- Донос от обвиняемого получен насчёт вашего познанского дела, - начал он сурово. - Что скажете?
Зажицкая ощетинилась, словно перепуганный ёжик:
- Это неправда.
- Что неправда?
Пара секунд на обдумывание.
- Всё неправда.
- Но дело-то против вас в Познани заведено?
Свидетельница лихорадочно искала, что ответить.
- Нет. То есть… закрыто.
- А говорила, ничего не знаю!
- Так я только сейчас узнала. Это, как оно…
- Оговор, - быстро подсказал прокурор.
- Ага, оговор.
- Но обвиняемый изложил всё в письменном виде. Так как?
- Никак. В смысле… он того… со зла.
- А злился на что?
- Да я… я не соглашалась говорить, что Руцкая… того… сама на него вешалась.
- А вешалась?
Боязнь за себя у Зажицкой вдруг отошла на второй план, а на первый вырвалась мстительная обида.
- Не вешалась! Она с парнями не путалась. Это он упёрся, что раз такая святая, то он её должен… Напоили её.
Климчак на своём месте беспокойно заёрзал, а на его лице появились сначала удивление, потом гнев, а под конец - благородное возмущение, достигнутое с изрядным трудом.
Судья казался явно смущённым и неуверенным.
- А не было там с Гоноратой, когда те письма писали, какого разговора, что сговорились?
- Кто? - спросила совершенно сбитая с панталыку Зажицкая.
По судье было видно, что он понятия не имеет, кто с кем и в какую сторону. Дезориентированный старикан покопался в бумагах, посопел и буркнул что-то в прокурорскую сторону. Кайтусь только того и ждал.
- А вы не заметили, что Гонората с Павловской специально постарались подпоить Руцкую? Они ничего такого не говорили?
- Нет, Павловской не было.
- А кто был?
- Карчевская, - ответила свидетельница после продолжительного молчания и сквозь зубы.
- Карчевская говорила что-нибудь?
- Говорила, что Климчак сам ей сказал, что Руцкая за ним бегает, но я не верю. А вот Гонората…
- Да? Что Гонората?
- Это уже потом, когда Карчевская ушла.
- И что же сказала Гонората?
Зажицкая с трудом выдавливала из себя слова:
- Что очень он на неё запал и просил, чтобы чуток её разогрели, а то ему некогда.
- Что ему некогда?
- Ну, в смысле обхаживать её. Они хотят дом достроить, он целыми днями вкалывает. Отец заставляет.
- Значит, они должны были её напоить, чтобы не сопротивлялась?
- Ну да. Только она… он ей тоже нравился.
Стасиным увлечением Кайтусь пренебрёг.
- И они с самого начала планировали вывезти её на дачу?
- Ну… да… думали… где бы так…
- И выдумали собаку с капустой, - горько пошутил защитник, что Кайтусь тоже проигнорировал.
Ассоциация капусты с собакой, видать, окончательно добила судью, и он, резко прервав слушания, рявкнул, что судебные прения состоятся завтра в девять утра, а сейчас в процессе объявляется перерыв. Никто не выразил неудовольствия, ибо день клонился к вечеру, а эмоций все получили предостаточно.
Патриция решила в Варшаву не возвращаться.
Приглашение пани Ванды было действительно, а поболтать с ней следовало серьёзно, основательно и по душам. Кроме того, не мешало выцарапать глаза вконец изовравшемуся Кайтусю, а имелись все шансы, что он появится в доме гостеприимной прокурорши. Как и господин адвокат. Но поскольку сторонам предстоит основательно подготовиться к завтрашнему переливанию из пустого в порожнее, оба должны прийти позже. Хотя с таким же успехом могли бы на прениях вообще ничего не говорить или продекламировать монолог Гамлета. Эффект получился бы ровно тот же.
Покидая зал в достаточно большой компании участников эпохального процесса, Патриция вдруг сообразила, что приехала она сюда вовсе не для борьбы с Кайтусем, а для выяснения, имело ли место изнасилование? И до сих пор не разузнала никаких подробностей о всех заинтересованных лицах, даже не взглянула ни на кого вне зала суда. Напоролась, правда, на инструктаж Кайтуся, но вместо того, чтобы хорошенько подслушать, почувствовала, видите ли, отвращение и гордо удалилась. Совершенно непростительное поведение для профессионального журналиста!
Публика не спеша спускалась по неудобной лестнице. Перед Патрицией шли Стася с Мельницкой. Подруга выговаривала потерпевшей:
- …надо было сначала со мной! Что ж ты сразу к этой скандалистке помчалась, зачем тебе такая огласка!
- Откуда мне было знать, что она такой шум поднимет, а она его знала лучше всех… Ну, и уговорила меня… И вовсе я не хотела, чтобы так вышло…
- Ты хотела полюбовно?
- Ясное дело!
- Теперь уже, наверное, поздно…
За собой Патриция слышала Гонорату и Павловскую. Судя по разговору, горе-заговорщицы тоже были недовольны:
- Отец разозлится, если Лёлика снова посадят, - огорчалась Гонората. - Сколько ещё отделки, а Лёлик хорошо работал, быстро шло. Теперь придётся рабочих нанимать.
- Ерунду городят, а не знают, что она сама хотела, - сердито критиковала ход слушаний Павловская. - Всё Лёлик да Лёлик, только о нём и болтала.
- Пьяная была.
- Что у трезвого на уме…
- Одно утешение, может, Элька не выдержит. Если отец её выгонит…
Патриция пропустила подруг вперёд, а за спиной теперь слышала обмен мнениями старшего поколения. Одни бабы, она попыталась распознать голоса, но получалось плохо, удалось определить только мамашу.
- …завсегда никому ни словечка, а теперича стыда не оберёшься…
- Да какой там стыд, ты что, Ганя, на весь город дивчина прославилась!
- Это всё Ядька растрепала, не иначе из ревности, ведь Стася сама из себя… Да ни в жизнь…
- А как она так не знала, что в нутре у неё не того… И только дохтур растолковал?
- Да кому ж было знать-то? А честная девушка за здорово живёшь по докторам не шастает. И вообще, оно такое бывает…
- Ой! Чуть не забыла! Мудракова сказывала, что завтра оковалок должны выбросить и ещё печёнку, да только немного. Надо, выходит, пораньше…
Спускаться медленнее Патриция уже не могла, и так останавливалась, почитай, на каждой ступеньке, прикидываясь хромой. Её обогнали ещё три человека.
- …свинья он паршивая, что тут скажешь! Мало ему было обычных потаскух, что сами набиваются, так ещё и ссильничал…
- …молодец деваха, своего не упустит…
И напоследок кто-то злобно прошипел сверху:
- Проваливай, шалава!
Лестница кончилась. Мимо Патриции прошмыгнула в слезах разъярённая Карчевская. Внизу, уже стоя в холле, журналистка оглянулась и с изумлением увидела последнюю пару, спускавшуюся по лестнице. "Греческий профиль" с Зажицкой.
Ни минуты не раздумывая, она направилась к той самой двери, за которой "греческий профиль" подслушивал Кайтуся и Стасю. Постояла, подождав, пока эта исключительно неподходящая друг другу пара вышла на улицу, а затем последовала за ними. Эти двое свернули налево и шли как-то очень странно: не понять было, вместе они или порознь?
Любопытство взяло верх. Патриция, стараясь не цокать каблуками, пошла следом и собственными глазами видела, как "греческий профиль" садится в итальянский "фиат", открывает пассажирскую дверцу и вежливо поджидает столь часто меняющую свои настроения любовницу обвиняемого.
Как написали бы в старинном романе, пелена спала с её глаз, и журналистка, немало времени посвятившая судебному репортажу, стала понимать, какие заоблачные сферы затрагивает этот провинциальный процесс.
* * *
Домработница пани Ванды запекла мясо с черносливом. Божественный запах привлёк даже хозяина дома, но главной задачей этого фантастического блюда было успокоить разбушевавшиеся страсти. С чем оно в основном и справилось. Во всяком случае, господин адвокат, подобрев после еды, предпочёл со стороны наблюдать, как Патриция с Кайтусем выклёвывают друг другу глаза. Пани Ванда с удовольствием подливала масла в огонь:
- Пожалуйста, пожалуйста, не стесняйтесь. Пани Патриция, что вы на это ответите?
- Пытался однажды один субъект позабавиться со мной в лесу… - начала Патриция весьма раздражённо.
- Только однажды? - недоверчиво переспросил Кайтусь.
- Этот только один раз. Другие предпринимали попытки неоднократно и при разных обстоятельствах. Этот, что в лесу, подходит по параметрам, не дохляк, но и не Кинг-Конг. Нормального телосложения. Я на его чувства не ответила, и достаточно было чуть-чуть поднапрячься и самую малость его толкнуть, ну чтобы уж совсем точно удалиться в заданном направлении.
- Каком? - поинтересовался адвокат.
- К шоссе. Там его машина стояла. Несостоявшийся насильник последовал за мной, правда, не так быстро, но протеста не выразил.
- Боялся, что ты ему машину поцарапаешь, - выразил предположение Кайтусь.
Патриция бросила на него презрительный взгляд.
- Уходим от темы, не так ли? Во-первых, она и так была поцарапана, а во-вторых, Стася - девчонка крепкая, а Климчак - отнюдь не гигант. Может, он жилистый и руки имеет крепкие, но врежь она ему хорошенько пару раз, могла бы преспокойно удалиться в целости и сохранности.
- А вдруг она растерялась и не знала, куда идти? Здесь собака, там капуста, а ещё дальше - запертая калитка…
- Собаку, по её словам, не видела, а калитку даже не проверяла. Не дай бог, оказалась бы та открытой, и что тогда?
- Вот именно, что? - деликатно подначила пани Ванда.
- Фигня тогда, а не изнасилование!
- А без собаки и капусты всё-таки изнасилование?
Патриция принялась закипать:
- Ты опять меня сбиваешь? Старательно уклоняешься от обсуждения сути проблемы, а именно: физических данных нападавшего и жертвы. Ведь Стася очень постаралась, чтобы, упаси господи, не задеть Лёлика. Разве не так?
- Задетый мог бы и осечку дать, - тонко намекнул Кайтусь.
- Что и требовалось доказать! - победно заключила Патриция. - А как она пережидала возню с брюками да с простынёй…
Адвокат вдруг кашлянул:
- Должен вам, господа, признаться, - смущённо начал он, - я позволил себе провести эксперимент со своей женой…
Это признание вызвало жгучий интерес всех присутствующих.
- Ну же, ну? - жадно торопила гостя пани Ванда.
- Просматривая протоколы, я случайно наткнулся именно на этот фрагмент показаний. Жена на эксперимент согласилась. Я держал одной рукой обе её руки, велел ей вырываться, а другой пытался снять брюки. Оба мы обычного телосложения, поэтому я позвонил парочке знакомых и попросил, чтобы и они попробовали. Сегодня утром по телефону я получил отчёты. Ни у кого не вышло. Невозможно. Либо жёны убегали, либо брюки оставались. Какие тут ещё нужны доказательства?
И крайне довольный собой и воткнутой в муравейник палкой, господин защитник взял добавку шарлотки - ещё одного кулинарного шедевра домработницы.
- Прошу меня извинить, коллега, но я не могу с этим полностью согласиться, - Кайтусь вложил в своё возражение максимум светскости, на которую был способен. - Любой мужчина, кого ни возьми, обладает некоторым опытом по части брюк. Возможно, тут дело в жёнах…
- В каком смысле? - заинтересовалась пани Ванда, да и адвокат взглянул вопросительно.
Всем своим видом Кайтусь изобразил лёгкое замешательство и нечто вроде сожаления.
- Существует определённая вероятность, что некоторые жёны, в особенности, как бы это… слегка поднадоевшие… не вызывают сильных желаний…
- Наглое животное, - немедленно возмутилась хозяйка дома.
- А может, скорее, слишком интенсивно эксплуатируемый муж не в состоянии проявить требуемой страсти? - задумчиво поделился глубокомысленным выводом её муж.
- Войтек!
- Прости, это я не о присутствующих… - Он опомнился и, окончательно смутившись, кинулся подливать гостям белое вино, отлично сочетавшееся с шарлоткой.
У Патриции мелькнула коварная мысль, и она искоса глянула на Кайтуся.
- А может, сам попробуешь? Все и так нас сватают, что тут скрывать. Никакие опровержения не помогают, так что от нас не убудет. Только давай определимся: я - надоевшая или ты, заэксплуатированный?
Идея всем участникам застолья очень понравилась, особенно пани Ванде, которая единственная ориентировалась в сложных взаимоотношениях Патриции с её жильцом. Она с увлечением следила за перипетиями их романа и с нетерпением ожидала, когда же та сдастся, хотя из женской солидарности целиком и полностью поддерживала Патрицию и считала, что Кайтуся требуется должным образом помучить.
Неожиданное предложение Кайтуся озадачило, и он, на всякий случай, галантно пробормотал:
- Лично я не допускаю ни первого, ни второго. А что?..
- А то, что прокурору самому не мешало бы поучаствовать в таком страстном акробатическом этюде, а я охотно помогу. Или ты предпочёл бы какую-нибудь иную даму?
- Нашлась бы парочка желающих, но ни одна не подходит…
- С чего бы это? Слишком податливы?
Кайтусь опять оказался на тонком льду и пока не решил, как поступить. Что ещё за каверзу придумала эта полоумная? Как собирается его одурачить? Оказаться в дураках совсем не хотелось, но предложение выглядело таким заманчивым!
- Я по-прежнему уверен, что даже отчаянно сопротивляющаяся дама не справится с насильником!
- Спорим?
Невзирая на всю свою осторожность, Кайтусь совершил ошибку и клюнул:
- Да ради бога Хоть сейчас. На что?
- На машину. Останется за мной независимо от приговора суда.
Глаза у пани Ванды заблестели, она потребовала, чтобы муж принёс очередную бутылку. Госпожа прокурорша была на стороне Патриции, радовалась, что в ней не ошиблась, уже предвидела поражение Кайтуся и даже немного его жалела. Пан Войтек, чрезвычайно увлечённый аполитичными экспериментами и всё ещё терзающийся угрызениями за свою неловкость, рысью затрусил к холодильнику за новым белым вином, а Кайтусь принялся кусать локти. Какого рожна он согласился? Но надежды не терял, не выцарапает же она ему глаза, в конце концов?..
Разнузданными сценами никто любоваться не собирался, поэтому ограничились распахнутыми створками двери в соседний салон, куда и перебралась парочка противников. Видимость для публики была несколько ограничена, зато слышимость - отличная, что позволяло делать необходимые выводы. Кайтусь потребовал предоставить ему угол, поскольку в подвале Климчаков имелось целых четыре угла, в один из которых Лёлик якобы и загнал Стасю. Хозяин дома с превеликой готовностью отодвинул здоровенную пальму в кадке, а домработница предусмотрительно унесла подальше два стула. Кайтусь получил не угол, а мечту.
Да только всё напрасно. Опытом Патриция располагала немалым, частенько приходилось уклоняться от слишком навязчивых ухаживаний. Кайтусь же, наоборот, не привык к отчаянному сопротивлению своих дам. Ему никогда не случалось использовать силу, достаточно было прикинуться разочарованным отказом и слегка упрекнуть капризулю, чтобы та немедленно одумалась, а то, не дай бог, и в самом деле разочаруется. Насилие было ему столь же чуждо, как охота на акул. Или на страусов.
Не повезло господину прокурору с самого начала. Патриция не дала загнать себя в угол. Кайтусь чуть было не высказал претензий по этому поводу, но, вспомнив, что обвиняемый действовал куда последовательней, постарался приложить усилия. Без толку. Патриция ловко увернулась. Кайтусь опять поднапрягся и врубился коленом в стул, отодвинутый всё-таки недостаточно далеко.
- Нет, так не пойдёт! - возмутился он. - Никто не говорил, что жертву ловили по всему помещению. Не валяй дурака! Речь шла только о брюках!
- Ага! Выходит, Стася полезла в угол добровольно?
- От неожиданности… Он её врасплох застал…
- А что она собиралась там делать, в этом милом подвальчике? Играть на пианино?
- Маяковского декламировать. У нас пари или как?
- Ладно, ладно… Довожу до всеобщего сведения, что в угол я встала добровольно! - громко адресовалась жертва к открытым дверям.
- Мегера! - столь же громко воскликнул Кайтусь.
Слушатели наслаждались представлением. Доносившийся шум свидетельствовал, что Кайтусю никак не удаётся ухватить сразу обе руки противницы, он вынужден действовать двумя руками, что напрочь исключает какие бы то ни было манипуляции с одеждой.
- Что? Так и будем за ручки держаться до самого утра?
Кайтусь неожиданно сменил тактику. Такие манёвры были ему привычны, а в отношении Патриции его так и подмывало их задействовать. Выиграет не выиграет, а своё возьмёт. Надо же пользоваться случаем. Он отпустил руки мнимой жертвы и схватил её в объятия, не жалея при этом страстных поцелуев. Патриция, не без удовольствия исполняя роль Стаси, и не думала уклоняться от нежностей насильника, тем более что брюки своего местоположения не изменили, а значит, она могла спокойно получать удовольствие. Воодушевлённый Кайтусь перешёл к более интимным действиям, оставаясь тем не менее в полном обмундировании. Патриция, ловко скрыв нежелание менять диспозицию, воспользовалась первым же удобным случаем, слегка оттолкнула агрессора и расхохоталась.
- У меня нет пуговиц, так что же ты хочешь оторвать?
- Чёрт тебя дери, ты можешь хоть минуту постоять спокойно!
- А Стася стояла спокойно?