Она что-то горячо доказывала, а "передовой" бригадир наступал на нее с угрожающим видом. Черт возьми, что он делает!? Ах, скотина… Храпов ударил Эллу коротко, почти без замаха, и девушка отлетела к стене как пушинка. Но вместо того, чтобы удариться в плач /что вполне естественно в такой ситуации/, девушка схватила с полки бронзовую статуэтку и врезала ею Храпова чисто по мужски, от всей души и в нужное место – по кумполу.
Мать твою!.. Мне даже через двойные рамы послышался хруст дробящихся костей, и обильно хлынувшая из раны кровь вмиг залила светлую футболку горе-ухажора. Храпов какой-то миг постоял, будто раздумывая – падать или нет, а затем, подкатив глаза под лоб, завалился навзничь. И тут я увидел как Элла с исказившимся от ненависти лицом взмахнула рукой с зажатой в ней статуэткой еще раз – так сказать, примочила вдогонку.
Братцы, что же это такое творится!? На моих глазах кончают главное звено цепи, уцепившись за которую я намеревался вытащить вместе с похищенной Кристиной сто тысяч баксов. Моя яхта шла ко дну в замызганной "хрущобе"! А ее капитан висел на дереве как гнилая груша и созерцал последние конвульсии своей "голубой" мечты.
Ни фига! Быть или не быть – это уже не вопрос, а диагноз. Прочь сомнения и колебания, пора приниматься за дело. Вперед!
Я поднялся по дереву чуть выше и прыгнул на балкон зловещей квартирки как кот – бесшумно и опустившись на все четыре кости. Дверь оказалась заперта, но меня это не смутило – в балконном окне была открыта форточка. Я прислушался – из квартиры не доносилось ни звука. Похоже, Элла ушла в другую комнату, а бедный Храпов пребывал в сумеречном состоянии.
Открыть окно оказалось проще простого – руки у меня длинные, куда хочешь достанут. Я осторожно раздвинул шторы и осмотрелся. Да, в зале никого не было. Если не считать Храпова, не подающего признаков жизни. Перекинув ногу через подоконник, я наконец очутился в жилище, как я предполагал, зазнобы Левы Бермана. В квартире царила поразительно мертвая тишина, и даже тиканье моих наручных часов звучало словно бой кремлевских курантов. Конечно же, это было не так – шалили нервы, но в такие моменты человек не задумывается над обоснованием своих ощущений. Он только констатирует факты и действует, запрограммированный тысячелетним опытом предыдущих поколений.
В конце концов я отважился и прошел вглубь квартиры. Она оказалась трехкомнатной, но ни в одном из помещений Эллы я не застал. Блин! С перепугу сбежала? Вряд ли. На нее, судя по моим мимолетным наблюдениям, это не похоже. Пошла за доктором? Возможно.
Хотя… Я посмотрел на тумбочку в углу прихожей и обнаружил там телефон; ради интереса проверил – работает. Значит, можно было вызвать "Скорую", а не вышивать по ночной окраине в поисках эскулапа. Тогда что? Сбежала, но не от страха, а вполне осознанно и хладнокровно. Бросила квартиру с барахлом и… Стоп, стоп! Что-то здесь не вяжется…
Я зашел в спальню и открыл шифоньер. Ну вот, приплыли – там находилась только мужская одежда. Похоже, это была нора Храпова, где он отсиживался до прояснения ситуации. Час от часу не легче…
Возвратившись в зал, я присел на корточки над бригадиром и попытался нащупать пульс.
Но уже при виде его проломленного черепа я понял, что мои потуги тщетны – он был мертв. Этого только мне и не хватало… Хмель, до сих пор толкавший меня на необдуманные поступки, выветрился из головы моментально, и я заметался по квартире, словно вшивый по бане. Что делать!? Линять, настойчиво подсказывал здравый смысл. Но с другой стороны сделать ноги никогда не поздно. А что если я немного осмотрюсь?
Может, найду какие-либо бумаги /или еще что/, которые могут пригодится в расследовании. Жмурики не вызывали во мне боязни или неприятия. Я их за свою жизнь насмотрелся по самое некуда. Поэтому я совершенно спокойно начал исследовать содержимое шкафов и секретера, предварительно обмотав руку носовым платком – чтобы не оставлять следов.
Но нашел только грязное белье и немного одежды – самое основное. Почти во всех шкафах властвовало запустение. Как я и предполагал, это была конспиративная квартира.
Но когда я прошел на кухню и открыл холодильник, моему взгляду предстало поистине гастрономическое изобилие. Да, Храпов не любил себе отказывать в еде и хороших напитках…
Я опоздал на долю секунды. Меня заинтересовала коробка из-под обуви, стоявшая под шифоньером. Я лег на пол и потянул ее к себе. И в этот момент рядом со мной послышался подозрительный шорох. Мне стала понятна моя фатальная ошибка практически мгновенно, но уже было поздно. Сначала послышался треск электрического разряда, и мое тело скрутила в узел жестокая боль; кто-то воспользовался поистине дьявольским изобретением цивилизованного человечества конца двадцатого века – мощным электроимпульсным разрядником. Ну, а потом моя голова, как мне показалось, раскололась от сильного удара словно перезрелый арбуз…
Пробуждение показалось мне вечными муками в преисподней, куда я попал прямиком из квартиры, миновав все загробные формальности, в том числе и чистилище. Голова – о, моя бедная, многострадальная бестолковка! – так сильно болела, что в глазах мелькало красное пламя вперемешку с едкими нашатырными пузырьками, вышибающими слезу. Кряхтя, как столетний старец, я сел и попытался разобраться в окружающей обстановке.
Я находился в той самой квартире, где Элла завалила Храпова. Он и лежал рядом со мной, уже начавший холодеть. Лужа крови, набежавшая из раны на светлый линолеум пола, загустела, потемнела и казалась вишневым сиропом. Я посмотрел на свою правую руку, которой что-то мешало – и выпучил от удивления глаза. Твою дивизию!.. Моя широкая ладонь крепко сжимала уже знакомую статуэтку – ту, которой танцовщица оприходовала своего фраера!
Несмотря на боль /как выражались сочинители девятнадцатого столетия – во всех членах; именно так мне и хотелось охарактеризовать свое состояние/, я встал и, уже было вознамерившись куда-нибудь определить злосчастную копию творения безвестного гения /это было изображение обнаженной девы-купальщицы/, посмотрел на стол-книжку, до моего свержения с Олимпа скромно стоявший под стеной в сложенном состоянии. И обалдел – вместо покрытой пылью широкой тумбочки в зале красовалась накрытая по всем правилам этикета скатерть-самобранка! Правда, ее первозданная свежесть уже была несколько подпорчена огрызками и пустыми бутылками, коих я насчитал две с хвостиком;
"хвостик" являл собой литровую бутыль виски, осушенную больше, чем наполовину. Но все равно зрелище впечатляло. Но самое главное, что меня поразило до мозга костей, было следующее – стол накрыли на двоих!
Я прозрел так стремительно, что даже испугался. Меня подставили! Мне очень ловко шьют убийство Храпова! Едит твою мать! Все, Сильвер, трандец, ты влип со всеми своими членами…
Я заметался по квартире как внезапно заболевший поносом в поисках туалета: быстро протер носовым платком статуэтку, стаканы, бутылки, вилки, телефон – все, что только можно, и где неизвестные "доброжелатели" могли сообразить оставить мои обеспамятевшие пальчики. А они постарались, в этом я совершенно не сомневался. Их подвело лишь одно – мое поистине бычье здоровье; я слишком рано очнулся.
Слишком рано!? Дверь! Быстрее к двери!
Она оказалась не заперта, но на цепочке, которую оборвать – раз плюнуть. Ну, конечно, а как же иначе – кого опасаться двум корешам, парням – косая сажень в плечах, Сильверстову и Храпову, собравшимся на дружеский сабантуйчик? Разве что самих себя.
Так оно и вышло – завязалась драка и наклюкавшийся до изумления Сильвер треснул по башке передового бригадира "Горлифторемонта" тем, что подвернулось под руку. То бишь, бронзовым произведением искусства. А потом и сам отключился – с пьяницами такое случается. Версия – закачаешься. Фактаж – налицо, главный подозреваемый в отключке и с орудием убийства в руках… блеск! Бери на цугундер, сажай и получи повышение по службе за раскрытие очередного убийства.
Хрен вам! Ключи, где ключи!? Где, где… и так понятно… Вешалка! Есть! Висят, родимые, под плащом. Наверное, запасные. Основные, похоже, пошли своим ходом к какой-нибудь помойке…
Я едва успел замкнуть двери, как раздался требовательный стук и начальственный ментовский голос заревел иерихонской трубой:
– Милиция! Откройте дверь!
Сейчас, размечтался… Я рванул к балкону и хотел сделать парашютный прыжок вниз, но что-то меня сдержало. Несмотря на остроту ситуации – в дверь пинали так, что стены дома дрожали – я собрал волю в кулак и прислушался. Точно, в кустах слева от балкона кто-то хрипло дышал. Засада! Ну я вам сейчас покажу, желторотые!
Я прыгнул прямо в кусты – туда, где темень была гуще. И попал. Кто-то под моими копытами только мяукнул. И сразу благополучно затих. Там был еще один, но я его вырубил ребром ладони, по наитию. Единственное, чего я боялся, так это пересолить.
Рука у меня с детства тяжелая, а потому я все-таки ее придержал – чай, не во вражеском тылу в составе разведгруппы…
Полностью очнулся я от заторможенного состояния, вызванного травмой головы и сумасшедшими событиями в квартире Храпова, лишь возле дома, где жила моя безотказная Анка-пулеметчица – продавщица киоска. Ноги сами принесли меня туда, куда нужно. Только она могла подтвердить мое алиби – на всякий случай – и стоять на своем даже под пыткой. А то от тех хитровыдрюченных шустряков, что сварганили постановку убийства Храпова, можно всего ждать. И я почему-то не думал, что в этом спектакле принимала участие и Элла. Не хотел думать.
Моя пассия от радости ошизела. Я еще никогда не приходил к ней на квартиру, и она решила, что дело на мази и беспутный Сильвер все-таки решился приклонить к ее крепкому плечу свою бесшабашную голову навсегда. У меня не было ни сил, ни желания разуверять милое создание в обратном, и я, пока она лечила мою ушибленную голову и строила радужные планы, только кивал, бормоча обычные в таких случаях слова. Про алиби мы сговорились вмиг – она ради меня готова была пойти хоть на эшафот. Мне, конечно, такая жертвенность льстила, но не на столько, чтобы я безрассудно и немедленно сунул голову в петлю супружества. Брехать – не пахать, и я наплел ей черт знает что для получения отсрочки хотя бы на период боевых действий, объявленных нашему агентству неизвестным противником. Потом в крайнем случае можно будет сослаться на ушибленную голову – чего не наболтаешь, когда крыша не на месте.
С любовью в эту ночь у меня тоже не сложилось. Сколько я ни пытался изобразить хоть что-то – в знак благодарности за будущую услугу – мой сексуальный пыл оставлял желать лучшего. Верно говорят, что мужчина в постели работает головой, а женщина – сердцем.
Кого я только не вызывал в своей памяти для поднятия мужского духа, но результат все равно был плачевный – перед моим мысленным взором постоянно мелькала окровавленная башка Храпова. В конце концов, чтобы не потерять лицо, как говорят японцы, мне пришлось прибегнуть к совершенно недостойной истинного джентльмена уловке – я притворился совсем больным и даже на несколько минут "потерял сознание".
Моя ненаглядная настолько испугалась, что тут же оставила все свои сексуальносемейные притязания и начала отпаивать меня какими-то отварами – с ложечки, как ребенка. Остаток ночи прошел в милой патриархальной обстановке: я храпел, положив многострадальную головушку на колени своей персональной Дульсинеи, а она, умиротворенная нежданной и негаданной идиллией, тихо роняла счастливую слезу на чалму из бинтов, скрывающую под собой рану современного Дон Кихота, сдуру налетевшего кувшинным рылом на мафиозный забор.
В конторе, слава Богу, меня не ждали. Ну, те, которые… в общем, при погонах. Если так пойдет и дальше, подумал я, усаживаясь на диван, то мне придется завербоваться куданибудь в Зимбабве наемником – лишь бы не видеть наших доблестных защитников правопорядка, которые, будто сговорившись, устроили на меня настоящую травлю. И это при том, что я еще ничего не успел натворить.
Плата пока не было. Марк, погруженный в свои бредовые идей, лишь что-то буркнул в ответ на мое приветствие и скрылся за дверью электронной кельи. Башка уже не болела, но в голове стоял тихий гул, и мне страсть как хотелось облегчить страдания хорошей дозой чего-нибудь эдакого. Меня сдерживала лишь необходимость соблюдать приличия – я дал своим партнерам по бизнесу торжественное обещание, что на оперативки буду являться трезвым и даже здравомыслящим. Интересно, что запоет Плат, когда узнает о моих ночных похождениях! Я бы на его месте уволил Стаса Сильверстова по статье.
Серега появился на пороге конторы ровно без пяти девять. Он выглядел бодрым и хорошо отдохнувшим. Я знал, что последние три дня он находится в злорадно-приподнятом настроении – его блудливая женушка Машка, разочаровавшись в кобелях, искавших ее благосклонности когда она была в замужестве, а теперь вдруг сделавших ноги, решила сделать крутой поворот и сдаться на милость законного супруга. И теперь Плат с мстительным равнодушием каждый вечер выслушивал слезливо-сопливые покаянные речи падшей жены, после чего спал как убитый. Один. Как стойкий оловянный солдатик.
Мы с Марком даже заключили пари – на сколько дней у Сереги хватит терпения изображать из себя крутого и независимого мужика. Я застолбил недельный срок, а Маркузик – чертов подхалим! – утверждал, что Плат продержится как минимум месяц.
– Ты чего такой бледный? – мимоходом спросил Серега и плюхнулся в свое козырное кресло.
В пику моим непомерным расходам на сыскную деятельность он со зла пошел в магазин офисной мебели и прикупил себе настоящий кожаный шедевр, мечту бюрократа – кресловертушку с дубовыми подлокотниками и высокой спинкой; это чтобы можно было в рабочее время дремать спокойно и с комфортом. Я, конечно, почувствовал себя уязвленным, но смолчал, решив, что его покупка может стать для меня неплохим козырем – когда меня в очередной раз начнет гонять по кочкам главный финансист О.С.А. господин Кузьмин.
– Нездоровится… – ответил я и не удержался, чтобы не пощупать на макушке место ушиба, заклеенное пластырем; чалму из бинтов я снял, чтобы не привлекать лишнего внимания.
– Тру-ля-ля… Тру-ля-ля… Завтра грабим короля… – Плат, перевирая слова и мотив, запел известную песенку из мультфильма "Бременские музыканты".
Он был в приподнятом настроении, а потому ничего вокруг не замечал.
– Ты никак сошелся с Марьей? – поинтересовался я осторожно и с надеждой – выигравшему пари полагалась приличная сумма, жалование за две недели, и мне очень хотелось насолить нашему гению-всезнайке Маркузику.
– Стас, я понял, что был не прав! Все, довольно ссор и недоразумений. Мы помирились, она уже переехала ко мне… и жизнь стала прекрасной и удивительной. И-ех! – он издал такой молодецкий вопль, что даже Марк высунул смуглую физиономию из своей норы.
– С чем тебя и поздравляю, – сказал я и, заметив, что Маркузик вознамерился потихоньку заползти обратно, скомандовал: – Стоять! Ко мне, шагом марш! Марик, настоящего мужчину украшают не только женщины, с которыми он ходит под руку, но и вовремя оплаченные долги. Извольте, господин хороший, к барьеру.
– Сильвер, это несерьезно… – жалобно заныл этот пройдоха, жлоб в пятом поколении. – Мы ведь шутили…
– Судьба друга – это не шутка, позволь тебе заметить. Ладно, кончай базар-вокзал и тащи сюда мои бабки. Вечером отметим окончание капитального ремонта семейной жизни супругов Платоновых. Я теперь богатый, так что финансирование мероприятия беру на себя.
Марк повздыхал еще немного, но я был неумолим, и он, с видом осужденного к высшей мере, потащился в свои закрома за презренными бумажками, без которых в нашем сумасшедшем мире и шагу не ступишь.
Вдруг я заметил, что Плат несколько увял и смотрит на меня очень пристально, будто целясь. Все-таки до него кое-что дошло…
Я приложил палец к губам – молчи! – подошел к столу и написал на клочке бумаги:
"Нужно поговорить. Не здесь. Есть очень серьезная проблема".
Серега кивнул и поднялся.
– Собирайся, едем, – сказал он и направился к выходу.
– Куда? – спросил я, продолжая его игру.
– Дела, брат, дела. Сегодня нам предстоит много работы. И большей частью на колесах.
Да, работы и впрямь непочатый край… Знал бы ты, в чем она состоит, подумал я. Твой друг Сильвер в очередной раз вляпался в дерьмо и теперь нужно думать, как его отмыть или куда спрятать, чтобы не нашла никакая ищейка.
С некоторых пор мы перестали обсуждать серьезные вещи как по телефону, так и в конторе. Несмотря на то, что Маркузик проверил самым тщательным образом весь наш офис на предмет различных закладок – "жучков", "клопов" и прочая – полной уверенности в том, что нас не прослушивают, ни у меня, ни у Плата не было. Возможно, мы перестраховывались, но ощущение "чужого уха" все больше и больше овладевало нашим сознанием, совершенно не считаясь с элементарной логикой и горячими доводами Марка, который бил себя в грудь и рвал тельняшку, доказывая, что его прибор для обнаружения подслушивающих устройств – само совершенство и работает со стопроцентной гарантией.
Мы сели в "жигуль" и рванули в сторону центрального городского парка. Там были много достаточно укромных уголков, которые так и напрашивались на роль хранилищ сокровенных тайн. Чем и пользовались в свое время мы, а нынче – молодая, но бойкая поросль.
– Что у тебя стряслось? – В голосе Плата звучали тревожные нотки.
Он знал, что я никогда не буду поднимать шум из-за пустяков.
– Да так, ничего особенного… Голова болит, – ответил я; и опять, как и в конторе, сделал предупреждающий жест – ни звука!
– Выпей таблетку анальгина… – Серега врубился моментально и похлопал меня по колену – мол, все понял, буду нем, как рыба.
Марк проверял и арендованный у Боба "жигуль". Однако и тут его ждало фиаско – изобретенный нашим гением прибор лишь вяло бибикал и успокаивающе подмигивал зеленым светодиодом. Но если за контору я все-таки был более-менее спокоен, хотя полностью и не исключал вероятность наличия какой-нибудь очень хитрой "блошки", пристроенной умельцами на службе у мафиозо в укромном уголке, то насчет машины мои сомнения росли не по дням, а по часам. Спрятать миниатюрный микрофон в этой куче начинающего ржаветь железа было раз плюнуть. Поди знай, куда его воткнули; может,
"жучок" вмонтировали в рукоятку рычага переключения скоростей или в руль, а возможно в подголовник сидения. Для того, чтобы найти его, нужно по меньшей мере разобрать "жигули" по винтику, а что не разбирается – распилить ножовкой.
Мы уже выехали на проспект Победы, как меня будто шилом ткнули снизу. У нашей "семерки" имелось два зеркала заднего вида по бокам плюс третье в салоне. У меня уже вошло в привычку при посадке в "жигуль" устанавливать зеркало с моей стороны так, чтобы я мог наблюдать за тылом. Так, на всякий пожарный случай. Я знал, что Плат – достаточно внимательный водитель и постоянно проверяется на предмет "хвоста" /по крайне мере, начал проверяться после моей одиссеи/, но мне также было хорошо известно железное правило диверсантов: один глаз – хорошо, два – еще лучше, ну а четыре – вообще кайф.