– Наверное, они легли на дно, – продолжал я. – Как только запахло жареным.
– Или их самих уложили еще ниже, – сказал Вячеслав Иванович, – по той же причине… Но это пока наши с тобой домыслы и умопостроения. Правда, не беспочвенные.
И встал со своего кресла, как мне казалось, чтобы проводить меня до двери.
– Словом, кое-что ты нарыл. Как сказал один умный человек: лучше синица в руке, чем утка под кроватью. Борисыч звонил мне, сказал, чтобы я арендовал тебе свой сотовый телефон. Нехорошо, говорит, Юра на новом месте, солидный человек, можно сказать… Тебе, мол, сотовый сейчас нужнее, хоть ты и перебежчик в противоположный лагерь. Установишь код, никто тебя не сможет подслушивать.
Я обомлел, когда он протянул мне этот аппарат. Совсем недавно Вадим выговаривал мне за то, что у меня до сих пор нет этой штуки… И я даже поклялся себе: с первого же гонорара… Вот Бах, этот жмот, отвалит нам хотя бы аванс, и сразу куплю.
– Бери, бери, – сказал Вячеслав Иванович. – Поддерживай с нами связь, не забывай.
– Но он же не ваш, – сказал я.
– Откуда он может быть мой? – удивился Вячеслав Иванович. – Казенный, хочешь сказать? А кто об этом узнает?
– Но я-то знаю…
– Сейчас ты работаешь на общее дело. Объективно. И Саша просил это особо подчеркнуть, предполагая, что откажешься. Бери, говорю! Потом вернешь, когда на свой заработаешь…
И сунул мне его почти силком.
– Неплохо поговорили, как ты считаешь? – подмигнул он мне, – провели небольшую мозговую атаку, как бывало в прежние времена…
Он проводил меня до двери.
– Короче, если тебя попрут с твоей новой работы, всегда к твоим услугам. Саша Турецкий не смог тебя в своей конторе придержать, у меня это лучше получится…
И хлопнул меня на прощанье по плечу.
В самом деле, думал я, находясь уже на пути к Ребровым. Кое-что вырисовывается… И пока достаточно логично. А все началось с вопроса Вадима, кому может быть выгодно изнасилование, если отвлечься от низменных побуждений.
Я сначала приехал в школу, где училась Оля Реброва. Вот этот вестибюль, где я разговаривал с ее учительницей Зинаидой Сергеевной, а вон там ее ждал телохранитель Олег Григорьевич.
– Я хотел бы увидеть Зинаиду Сергеевну, – сказал я, передав визитную карточку дежурной, полной учительнице средних лет. – Она меня знает, мы уже беседовали.
– Сейчас урок, до перемены еще пятнадцать минут. Вы подождете?
Я развел руками, мол, а что делать? Подождем, раз такое дело.
И сел на тот самый стул, на котором сидел в прошлый раз охранник Оли.
Причем сделал это машинально, как если бы это могло мне в чем-то помочь.
Только вот в чем? Какую такую информацию я мог бы получить, сидя на этом стуле?
Зинаиду Сергеевну я увидел издали, когда она спускалась по лестнице среди шумной ватаги школьников, устремившихся на улицу. Отметил, что ее осторожно, даже бережно обегает ребятня, проявляя этим к ней уважение, а потом снова прибавляет скорости, чтобы быстрее вырваться во двор.
В душе я этим детям сочувствовал. Давно ли сам был таким?
Я поднялся с места и шагнул ей навстречу.
– Вы хотели что-то узнать по поводу Оли? – спросила она, подойдя ко мне.
– Следователь из милиции здесь уже был? – спросил я.
– Был… – она махнула рукой. – Пять минут поговорил и уехал. Сослался на другие неотложные дела, которыми он завален. А вы что-то уже знаете?
– Знаю только то, что она пропала, – сказал я. – Досталось ей за последнее время… Хотел бы кое о чем вас спросить, Зинаида Сергеевна, если вы не возражаете.
– Почему ее похитили? – Ее голос дрогнул. – Говорят, это отец Игоря Бахметьева так устроил. Он человек очень богатый, влиятельный, за сыном всегда машина приезжала…
– Разве только за ним? – спросил я.
– Нет, конечно, – вздохнула она. – У нас учатся дети богатых родителей. Но они отнюдь не все самые способные… После случившегося у многих наших девочек появилась охрана, как у Оли.
Было похоже, она еще долго могла говорить об этом, как о наболевшем. А времени до конца перемены почти не оставалось.
– Что вы скажете, раз уж речь зашла об охране, о ее телохранителе, – спросил я. – Как педагог, вы неплохо должны разбираться в молодых людях.
– Он, я слышала, тоже исчез? – спросила она.
– Да. Что вы о нем можете сказать?
– Просто не знаю… Все это очень уж субъективно, понимаете? А по моим представлениям, в судебной системе все строится на строгих фактах и доказательствах…
В это время зазвенел звонок.
– Я пойду, – сказала она, вопросительно глядя на меня.
– Ну хоть в нескольких словах, – настаивал я. – Что вы можете о нем сказать?
– Мне показалось, что она ему доверяет, – произнесла Зинаида Сергеевна. – Помню, в тот день, когда она пропала, они о чем-то разговаривали после урока. Она слушала, опустив глаза. А он как будто строго ей за что-то выговаривал. Оля только кивала. Видимо, с чем-то соглашалась. Подняла голову и посмотрела ему в глаза. Так смотрят, когда доверяют, понимаете?
Я ничего не понимал… Рушилась стройная концепция, гласящая, будто все они заодно – следователь Савельев, охранник Оли… И стоящие за ними могущественные структуры. Все и вся против детей – Игоря и Оли.
Впрочем, почему рушилась? Не все же продажные сволочи… Интуитивно я почувствовал правоту старой учительницы в отношении охранника. Оля доверяла ему.
Но интуицию к делу не подошьешь, я мог ошибаться, но все же это давало некую надежду на благополучный исход.
Теперь надо бы собраться с духом и позвонить Кате. Как обещал. Или Наташе?
Я достал сотовый, который только что подарил мне, как шубу с барского плеча, Вячеслав Иванович.
Катин телефон я помнил, Наташин еще предстояло запомнить… Значит, звонить Кате? Но ведь опять начнутся те же вопросы. Уж лучше пока никому не звонить. Мне еще предстоял тяжелый разговор с родителями Оли. Опять нужно быть собранным, точным и ничего не упустить.
Я никому не позвонил. Но сам факт, что у меня есть сотовый телефон, грел мою душу. Его номер я пока никому сообщать не буду. Только Вадиму и Турецкому. И Наташе. Возможно, еще Лекарскому, который, кстати, никак себя пока не обнаружил. А ведь обещал мне протекцию в адвокатскую коллегию, если буду хорошо себя вести…
Кстати, что означали намеки Баха по поводу Аркадия Валерьяновича? Он раскусил нашу игру? Только какое это имеет значение? После того, как мы с Бахом решили доверять друг другу?
Нормально, когда вопросов больше, чем ответов. Хуже, когда наоборот. Когда кажется, будто все уже знаешь. Но если преимущество остается за вопросами, вполне может поехать крыша. Вот как сейчас.
Поэтому лучше не перегружаться. Лучше следовать намеченному на сегодня плану, ни на что больше не отвлекаясь.
Я все же опробовал свой телефон – позвонил Ребровым и попросил их о встрече.
Я не следователь, сказал я, всего лишь адвокат, но без Оли моя защита не будет стоить и ломаного гроша. К тому же – жестокий цейтнот, в который мы попали, требует невозможного… И все объяснил по поводу неофициального характера нашего разговора. Это не допрос, не следствие, это просто наш приватный разговор. Они меня поняли, и мне было назначено на полвторого.
Должен сказать, что приятной для меня неожиданностью явилось то, что дома у Ребровых я встретил поджидавшего там меня Аркадия Валерьяновича. Это существенно облегчало мою задачу. По крайней мере, он мог избавить меня от долгих объяснений, сказав, что следует от меня ожидать в моем новом качестве.
Родители Оли были просто раздавлены обрушившимся на них новым горем. В тот раз она все-таки вернулась домой… Сейчас они уже не надеялись увидеть ее живой.
– Вчера до вас здесь уже был следователь из милиции, – сказал Лекарский. – Записал показания и тут же уехал. Надежды на него мало. Я рассказал о вас Елене Петровне и Льву Алексеевичу, – указал на Ребровых Лекарский, – как о человеке, искренне желающем им помочь. И способного это сделать. Объяснил, что ваше посещение не следует афишировать. Скажу сразу: они тоже плохо верят в виновность Игоря, которого хорошо знали.
Елена Петровна, на которую ее дочь была очень похожа, подтверждая слова Лекарского, кивнула. Ее бил озноб, и она постоянно куталась в теплую шаль.
Ее муж, моложавый, подтянутый, с виду удачливый бизнесмен, на протяжении всего разговора сидел опустив голову, уткнув лицо в ладони.
Только иногда он поднимал на меня глаза, чтобы ответить – негромко и монотонно.
– Я бы никогда не подумала, что Игорь на это способен, – сказала Елена Петровна. – Он бывал у нас, они с Олечкой постоянно занимались, она помогала ему по математике…
Она говорила заученно, похоже, повторяла это уже не в первый раз.
Аркадий Валерьянович глядел на нее с одобрением, как если бы она произносила то, о чем они договорились заранее.
– Погиб прежний адвокат Игоря. Вы об этом знаете? – с тревогой спросила меня Елена Петровна.
– Знаю, – ответил я. – Но пока не вижу для себя никакой угрозы, если вы это имеете в виду.
– Наверное, он обладал какой-то информацией, – осторожно произнес Лекарский, – которая могла бы пригодиться вам.
– Что вы можете сказать об охраннике Оли, который тоже исчез? – спросил я.
– Мне рекомендовали его в охранном агентстве, – сказал Лев Алексеевич.
– Вы туда позвонили? Вы сообщили им и следователю о том, что охранник Олег Григорьевич пропал, не вернулся вместе с вашей дочерью из школы?
– Да, следователь все записал. А в агентстве были обеспокоены. И сказали мне, что он не способен ни на что дурное… – ответил Лев Алексеевич.
Меня его слова вывели из себя.
– Странное дело, – сказал я, еле сдерживаясь, – о ком ни спросишь, везде одни порядочные люди. Вам не кажется? Непонятно только, откуда берутся преступники.
Я заметил усмешку Аркадия Валерьяновича. Наверняка он отметил про себя, что во мне заговорил все тот же сыскарь, который подозревает всех вокруг себя, хотя как адвокат должен всех выгораживать.
– На меня Олег Григорьевич тоже произвел хорошее впечатление, – нарушила затянувшуюся паузу Елена Петровна. – Очень серьезный, обязательный, к Оле относился бережно… А сколько он сделал ей замечаний, если она что-то не так делала по своему легкомыслию. Помнишь? – повернулась она к мужу.
– Перестань… – поморщился тот. – Опять ты начинаешь. Речь не о наших впечатлениях. А о том, способен ли он в критическую минуту ее защитить, не поддаться угрозам или соблазну, если я правильно понял…
Все опять замолчали.
– Мне хотелось бы побольше узнать о вашей дочери, – сказал я, прерывая молчание. – Я могу посмотреть ее комнату?
– Конечно, – ответила Елена Петровна и поднялась из кресла. – Кстати, до вас никто этим не интересовался. Ни следователь, ни участковый.
Лекарский взглянул на часы и тоже поднялся со своего места.
– Прошу меня извинить, – сказал он. – Дела. Мне надо быть на правлении банка. Туда нельзя опаздывать… Если позволите, Елена Петровна, я хотел бы переговорить с Юрием Петровичем с глазу на глаз. Я заберу его у вас на несколько минут, которые мы проведем в Олиной комнате.
Мы прошли в комнату, где жила Оля, и Елена Петровна сама прикрыла за нами дверь.
– Наконец мы сможем поговорить, – сказал Лекарский.
Сейчас он не выглядел благодушным, скорее встревоженным.
– Давно пора, – сказал я, – но сначала несколько вопросов. Кто-нибудь сейчас ведет за нами слежку?
– Бахметьев вам безусловно верит, – ответил Аркадий Валерьянович. – Но сомневаюсь, что продолжает верить мне. Что-то узнал либо подозревает о наших с вами особых отношениях.
– Последствия которых ему уж никак не повредят, – добавил я. – Мы теперь в одной упряжке… Но, похоже, доверие не мешает ему по-прежнему за мной следить?
– Сначала проверяет, потом доверяет, – сказал Аркадий Валерьянович. – Это в его характере. И будет делать это постоянно. Так что привыкайте.
– У меня совесть перед ним чиста, но вы не ответили на мой вопрос. Как мне отличить одного от другого? Кто меня подслушивает – Бах или его конкуренты?
– Спросите что-нибудь полегче, – вздохнул Лекарский и снова посмотрел на часы, – причем у него самого… Кстати, вы только что обзавелись сотовым телефоном, а это снимает часть ваших проблем… Например, сможете мне звонить.
– Откуда вы взяли, что он у меня есть? – похолодел я. – Аппарат я до сих пор не вытаскивал из кейса, вы просто не могли его видеть! Если вы, конечно, не экстрасенс.
– Бах мне сам недавно об этом сообщил, – Лекарский растерянно смотрел на меня, – перед встречей с вами. Как всегда не удержался, чтобы не продемонстрировать свою осведомленность… Он ведь в некотором роде хвастун. Вас это удивляет?
– Сотовый мне дали пару часов назад, на Петровке, тридцать восемь. В одном высоком кабинете.
Мы озадаченно смотрели друг на друга. Произошла явная утечка информации. Причем прямо из кабинета Вячеслава Ивановича.
– Это лишь означает, что, если вы как-то отреагируете на мое сообщение, – покачал головой Аркадий Валерьянович, – он и об этом узнает. Что я вам проболтался. Своего рода тест.
– Значит, дело не в том, что он хвастун, – предположил я, – а просто хочет быть уверенным в вашей преданности. И пустил этот пробный шар, чтобы проверить вас на вшивость.
– Получается так… Вы подставите меня, если начнете проверять, как возникла утечка. Понимаете? Если у него действительно есть осведомитель на Петровке, он будет знать наверняка, что я стал работать на вас. – Лекарский был явно обеспокоен.
– И что прикажете мне делать? – спросил я. – Молчать? И пусть эта утечка продолжается дальше?
– А вы в нем уверены, в том, кто вам преподнес этот телефон?
Вопрос был кощунственный, но я не стал возмущаться. Я ответил спокойно и твердо:
– Как в себе. Наверняка он отметил передачу сотового телефона в каком-то своем документе. А вот уж к этой документации или файлу, видимо, имеет доступ осведомитель Баха… Нет, как хотите, но я не смогу об этом промолчать.
Лекарский был смят, мне даже стало его жаль.
– Что ж, я в вашей власти, – сказал он сокрушенно. – Если откровенно, то я уже сожалею, что сказал вам об этом.
– Аркадий Валерьянович, будьте спокойны! – заверил я его. – Огромное вам спасибо. Поверьте, я найду возможность сказать Вячеславу Ивановичу о случившемся так, что никто об этом не узнает.
– Вячеслав Иванович? – он поднял голову. – Грязнов?
Он произнес это имя с явным облегчением.
– Вы его знаете? – я тоже обрадовался.
– Ну как же, приходилось… Кстати, на редкость порядочный человек, вы правы. Я всегда говорил, что Бахметьев – везунчик. И на вас ему повезло. Вернее, он точно рассчитал, что именно вы, с вашей интуицией, легко распознаете слабые стороны обвинения. Это человек, который редко ошибается в своем выборе.
– Ну вот, опять, – вздохнул я. – Одни кругом порядочные люди… Плюнуть некуда. И все, как один, запутались в сетях слежки и подслушивания. Ведь какие-то важные структуры в этом участвуют, не так ли? Очень высокий уровень. Мне на это намекнул сам Александр Борисович Турецкий… Что молчите, Аркадий Валерьянович, скажите что-нибудь!
– Как-нибудь в другой раз и в другом месте, – сказал он, понизив голос. – А вы передайте мой привет Вячеславу Ивановичу, обязательно! А сейчас, извините, я побежал.
– Ладно, тогда последний вопрос. Кто, на ваш взгляд, убил адвоката Колерова? – спросил я.
– Бах по-прежнему уверен, что это сделали те же, кто убил Степаняна. А вы что об этом думаете? – спросил он, стоя уже в дверях комнаты.
– Склоняюсь к тому же… И еще к вам вопрос, как к нашему человеку в окружении Баха… Почему его так хотят ославить? Испортить ему реноме? В чьих глазах, если это так?
Он вернулся назад в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Пристально посмотрел мне в глаза.
– Только между нами… – тихо сказал он. – Бах не разрешает это никому говорить, но вам я скажу. В предстоящих торгах собирается участвовать один могущественный американский банк. Не столь существенно, какой именно или кто за ним стоит. Они выбирают, к кому присоединиться – к нам или к Соковнину… Вот для них репутация, в отличие от наших акул, не пустой звук.
Он снова открыл дверь и громко сказал, увидев хозяйку, как бы продолжая наш разговор:
– Может, это убийство следует рассматривать как предупреждение новому адвокату, который его сменит, то есть вам?
– На их месте я бы не предупреждал, а уже давно просто замочил, – буркнул я.
– Что вы такое говорите, Юрий Петрович! – охнула Олина мать. – Как так можно говорить?
– Признаться, я думал, вы спросите совсем о другом, – сказал Лекарский, глядя на меня. – О вашем вступлении в коллегию адвокатов. Могу вас поздравить – Бах свое слово держит. Считайте, вы уже приняты. А вот насчет договора просил подождать. До ваших первых результатов.
Лекарский ушел, а я, оставшись один, осмотрелся в комнате Оли. Письменный стол, компьютер, музыкальный центр, много книг… Плюс всевозможные дискеты, видеокассеты и картинки из журналов, развешанные на стенах. Словом, обычная комната современного подростка из обеспеченной семьи.
Правда, преобладали все больше заграничные кинозвезды, прежде всего Кевин Костнер и Уитни Хьюстон. И еще некая принцесса из Монако, забыл ее имя…
Не то чтобы я против них что-то имею, но есть, на мой взгляд, артисты и получше. Из американских мне больше нравится Роберт Де Ниро и Джек Николсон… Дело вкуса, конечно, тем более что тот и другой в этой коллекции присутствуют… Но какие-то уже обветшалые, потрепанные. Я склонился ближе к фотографиям. Так и есть, пожелтевшие вырезки из иностранных журналов, если можно судить по надписям на английском… В то же время портреты Костнера и Хьюстон – довольно новые. И соответствующие надписи – на русском. Возможно, из женских журналов типа "Лиза", которых сейчас расплодилось видимо-невидимо.
Ну и о чем это говорит? Только о том, что у девочки интерес к этим актерам проявился совсем недавно. Вон лежат номера этих журналов… "Бурда", "Семь дней". Я полистал их. Да, именно отсюда это вырезано.
А журналы вышли этим летом. Ну и что?
Я стал рассматривать ее книжные полки. Булгаков, Байрон, Блок, Ахматова, Дюма…
М-да, начитанная девочка, ничего не скажешь. Даже позавидуешь. И романтичная, судя по корешкам книг. Поди, дневник ведет… Причем сокровенный, никому его не показывает. Я вот тоже романтик, а дневник вести лень. Для этого надо жить полноценной духовной жизнью.
Причем, судя по этим журналам, откуда вырезки с портретами Костнера и Хьюстон, нанесенная душевная травма ее не изменила. С ней это случилось ранней весной. А журналы, судя по дате выпуска, появились несколько позже…
Да что я прицепился к этим журналам и вырезкам, в конце концов.
– Юрий Петрович, – послышался голос хозяйки. – Я вам не помешаю? Может быть вам что-нибудь надо?
– Извините, – сказал я, – хорошо бы нам поговорить…
Я кривил душой. Размышлять я как раз предпочитаю наедине с собой. Или с Турецким Александром Борисовичем. С тем же Вячеславом Ивановичем. Словом, с теми, кого давно знаю и кто угадывает мои мысли с полуслова. С Катей такого не было. С ней не расслабишься, сплошная боеготовность.
– Оля вела дневник? – спросил я.