв.
- Я видела его только один раз… через дверной проём…
- И вы его узнали? Вы уверены, что убийцей был именно он?
- Нет, совсем не уверена! Может быть, это был он, а может быть, кто-то другой… Вот почему я и молчала, сударь! Всё это слишком серьёзно! А я ни в чём не уверена…
- Простите, мадемуазель, в чём именно вы не уверены?
- Убил ли мадемуазель Сюзи король… или кто-то другой…
- Но зато вы не сомневаетесь, что её убил какой-то мужчина? В этом вы уверены?
- Да, сударь… Я даже могу утверждать, что этот мужчина был высок, худощав… что в общем у него был силуэт короля…
Несколько секунд Жюв молчал, стараясь осмыслить услышанное. Потом он заговорил:
- Всё-таки я не понимаю, мадемуазель, почему вы так долго молчали… Ваши показания очень важны… хотя бы потому, что отметают версию самоубийства! Это означает…
- Вот именно, сударь! Это означает, что я обвиняю короля… А вдруг я ошибаюсь? Это-то меня и останавливало…
- Это не должно вас останавливать, - твёрдо заявил Жюв. - Если король виновен, он должен понести наказание, как и любой человек. Если же убийцей является кто-то другой, то он должен быть обнаружен, и как можно скорее… Вы ещё не говорили консьержке о том, что видели?
- Нет, сударь. Дело в том, что мадам Сейрон несколько… болтлива!
- И вы опасались, что произойдёт огласка… Я вас понимаю. Но теперь вам незачем больше молчать. После того, что вы мне рассказали, я могу вас заверить, что будет проведено очень серьёзное расследование этого дела… этого преступления! И я совсем не против огласки. Так что рассказывайте, и как можно шире, о том, что вы видели… о мужчине в окне! Я, со своей стороны, доложу по начальству и могу гарантировать, что в скором времени все тайны будут раскрыты!
Говоря так, Жюв говорил не всё. Он понимал, что обвинения, выдвинутые против короля, вызовут страшный скандал и что будут сделаны попытки замять дело. Но комиссар хотел полного и беспристрастного расследования и потому был заинтересован в огласке.
"Если только политиканы попробуют мне мешать, в дело вмешается общественное мнение. Им не удастся связать мне руки!" - Так думал инспектор Жюв, выходя из дома на улице Монсо и направляясь в отделение полиции на улице Курсель.
Мари Паскаль провела беспокойную ночь. Мысль о том, что она, может быть, помимо собственной воли оговорила короля, не давала ей покоя. "Но, в конце концов, - говорила она себе, - рассказав о том, что я видела, я только выполнила свой долг. Дело полиции найти виновного…"
Поскольку Жюв дал ей нечто вроде предписания предать дело огласке, она отправилась утром к мадам Сейрон, так как была уверена, что рассказать ей - всё равно что рассказать всей округе. Однако консьержки не было в её ложе. Тогда, приоткрыв дверь на лестницу, Мари Паскаль позвала:
- Мадам Сейрон! Эй, мадам Сейрон!
Ей отозвался мужской голос, это был посыльный из прачечной:
- Вы ищете консьержку, мадемуазель? Она поднялась на седьмой этаж: я пересёкся с ней, когда забирал грязное бельё из квартиры господина де Серака…
Мари Паскаль посторонилась, чтобы пропустить посыльного, и поблагодарила его:
- Спасибо. Я подожду её здесь…
Несколько минут она ожидала в ложе консьержки, потом ей надоело, и она снова вышла под свод подъезда. И тут она заметила на полу, недалеко от парадного хода, что-то белое. Она нагнулась и подняла женскую рубашку, вне всякого сомнения, обронённую посыльным. Мари Паскаль уже хотела положить её в ложу консьержки, но, вглядевшись в свою находку, побледнела, как полотно. Она была так потрясена, что должна была прислониться к стене, чтобы не упасть…
7. НА ПРИЁМЕ У ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА
- Я крайне сожалею о том, что вынужден сообщить Вашему величеству эту неприятную новость…
Произнося эти слова, элегантный атташе министерства иностранных дел изогнулся в церемонном поклоне.
- Какая неприятная новость?
Вопрос донёсся из глубины просторной тахты, на которой, зарывшись в подушки, лежал король Гессе-Веймара.
Атташе, решив, что его собеседник плохо понимает французский язык, начал объяснять всё сначала:
- Как я уже докладывал Вашему величеству, возникли обстоятельства, препятствующие желанию Вашего величества посетить сегодня скачки в Лоншане…
- Это почему же?
- Дело в том, что сегодня господин Президент республики открывает во дворце Багатель выставку Трёхсот бюстов, и если Ваше величество поедет сегодня через Булонский лес, его коляска рискует встретиться с кортежем Президента. Однако такая встреча не была предусмотрена протоколом. Если она произойдёт, то это поставит в трудное положение прежде всего Ваше величество, поскольку вы находитесь здесь инкогнито, а детали встречи не были заблаговременно оговорены в протоколе…
- Действительно, действительно! - проворчал голос с тахты.
- Вот об этом я и имел честь доложить Вашему величеству…
- Действительно… - снова пробормотал загадочный собеседник, ещё глубже зарываясь в подушки…
Наступила пауза.
- Ваше величество не соизволит дать мне никакого поручения к моему министру? - снова спросил элегантный посланец.
Снова повисло молчание. На лице посланца стало проступать выражение растерянности. Наконец, с тахты донеслось:
- Напомните мне ваше имя, сударь…
- Ваше величество оказывает мне честь… Я граф Адемар де Кандьер, первый атташе…
- Хорошо, граф Адемар де Кандьер. Я вас благодарю.
- Ваше величество разрешает мне удалиться?
Странный смешок раздался из глубины подушек.
- Ах да, я совсем забыл! Разрешаю, разрешаю…
Пятясь задом и отвешивая поклоны, элегантный визитёр добрался до двери и покинул салон.
Диванные подушки зашевелились, из-под них вылез некто и, потягиваясь, прошёлся по салону. Это был Жером Фандор.
- Уф! - воскликнул он, разражаясь смехом. - Я думал, что этот Адемар никогда отсюда не выкатится! Лощёный дипломат, наверняка сделает хорошую карьеру и станет послом…
Закурив сигарету, он продолжал свой монолог:
- Ваше величество то… Ваше величество сё… Подохнуть можно!.. Хотя, с другой стороны, ласкает слух! Особенно, пока ещё не успел привыкнуть… Вот уже 24 часа, как меня величают "сиром"! Ещё немного, и я сам поверю в эту шутку… И это в наши-то времена, при моём республиканизме! Смех, да и только! Теперь мне придётся быть большим роялистом, чем сам король… во всяком случае, не меньшим!
Фандор замолчал и подошёл к окну. Перед его взором расстилались Елисейские Поля, заполненные экипажами и пешеходами.
"Но что всё-таки случилось с королём? - подумал он. - Куда делся настоящий Фридрих-Христиан? Что он делает в данный момент? Хотел бы я знать…"
В самом деле, положение, в котором оказался Фандор, было весьма щекотливым. После того как он убедился, что все принимают его за короля, первой его мыслью было рассеять это заблуждение. Однако он подумал, что над ним по-прежнему тяготеет подозрение в убийстве Сюзи д'Орсель и что, едва он произнесёт своё настоящее имя, как его тут же арестуют. С другой стороны, думал он, король, сам оказавшийся в затруднительном положении, словно предложил ему на время занять его место. Если у Фридриха-Христиана были на сей счёт свои планы, то Фандор не хотел им мешать…
Но почему персонал "Рояль-Паласа" согласился на эту подмену? И согласился ли? На всякий случай, Фандор принимал меры предосторожности. Когда кто-нибудь заходил к нему в апартаменты, он старался держаться в тени и поворачиваться так, чтобы его лицо нельзя было как следует разглядеть. Так или иначе, журналист продолжал играть роль, навязанную ему обстоятельствами, а может быть, и волей короля…
А играть её было, ох, как непросто! После обеда управляющий "Рояль-Паласа" явился и доложил, что "автомобиль Его величества подан". Фандор был в растерянности, он не знал, для какой цели ему подали машину… Затем всё-таки решил воспользоваться представившейся возможностью, чтобы выйти из отеля. "В конце концов, - рассуждал он про себя, - не исключено, что машина привезёт меня на условленное место, где меня будет ждать король…"
На Фандоре, несмотря на дневное время, всё ещё был вечерний фрак. Чтобы никто не заметил столь вопиющего нарушения приличий, журналист надел шубу и застегнул её до самой шеи, что помогло ему скрыть также не совсем свежий воротничок. Подняв воротник шубы и надвинув шляпу на лоб, так что виден был лишь кончик носа, он спустился в холл. И тут же пожалел о своём поступке.
В холле отеля он сразу же увидел несколько хорошо ему знакомых агентов сыскной полиции. Он понимал, что и те его тут же узнают, стоит ему только приоткрыть лицо. Но и так, куда бы он ни пошёл, ему не укрыться от полицейского наблюдения.
Стоило ему выйти из дверей отеля, как обнаружилась ещё одна трудность. На эспланаде стояло не менее двадцати пяти роскошных автомобилей. Какой из них принадлежал ему? Фандор этого не знал. Поэтому, потоптавшись немного у дверей, он счёл за благо вернуться к себе в номер.
Весь остаток дня его больше не беспокоили. Ночью он спал крепко, но утром проснулся с сильной головной болью. Фандор знал, что от невралгии ему помогает тепло, а потому замотал голову шарфом, который нашёл в гардеробе короля. После того, как мигрень прошла, он не стал снимать шарф - в целях маскировки.
При всей пикантности своего положения, Фандор начал изрядно скучать и пользовался каждым удобным случаем, чтобы немного развлечься. Так, его очень позабавил визит атташе протокольного отдела. "В самом деле, - думал журналист, - хорош бы я был, если бы столкнулся нос к носу с президентом республики! Да, в моём положении не до поездок на скачки…"
Но были и другие осложнения. У себя на столе он обнаружил целую пачку счетов на красивой веленевой бумаге. Из них следовало, что августейший постоялец, место которого Фандор узурпировал, задолжал отелю в общей сложности четыре тысячи франков.
"Четыре тысячи франков за какие-нибудь четыре дня пребывания! - думал Фандор. - Конечно, для Фридриха-Христиана II это, может быть, и немного, но для меня, бедного журналиста, слишком солоно! Хотя моих расходов здесь - всего лишь стоимость "роскошного" завтрака, состоявшего из бутылки виши и двух яиц всмятку. И всё-таки отдуваться придётся мне! Хотел бы я знать, как поступают короли, когда им присылают такой счёт?".
Его размышления были прерваны звонком внутреннего телефона. Сняв трубку, журналист слушал некоторое время, затем милостиво разрешил:
- Хорошо, пусть поднимется!
Несколько минут спустя в дверях появился строго одетый господин лет сорока в тёмном рединготе и светлых перчатках.
- Я являюсь секретарём-распорядителем Национального кредитного банка, - заявил господин, - и ожидаю распоряжений Вашего величества. Я прошу Ваше величество извинить нашего вице-директора, который обычно является к вам за распоряжениями, но сейчас болен и возложил на меня эту высокую обязанность.
Из всей этой тирады Фандор усвоил только две вещи: что господин из банка готов удовлетворить все его финансовые запросы и что, к счастью, сам он никогда не видел настоящего Фридриха-Христиана. "Само провидение посылает мне этого ангела-хранителя", - подумал журналист. Разумеется, Фандор был слишком порядочен, чтобы воспользоваться не принадлежащими ему деньгами, но он весьма кстати вспомнил о счёте отеля.
- Будьте любезны оплатить вот это, - сказал он, передавая банковскому служащему всю пачку.
И, отсылая его королевским жестом (Фандор уже начал входить в роль!), добавил:
- И не скупитесь на чаевые!
Некоторое время спустя в дверь деликатно постучали: это грум принёс свежие газеты. Фандор жадно на них накинулся, но тут же с разочарованием оттолкнул от себя.
- Эти олухи, - проворчал он, - принесли мне газеты Гессе - Веймара! Если бы я знал хоть слово по-немецки… Мне нужна "Капиталь", моя добрая старая "Капиталь"!..
Он уже приготовился нажать на кнопку звонка и потребовать, чтобы ему принесли именно эту газету, когда в дверях возник управляющий отеля, имевший обыкновение являться только в особо торжественных случаях.
- В чём дело? - спросил журналист.
- Пришла Мари Паскаль.
"Это ещё что такое?" - подумал Фандор и спросил подозрительным тоном:
- Что ей нужно?
Управляющий протянул ему письмо:
- Ваше величество соблаговолило назначить аудиенцию мадемуазель Мари Паскаль.
"Делать нечего, - подумал Фандор, - придётся её принять". И, неосторожно выходя из роли, он фамильярно подмигнул управляющему:
- Но она по крайней мере хорошенькая?
С невозмутимым выражением лица служащий "Рояль-Паласа" пропустил вопрос мимо ушей. Он привык общаться с высокопоставленными клиентами и взял себе за правило: никогда не отвечать на фамильярность клиента, какие бы вольности тот себе ни позволял. Поэтому он церемонно поклонился и почтительно ответил:
- Я позволю себе ввести мадемуазель Мари Паскаль к Вашему величеству.
8. МАРИ ПАСКАЛЬ
С тех пор как он стал королём и вынужден был принимать всякого рода неожиданных посетителей, Фандор придумал маленькую хитрость. Он предоставлял посетителю ожидать в салоне, а сам, спрятавшись в соседней комнате, служившей ему рабочим кабинетом, наблюдал за пришедшим через стоящее в углу зеркало-трюмо. Таким образом он мог подготовиться к встрече и оградить себя от всяких неожиданностей.
Едва он увидел в зеркале вошедшую в салон Мари Паскаль, как невольно воскликнул про себя: "Какая хорошенькая!" И он придвинулся поближе к зеркалу, чтобы получше рассмотреть тонкие черты лица той, которой через несколько минут предстояло стать его собеседницей. Она была действительно очаровательна, со своими большими голубыми глазами, с белокурыми волосами, вьющимися на висках, со своей изящной фигурой и скромным, но безукоризненным туалетом.
- Чёрт возьми! - проворчал Фандор. - Это как раз то, что мне сейчас необходимо, чтобы скрасить мои безрадостные дни… а может быть, и ночи. В моём положении никто не сможет меня упрекнуть, если я позволю себе маленькую интрижку… Если только я сумею деликатно взяться за дело, а девушка не окажется слишком пугливой… Это будет просто волшебная сказка!
Однако он должен был оборвать свои мечтания. Всё это было, конечно, очень заманчиво, но при одном условии: если ожидавшая в салоне Мари Паскаль не знала в лицо настоящего короля, назначившего ей аудиенцию. Сам факт назначения аудиенции свидетельствовал о том, что между ней и королём уже существовали какие-то отношения. Что это были за отношения? - спрашивал себя Фандор. И вместо игривых мыслей в его голове закружились тревожные предположения.