5
Уже другую ночь к боцману Быкову приходил этот сон - навязчивый, неотступный, тревожный. А вчера вечером, укладываясь спать в шалаше, который они кое-как соорудили с Аполлоновым в кустарнике возле самого леса, метрах в ста от кромки прибоя, Быков почувствовал, что уже невольно опять дожидается повторения этого сна, как больной дожидается очередного, неизбежного приступа болезни… Необычно и странно в этом сне было то, что торпедная атака на вражеский транспорт, короткий жестокий бой, гибель торпедного катера происходили будто не в море, не в нескольких милях от берега, на котором они с раненым, почти совсем ослепшим Аполлоновым находились уже пятый день, а на полуострове, возле Волчьей балки, где прорывались сквозь немецкий заслон моряки под командованием майора Слепнева и командира взорванного тральщика капитан-лейтенанта Крайнева.
Удивительно было видеть Быкову даже во сне, как торпедный катер, выйдя на редан, мчится на огромной скорости сушей, обгоняет идущих в атаку моряков, как вдоль бортов, пригибаясь, стелются конскими гривами высокие травы, а впереди по таким же колышущимся волнами травам плывут два немецких транспортных судна, как к одному из них, выскользнув из аппарата, стремительно ринулось мощное темное тело торпеды, прорубая узкий коридор в ковыльном море. Быкову не терпелось узнать: прорвутся ребята у Волчьей балки или не прорвутся? Но это главное, как назло, не давалось, ускользало. Он видел лишь матросскую лавину в бескозырках, распахнутые в крике рты и… пулеметные огненные строчки навстречу…
В этой яростной схватке, в грохоте я дыму Быков удивительно ясно различал лицо оперативника младшего лейтенанта Кучевского. Тот стоял на палубе торпедного катера у пулемета - живот распорот, кровища хлещет - и все бил и бил длинными очередями в подходивший немецкий охотник…
"Уходи, оперативник! Прыгай за борт!" - орал Быков. Кучевский виновато щурил на него близорукие глаза, беспомощно поправлял очки: "Не могу, боцман. Я ведь и плавать, дружок, не умею. А вы идите. Возьмите с собой Татьяну Ивановну, Ульянку и идите…" "Они погибли, их за борт взрывом снесло - опять заорал Быков. - Прыгай, торпеда сейчас взорвется, катер взлетит на воздух!" "Сейф, не оставляйте мой сейф…"
- Боцман. Слышишь, боцман? Не шуми же, проснись!
Быков с трудом открыл глаза, но не сразу сообразил, что слышит голос Аполлонова, какое-то мгновение все еще не мог отрешиться от сна.
- Боцман, кажется, шлюпка подходит к берегу, - насторожившись, слабым голосом произнес Аполлонов. Он лежал рядом, на топчане, сооруженном Быковым из ветвей и травы. - Всплески весел слышу. И голоса вроде различаю. Тс-с, тихо.
- Какая шлюпка? - Быков смахнул ладонью сладкую сонную слюну, взглянул на него тревожно: "Как бы опять не накатило на парня. Совсем плох, умрет скоро, должно. И не спал, наверно, опять…"
День ото дня Аполлонову становилось все хуже, он почти совсем ослеп, в пяти шагах ничего уже не различал, рана на левой ноге гноилась, нечем было ее обработать, мучительно болели у него на ляпе ожоги, на которые смотреть было страшно. За эти короткие секунды, пока смотрел на Аполлонова, пытался определить, что с ним, перед Быковым промелькнули мучительные четыре дня, которые они проскитались на этом безлюдном берегу после того, как выплыли сюда с уже мертвым командиром лейтенантом Федосеевым. Ничего, кроме напрасных надежд, не принесли им эти удушливо жаркие дни - ни воды, ни хлеба, ни помощи. Питались ягодами, грибами, несозревшими, с еще зеленой жидковатой завязью, орехами - августовский лес прокормит, конечно, не даст помереть с голоду, - поддерживали себя кое-как, но сил от этого почти не прибывало. Аполлонов слабел с каждым днем, и Быков понимал, что, если не достанет для него еды и лекарств, тот погибнет. Но лишь на третий день, когда немножко окреп, Быков решился сделать недалекую вылазку. Он шел лесом, кружился на месте, гадал, в какую сторону идти, все время тревожась за оставленного в шалаше Аполлонова. Наконец ему удалось выйти к селу, лежавшему в лощине, большому и, должно быть, богатому. Но сразу же понял: село под немцами и самое разумное поскорее отсюда убраться. Он обманул Аполлонова, который ждал его как спасителя, сказал, что встретил в лесу мужика на лошади, который пообещал привезти еду, питье и лекарства, а потом сведет их с партизанами.
"Значит, этот берег немецкий?" - насторожился тогда Аполлонов. "Это ведь как понимать, - попытался успокоить его Быков. - Раз партизаны, значит, и наш…"
Добраться до своих, если бы даже Аполлонов мог идти сам, было немыслимо - это Быков понимал. Да и где они теперь, свои-то? А неподалеку лежало село, хоть и занятое врагом, но ведь там же свои, русские люди. Не оставят в беде, надо только дать о себе знать… И решил он пока держаться этих мест. Море рядом, на чужое - свое. Оно вместе с лесом и подкормит, и надежду какую-то таит в себе, и жить рядом с ним намного покойней…
- Ты послушай, послушай, - сказал Аполлонов, затаив дыхание. - Слышишь, весла чмокают по воде?
- Поглядеть надо. Ты, Аполлоша, полежи тихонько, а я пойду. - Подумав, что Аполлонов, может, и прав - все же радист, слух у него лучше, да и с потерей зрения человек обычно острее слышит, - Быков выскользнул из шалаша.
И сразу же - аж сердце захолонуло! - метрах в двухстах левее увидел шлюпку, пристававшую между валунами, и в ней - трех человек. Затаившись в кустах, Быков наблюдал, как приплывшие переносили в заросли большой рюкзак, бачок, небольшой чемодан, весла, прятали шлюпку, заводя ее за валуны. И по тому, как осторожно, крадучись делали эту работу, было понятно - люди они здесь чужие.
"Богатые соседи, - определил Быков, - в бачке, должно, вода, в рюкзаке - продукты. - У него даже лиловые пятна пошли перед глазами - так голод мучил и пить хотелось. - Но откуда они взялись? Свои ведь, не немцы, сразу видать…" Однако Быков не спешил, выдерживал себя, важно было понять еще и другое: что у них на уме?
Он внимательно следил за голым по пояс человеком, который с немецким автоматом в руке пробирался между камнями, приближаясь к могиле лейтенанта Федосеева. Вот он добрался до нее, оглядел, присев на корточки, и, озираясь по сторонам, быстро вернулся к шлюпке, где его дожидались рыжий бородатый парень с пистолетом и, что больше всего удивило Быкова и окончательно привело в недоумение, девушка.
Около часа Быков пролежал в кустах, не решаясь дать знать о себе, пока из приглушенных, доносящихся до него фраз не убедился окончательно, что незнакомцы пристали сюда случайно, где находятся - не знают и пока не решили, что делать дальше. Но, судя по всему, задерживаться надолго не собираются. Быков встревожился: уйдут и унесут все с собой. Хоть бы для Аполлонова что-нибудь достать. Самую малость. Нельзя упустить такой случай. Не могут же они не помочь… И, отбросив всякую осторожность, боясь только одного - чтобы эти люди не ушли, он потихоньку крикнул, придав как можно больше тепла своему голосу:
- Эй, землячки, здорово! С прибытием вас!
Тот, что с автоматом, рысью метнулся за валун, бородач и девушка кинулись к шлюпке.
- Да что вы? Свои же! - опять потихоньку крикнул из укрытия Быков. - Пушки-то уберите, вот чудаки!
Щелкнул пистолетный выстрел в ответ, пуля вжикнула у Быкова над самым затылком. Обозлившись, он нащупал под рукой камень, швырнул его, давая этим понять и о своей обиде, и о том, что у него нет оружия.
- Вы что, спятили?! - выкрикнул с досадой. - Шуму, черти, наделаете.
- Выходи! - Ствол автомата за валуном угрожающе шевельнулся.
- Кто вы?
- Может, сам представишься? Шкипер, не стреляй!
- Из местных, - отозвался Быков.
- Ну а мы, значит, в гости к вам. Примете?
- Если с добром.
- Со злом в гости не ходят. Берег-то чей?
- Это как поглядеть… Да убери ты автомат! - Быков увидел: ствол опустился, приглашая подойти. Вышел из кустов и уже открыто направился к шлюпке.
И пока он шел, помятый, взъерошенный, заросший недельной щетиной, осторожно ступая босыми ногами по гальке - сапоги в воде сбросил, когда плыли к берегу, спасая командира и себя, - они, все трое - Ратников, Маша и шкипер, - приглядывались к нему, прощупывали его недоверчивыми взглядами, прикидывая, чего можно ожидать от этой встречи. Об этом же думал и Быков, но больше - об Аполлонове, потому и шел к ним с открытой душой, хотя по их настороженности понял, что не принес особенной радости своим появлением.
И потом, чуть позже, когда рассказывал о том, что случилось у Волчьей балки, как пришлась взорвать в бухте тральщик, как выплыли на этот берег с уже мертвым командиром и похоронили его, Быков чувствовал, что они не очень-то и желали этой встречи с ним. Что ж, голодный сытому не ровня, в конце концов пусть сами решают, как поступать в таком положении. У него, у Быкова, нет воды и хлеба, но есть очень важный козырь - он знает берег, знает, где немцы. Однако не собирается этим воспользоваться в своих интересах. И когда у него спросили об этом, ответил:
- Пятый день здесь. Вчера дальнюю вылазку сделал. Восточнее, километрах в пяти, большое село, гарнизон человек сорок, пулеметы. Ближе к морю водохранилище, вода в село поступает. Охрану несут. Ну а западнее, должно быть, все в их руках: не знаю пока.
- Значит, и на этом берегу немцы? - усмехнулся шкипер. - От чего ушли, к тому и пришли.
- От чего ушли, не знаю, - сказал Быков, - а пришли почти в самые лапы к ним. Взяли бы чуть левее - и каюк.
- Командира-то что же, на самом виду похоронили? - спросил Ратников. - Камень приподнял сверху, а под ним - китель видно и орден. Сразу заметно: могила свежая, могут наткнуться случаем и…
- Сил не хватило подальше отнести, - ответил Быков.
- У тебя что же, все с собой? - хмыкнул шкипер, оглядывая его с головы до босых ног.
- Почти все. - Быков почувствовал насмешку, но сдержался. - Товарищ еще в шалаше лежит, радист с нашего катера.
- Не отоспался, что ли?
- Пойдем, глянешь.
- Веди, - сказал Ратников, и все четверо направились кустарником ближе к лесу.
Но Аполлонова в шалаше не оказалось.
- Он же почти не может двигаться, - всполошился Быков, заглядывая внутрь, обходя шалаш вокруг. - Аполлоша, слышь, Аполлоша, отзовись. Где ты?
- Что-то ты, кореш, темнишь, - недоверчиво сказал шкипер.
Но тут из кустов донеслось:
- Ты кого, боцман, привел?
- Свои, Аполлоша. Ребята свои пришли. Я же тебе говорил, что придут. - Быков шепнул Ратникову: - Худое, видать, подумал. Расстройство у пего произошло после торпедной атаки… То отойдет, то опять…
Аполлонов занесли в шалаш. Маша тут же принялась хлопотать возле него, напоила, осторожно промакнула кончиком косынки обожженное лицо, перетянула рану на ноге.
- В больницу бы. Нельзя ему так.
- Где она, больница, теперь? - вздохнул Быков.
- Не вижу. Ничего не вижу, ночь кругом! - метался Аполлонов. Но ласковые Машины руки успокаивали его, и он понемногу затих, повторяя в полузабытьи - Ты кою привел, боцман? Чей это берег?
- Тяжелый, очень тяжелый, - сказал Ратников, отведя Быкова в сторону. - Как же ты с ним?
- Управляюсь помаленьку. Хороший парнишка, по первому году всего служит.
Ратников в нескольких словах пояснил, как очутился здесь:
- Такая вот, браток, история… После бежал из плена на барже вместе с ними, шкипером и Машей. Тоже не очень сладко пришлось…
- Да уж куда слаще, - посочувствовал Быков. - Говоришь, до батальона морской пехоты на сторожевике плавал? Ну а я вот на ТК. Выходит, оба без кораблей теперь? Что дальше делать будем?
- Давай так: ты со своим радистом потолкуй, успокой его, насколько возможно, а я - со своими. Дело тут деликатное.
Подошел шкипер, бросил хмуро:
- Значит, говоришь, все с собой? Плюс еще этот…
- Все! - резко ответил Быков. - Не считая торпедированного немецкого транспорта. Устраивает?
- Наличность считаем! - взвинтился шкипер. - Ты что, трупы немцев собираешься вылавливать и жрать?!
- Не заводись! - оборвал его Ратников, - А ну, отойдем потолкуем. Слушай, шкипер, я о тебе лучше думал. Ты видишь, что это за ребята?
- Нахлебнички явились - вот что я вижу! Зачем нам это сдалось? А теперь еще двоих на довольствие?
- Ты догадливый парень. Разделишь же, не ошибешься, глаз у тебя верный. - Ратников хотел было все к шутке свести.
- Радист этот - смертник, сумасшедший! - ярился шкипер. - Концы вот-вот откинет. Куда с ним? Пускай своей дорогой топают, мы - своей.
- Запомни: дорога у нас одна! - Ратников крепко ухватил его за руку, повыше локтя.
- Какая же?
- К своим.
- Где они, свои-то?
- Только туда, Сашка! - повторил Ратников, выпуская его руку. - Понял?
- Слушай, немцы кругом, нас, как цыплят, переловят. Ради чего же мы смылись от них? Чтобы опять в лапы к ним? Ну нет, меня пыльным мешком не накроешь… А этого радиста на себе поволокем? Куда? Да с этими мариманами завалишься как нить дать. Они же транспорт потопили, немцы небось по всему побережью рыскают. А на них даже форма флотская, только босые. Красивое представление получается.
- Трусишь?
- Это ты брось. Не такие кинофильмы видел.
- Чего же ты хочешь?
- На барже, когда бежать собрались, о чем договаривались?
- К чему ты это?
- Вот видишь, любви не получается. Но все должно быть честно. Я хочу получить свою долю. И отвалить.
- Сволочь же ты, шкипер.
- Не пятую, а третью долю, поскольку нас все-таки трое. Почему я должен делиться с этими босяками?
- Ну знаешь! - только и сказал Ратников от изумления.
- И Машкину долю! - жестко продолжал шкипер, следя за тем, какое это произведет впечатление. - Арифметика простая: две доли нам, одну - тебе.
- Нет! - возразила Маша, подходя к ним. - Нет-нет, я не пойду с тобой! - Она встала за спиной Ратникова.
- Пойдешь. Тебе же вышку дадут, если…
- Дай-ка сюда пистолет, - сказал Ратников. - Живо!
- Не доверяешь? Ну кто они тебе? Что ты о них знаешь? С тобой-то мы попробовали соли… Торпедная атака, потопленный транспорт… Герои! А если это липа?
- По себе судишь! - возмутилась Маша, - Постыдился бы.
- А ты заткнись. Собирайся!
- Не пойду, убей не пойду! Ратников шевельнул автоматом.
- Пришьешь? - зло скосился шкипер.
- На четырех придется делить… - Ратников забрал у него пистолет. - Ты зачем, скажи, с баржи со мной напросился?
- А ты что бы на моем месте выбрал: волю или пулю в затылок?
- Волю… За нее еще драться надо.
- С одним автоматом против Германии? Против всей Европы почти? - огрызнулся шкипер. - Давай, старшой, по-хорошему. Любви, видишь, не получается: ты собираешься еще драться за волю, а мы уже на воле. Выдели нам с Машкой две доли из трех - и разбежимся. Ни ты нас, ни мы тебя не видели.
- А как же они? - Ратников кивнул на шалаш.
- Господь подаст…
- Ладно, - сказал Ратников, - черт с тобой. Как ты, Маша? Как скажешь, так и будет. - Он знал, что бы она ни ответила, держаться будет своего. Спросил так, для верности, чтобы шкипер услышал последнее ее слово, потому что сам в ответе ее был уверен.
- Иди, Сашка, иди один, - сказала Маша. - Все равно от тебя только горе одно.
- Пойдешь? - спросил Ратников. - Иди! Только одному тебе дороги никуда нет - ни к нашим, ни к немцам. Везде тебе одна цена.
- Дешево же ты меня ценишь.
- Сам цену назначил… Ты что же, с баржи бежал, чтобы шкуру спасти? И только? Если бы знал, к штурвалу тебя привязал, как собаку, и кляп вбил в рот.
- А ты из плена бежал зачем? Не за этим, что ли?
- Нет, не за этим. А уйти ты не уйдешь.
- Жратву жалеешь? Погремушки?
- Ты говорил, в любую минуту готов передать их Советской власти. Безвозмездно.
- И сейчас готов! Только где она, власть?
- Я и есть - власть. Все мы вместе на этом побережье. И ты ей будешь подчиняться!
- Трепаться каждый умеет: я - власть, я - народ…
- Отпустить бы тебя на все четыре, все равно балласт. Да ведь предашь.
- Ну это ты брось! - озлился шкипер. - За такие слова! Да я…
- Вот и договорились, не хорохорься, - уже мягче сказал Ратников. - Принимаем твою клятву. Как, Маша? Но учти, Сашка: плата дорогой станет, если что… Раз есть власть, есть и трибунал! По законам военного времени… - Он обернулся и крикнул в кусты: - Эй, боцман, давай-ка сюда, что-то вы там заговорились!
Если бы Ратников мог со спокойной душой отпустить шкипера, то, конечно, отпустил бы. Но его мучили сомнения, и на вопрос, действительно ли тот может уйти чисто, без всяких последствий, которые могут потом оказаться для всех них роковыми, - на такой вопрос он не мог ответить утвердительно. Хотя, с другой стороны, не было у него и полной убежденности, что шкипер может их выдать. С какой стати? Но кто знает, чем все обернется, если, не дай бог, он угодит к немцам? Вот это-то больше всего и тревожило Ратникова. Нет уж, пускай шкипер будет рядом, как говорится, на глазах.
- Аполлонов может умереть, - жалеючи сказала Маша. - Нужна медицинская помощь, лекарства, бинты хотя бы. Все время бредит, пить просит. По-моему, у него начинается заражение. И Быков, глядите, чуть идет, совсем ослабел.
- Таких друзей за версту обходить, - проворчал шкипер, с неприязнью глядя на подходившего Быкова.
- Ну, боцман, что порешили? - спросил Ратников.
- Программа одна: пробиваться к своим, - ответил тот, слабо улыбнувшись.
- И мы, все трое, к этому пришли: значит, программа общая. Да, вот еще что: как у тебя со стрельбой? Рука твердая?
- Ворошиловский…
- Я так и полагал. - Ратников протянул ему пистолет: - Держи. Правда, одного патрона не хватает, на тебя шкипер израсходовал. Ему пистолет ни к чему: сам убедился, как стреляет. Что-то у него со зрением неважно. - Шкипер, покосившись, промолчал. - Ну вот, считай, половина личного состава и вооружена, - сказал Ратников. - Может быть, и Маше придется повоевать, только другим оружием. Как, Маша?
- Я готова, - смутилась Маша.
- Но первое твое дело - хозяйствовать. Прикинем все до крохи. Норма минимальная. Для Аполлонова - усиленный паек, воды не жалеть. Понятно?
- Понятно, товарищ командир, - ответила Маша, впервые назвав Ратникова командиром.
- Ну и ну! - удивленно присвистнул шкипер. - Это что же, наподобие партизан, что ли?
- Будем активно пробиваться к своим.
- А где они, свои-то?
- Вот с этого и начнем. - Ратников закинул за плечо автомат. - Постоянная готовность номер один. Сутки отдыхаем, Маша нас подкормит как следует - и завтра вылазка к селу. Быков поведет. Нужны медикаменты, еда, связь с местными жителями. И последнее. - Он оглядел всех, чуть жестче, чем на других, посмотрел на шкипера. - Дисциплина корабельная! Без разрешения - ни на шаг!
И эти его слова были всеми приняты с молчаливым согласием, как приказ командира.