Я взглянула на часы. Нет, сегодня уже не поеду. Во-первых, голова и так переполнена информацией, нужно ее разложить по полочкам. А во-вторых...
Я снова посмотрела на часы. Половина пятого. В шесть заканчивается наш рабочий день, и редакция пустеет. Мне нужно приехать до шести, иначе я останусь на улице.
"Может, вернешься домой?" – подтолкнуло меня малодушие.
Я заколебалась. Все минусы совместного существования с родителями сейчас представились мне несущественными. Подумаешь, пилят... Значит, любят! Подумаешь, беспрерывно воспитывают... Значит, хотят мне добра!
Я вспомнила домашние сырники, свежезаваренный чай, уютные посиделки на кухне и издала душераздирающий вздох. Дом представился мне тихой гаванью, закрытой от всех жизненных штормов и неприятностей.
Может, вернуться?
Я потрясла головой. Нет. Если я сейчас поддамся панике, то уже никогда в жизни не освобожусь от излишней родительской опеки. И до конца своих дней буду послушно сюсюкать: "Да, мама, слушаюсь, папа, вернусь не позже девяти..."
Я уселась на каменный парапет, отделяющий сад от пляжа, и уставилась в морскую даль. Море готовилось ко сну. Предзакатное солнце разгладило воду, залило ее расплавленным золотом, шум маленьких набегающих волн был едва слышен. Море дышало так спокойно, так умиротворенно, что я на несколько минут позабыла все свои неприятности. Просто сидела, смотрела на опрокинутую синюю чашу и ни о чем не думала.
Люблю море. Хотя и боюсь глубины.
Мне в спину ударился детский мяч. Я вздрогнула от испуга и обернулась.
– Простите, пожалуйста! – прокричала мне молодая женщина, державшая за руку мальчика лет пяти. – Он не нарочно!
– Ничего, – ответила я. Подняла мячик и кинула его обратно. Удар был слабый, но я испугалась. Чего? Наверное, неожиданности!
Вот и Терехин испугался. Да так, что умер с перепуга. В смерти от сердечного приступа нет ничего криминального, но что вызвало этот приступ?.. Что-то ведь его вызвало!
Я снова и снова возвращалась мыслями к исходной точке.
Да. Подозреваемых масса. Просто выбирай, кто больше нравится. Во-первых, жена, не желавшая остаться на бобах из-за какого-то там тридцатилетнего ребенка. Могла она организовать мужу сердечный приступ?
Смешно даже спрашивать! Любая жена с легкостью это сделает! Если есть желание, конечно. Но не всегда муж при этом умирает.
Значит, жена – подозреваемая номер раз. Пошли дальше.
Подозреваемый номер два: маленький Турсун с большим Заде. Они с Терехиным были компаньоны. Ну, и что? А если Азика перестала устраивать половина? Куда он делся после смерти Терехина? Почему пропал? Не связаны ли эти события?
Все возможно! Потом, что за предупреждение сделала мне Ася? Конечно, она могла соврать. Угроза могла исходить от нее, а не от Азика. Но уж слишком Ася нервничала. Она чего-то боится. Чего?
Загадка.
Подозреваемый номер три – новый радиомагнат, таинственная романтическая фигура, Иван Леонидович Дердекен.
Я вспомнила яркие бирюзовые глаза на смуглом лице, спокойную улыбку, неторопливую манеру разговора, и у меня сладко замерло сердце.
В жизни не видела такого мужчины. Просто не мужчина, а магнит.
Тут я опомнилась и потрясла головой. О чем это я?.. Ах, да! О возможных подозреваемых!
Иван Дердекен...
Я поджала губы.
Это возможно. Это не просто возможно, а почти вероятно. Именно с появлением Ивана Дердекена в городе закрутился и запутался клубок странных и необъяснимых происшествий. А в центре него – фигура нового жителя. Что и говорить, фигура колоритная. И не только фигура...
Я снова вспомнила его глаза и невольно вздохнула.
Ладно, оставили лирику, как говорит шеф. За Дердекена я возьмусь немного позже. Растяну удовольствие, так сказать.
Подозреваемый номер четыре – таинственный тридцатилетний ребенок. Нашел ли его Терехин? Его ли это ребенок? Знал ли он что-то о своем настоящем отце? Как он к нему относился? Может, ненавидел? А что, вполне возможен и такой поворот! Мать могла наговорить ему что угодно! К сожалению, примеров тому масса! Мог ребенок устроить отцу сердечный приступ из ненависти?
Вполне.
А мог и по другой причине. Например, по расчету. Терехин-то – богатенький Буратино!
Нет, этот вариант выглядит странно. Если Терехинский ребенок убил отца из расчета, то почему не дождался составления завещания? Или хотя бы официального признания? На что он сейчас рассчитывает? На эксгумацию трупа и на родственную экспертизу по установлению отцовства?
Очень уж все это сложно. Проще было дождаться признания своих прав при жизни папочки.
Я пожала плечами.
Нет, все равно сбрасывать со счетов неизвестного ребенка пока не следует. Жизнь часто преподносит нам такие сюрпризы, которые трудно придумать.
Итак, вот вам, господа-читатели, четыре крепких подозреваемых. Даже пять. Забыла включить в список Алину Брагарник. Не потому, что у нее был в этом деле интерес (от смерти Терехина она ничего не получила), а потому, что любовницы автоматически попадают в число подозреваемых.
Мало ли как складывались у них отношения! Мы об этом ничего не знаем! Терехин уже не расскажет, а Алина может рассказать то, что сочтет для себя удобным. Вполне возможно, что и ребенка она придумала для того, чтобы отвлечь от себя внимание. А за что она убила любовника...
Господи, за то, что храпел во сне! Что, скажете неубедительная причина?!
Я спрыгнула с каменного парапета, взглянула на часы и направилась к машине. Перед тем как ехать в редакцию, мне нужно сделать несколько необходимых покупок. Например, приобрести смену белья, дезодорант, зубную щетку...
Все это я купила в небольшом универсаме, расположенном недалеко от редакции. Не забыла захватить пару баночек йогурта и сырок в шоколаде. Домашних сырников мне теперь долго не видать, придется завтракать по-холостяцки.
Я кинула свои покупки на заднее сиденье, рядом со спортивной сумкой, в которых хранились все мои вещи. Уселась за руль и поехала на работу.
В редакции было пусто. Понятно: корреспонденты в разгоне. Шеф дожидался меня в пустой приемной.
– Ну? – спросил он, едва завидев меня. – Не передумала?
– Нет, – ответила я и опустила на пол свою сумку. – А вы?
Шеф грозно пошевелил бровями, но я не испугалась. Пуганая уже.
– Все мое ношу с собой? – спросил шеф, указывая на мою сумку.
– Точно, – согласилась я. – А что? Очень удобно!
– Очень удобно! – передразнил меня шеф. Вздохнул и сказал:
– Я позвонил твоим родителям.
Мне стало стыдно. Я как-то забыла это сделать.
– И что? – спросила я смущенно. – Как они отреагировали?
– Угадай с трех раз, – предложил шеф.
– Обрадовались, – предположила я небрежно.
– Угадала!
Я удивилась. Я ожидала скандала, выяснения отношений, уговоров, душеспасительных бесед... Чего угодно, только не того, что предки обрадуются моему уходу!
– Шутите? – уточнила я.
– Вот еще!
Шеф пожал плечами.
– Сказали, что тебе давно пора становиться взрослой.
– Ах, так!
– И что дома этот процесс затянулся.
– Ах, так!
– В общем, они не возражают, – завершил шеф.
Я уселась на подлокотник кресла.
– Здорово! – сказала я мрачно.
– Можешь располагаться, – предложил шеф как ни в чем не бывало. – Кабинет не запираю, там есть душевая кабинка. Это, конечно, не домашние удобства, но...
Шеф не договорил и снова пожал плечами.
– Спасибо, – сказала я мрачно. – Меня все устраивает.
– Утром придет уборщица, – проинформировал шеф. – Она приходит рано, часов в семь.
Я мысленно застонала. В это время я обычно сплю!
– Она откроет сама, у нее есть ключи, – продолжал шеф бодро. – Я ее предупредил, что ты какое-то время подежуришь в редакции.
– Подежурю? – удивилась я.
– А что ты хотела? – в свою очередь удивился шеф. – Чтобы я рассказал сотрудникам о твоих домашних неурядицах? Чтобы все обсуждали твои семейные проблемы?
Я покачала головой. Нет, этого мне не хочется.
– Вы правы, – ответила я. – Спасибо.
– Я сказал, что сам попросил тебе подежурить. Почему – распространяться не стал. Если будут спрашивать, сделай многозначительное лицо.
– Сделаю, – пообещала я.
– Подушка и плед на диване в моем кабинете.
– Спасибо.
– В общем, разберешься, – подвел итоги шеф.
– Спасибо, – повторила я.
– Пока!
– До завтра.
Шеф помахал мне ладонью и вышел из приемной. Я осталась одна.
Некоторое время я слонялась между столов, разглядывая разбросанные повсюду бумаги. Потом включила электрический чайник, достала из секретарских запасов пачку печенья, отыскала чистую чашку и отправилась ужинать.
Налила себе в чашку кипяток, бросила в него пакетик заварки. А дома, наверное, пьют свежезаваренный "Ахмад"...
Я стукнула себя по колену.
– Не смей ныть! – сказала я вполголоса.
Включила компьютер и немного погоняла разноцветные шарики "Лайнса". Выпила чай, съела печенье и отъехала от стола на катающемся кресле.
Может, начать статью? Я нерешительно посмотрела на светящийся экран.
Нет. Рано. Во-первых, у меня пока мало материала. А во-вторых...
Я побарабанила пальцами по столу.
Во-вторых, я почему-то не доверяю редакционным машинам. Компьютеры у нас не кодируются, хозяев не имеют. Кто пришел, тот и занял приглянувшееся место. Не исключено, что завтра сюда сядет Ася Курочкина. Ей я не доверяю вдвойне. Как человеку и как любовнице местного криминального авторитета.
К тому же, Асе почему-то вздумалось меня пугать.
Я нахмурилась. Выключила компьютер, поднялась с кресла и подошла к окну.
Угасал чудесный сентябрьский день. Еще неделя – и придет октябрь. Седьмого октября день рождения Лешки... Интересно, мы с ним до этого помиримся или нет?
Я отошла от окна и подошла к стене, на которой висел календарь. Посмотрела день недели, на который придется день рождения Лешки. Пятница. Самый тяжелый день в редакции.
Рядом с календарем висел отпечатанный список с фамилиями наших сотрудников. Интересно, что это? Никогда не обращала на него внимания.
Напротив фамилий стояла дата и год. Понятно. Дни рождения журналистов. Секретарша шефа снова отличилась: взяла и напечатала год рождения не только напротив мужских фамилий, но и напротив женских. Добросовестная дамочка, ничего не скажешь.
Нет, сотрудники в журнале молодые... Пока молодые! – поправилась я. Лет через десять список будет выглядеть издевательством.
Я провела пальцем по фамилиям. Димка Копылов родился двадцатого декабря... Стрелец! А Ася Курочкина уже отметила свой день рождения почти три месяца назад. В начале июля. Получается, что она Рак. По Зодиаку, конечно. В жизни Ася барышня расторопная и назад пятиться не любит. Интересно, сколько ей лет? Никогда над этим не задумывалась!
Я наклонилась ближе к списку. В редакции сильно стемнело, а свет я пока не зажгла.
Так. Курочкина А. 2 июля 1975 года. Выходит, нашей Асе стукнуло тридцать...
Я остановилась. Стукнуло тридцать?
Я машинально присела на катающееся кресло, которое терпеть не могла.
Асе стукнуло тридцать?!
– Ну и что? – возразило благоразумие. – Мало ли кому стукнуло тридцать! Это еще не значит, что она дочь Терехина! Родители у нее есть?
– Не знаю, – ответила я медленно. – Я у Аси в гостях не была.
Тут я заметила, что говорю вслух, и спохватилась.
Надо же, как интересно! Что, если Ася на самом деле дочь Терехина?
Я устроилась в кресле поудобней и принялась размышлять.
Предположим, что это так. Ася – родная дочь господина Терехина. Что тогда?
Тогда Ася не стала бы его убивать. Ни за что на свете не стала бы! Ася выжала бы из новоявленного отца компенсацию за неудавшуюся жизнь. Квартирку, машинку, драгоценности... Ну, не знаю, что еще можно выжать из человека.
Но зачем же его убивать?! Я почесала переносицу. Загадка. Снова загадка.
Нужно разузнать, куда подевался Азик. Если Ася действует от его имени, то она должна знать, где искать нашего мафиози. Попробую выяснить. А еще попробую установить контакт с вдовой покойного магната. Наплету про некролог, шеф прикроет, если что...
Но это завтра. Все завтра. Сегодня пора отдыхать.
Я вошла в кабинет шефа, поворошила постельные принадлежности, сложенные на диване. Надо же, даже подушка у него имеется! Интересно зачем? Насколько я помню, шеф в редакции не ночевал ни разу.
Ладно, неважно. Нашлась подушка – и слава богу. Не на тумбочке же мне спать.
Я разделась, машинально осмотрелась вокруг в поисках тапочек. Сообразила, что тапочки остались дома. Стиснула зубы, подавляя очередной приступ малодушия, и отправилась в ванную. То есть в душевую кабинку.
"Какой пассаж! – раздумывала я, намыливая руки, – родители, оказывается, рады моему отсутствию! Никогда бы не поверила! Мне казалось, что он готовы костьми лечь, только бы не выпустить родную дочку из-под родительского крыла!"
Мысль засела в голове огромной обидной занозой. Честно говоря, в глубине души я надеялась, что родители примчатся в редакцию и уговорят меня вернуться домой. А если не уговорят, то уведут насильно. Украдут, как невесту.
А они взяли и обрадовались моему уходу. Предатели.
Я прошлепала мокрыми ногами из душевой в приемную, распотрошила сумку и достал из нее новую зубную щетку.
Вернулась обратно и с ожесточением вычистила зубы, словно отыгрывалась на них за плохое настроение.
Ну, предки! Погодите!
Я умылась с мылом, чего не делала уже довольно давно. Кожа у меня чувствительная, для снятия косметики я использую молочко фирмы "Гарнье". Но молочко осталось дома. В ванной, на полочке.
Я клацнула зубами. Майка! Не смей!..
Вспоминать удобства, оставшиеся в прошлом, было настолько мучительно, что мне захотелось есть. Я завернулась в полотенце, оставленное шефом, вернулась в редакцию и достала баночку йогурта. Распотрошила крышку, ткнула ложкой в густую молочную массу, поднесла ложку ко рту...
И тут же мне ударил в нос противный запах пенициллина. Я подняла ложку к глазам и внимательно рассмотрела йогурт.
Так и есть. Он покрылся плесенью.
Я поставила баночку на стол, воткнула ложку в испорченную массу. В носу засвербило, глаза наполнились слезами.
Нет в жизни справедливости! А дома сейчас...
Я ударила себя кулаком по колену с такой ненавистью, что невольно ойкнула.
Потерла больное место, встала с кресла и пошла спать.
Разложила постель на диване и только тут вспомнила, что ночная рубашка осталась...
Я не додумала. Сорвалась с места, бросилась к спортивной сумке и вывалила на пол все ее содержимое. Я даже не помнила, что в нее бросила, уходя из дома.
Ура! Вместе с джинсами я случайно прихватила с полки длинную пляжную футболку! Отличная замена ночной рубашки!
Я облачилась в футболку, собрала волосы на затылке и завязала их узлом. Как в рекламе. Дома я обычно...
Я оборвала запрещенную мысль, с мрачной решимостью прошлепала к дивану и улеглась. Сиденье было слишком узким и сильно заваливалось в сторону спинки.
Я покрутилась, устраиваясь поудобней. Нашла более-менее сносное положение, обхватила подушку, не удержалась и разревелась.
– Добро пожаловать в клуб для взрослых! – любезно пригласило меня благоразумие.
– Спасибо, – пробормотала я и всхлипнула.
Стыдно признаться, но самостоятельность уже не казалась мне таким уж восхитительным продуктом.
Сон, который мне приснился, был компенсацией за все мои сегодняшние страдания.
Я плыла на корабле вниз по течению какой-то широкой реки. Пейзаж по берегам выглядел как картинка.
Я засмотрелась на окрестности и не сразу оказалось, что река обрывается мощным бесшумным водопадом. Что делать?
Недолго думая, я махнула через борт, и оказалось, что умею ходить по воде!
Ощущение было сказочно приятным, как полет. Я без сожаления проводила взглядом деревянный корабль, смытый потоком куда-то вниз, и заскользила в безопасную сторону.
"Бегущая по волнам"... Интересно, откуда я взяла это словосочетание?
Мир вокруг был тих, спокоен и неподвижен, как театральные декорации. Иногда я выходила на берег, чтобы проверить: существует ли он на самом деле?
Берег существовал.
Трава казалась мягче воды, босые ноги нежились в ее бархатных объятиях.
Но ходить по воде было куда приятней. И я возвращалась в реку.
Река казалась мне бесконечной. Я скользила вверх по речению, почти не ощущая сопротивления воды. Все приветствовало меня в этом удивительном мире, все радовалось моему появлению.
Я выбралась на берег для того, чтобы немного отдохнуть. Уселась на толстый поваленный ствол, огляделась вокруг. И к своему удивлению, заметила небольшую мраморную беседку, явно сделанную человеческими руками.
Выходит, этот мир обитаем!
Мысль немного разочаровала. Мне так понравилось, что все вокруг создано специально для меня! Но я не позволила себе впасть в уныние и отправилась на разведку.
Страха не было. В этом мире все казалось таким же безопасным, как хождение по воде.
В беседку вели три широкие мраморные ступени. Я поднялась по ним и оказалась в прохладном полукруглом помещении. Здесь стоял низкий овальный стол, на котором лежала большая перламутровая раковина.
Раковина переливалась розовым жемчужным блеском, солнечные блики весело скользили по гладким бокам.
Я подняла раковину, приложила ее к уху. Голос моря начал вкрадчиво нашептывать мне свои тайны.
– Это твое? – спросил кто-то рядом.
Я беспомощно затрепыхалась на неудобном диване.
– Это твое? – повторил голос громче.
Я уселась на постели, не открывая глаза. С добрым утром.
– Сумка, говорю, твоя? – взвизгнул прямо в ухо женский голос, и я открыла глаза.
Рядом с диваном стояла уборщица, держа в руках распотрошенную сумку и мои вещи, которые я вывалила прямо на пол приемной.
Я разлепила пересохшие губы и ответила:
– Мое.
– А чего разбросала по полу?
Я вздохнула. Поискала глазами часы, не нашла их и спросила:
– Который час?
– Половина седьмого, – ответила уборщица.
Я тихо застонала и свалилась на диван, лицом в подушку. Что за жизнь, прости господи, ни минуты покоя!
– Давай поднимайся, – велела уборщица. – Мне в кабинете прибраться нужно. Иди-иди отсюда...
Злость, охватившая меня, помогла собраться с силами. Я резко отбросила одеяло, слезла с дивана и побрела в приемную, шлепая по полу босыми ногами.
– Тапки надень! – посоветовала уборщица вслед. – Простудишься.
Заботливая такая...
– Нет у меня тапок, – ответила я себе под нос. – Дома остались.
Ну, вот! Завела с утра пораньше вчерашнюю пластинку!
Я остановилась напротив зеркала, висевшего на стене в редакции, осмотрела свое помятое лицо и негромко приказала:
– Забудь про то, что у тебя осталось дома! Понятно, Майка? Забудь!
Вздохнула, огляделась вокруг.