- Я везучий. Оба мы везучие…
- Новый наряд здесь встретишь. Четверо их, говоришь? Значит, и там, в караулке, столько же. Подпусти на десяток шагов - и очередью. Мгновение! Чтобы не пикнул ни один. А я - к караулке. Услышу тебя - там ударю.
- До села метров туриста. Мигом прибегут. Бой примем?
- Нет. Тихо и быстро уходить. Вот здесь как раз лосиное сердце и понадобится. Встречаемся сразу же вон у той поваленной сосны… Видишь? И пять километров до стоянки на полных оборотах.
- А хутор?
- Немец-то сбежал. Ночью одни дорогу не найдем. А утром и там устроим заваруху. Пускай думают, что две группы действуют. Надвое раздерем их. Есть наши поблизости - услышат, подойдут. А теперь главное - здесь дело сделать. И уйти.
- А если погоня?
- В сторону забирать будем, на стоянку наводить нельзя - погубим Машу со шкипером. В общем, по обстановке… - Ратников положил руку на плечо Быкову, приободряя и одновременно прощаясь, улыбнулся - Ну, боцман, покажем, какие мы с тобой лоси. Зря, что ли, хлеб с салом дорогой ели, а?
- И кукушка не зря глотку драла, - засмеялся Быков. - Ну, пора тебе, а то скоро наряд притопает.
- Вот еще что: не жадничай, как повалишь эту четверку. Гранаты подвернутся под руку - не брезгуй. Но больше одного автомата не хватай: тяжело будет, замотает на полном ходу. Все, пошел я…
…Ратников услышал короткую, злую очередь, потом еще одну, чуть покороче первой. И все смолкло, будто показалось, будто ничего и не было. Часовой на вышке заорал что-то пронзительным голосом, кинулся по лестнице вниз, как с детской горки скатился. Ратников расчетливо подхватил его на мушку, успев подумать, что вот наконец-то до настоящего дела руки дошли, и снял одиночным выстрелом.
Дверь караулки почти тут же распахнулась, и в проеме, показался немец в нательной рубашке, с автоматом. "Тот, что умываться выходил после бритья", - признал Ратников. Но стрелять не стал: другие там, внутри, отступят в глубину помещения, запрутся, выкури их тогда! Выждал мгновение, скользнул взглядом по свежему, выбритому подбородку, когда и другие, гомоня, вытолкнулись наружу, почти не целясь - не больше пятнадцати шагов было, - с каким-то брезгливым ожесточением хлестанул по ним, всем сразу, беря чуть выше пояса. Пожалуй, этого, выбритого, он все же не разом уложил: выронив автомат, схватившись руками за живот, переломившись в поясе, тот шмыгнул в кусты, точно провалился, "Черт с тобой, подыхай там", - подумал Ратников.
Гранат у них не было, и он пожалел об этом, подхватил автомат и бросился за деревья, туда, к поваленной сосне, где должен ждать Быков.
- Порядок? - спросил впопыхах Ратников, когда они уже бежали рядом. У Быкова за спиной тоже висел трофейный автомат. - К берегу давай, наверняка кинутся искать в лес. Есть гранаты?
- Нету. А так - порядок. Один, может, только не окочурился. Отполз. Ну, я по нему саданул короткой. Не знаю.
- Так и у меня. Ничего, пускай землю нашу понюхают напоследок.
Они и впрямь неслись лесом, как лоси, быстро удаляясь от водохранилища, забирая ближе к морю. Расчет у Ратникова был прост: "Нет, не могут немцы и подумать, что мы кинемся к открытой прибрежной полосе, которая к тому же, как показал пленный немец, контролировалась сторожевым катером. Не могут же они подумать, что мы сумасшедшие, в лес метнутся искать…"
- Собак бы только не пустили, - забеспокоился Быков, оглядываясь на бегу.
И, словно в ответ на его слова, над селом взмыла ракета.
Поздновато хватились - минут пятнадцать прошло. Ратников был доволен: почему-то немцы замешкались. Но по ракете можно понять, они немало озадачены и, конечно, уйти легко не дадут. "Наверное, они как-то связывают это нападение с убийством старосты на хуторе. - подумалось ему, - не могут не связывать. Арестованный аптекарь, слухи о партизанах-моряках - да тут для них целый ворох загадок! Пускай помечутся, нам этого только и надо. Откликнутся же наши, если они здесь есть. Не могут не откликнуться!.. Прав, прав Быков: только бы собак не пустили, остальное обойдется. Ну, сколько их, в конце концов? На селе да на хуторе вместе человек пятьдесят - не больше. Считай, минус восемь, которых мы только что…"
- Давай, старшой, давай! - поторапливал Быков. - Не слышно пока хвоста. А сработали ничего, дуплетом, а?
- Чисто, боцман. - Ратников и сам немножко удивился, как ловко и скоро им удалось все обделать. "Если бы немцы не чувствовали себя так вольготно, черта с два удалось бы, - размышлял он, с одобрением поглядывая на напористо бегущего Быкова. - А то как дома устроились, подлюги, как на курорт приехали. Отстаю, отстаю помаленьку от боцмана, ослаб за эту неделю…"
Выбежали на невысокий, но крутой спуск к морю. Разом посветлело после леса от необъятной шири, раскинувшейся до края земли. Но вечер пришел уже и сюда - в здесь, на распахнутом просторе, стали сгущаться сумерки. Осыпая за собой комья земли, окутываясь клубами пыли, с ходу скатились вниз. До берега оставалось еще метров сто, но тут уже был кустарник, и они бежали теперь сквозь него, словно обрезанные им по пояс. Ратникову не по себе стало от такой обнаженности, точно по открытому полю неслись: заметь их немцы сейчас из лесу - как зайцев снимут, проведут стрельбу, как на учениях, по движущимся мишеням. Так и хочется голову в плечи втянуть, будто они бронированные…
Вот и могила лейтенанта Федосеева показалась, значит, рядом и прежняя стоянка, а там надо левее забирать, опять в лес и еще километра два до места.
Они на минутку приостановились чуть в стороне от разваленных шалашей, ближе к тому, в котором лежал заваленный ветками Аполлонов.
- Ему уж ничего не нужно, - тихо сказал Ратников как бы в оправдание.
- Не пойму, почему немец никого не привел сюда? - Быков пожал плечами.
- Может, уж и приводил.
- Да нет вроде, все как есть.
- А если так: пришли, нас уже нет. И как приманку оставили: мол, может, клюнут. - Ратников замер на полуслове, прислушался: - Слышишь? Катер, кажется.
- Мотор работает. Давай ходу в лес.
Еще с четверть часа они бежали без передышки, потом пошли скорым шагом - оставалось недалеко до новой стоянки.
- Чемодан-то немец, может, не зря прихватил, - говорил на ходу Ратников. - Детишкам на молочишко в нем было. Черт их поймет: взял да и мотанул с ним. На всякую войну наплевал…
- Вряд ли, дисциплина у них железная.
- Ржавое железо. Со шкипером на барже охранники плавали. Знаешь, чем занимались? Воровством и спекуляцией - муку продавали. А тут - перед глазами блестит, хватай только…
- Шкипер тоже руки нагрел. Локти небось кусает: вор у вора дубинку упер.
- Если жив, может, и жалеет.
- По мне, лучше бы немец сразу его…
- Напрасно ты, - поморщился Ратников.
- За что ты защищаешь его, никак не пойму. Может, это я загубил все? Или ты?
- Да сдался он мне, твой шкипер! - рассердился Ратников. - За что, спрашиваешь? Не его, сволочугу рыжую, жалею, Машу! Разве ребенку все равно, кто отцом его был? Это сейчас дела пока никому до этого нет - другие заботы, поважнее, страну вон целую спасать надо. А пройдут годы, жизнь опять придет, думаешь, не встанет такой вопрос? Еще как встанет! Так было всегда.
- Правду не скроешь.
- И не надо скрывать. Хуже, когда человека грязью обольют. Каково ее сыну будет: у другого пана герой, хотя, может, и тут лишнего приплетут, а у него трус, Каково, представляешь?
- Ну, о шкипере голову ломать нечего.
- Я о сыне говорю, о будущем.
- Может, этого типа в герои возвести?
- А по-твоему, в предатели? Он не жизнь себе купил - смерть нашел.
- Из-за чего? Что тут, печки-лавочки? Да за это…
- Не забывай, боцман, он не военный человек: дисциплина, присяга, порядок - для него дело маркое, плевое. Он же бродяга, уголовник, всем нутром привык противиться этому.
- Сейчас все военные! И под присягой.
- Ты знаешь, кто его освободил из тюрьмы? Немцы! Они зря не освободят, не думай. Небось таких гавриков повыпустили - во сне, не дай бог, встретить. А этот еще… Не нарочно же он….
Быков притих, шел молча, что-то, видимо, обдумывая, затем сумрачно произнес:
- Знаю, все равно Аполлонов не выжил бы. Может, и лучше, что отмучился… А как простишь?..
- Будет об этом, - сказал Ратников. - О другом надо думать. Ракета над селом, катер в дозор вышел - услышали, значит, нас ищут немцы. Это уж точно. Но почему же наши не слышат, не отзываются? Может, их и нет здесь? Совсем нет?
- Не может быть, - неуверенно ответил Быков. - Не может этого быть!
В лесу уже совсем стемнело. Сзади, за спиной, было чуть серее - свет исходил от моря, и оттуда же все отчетливей доносилось шмелиное гудение двигателя, вдоль побережья шел сторожевой катер. Но Ратникова и Быкова теперь это не беспокоило - слишком далеко ушли они от берега, углубились в лес. Теперь, на ночь глядя, немцы вряд ли рискнут устраивать погоню. Усилят посты, охрану, приведут все в готовность, но ночью в лес не сунутся - слишком опасная это затея, да и безнадежная почти. А уж утром зато все кругом прочистят, ни кустика не пропустят.
Через несколько минут впереди, чуть слева, раздался легкий шорох и затем осторожный голос Маши:
- Товарищ командир! Это вы идете, товарищ командир?
- Мы, Машенька, мы, - ответил Ратников, обрадовавшись, что так удачно вышли к стоянке. Сказал счастливо Быкову: - Ну, боцман, тебе бы флагманским штурманом быть: надо же, тик в тик, как на маяк, вывел.
- Я уже целую неделю в этих джунглях, - засмеялся устало Быков. - Освоился…
- Как вы здесь? - спросил Ратников, угадывая Машу в темноте и подходя к ней. - Что шкипер?
- Помирает. Знобит его, все укрыть просит. Костер бы.
- Опасно костер, Маша.
- Нельзя, - согласилась она. - По-моему, кто-то приходил на нашу прежнюю стоянку, к шалашам. Будто бы голоса я различала. Неужто почудилось?
- Может, и не почудилось. Так они нас не оставят. А теперь и подавно.
- И выстрелы я слышала там, где село. Только тихие, как игрушечные.
- Это мы там немножко поработали. Где шкипер? Темнотища, ничего не разглядишь.
Маша подвела их к кусту, под которым лежал шкипер, укрытый тряпьем. Ратников склонился над ним, позвал потихоньку, но тот не отозвался.
- В беспамятстве, должно, - зябко произнесла Маша. - Холодно. Я уж все собрала, что можно, даже ноги ему травой завалила. Все потеплее.
Небо над лесом совсем почернело, слилось с ночью, ни единой звездочки не проглядывало. Только вдали, над морем, время от времени появлялся расплывчатый луч прожектора, шарил в вышине, точно пытался отыскать что-то среди невидимых облаков, и опять пропадал.
- С катера прожектор, - заметил Быков. - Теперь до утра не угомонятся… А знаешь, старшой, все-таки немцы приходили на стоянку, - сказал он неожиданно.
- С чего ты взял? - насторожился Ратников.
- Лаз в шалаш вроде бы немножко расширен был. Когда я завалил - одно, а теперь, кажется, чуть иначе. По-моему, они пошарили-пошарили поблизости и ушли.
- Чего же ты раньше молчал?
- Сомневался. Беспокойство не хотел вносить. А вот как Маша сказала, что вроде голоса слышала, так я сразу и понял: были… И собак у них нет, это точно. Иначе с ними бы явились, а тогда по-другому бы все вышло.
- Похоже, - раздумчиво согласился Ратников. - Так, за здорово живешь, не отцепятся…
- Господи, и без того столько напастей, - с отчаянием проговорила Маша, - а тут еще дождик начинается.
- Это уж действительно ни к чему! - расстроился Быков. - Все шишки на голову. Черт те что!
Дождик поначалу легонько, как бы ощупью пошелестел в листве, потом зашумел настойчивей, сердитей. Пронесся по лесу ветер, раскачивая деревья, подвывая в намокших ветвях, сшибая с них опадающие ливнем холодные капли. Вскоре и ветер, и дождь загудели плотнее, вместе набирая силу, точно взбесившись, все стало тут же мокро, похолодало разом, и негде было укрыться, найти спасения от напористого, пронизывающего ветра, хлестких потоков дождя.
Шкипер лежал на носилках ничем не защищенный, и Ратников, сам вмиг промокший до нитки и озябший, представил, как по лицу его хлещут дождевые струи, ручейками стекает вода и обессиленное тело немеет под мокрым насквозь тряпьем. В сплошной темноте ничего нельзя было разобрать, как ни приглядывайся, но и стоять так, без действия, без движения под холодным ливнем, становилось нестерпимо.
- Маша, где топор? Давай скорее топор! - крикнул он и, когда она подала ему, вздрогнул, ощутив скользкое топорище на ладони: "Вот им немец и ахнул шкипера…" И, обозлившись, бросил в темноту: - Боцман, какой-нибудь навес, иначе закоченеем до утра. Как при всемирном потопе хлещет!
Кое-как, почти на ощупь, соорудили они подобие па-веса, затащили под него шкипера, залезли сами, дрожа от холода, тесно прижались друг к другу. Но капли стали тут же просачиваться, падать сверху все чаще и чаще, потом сразу в нескольких местах полило, и Ратников стянул с себя прилипшую, отяжелевшую рубашку и укрыл шкипера. Он чувствовал ладонями, как вздрагивают Машины плечи, - она приткнулась к нему, словно ребенок, ищущий защиты, - растирал их, стараясь согреть, и этими движениями обогревался и сам, виня себя за то, что впутал Машу во всю эту историю с побегом, за ее страдания виня и тревоги, даже за этот проклятый дождь, посланный, точно в наказание.
- В такой ливень немцы не сунутся на поиски, - сказал Быков. - Так что объявляется отбой, всем отойти ко сну. - Пошутил - Только перекройте, пожалуйста, ДУШ.
Ратников понял: Быков сказал это для Маши, чтобы хоть об этом она не беспокоилась, и был ему благодарен за такую заботу.
- До отбоя полагается вечерний чай, - в тон ему пошутил Ратников.
Достал из мешка еду, на ощупь влил шкиперу в рот самогона, заставил глотнуть капельку Машу, понемножку приложился и сам с Быковым. Разломил хлеб, сало топором тронуть не решился, но больше разрезать было нечем, и он рвал его на части пальцами, а оно выскальзывало, точно осклизлый обмылок.
Так они сидели, прижавшись мокрыми телами и отдавая друг другу тепло, молча прислушивались к шуму дождя и леса, ели раскисший хлеб с салом. Казалось, не будет конца этой долгой ненастной ночи и солнце уже никогда не взойдет и не нагреет насквозь продрогшую землю.
- Не выберемся мы отсюда, - всхлипнула тихонько Маша. - Немцы кругом… и этот холод. Не выберемся, товарищ командир, пропадем.
- Ничего, Машенька, выкрутимся. Я в такой переплет попал недавно, что и сейчас не пойму, как вывернулся. Но вот живой же, даже не раненный ни разу. А с танками сойтись пришлось - не с этими курортниками. И ничего… - Ратников, успокаивая ее, убаюкивая чуть раскачивающими движениями, и сам не заметил, как стал рассказывать о себе. Он как бы заново переживал те часы, когда удерживал плацдарм со своими ребятами, их гибель и гибель Панченко, те самые горькие минуты, когда его тащили за танком со связанными руками, а потом, точно сквозь строй, прогнали через толпу гогочущих немцев, высыпавших поглумиться над ним. - А потом - плен, концлагерь, ну и ваша баржа-спасительница, - заключил он. - Но ведь выкрутился.
- Страх-то какой! - ужаснулась Маша. - Как же такое можно вынести?! - Но голос у нее был уже полусонный, покойный, и Ратников обнадеживающе произнес:
- А уж отсюда вырвемся, не беспокойся. Вот солнышко выйдет утром, обогреемся, дело пойдет.
- Под самую завязку, выходит, хватил? - тихо сказал Быков, прислушивавшийся к разговору. - Понимаю.
- Может, до самой-то кое-что и похлеще оставалось. Кто знает? Но уж если бы сейчас повстречался с этим немцем танкистом…
- Все они одним дегтем мазаны. Не только твой…
- Не скажи. У одной матери и то дети разные…
- Ты сам-то встречал хоть одного порядочного?
- Нет, пока не приходилось.
- А говоришь… И не встретишь, поверь.
Шумел, понемножку обессилевая, дождь, скатывались с навеса холодные капли. Ветер притих, уже не буянил в ночном лесу. Тихо стонал шкипер в полубреду. Они, трое, сидели на промокшей насквозь земле, отогревая друг друга собой и дыханием. Наконец задремали и уснули, когда дождь уже совсем перестал и на иссиня-черном небе стали проглядывать поздние звезды.
Разбудили их еще не созревшие, чуть теплые лучи солнца, которые неожиданно ярко пробились после такой холодной ливневой ночи. И это казалось чудом, предвестником доброго дня, удачи.
Быков первым ощутил на лице тепло, открыл глаза, удивленно огляделся, точно не веря увиденному, и, передернувшись от озноба, судорожно зевая, удивленным голосом воскликнул:
- Подъем! Глядите, солнца-то сколько!
Лес ожил. Весело, радуясь солнечному утру и теплу, заливались птицы, птичий гомон стоял кругом, на листьях, траве сияли, вспыхивали, переливаясь, капли росы. Все оставалось еще мокрым от ночного дождя, но уже пригрелось на солнышке и дышало парным теплом.
- А я, представляете, дома побывал! - весело говорил Быков, с удовольствием разминаясь, приседая, горяча иззябшее тело. - Во, сон! Заходим это мы с Аполлоновым ко мне, жена с сынишкой кидаются навстречу. А мы, грязные, драные как черти, ну вот как сейчас, даже пройти неловко - наследим. И жена не может почему-то идти, как к полу прибитая. А сынишка - полгода ему, ходить еще не может - бежит ко мне и ручонкой гладит меня по щеке. А другой - Аполлонова. Проснулся: солнышко щеку-то пригрело. Надо же, дома побывал! - не переставал радоваться Быков. - Ну, теперь вроде и легче!
Ратников и Маша молча смотрели на него, разбирая навес. Быкову и в голову не пришло, что своей радостью он не порадовал их, не мог порадовать. Не подумал как-то, что нет у них ни дома, ни семьи, ни родных - никого и ничего нет на всем свете, что, чем оба они живы и богаты сейчас, все при них в этом чужом лесу.
- Ну, побывал - и хорошо, - угрюмо сказал Ратников. - Часов восемь уже, перебрали со сном. Собираться пора. - Поднял свою рубашку, которой укрывал шкипера, выжал ее, повесил на сук. - Теперь так теплее ему, на солнышке.
Шкипер зашевелился, застонал. Маша кинулась к нему:
- Сашка, Сашка, слышишь меня? Ратников дал ему глоток самогону.
- Ну как, живой? Так, еще чуточку глотни. Вот и хорошо. Это как в топку угля подбросить, живо раскочегарит.
- Концы, старшой, отдаю. - Шкипер открыл глаза, с тоской поглядел на него.
- Это ты брось.
- Слово последнее хочу. Не раз говорил последнее… О другом теперь, - с трудом произнес шкипер. Борода у него шевелилась, точно жевал что-то. Ратников осторожно подсунул ему под голову мешок. - Я ведь в шлюпке чуть тебя… Как пистолет дал…
- Не выдумывай, - спокойно, строго сказал Ратников. Мгновенно ожил у него в памяти тот момент, когда передал шкиперу в шлюпке пистолет. Еще подумал тогда: "Вот возьмет сейчас и шлепнет в затылок…" Значит, что-то передалось ему в то мгновение? Сейчас не хотелось, чтобы Быков узнал об этом, и он твердо произнес: - Чепуху не неси!
- А Быков прав: за такое дело к стенке… Завалил все… А вы несли меня, не бросили. За что? Я ведь…
- Перестань, - присел рядом Быков. - На исповеди, что ли. А ты что, бросил бы?
- Не знаю… - Шкипер покачал головой.
- Сашка! - вне себя воскликнула Маша. - С ума сошел!
- Сейчас нет, а прежде… Бросьте меня, не могу.
- Не морочь голову, - рассердился Быков. - Поешь лучше.