– И все это, чтобы только подготовить нас к этому наезду, которому мы сейчас подвергаемся в этих шикарных условиях? – кивком головы я указал в сторону камина и всех этих антикварных штучек, которые на нем стояли.
– Браво! – воскликнул Бахметьев и снова сощурился, глядя на нас. Казалось, он испытывал удовольствие от моего разоблачения и своей возрастающей ко мне симпатии. – Здорово вы нас раскололи. Это лишний раз подтверждает, что я не ошибся, выбрав именно вас. И если бы вы еще подсказали, где именно мы прокололись, гонорар, о величине которого так переживает ваш коллега, существенно бы увеличился.
Бедный Вадик, ничего не понимая, слушал нас.
– Так это все было подстроено? – спросил он меня. – Что ж ты не сказал мне сразу? – и потрогал свой подбитый глаз. Похоже, сейчас он жалел себя, бедолагу, как никогда раньше.
– Как вы все-таки догадались? – спросил Александр Николаевич.
– Молча, – сказал я. – Секрет фирмы.
– А все-таки? Раз уж мы собрались сотрудничать? – настаивал он.
– Как только вы предложили моему коллеге новые очки взамен разбитых, – сказал я. – Кстати, именно поэтому ты имеешь полное право взять эти очки, – обратился я к Вадиму. – И еще потребовать компенсацию за порванные брюки. Заодно поинтересоваться, не войдет ли указанная компенсация в размер твоего гонорара…
– Теперь я вижу: судьба моего Игоря в хороших руках, – удовлетворенно сказал Бахметьев.
– И только возникшее подозрение, что ваш сын на самом деле может быть невиновен, удерживает нас от того, чтобы сейчас встать и уйти, – продолжал я.
– Только судьба моего Игоря заставляет меня закрыть глаза на ваше хамство, – ответил Бахметьев в тон мне. – Конечно же нанесенный вам ущерб должен быть щедро компенсирован.
– Ну вот, кажется, мы обо всем договорились, – сказал Вадим. – А теперь, пока мы не наговорили друг другу новых гадостей и вконец не испортили себе настроение, мы хотели бы побеседовать с вашим Игорем. Ради чего, собственно, мы сюда и приехали.
– Хорошо, – кивнул Бахметьев-старший. – Его сейчас позовут. Это помещение вас устраивает?
– Если только нас здесь не будут подслушивать, – сказал я.
– Моего слова в качестве гарантии вам недостаточно? – спросил Александр Николаевич.
Мы с Вадимом уставились друг на друга, ни один из нас не спешил заверять хозяина, мол, не сомневаемся в вашей честности.
– Поверим вам на этот раз, – сказал наконец Вадим.
Бахметьев кивнул, встал из своего кресла, подтянутый и спортивный, и на наших глазах вынул из фарфоровой вазы миниатюрный микрофон. Потом точно такой же – из-под абажура бронзовой настольной лампы.
– Вон там еще, пожалуйста, посмотрите… Вы, наверное, запамятовали, – показал я на хрустальное с серебром распятие, стоявшее на письменном столе. – И там, в пепельнице… Я не ошибся?
Бахметьев зло зыркнул на меня, но просьбу выполнил. Вадик смотрел на меня, не скрывая восхищения.
– Я только хотел бы пожелать, чтобы вы раньше времени не обольщались, – сказал Александр Николаевич, прежде чем выйти. – На вашем месте я бы счел наши наезды лишь репетицией того, что на самом деле вас может ожидать. Ибо мои враги до сих пор только присматривались, чтобы нанести удар наверняка и по самому незащищенному месту – моему сыну. Потом они убили моего ближайшего друга и сотрудника Карена Степаняна, известного банкира. Тоже знали, куда ударить.
– Его банк, если мы верно слышали, относится к вашей финансово-промышленной группе? – спросил я.
– Да… Незадолго до гибели Карен предположил, что эта история с изнасилованием подстроена. Кстати, я говорил вашему следователю Савельеву, что догадываюсь, кто были эти пижоны, застрелившие Карена. Но он не принял во внимание…
– И кто же они? – спросил я.
Он хотел ответить, но запнулся, увидев поднявшуюся к нам наверх свою молодую жену.
– Тебя к телефону, – сказала она. – Это Кострюков из Белого дома.
– Сейчас… Скажи ему, спущусь через минуту, – он проводил жену взглядом. – Может, и скажу вам когда-нибудь, кто они, но не сразу, не сегодня. Я вас еще плохо знаю… Добавлю только одно: мой сын болен. Неполадки с эндокринной системой. Тюрьма его убьет. А заодно и меня. Как вы думаете, есть у них шанс вывести меня из игры подобным образом? Прошу прощения. Игорь к вам поднимется.
Он встал и вышел.
Потом я поднялся и положил одну из вышитых подушечек на самый верх этажерки, где букет полевых цветов, довольно странный, как мне показалось, в этой комнате, прикрывал небольшое отверстие в стене. Оттуда вполне мог выглядывать объектив видеокамеры.
– Так-то будет спокойнее, – сказал я Вадиму. – Не люблю, когда меня подслушивают или за мной подглядывают, даже из лучших побуждений.
– Все-таки сказывается твоя следовательская сущность, – сказал он. – У человека, каким бы он ни был, несчастье, а у тебя на уме только одни подозрения.
– Которые иногда сбываются, – заметил я. – На твоем месте я бы подумал о другом. Откуда они узнали, какие тебе нужны очки?
– Мне кажется, что они специально их разбили, чтобы продемонстрировать нам свою осведомленность, – пробормотал Вадим растерянно. – Так же, возможно, его враги узнали о его болезни сердца.
– Делаешь успехи, – сказал я.
Игорь поднялся к нам наверх, и я снова обратил внимание на его болезненное состояние. Мне было с чем сравнивать, в отличие от Вадима, я видел его не в первый раз.
Я представился ему и представил Вадима.
Он кивнул, потом хотел что-то спросить, но тут же запнулся.
– Ты хотел что-то сказать? – участливо спросил Вадим.
– Да… – кивнул мальчик. – А вы, значит, мне верите, раз взялись меня защищать?
Признаться, мне стало не по себе от этого вопроса. Просто мороз по коже. Парня интересует одно – верят ему или не верят. Остальное занимает его куда меньше.
– Ну конечно, – ответил ему Вадим.
Я благодарно посмотрел на него.
Вадим положил свой диктофон на стол, включил запись.
– Эта штука тебе знакома? – спросил он.
– Да, – кивнул Игорь. – Японский. Это "Сони". Потом вы расшифруете запись и составите протокол?
– Мы не следователи, – ответил Вадим. – Нам протокол ни к чему. Скажи, а прежний твой адвокат случайно не записывал ваши беседы?
Игорь пожал плечами.
– Не знаю. Может, и записывал. Вернее, не помню. Следователи записывали, это я помню. А зачем записывать, если не для протокола?
– Ну, для анализа, например, – стал объяснять Вадим. – Чтобы ничего не забыть. Верно построить тактику твоей защиты… Скажи, как получилось, что ты попал в эту неприятную историю? Как это могло случиться? Вот об этом мне расскажи как можно подробнее.
Лицо Игоря порозовело, он заморгал ресницами.
– Ну как… Они подошли ко мне на улице… Нет, сначала один подошел. Говорит: позови ее. Ну, Олю. Вызови ее на улицу, скажи, что есть разговор. Она с одним нашим пацаном встречалась. Потом перестала. А его в армию призывают. Хочет проститься… Так он мне сказал.
– Ты знал его раньше?
– Первый раз видел.
– Как он выглядел?
– Обыкновенно.
– Одет был как? – спросил Вадим.
– Весной это было, – напомнил я. – Достаточно тепло.
– Я помню, – кивнул Игорь. – Он был в кожаной куртке, "косуха", может, знаете?
– Где нам, старым пням… – не удержался я. Вадим свирепо глянул в мою сторону.
– Одежда – всего лишь деталь, на первый взгляд малосущественная, – объяснял он Игорю, – просто, вспоминая детали, ты должен вспомнить и что-нибудь необычное, допустим, в его поведении.
– Это на самом деле весьма существенно, – добавил я. – В лифте была найдена большая металлическая пуговица.
– Первый раз о ней слышу. Хотел бы я знать, где сейчас она находится, – сказал Вадим.
– Среди вещественных доказательств, – сказал я. – И с нее сняты отпечатки пальцев. Это есть в деле. А дело в суде, который находится недалеко от нашей конторы. И там ты можешь эту пуговицу увидеть.
– И чьи эти отпечатки? Установили? – спросил меня Игорь.
– Насильника, – ответил я. – Ты читал материалы дела? Там записано, во что был одет один из преступников. Может, еще что-нибудь вспомнишь?
– У него глаза сильно блестели, – вдруг сказал Игорь. – Ну, будто накурился.
– Память у тебя крепчает, – сказал я одобрительно. – В тот раз ее словно отшибло… Скажи, следователь задавал тебе подобные вопросы?
– Нет… Не помню, – пожал плечами Игорь. – Он о другом спрашивал. Ну, о том, что я там делал… В лифте. А что?
– Да этого мы еще дойдем. Этот, в "косухе", он хотя бы назвался? – спросил Вадим.
– Да, он сказал, что его зовут Сергей, – сказал Игорь.
– Сергей… – повторил Вадим. – Что было дальше?
– Потом подошел второй. Его звали Димон, наверное, Дима, но первый называл его Димон.
– Он был тоже в "косухе"? – спросил Вадим.
– Нет, в легкой куртке. "Болонья" ее называют.
– Кофе не желаете? – послышался мелодичный голос Ксении Александровны.
Мы с Вадимом замерли. Работа не волк, словно сказали мы друг другу. А расслабиться, выпить по чашечке кофе в компании с этой женщиной… Почему бы нет?
Втроем мы спустились вниз. Сели за столик с гнутыми ножками, на котором пыхтел никелированный кофейник и наготове стояли три фарфоровые чашечки.
Хозяйка в халате, напоминавшем японское кимоно, приветливо нам улыбнулась.
Бывают же красивые женщины, одновременно подумали мы с Вадимом и переглянулись. Бах отбил ее у сына зампреда КГБ, кто-нибудь отобьет ее у Баха… Такие женщины достаются как приз победителям. Бах победил в девяносто первом как демократ. Победит ли он в схватке с мафией? Почему, кстати, три чашки, подумал я, но тут же увидел, как Игорь скромно сел в сторонке от нас, где ему была приготовлена чашка с молоком.
– Врач не разрешает ему пить кофе, – сказала Ксения Александровна, озабоченно глядя на пасынка.
Какой, интересно, врач, невольно подумал я, уж не тот ли, который довел парня да расстройства эндокринной системы, если вспомнить слова его отца. Никогда не слыхал, чтобы кофе вредило при подобных болезнях.
– У Игоря тахикардия, усиленное сердцебиение из-за болезни щитовидной железы, – продолжала она, разливая нам по чашечкам ароматный напиток.
– Это было вызвано неправильным диагнозом? – поинтересовался Вадим.
– Или неправильным лечением? – спросил я.
Она слегка пожала плечами и отпила из чашки.
– Не думаю… Хотя Александру Николаевичу так кажется. Как и то, что за Игорем идет охота. В результате мальчик общается только с нами, к нему привозят учителей… Почему вы не пьете? Может, хотите со сливками?
– Обожаю со сливками, – сказал Вадим, не сводя с нее восторженного взгляда. – Мне мама всегда со сливками подавала. С первого класса.
Этот женатик, похоже, начинал забывать, с какой целью его пригласили в приличный дом. Я оглянулся на мажордома, пожалуй, он был семейным телохранителем. Есть же семейные врачи. Не у всех, но есть.
После кофе мы опять поднялись наверх. Наш разговор с Игорем продолжился.
– Почему же ты не сказал следователю, что знаешь имена этих парней? – спросил Вадим.
– Я говорил, – встрепенулся мальчик, – но он ничего не записал. Потом сказал, что для меня будет лучше, если этих ребят не поймают. А если их найдут, это будет квалифицировано как групповое преступление. И мне же будет хуже. Больше срок дадут…
Мы с Вадимом не знали, что на это сказать. Не может быть, чтобы Савельев дал такой совет. Экспертиза установила, что их по меньшей мере было трое. Значит, была группа, нашли тех двоих или не нашли. Зачем было врать парню?
– А в лифте ты на самом деле был? – спросил я строгим голосом.
– Да… – чуть слышно ответил он. – – Они меня туда затолкнули…
– Игорь, оставь нас на несколько минут одних, – сказал Вадим. – Мы тебя позовем.
– Старик, так не годится, – помотал головой Вадим, когда мы остались вдвоем. – Я все понимаю. С детства тебя учили, что врать нехорошо. И потому ты не прощаешь вранья никому. В том числе и пацану, которого научили врать взрослые. Забудь, что ты был следователем. Или возвращайся назад в прокуратуру. Учти, Игорь имеет полное право скрыть от следствия какие-то детали, если это ему на пользу…
– Но теперь эта история выглядит по-другому, – сказал я.
– Ах, мы не можем простить пацану, которого запугали и запутали взрослые дяди, обмана! – всплеснул руками Вадим.
– Если бы он не скрыл, а сказал, как сейчас, имена насильников, возможно, их тогда бы и нашли! – сказал я.
– Ты забыл про своего коллегу Савельева, который, оказывается, об этом все знал. И мог поискать этого Димона, если бы очень захотел.
Я промолчал. Вадим был прав, я это понимал. Но никак с этим не мог смириться.
– Теперь ты готов к разговору с ним? – спросил Вадим после затянувшегося молчания. – Соберись. Дальнейшее может принять интересный оборот. Для тебя, во всяком случае. Я имею в виду адвокатское расследование, в котором ты, не сомневаюсь, проявишь себя во всем блеске. Похоже, материалы следствия были сфальсифицированы. И нам в этом предстоит убедиться. Ибо, кроме нас, это никому не нужно.
На другое утро мне позвонил Александр Борисович и попросил срочно к нему приехать. Надо поговорить, сказал он. Войдя к нему в кабинет, я сразу обратил внимание на выражение его лица. Оно было такое, будто он в чем-то меня подозревал.
– Во-первых, я хочу вернуться к нашему прежнему разговору, – сказал Александр Борисович. – Я имею в виду возможность объединения дела об убийстве Степаняна с делом Игоря Бахметьева. Ты, конечно, не следователь прокуратуры, но я привык тебе доверять, а ситуация сложилась такая, что можно наломать дров… Сначала напомни свои доводы в пользу такого объединения.
– Бах подтверждает, что банк Степаняна принадлежит его финансово-промышленной группе, – сказал я. – И что это звенья одной цепи – убийство банкира и адвоката Колерова, а также провокация против его сына – эта история с изнасилованием.
– А поскольку дело об убийстве Степаняна взято нами в производство, мне придется объединить уже три дела в одно, – сказал Турецкий. – Так? Два убийства и дело Игоря Бахметьева, хотя последнее уже как бы закончено. Так?
– Так. А что во-вторых? – спросил я.
– Не спеши. Сначала расскажи мне о вчерашнем инциденте.
– Обыкновенная инсценировка, – сказал я. – В двух действиях. Сначала они изобразили похищение Кати. Потом, для острастки, Вадима. Чтобы ему служба медом не казалась.
Турецкий с сомнением посмотрел на меня.
– Кто они? Это Бахметьев сам так тебе сказал?
– После того, как я его разоблачил, он сразу со мной согласился, – сказал я. – Дело в том, что у него были заранее заготовлены очки для Вадима, взамен разбитых. Откуда, кстати, они могли знать, какие ему нужны очки? Откуда знали, что разобьются?
– Похоже, он тебя проверял на вшивость. Годишься ли ты, чтобы быть при нем не только семейным адвокатом, но и семейным следователем. А очки специально разбили. В свалке это – раз плюнуть…
– А история с попыткой похищения Кати? – спросил я.
– Здесь – другое. То, что ты скоро прибежишь к Кате, похитители безошибочно узнали по определителю номера, когда ты звонил ей на квартиру, а они там уже были. Все очень нарочито, тебе не кажется?
– А у вас есть объяснение поведению Бахметьева? – спросил я.
– Думаю, что во втором случае он просто присвоил себе акцию своих оппонентов? Они-то на самом деле собирались ее похитить, чтобы воздействовать на тебя. Убивать второго подряд адвоката – это уже чересчур опасный перебор.
– Зачем Бахметьев взял это на себя? – спросил я.
– Для острастки. Чтобы произвести на тебя впечатление. Чтобы вы с Вадимом веселее работали. Тем самым он показал вам свои возможности на тот случай, если сочтет ваше усердие недостаточным. А потом он наверняка сказал тебе, чтобы ты не обольщался, что впредь подобные действа могут проделать его оппоненты, не так ли?
– Верно, – выдохнул я. – В самую точку. Так и сказал.
– Словом, расклад здесь такой, – спокойно говорил Турецкий, расхаживая по кабинету. – В первый раз Катю хотели похитить враги Бахметьева, чтобы шантажировать тебя, но во второй раз, когда напали на Вадима, а потом спасли, – это уже дело рук самого Бахметьева… И не надо восхищаться моей проницательностью. Слава Грязнов мне звонил после вчерашнего инцидента и все рассказал. Мол, тут возле тебя была стрельба, мои ребята подняли труп недалеко от твоей конторы, а он оказался живой. Даже не поцарапанный. Пришлось его отпустить, оштрафовав за хулиганство в общественном месте. Хотя несостоявшийся покойник уверял, что всего лишь прохожий и оказался в этом месте случайно. По месту и по времени все совпадает. И когда я услыхал твой рассказ, мне ничего не оставалось, как связать одно с другим.
– Делать им нечего, – сказал я с досадой. – Нашли игрушки… И главное, грубо работают. Вот как с убийством этого Лехи, которое они решили повесить на меня.
– А ты не полюбопытствовал по этому поводу, когда беседовал с Бахом? – спросил, остановившись, Александр Борисович.
– Нет, – вздохнул я.
– А напрасно… Наверное, ты уверен, что это дело их рук? Я так не думаю. Это не в его характере, насколько я теперь представляю себе этого Бахметьева. Зато в характере его врагов. Они могли это сделать, чтобы рассорить тебя с ним.
Мне оставалось помалкивать, усваивая этот урок.
– Что касается очков для Вадима, – продолжал Александр Борисович свою экскурсию по лабиринтам человеческой хитрости, – то тут ты прав. Баху слишком хотелось произвести впечатление и доказать свое могущество.
– Он охотно признал, что любит пустить пыль в глаза. Но ведь угроза для Кати остается актуальной? Со стороны недругов Бахметьева? – спросил я.
– Судя по тому, что ты рассказал, да. Уже начало реализовываться то, чего они опасаются. Ведь одно дело, что обвиняемый сообщает следователю, чтобы избежать тюрьмы, и совсем другое, что он рассказывает адвокату для своего спасения.
– Просто голова кругом, – пожаловался я. – Вадим не одобрил бы меня, если бы узнал, о чем мы сейчас разговариваем.
– Теперь о том, ради чего я тебя позвал… – Турецкий вздохнул и плюхнулся в кресло. – То, что этот мальчик оказался в кабине лифта, когда там происходило насилие, еще ничего не доказывает. Слишком для этого тесное помещение. Ведь так?
– Ну да, – согласился я.
– Ты же видел этот лифт?
– Нет, – сказал я. – Как я мог его видеть, если в расследовании не участвовал?
– Может, ты об этом забыл?
Он снова подозрительно покосился на меня.
– Я-то этот лифт видел… – продолжал он. – Специально осмотрел. И тогда еще усомнился в выводах Савельева. Кабина слишком мала для того, чтобы трое могли там расправиться со своей жертвой.
– Потерпевшая сомневается в причастности Игоря, – напомнил я. – Быть может, они его затащили в кабину, чтобы потом всю вину свалить на него?
– Допустим, – не очень уверенно произнес Турецкий. – Но есть экспертиза, подтвердившая виновность Игоря Бахметьева.