– Вперед! – скомандовал Серега, и мы припустили во всю прыть.
И успели как раз вовремя. Широкая световая полоса на миг прорезала чернильную темень и послышался тихий говор. Мы даже не забежали в подъезд, а влетели, и пока я, опасаясь сломать ноги, осторожно нащупывал ступени, Плат уже был возле входной двери.
– Проходи, не задерживай, – сказал он и пнул пониже спины замешкавшегося пришельца.
Мы ввалились в прихожую как стадо буйволов, на ходу едва не размазав по стенке дородную бабеху с алкогольным румянцем на всю щеку и толстыми дряблыми руками.
Похоже, это была хозяйка "малины".
– Здорово, Кирилловна! – весело поприветствовал ее Серега. – Давно не виделись.
Принимай гостей.
– Не имеешь права! – взвизгнула она неожиданно тонким для ее солидной комплекции голосом. – Пошел отсюда, ментяра!
– Вот те раз… – Плат дурашливо развел руками. – Я тут все ноги побил, чтобы навестить старую подругу, а ты хочешь меня выгнать. Нехорошо.
– Я прокурору буду жаловаться! – снова завела свою испорченную шарманку хозяйка "малины".
– Будешь, будешь… – успокоил ее Серега. – Я к тебе ненадолго. Мне нужно кое-кого увидеть. Дело срочное. Твой шалман меня не интересует. Посторонись, а то мой товарищ очень взрывной человек. Как бы греха не вышло… – С этими словами Плат решительно отодвинул Кирилловну в сторону и мы, мельком посмотрев на наш "ключ" к "малине" – тихо стоявших в стороне двух худосочных фраерков с бегающими блудливыми глазами – прошли в гостиную.
На хазе и впрямь гудел самый настоящий шалман. "Гостей" Кирилловны насчитывалось не менее двух десятков. Все сидели вокруг длинного стола, беспорядочно заваленного разнообразной покупной снедью и уставленного бутылками со спиртным и минералкой.
Мужчин было больше – человек пятнадцать, и женщины пользовались повышенным вниманием. Зинку Оторви-и-Выкинь я почему-то узнал сразу, по родинке над верхней губой, хотя она мало напоминала ту босявку, приметы которой нам дал Завалихин.
Голубоглазая худощавая блондинка в модном прикиде выглядела на фоне остальной братии весьма эффектно и казалась ярким чужеродным включением в общий серый фон блатных.
На нас обратили внимание не сразу. В комнате стоял пьяный галдеж, почти все курили, и табачный дым утопил гуляк в сизом полупрозрачном мареве. И только когда Плат подошел вплотную к столу и пощелкал пальцами, требуя внимания, шум как по команде затих.
– Наше вам с кисточкой, граждане воры! – зычно сказал Серега и изобразил широкую обаятельную улыбку. – Можете продолжать, мне нужен Зипер. Степаныч, поди сюда, есть разговор.
– Бля буду, менты… – кто-то тихо обронил в неестественно напряженной тишине.
– А, гражданин начальник! – Из-за стола вышел мужчина невысокого роста, одетый в светлый летний костюм. – Какими судьбами? Неужто вязать пришел? – Он коротко и ехидно хохотнул.
– О чем базар, Зипер? Чтобы тебя взять, нужны ежовые рукавицы. А их сшить очень даже непросто. Я хочу потолковать с тобой по душам. Чистая философия, не более.
– Начальник, а как насчет ксивы от крестного? Предъяви – и вперед по шпалам. Я готов.
– Степаныч, не будь формалистом. Я ведь пришел не на цугундер тебя брать, а базлать по петушкам.
– Нет у него ксивы, – вдруг раздался звонкий женский голос. – Он уже не работает в уголовке. Гони его взашей, Зипер.
Все посмотрели на вступившую в разговор Зинку Оторви-и-Выкинь, которая дурачилась, выпуская дымные кольца.
– А, Зинуля! – Серега опять показал все свои зубы в "голливудской" улыбке. – Знойная женщина, мечта поэта. Ты как всегда неотразима. Кстати, где твой друг сердешный Бровчик? Неужто приболел?
– Не твое дело, – отрезала Зинка. – Дуй отсюда пока трамваи ходят. Иначе у тебя могут быть большие неприятности.
– Не больше тех, которые светят всей вашей троице во главе с Зипером. – В голосе Плата прорезались металлические нотки. – И вовсе не от угрозыска.
– Ха-ха! – картинно рассмеялась Зинка. – Только не говори, что от тебя. Ты уже никто, ничто и звать никак.
– Не скажи… – Я понял, что Серега завелся. – Ладно, будем считать, что ты эти слова не говорила, а я не слышал. Сегодня я чересчур добрый. После нашего с Зипером разговора ты поймешь, почему я так сказал. Пойдем, Степаныч. Время – деньги.
– Вали отсюда, мент коцаный! – Перед Платом вырос здоровенный детина с большим золотым крестом на мохнатой груди, выглядывающей из-под расстегнутой до пупа рубашки. – Иначе ноги повыдергиваю. Ну!
Он сгреб Серегу за грудки и толкнул к выходу.
Мой организм уже зашкалило от переизбытка адреналина. Я был злой, как черт: и на себя, придурка – за то, что связался с этим недоразвитым агентством, и на Плата, приволокшего меня на край географии, в клоаку, и на воровской шобляк, лопающий черную икру ложками и пьющий шведский "Абсолют". Что же это такое!? Я пашу, как ломовая лошадь, вся задница в мыле, но у меня денег хватает лишь на пару коктейлей в "Шаловливых ручках" и вареную колбасу. А эти отбросы рода человеческого, вша, клопы-кровососы, испытывающие трудности только в туалете, когда у них запор, хавают деликатесы, лакают лучшие вина, да еще и издеваются над представителями малого бизнеса. Твою мать!..
Я врубил мохнатому прямо в тыкву. Если в его башке были мозги /в чем я очень сомневался/, то от моего удара они точно превратились в кисель. Он пролетел по воздуху метра два и упал на пол с таким грохотом, будто обрушилась стена. Заметив краем глаза, что ко мне бросились еще двое, самых трезвых и прытких, я крутанул двойную "вертушку" и рифленые подошвы моих ботинок отпечатались на их физиономиях во всех подробностях. Они еще были в свободном полете, когда я заорал, пенясь от бешенства:
– Сидеть, суки! Урою всех! Перестреляю, падлы! – Я бушевал как душевнобольной, кидаясь к столу словно цепной пес.
– Я вас предупреждал, – журчал Серега, делая вид, что пытается меня удержать. – Стас, не трогай "пушку", народ все понял. Перестань, прошу тебя…
– Пойдем, ты!.. – вызверился я на Зипера и, схватив его за воротник, буквально вынес старого карманника наружу на вытянутой руке как нашкодившего щенка.
– До свидания, Кирилловна, всех тебе благ, – любезно раскланивался Плат с обалдевшей хозяйкой "малины". – Пойди успокой своих гавриков. Визит завершен, пусть веселятся…
Мы снова оказались на пустыре. Так решил Плат и я его понял. Он не хотел, чтобы опомнившиеся воры зажали нас в каком-нибудь темном углу – эту окраину они знали лучше, чем мы. Правда, я очень сомневался, что после моего "представления" у них хватит смелости броситься нам вдогонку. Но, как говорится, береженого Бог бережет.
– Ну, а теперь поговорим, – сказал Серега. – Садись, Степаныч, не маячь. Стоило ли заводить на "малине" такой базар-вокзал из-за пятиминутного рандеву старых приятелей?
– Что вам от меня нужно? – угрюмо спросил Зипер, опасливо косясь в мою сторону.
– Не нам, а тебе. Ты сейчас сидишь на травке и даже не подозреваешь, что за твоей спиной могила. Фигурально выражаясь. И я твой ангел-спаситель. Люби меня и уважай, Зипер.
Порядочных людей в этом мире так мало…
– Издалека заходишь. И мягко стелешь… гражданин начальник. Я ведь не сявка беспортошная, меня на мякине не проведешь. Говори прямо.
– Как скажешь, Зипер. Ты взял лопатник у одного очень влиятельного человека. И если к завтрашнему дню он его не получит, то я тебе не завидую. Ты понимаешь о чем я говорю.
– Допустим. Когда это было и кто этот фраер?
– Двадцать седьмой маршрут… – Плат назвал дату, время и фамилию нашего клиента.
– Не знаю такого. Не был, не видел, не брал.
– Степаныч, ты дурак или прикидываешься? Этот человек нарисовал нам Зинку и Бровчика. Все деловые знают, что они работают только с тобой. А если их возьмут в оборот, то они и маму родную продадут за грош, не то что тебя. Вот и маракуй, сколько шагов тебе осталось до могилы.
– Не пугай, мы уже пуганые.
– Пойдем, Стас. – Серега встал. – Товарищ не понимает. Зипер, я не стукач, но ты не оставляешь мне выбора. Я должен отчитаться перед своим клиентом. А потому мне придется вместо лопатника притаранить к нему тебя. И я умываю руки.
– Погоди! Этот человек знает… ну, в общем, кто его кинул?
– Пока нет. Ни имен, ни фамилий. А я ему, естественно, не сказал. Потому как надеялся на наше с тобой взаимопонимание. И если вернешь мне бумажник, не пророню ни пара с уст.
– Там, это… кгм! – смущенно прокашлялся Зипер. – Там был паспорт, водительское удостоверение… и бабки.
– Много?
– Прилично. Полторы штуки зеленью.
– Ты хочешь сказать, что деньги и документы помахали крылышками?
– В общем… ну, ты сам понимаешь…
– Чего здесь не понять? Деньги пошли на круг, ксивы ты кому-то продал – дело известное.
Но я тебя обрадую. Моему клиенту нужен только бумажник. Это подарок его друга… а может подруги – не суть важно. Так сказать, память сердца, артефакт. Денег у него куры не клюют, новые документы ему принесут через день-два на тарелочке с голубой каймой, но вот без лопатника он, сердешный, прямо-таки звереет. Не доводи его до греха, Зипер.
Верни бумажник. Надеюсь, ты его не выбросил? Иначе я прямо сейчас пойду собирать полевые цветочки на твое надгробие.
Зипер задумался. Над горизонтом наконец появилась ущербная луна, и морщины на его лице стали похожи на ритуальную раскраску индейцев.
– Ладно, лопатник будет завтра. Я принесу…
– Нет! – отрезал Плат. – Сегодня и немедленно. Это вопрос принципа.
– Но он в одном месте… люди спят…
– Проснутся. Мы их разбудим, можешь не сомневаться. Куда едем?
– На Привокзальную… – нехотя ответил Зипер.
– А! – радостно воскликнул Серега. – Знакомые места. Сдал Мамуре? Я угадал? Это старый барыга, скупщик краденного, – объяснил мне Плат. – Я думал, он давно копыта откинул.
Но, зная его вкус к добротным вещам, думается мне, что бумажник и впрямь ценная вещь.
– Клевая киса, – охотно согласился Зипер. – Изготовлена по спецзаказу. Я подобные видел всего два раза в жизни. Больших денег стоят.
– Все, встали и в путь. Время уже позднее. Нужно поймать тачку, иначе с этих палестин мы будем выбираться пехом до новых веников…
Нам повезло. Едва мы вышли на небольшую площадь перед продовольственным магазином, как рядом затормозил милицейский "уазик".
– Кто такие? – грубо спросил крепко сбитый старшина, многозначительно поглаживая приклад АКС-74У. – Документы!
– Не хамите, старшина Прошкин, – выступил вперед Плат.
– Сергей Александрович! – обрадовано воскликнул Прошкин, и с таким усердием пожал руку Плата, что тот даже поморщился. – Извините, не узнал.
– Кто у тебя сегодня напарник?
– Новенький, – небрежно отмахнулся старшина. – Вы его не знаете.
– Слушай, Николай Иваныч, подбрось нас на Привокзальную. Если, конечно, тебя это не затруднит…
– Обижаете, Сергей Александрович. Для вас – все, что угодно…
Через полчаса мы уже стояли у ворот частного дома на Привокзальной улице. Хмурый Зипер пнул ногой запертую калитку и особым образом посвистел. Спустя несколько минут послышались шаркающие шаги и недовольный голос спросил:
– Кого это нечистый припер среди ночи?
– Свои, Никанор…
– Свои спят по лавкам, – раздалось в ответ и калитка отворилась. – Чего надо, Зипер?
– Ты кобелька придержи, – старый карманник боязливо отступил на шаг.
Только теперь я разглядел, что у ног хозяина дома стоял здоровенный ротвейлер и беззвучно скалил внушительные клыки.
– А это кто? – завидев нас позади Зипера, настороженно спросил Мамура.
– Кореша… – неохотно ответил карманник. – Дело есть…
– Дела в ментовке шьют, а у вас, мазуриков, делишки. Приходи завтра, по светлому, тогда и покалякаем. Я твоих кентов не знаю и в дом не пущу.
– Нам в дом и не нужно. Никанор, мне нужен лопатник… тот самый… – многозначительно понизил голос Зипер.
– Ты меня с кем-то путаешь, – отрубил Мамура. – Понятия не имею о чем идет базар.
Гуляй, Зипер. Мне пора на боковую.
– Возьми бабки, Никанор, – карманник достал деньги. – Тут в два раза больше, чем я получил от тебя. Мне он нужен позарез.
– Похоже, ты перепутал мой дом с галантерейным магазином. – В холодном голосе Мамуры прозвучала издевка. – Я торгую только огурцами с собственного огорода.
– Сильвер! – быстро прошептал мне на ухо Серега. – Поговори с Мамурой. Мне нельзя, он меня может узнать.
– Понял… – Я шагнул вперед. – Эй, дядя, погодь! Разговор еще не закончен. Отдай лопатник – и дело с концом.
– А то что? – ехидно поинтересовался Мамура и слегка подтолкнул вперед ротвейлера.
Не сводя с меня фосфоресцирующих в темноте глаз, псина угрожающе зарычала.
– А ничего. Просто я забочусь о твоем драгоценном здоровье. Не доводи до греха, Мамура. Тебе, наверное, известно, что свинцовые пилюли плохо переваривается. А ты, к сожалению, не оставляешь нам выбора.
Нельзя сказать, что старый барыга испугался. Но он был чересчур хитер, чтобы не почувствовать в моем голосе подлинной угрозы. На какое-то время у ворот воцарилась тишина: Мамура обдумывал возможные последствия своего отказа, а наша троица лихорадочно соображала куда делать ноги если барыга натравит на нас своего смертельно опасного сторожа.
– Ждите… – наконец подал голос Мамура и калитка захлопнулась.
Мы как по команде с облегчением перевели дух.
Барыга возвратился минут через десять. Я уже начал волноваться за благополучный исход нашего предприятия и посматривал на безмолвного Плата, тоже пребывавшего в некотором замешательстве. А и правда, что нам делать, если все-таки Мамура пошлет нас подальше? Можно, конечно, поговорить с ним "по душам" – так, как мне приходилось разговаривать с пленными боевиками-чеченцами. Но там была война, где о милосердии никто и не помышлял. За смерть такого же дурака, обманутого политиками и толстосумами, как ты сам, полагалось не наказание, а медаль. Которая служила фильтром для замаранной совести и клапаном, выпускающим разные глупые мысли наружу – чтобы не расплавились замусоренные пропагандой мозги.
Но на гражданке, где действовали иные законы, Мамура для нас был почти недосягаем.
Официально действовать мы не могли, а любая самодеятельность была чревата весьма неприятными последствиями.
– На… – Барыга ткнул в руки Зипера бумажный сверток. – Деньги мне не нужны, оставь их себе. И запомни – с этого момента я тебя не знаю. Придешь еще раз – спущу пса. Вали отсюда… – Он с такой силой хлопнул калиткой, что залаяли соседские собаки.
– Держите… – Зипер был как в воду опущенный. – Я свободен?
Плат быстро снял газетную обертку, и я наконец увидел предмет наших поисков.
Обычный кожаный бумажник, ничего особенного. Правда, в темноте все кошки серы, но я совершенно не сомневался в том, что кусок добротной кожи, пусть искусно сшитой и склепанной, с тиснениями и позолоченной металлической фурнитурой, ну никак не равноценен тем затратам энергии и сил, которые мы приложили для его поисков. И вовсе не стоит и десятой части тех денег, которые были обещаны нам Завалихиным.
– Как ветер, – ответил карманнику Серега. – Тебе сегодня здорово повезло, Зипер. Думаю, не нужно объяснять почему. Так что возвращайся к Кирилловне и выпей за свой второй день рождения. А я, как и обещал, все забуду. Можешь быть спокойным.
Зипер угрюмо кивнул и растворился в темноте. Мы переглянулись и дружно, но тихо, расхохотались. Есть! Первое дело агентства в кармане.
– Есть предложение возвратиться в нашу контору и продолжить добрую традицию… – Я мысленно потирал руки – все, баста, завтра /пардон, уже сегодня/ можно наплевать на мои шабашки; за один вечер мы заработали больше, чем мне отламывалось за полгода.
– Принимается… – Плат не шел, а летел, весь в радужных мечтаниях.
Если бы он / да и я тоже/ знал, чем в близком будущем закончится его полет…
Глава 5. ШКОЛА
После войны в Чечне у меня возникло стойкое отвращение к галстуку. Он мне напоминал специальную удавку-гарроту, которой пользуются диверсанты в тылу противника. За одним таким "любителем" острых ощущений из группы полевого командира Хаттаба наш спецназ гонялся больше года. Этот сукин сын, хитрый, как змей и жестокий, каким могут быть только фанатичные борцы за ислам, ходил по нашим позициям словно по бульвару.
Сколько молодых необстрелянных салабонов он отправил на тот свет – не счесть. Когда наконец мы поймали ублюдка, то готовы были, как японские самураи, сожрать его печень.
Но повезло только одному, прапору Тимченко, бывалому вояке, контрактнику, прошедшему Крым и Рим, а также почти все горячие точки перестроечного периода.
Наверное, диверсант-чеченец в последние свои минуты вспомнил не только родных и близких, но и всех тех, кого он недрогнувшей рукой отправил к праотцам. Тимченко с изуверским наслаждением дал ему такую возможность, заставив его с удавкой на шее агонизировать около часа. Да, прапор был клевым парнем… Попав в окружение, он умудрился прихватить с собой на тот свет больше десятка отборных головорезов из спецподразделения чеченской службы безопасности. Уже полумертвый, Тимченко лег на противопехотную мину, поставленную на боевой взвод и облепленную пластидом, который мы всегда таскали на спецоперации, и когда чечены хотели с ним, как с другими пленниками, "позабавиться" – отрезать кое-какие выступающее части человеческого тела – от них только ошметки полетели…
– Да пошел ты!.. – Я зашвырнул галстук в ящик шифоньера. – Подумаешь – встреча выпускников. Архиважное событие. Может, фрак взять напрокат? Там будут все свои. Им твой выпендреж до лампочки.
– Сильвер, ты некультурный человек, – Плат крутился перед зеркалом как девица легкого поведения перед выходом на ночную "работу". – Посмотри на Марика. Настоящий джентльмен. Он знает толк в одежде. Приличный костюм и галстук – вовсе не выпендреж.
Это знак уважения к обществу.
– Кто из наших ребят поверит, что мы стали воспитанными и интеллигентными людьми? – Я саркастически рассмеялся. – Плат, не наводи тень на плетень. Черного козла не отмоешь добела. Надо быть проще, иначе нас посчитают за "голубых". Сейчас они в моде. Парни подумают, что мы все эти годы скрывали нашу нестандартную сексуальную ориентацию и только теперь вышли из тени. А что, все сходится: Марик и я неженаты, ты развелся.
Получается дружная "шведская" семья в мужском исполнении.
– Ты циник и хам, – резюмировал мое заявление Серега. – Ладно, черт с тобой, можешь явиться на встречу в рабочем комбинезоне.
– Я так и сделаю. – Быстро сняв непривычный, стесняющий движения костюм, который мне пришлось купить по настоянию Плата, я переоделся в джинсы и легкую куртку. – Пусть народ меня осудит. Зато за праздничным столом мне не нужны будут салфетки.
– Что вы так долго копаетесь!? – Раздраженный Маркузик возник на пороге моей спальни, где мы с Платом облачались в праздничную амуницию, как опереточный герой – в черной тройке и с белоснежным накрахмаленным жабо. – Такси уже ждет не менее десяти минут.
Пошитые по спецзаказу туфли на почти женском каблуке делали его выше и стройней.