- Давай позже об этом поговорим. Я плохо себя чувствую, не спал всю ночь. Зуб болит...
Трещалов приготовился услышать слова сочувствия или что-то похожее на это, но Настя пропустила жалобы любовника мимо ушей. Даже не дослушала.
- Представляешь, только что звонит мне этот Жора и говорит, что съемки перенесли еще на неделю. Они меня хотят доконать, сволочи. Я уже на пределе. Не могу больше ждать, это выше человеческих сил. Неужели ничего нельзя сделать?
- Не знаю, детка, - поморщился Трещалов. - Это настолько срочно, что не может терпеть?
- А как ты сам думаешь? Что он из себя разыгрывает самого крутого? Чтобы сняться в эпизоде длиною в одну минуту, я жду целую вечность. А Жоре все по барабану, проклятый гомик. Главное, звонит и таким наглым высокомерным тоном заявляет...
Трещалов терпеливо слушал Настю и думал, что вместо сердца у этой девчонки бобина с кинопленкой. Она не просила у любовника того, что просили у Трещалова другие бабы: норковую шубку или часики с дорогими камешками. Настя помешана на идее, что в ней погибает великая кинозвезда. Чтобы реализовать себя, ей не хватает самой малости: знакомств с режиссерами и одной-двух выигрышных ролей. Пусть маленьких. А дальше, мол, отбоя не будет от предложений.
Однажды в ночном ресторане Трещалов перебрал лишнего и опрометчиво пообещал ей организовать дебют в кино. Наутро он забыл о своих словах, но Настя все помнила. И каждый день начинала фразой: "Коля, ты же обещал". У Трещалова не было знакомых киношников. После долгих поисков он вышел на какого-то то ли продюсера, то ли режиссера. Этот Жора Швондерович - бойкий пробивной малый - пообещал Насте эпизод в новой картине и вот уже третий месяц беззастенчиво тянул с Трещалова деньги, а съемочный день все откладывался.
Наконец Настя выпустила пар и спросила:
- Так ты приедешь вечером?
- Не обещаю, - ответил Трещалов. - Я ведь тебе сказал, что плохо себя чувствую. Зуб болит. Но ты, кажется, не услышала.
- Приезжай, Коля, мы все обсудим, обо всем поговорим. Даже о твоем больном зубе. Если тебе от этих разговоров станет легче.
Через минуту в дверь позвонил Вася Анохин.
Покидая квартиру, Трещалов закрыл дверь на оба замка и в сопровождении телохранителя спустился в лифте на первый этаж. Вышли из подъезда. Накрапывал дождь. Двор был пуст, только возле подъезда стоял какой-то незнакомый мужчина в мокром плаще и кепке и катал взад-вперед детскую коляску с синим пластиковым верхом и большими колесами.
Анохин даже и не взглянул на мужчину с коляской. Он резво сбежал вниз по ступенькам, остановился на тротуаре, распахнул заднюю дверцу "ауди".
"Бедолага, - думал Трещалов, глядя на мужчину с коляской и вспомнив свою любовницу. - Наверное, женился на какой-нибудь бессердечной сучке вроде моей Насти, которая тут же родила ему ребенка, чтобы крепче привязать к себе. И теперь она нежится в кроватке, а муж носится в молочную кухню и гуляет с ребенком. И еще приносит этой стерве кофе в постель. Вот она - плата за короткое и сомнительное удовольствие".
Трещалов занял место на заднем сиденье. Анохин сел рядом.
- В стоматологическую клинику, - приказал Трещалов водителю. - На Фрунзенскую.
Стерн, уже битый час катавший детскую коляску возле подъезда Трещалова, проводил "ауди" долгим взглядом. Надвинув на лоб козырек серой кепки, он достал сигареты и закурил.
Стерн уже успел неплохо изучить обстановку. Трещалов жил в новом кирпичном доме. Девять этажей, четыре подъезда, два лифта, грузовой и пассажирский. Консьержки внизу нет, хотя застекленную будку для нее уже поставили. Домофон работает. Окна квартиры Трещалова на седьмом этаже выходят во двор. Дом заселен где-то год назад, жильцы еще не перезнакомились. Маловероятно, чтобы бизнесмен знал в лицо соседей по подъезду или по двору.
Значит, появление возле подъезда простоватого на вид незнакомого мужчины в плаще и кепке не вызовет подозрений. Дождливая погода тоже на пользу дела. Трещалов возвращается из своей конторы около девяти вечера, когда на улице еще светло, но сегодня пасмурно и, значит, стемнеет раньше срока, а дождь заставит разойтись по домам возможных любителей вечерних прогулок.
Выплюнув окурок, Стерн зашагал вдоль дома, толкая перед собой детскую коляску, забитую каким-то тряпьем, которое удалось найти в бельевом шкафу покойного Василича. Если кто-то из особо любопытных пешеходов захочет заглянуть в коляску, то увидит клетчатое шерстяное одеяльце, простынку, которая по идее должна закрывать личико младенца.
Стерн катил коляску и думал, что телохранители Трещалова выполняют скорее декоративную функцию. Наверняка Трещалов, как и большинство ему подобных самоуверенных болванов, использует телохранителей в качестве посыльных и разнорабочих.
Итак, в рабочие дни охранники приезжают к дому босса. Один остается за рулем "ауди", другой поднимается в квартиру Трещалова, чтобы через пару минут вместе с ним спуститься вниз.
Сразу видно, что парни потеряли бдительность, перестали чувствовать опасность. Разумеется, оба телохранителя вооружены. И это обстоятельство нельзя сбрасывать со счетов. Другой вопрос, сумеют ли они использовать оружие по назначению. После недолгих размышлений Стерн решил, что нейтрализовать охрану не составит особого труда. Сегодня вечером на его стороне будет элемент неожиданности, а в таком деле две-три лишние секунды решают все.
Стерн прошел вдоль соседних домов, вывез коляску на параллельную улицу. "Газель" сиротливо мокла под дождем. Открыв задние дверцы, Стерн огляделся по сторонам и, не обнаружив никого, погрузил коляску в грузовой отсек фургона.
Москва, Замоскворечье. 1 августа
Через двадцать минут "Газель" остановилась на платной стоянке возле оружейного магазина "Кентавр". Дождь закончился, но по-прежнему было пасмурно. Возле дверей магазина переминался с ноги на ногу неопределенного возраста мужичок в куцем пиджачке.
- Чем интересуетесь? - подмигнул ему мужичок.
- Нужны три пары наручников, а я без документов. Можешь помочь?
- Запросто. Пятьсот рублей.
- Договорились, - кивнул Стерн. - Удостоверение-то не липовое?
- Обижаешь!
Вместе зашли в "Кентавр". В помещении находилось два продавца, вооруженный охранник и один-единственный покупатель, рассматривающий охотничье помповое ружье "Рысь". Прищурив глаза, он приглядывался к полированному деревянному прикладу, нет ли царапин. Трогал пальцем дульный срез и гладил ладонью цевье.
Стерн на минуту остановился у прилавка, за которым были выставлены образцы охотничьего оружия западного производства. Задержал взгляд на "ремингтоне" с двойной штангой, серебряными накладками на ложе и "моссберге" с вертикальными стволами: цены на эти двустволки зашкаливали за три тысячи долларов.
Затем проследовал за своим провожатым в глубь магазина. Здесь под стеклом витрины были разложены ружейные патроны с разноцветными пластмассовыми гильзами, дробь, резиновые дубинки и несколько образцов наручников.
- Вот эти возьму, темные. - Стерн показал пальцем на браслеты. - Хромированные не нужны.
- Как скажешь! - кивнул добровольный посредник и обратился к продавцу: - Выпишите вот эти. Три пары.
Мужичок вытащил из кармана и положил на прилавок удостоверение охранника. Продавец достал из-под прилавка регистрационную книгу, перевернул несколько страниц, записал номер удостоверения и выписал квитанцию. Стерн подошел к кассе, оплатил покупку и вернулся с чеком.
Через пару минут вышли из магазина, Стерн достал деньги и вручил мужчине честно заработанный гонорар.
- Меня Аркадием зовут, - сказал мужичок, увязавшись за Стерном. - Вмазать не хочешь?
- Мне еще сегодня работать, - честно ответил Стерн.
- На кой хрен тебе столько наручников?
- Я санитар на подстанции "Скорой психиатрической помощи". По закону мы не имеем права окольцовывать пациентов. Но иногда таких мудаков перевозить приходится, что без наручников - хана. Буйные. Запросто руки и ноги поломают, а то и горло перегрызут. Попадаются бывшие боксеры, самбисты... Короче, мрак.
- Понятно, - сочувственно кивнул Аркадий. - Считай, мы почти коллеги. Я работаю охранником в травматологическом отделении Первой градской.
- Точно, коллеги, - рассеянно кивнул Стерн.
- Ну, если отказываешься от выпивки, то прощай! - Аркадий остановился, протянул руку новому знакомому. - Мне на ту сторону, на троллейбус.
- Пока. - Стерн попрощался и зашагал дальше. Посмотрев на часы, он вспомнил, что еще не завтракал.
Глава двадцать пятая
Москва, Крылатское. 1 августа
Трещалов досидел в офисе до восьми вечера. Он ушел бы и раньше, но накопилась целая куча бумаг, которые следовало разгрести до начала следующей недели.
Визит к стоматологу принес облегчение, но ненадолго. Зуб к вечеру снова заныл. Вот сволочь! Заплатил триста баксов, и все насмарку! Но поднимать базар не было ни сил, ни желания. Если что, завтра разберемся.
Дорога до дома заняла полчаса. Трещалов смотрел через забрызганное дождем стекло на мокрый асфальт, на автомобили и от нечего делать подсчитывал ту сумму, которую потратил на Настю за последний квартал. Закончив расчеты, Трещалов пришел к выводу, что любовница обходится ему недешево. А отдачи маловато. Впрочем, все эти девки - корыстолюбивые, неблагодарные твари.
Когда машина остановилась у подъезда, Трещалов не стал дожидаться Анохина. Потянул на себя ручку, толкнул дверцу плечом. Выбравшись из салона, увидел перед собой пустой двор, чахлые тополя. А на тротуаре - того самого мужика с детской коляской, который стоял здесь сегодняшним утром.
Кажется, этот придурок в промокшем плаще так и проторчал тут на дожде целый день. Незадачливого папашу и Трещалова разделяло расстояние в пять метров.
- Здравствуйте, - неожиданно кивнул ему Стерн.
- Добрый вечер, - по инерции ответил Трещалов.
Здороваясь с незнакомыми людьми, он всегда испытывал чувство неловкости, душевного неудобства. На этот раз в душе шевельнулось беспокойство. Анохин вылез с заднего сиденья одновременно с боссом, за три секунды обогнул машину спереди, чтобы успеть подняться по ступенькам, ведущим к подъезду, и открыть дверь перед хозяином. Водитель, как заведено, остался сидеть за рулем.
Стерн наклонился к коляске, откинул ее пластиковый полог. На шерстяном одеяле лежал пистолет ТТ. Через мгновение он оказался в руке Стерна.
Анохин успел подняться на две ступеньки, когда заметил какое-то движение справа. Он посмотрел на Стерна, увидел в его руке пистолет. Отработанным движением охранник сунул руку под расстегнутый пиджак. На остальное уже не хватило времени.
Анохин испытал острое жжение под ребрами, будто в его теле разорвалась петарда. И только через долю секунды услышал выстрел. Затем еще один...
- Ой, бля, - удивленно произнес Анохин и стал оседать на ступени.
Трещалов как вкопанный застыл на месте, глядя на катящуюся на него коляску. И тут он услышал еще выстрел.
Третья пуля, выпущенная Стерном, пробив лобовое стекло, попала в грудь водителю, чуть выше сердца.
Коляска опрокинулась на мостовую. По мокрому асфальту покатилась бутылочка с молоком. Это было последнее, что увидел Трещалов. В одно мгновение Стерн подскочил к нему, наотмашь саданул по уху рукояткой пистолета. Потом еще раз, по затылку.
Сунув пистолет за пояс, Стерн распахнул переднюю дверцу "ауди", с силой дернул мертвого водителя за ворот кожаной куртки и вытряхнул тело из машины. Затем открыл заднюю дверцу, подхватил под плечи обмякшее тело Трещалова, доволок его до сиденья и запихнул в салон.
Заведя машину, Стерн вырулил на узкую пустую улицу и через пару минут остановил "ауди" возле безлюдного сквера в трех кварталах от дома Трещалова. Открыл заднюю дверцу, вытащил своего пленника, положил его на газон. Защелкнул наручники на его запястьях и, как мешок, закинул в грузовой отсек "Газели".
Московская область, Малаховка. 1 августа
Трещалов очнулся в каком-то подземном каземате. Он не мог понять, утро сейчас или ночь, день или вечер. Дорогие наручные часы исчезли, вместо них запястье левой руки стягивал браслет наручников, второй браслет был пристегнут к толстой длинной цепи. Цепь крепилась к железной скобе, торчащей из стены на уровне человеческого плеча.
Под низким потолком горела тусклая лампочка. Трещалов лежал на пропахшем мочой матрасе. Рядом валялось такое же вонючее одеяло. В шаге от пленника стояло большое оцинкованное ведро, которое, по идее тюремщиков, должно заменить парашу. На полу валялась пластиковая бутылка с мутной водой. Пахло чем-то тошнотворно-сладким.
Трещалов сел, привалившись спиной к стене.
Медленно двигая непослушными холодными пальцами, развязал узел галстука, отбросил его в сторону. Расстегнул ворот рубашки, мокрый от крови.
Стал кончиками пальцев ощупывать налитый болью затылок. К коже на шее и на щеках присохла корка запекшейся крови, мочка левого уха надвое рассечена ударом пистолетной рукоятки. Волосы слиплись и превратились в твердые колючие сосульки. Ничего страшного, кажется, голова не проломлена. Видимо, он отделался сотрясением мозга, но с этой травмой можно жить.
Судя по тому, что брюки и пиджак были сырые, заляпанные свежей грязью, Трещалова вывезли из Москвы куда-то за город. Выгружая пленника, бесчувственного, из машины, с ним, видно, не слишком церемонились. Волокли к подвалу по земле, по лужам, по грязи.
Трещалов ощупал карманы пиджака и брюк. Как и следовало ожидать, бумажник, ручка "паркер" с золотым пером, ключи от офиса и от квартиры исчезли. Так же как и трубка мобильного телефона. Но тюремщики оставили в его кармане пачку сигарет, а вместо позолоченной зажигалки положили коробок спичек. Надо же, какие заботливые! Трещалов прикурил сигарету, тут же испытал острый приступ тошноты, судорогой свело живот. Вспомнил, что из-за проклятого зуба с утра ничего не ел. Затушив сигарету об пол, он решил осмотреться по сторонам, изучить обстановку.
Он увидел на стенах какие-то стеллажи, заставленные пустыми пыльными банками, дальше, в темноте подвала, угадывались ряды полок, какой-то хлам. Посмотрев направо, Трещалов содрогнулся от ужаса.
В трех метрах от него вдоль стены лежал труп небритого старика в темных штанах и желтой майке. Видимо, ему здорово досталось перед смертью. Нижняя раздутая губа вылезла вперед, желтая майка на груди почернела от крови, изо рта вывалился язык...
В руке покойник сжимал обгоревшую тряпку. Трещалов представил картину происшедшего. Видимо, избитого старика бросили сюда, в подвал, и он, предчувствуя скорую смерть, в приступе отчаяния пытался поджечь погреб. Вытащил откуда-то со стеллажей промасленные тряпки, подпалил их. Но из этой затеи ничего не вышло, ведь в погребе просто нечему было гореть. Бедняга задохнулся или умер от тяжелых травм. Надо полагать, такая же мучительная смерть ждет и его, Трещалова. От этих мыслей комок отчаяния подступил к его горлу, и он стал давиться. Наконец его вырвало, и стало немного легче.
Постепенно холод и сырость пробрали Трещалова до костей, и он застегнул пиджак на все пуговицы, но не согрелся. Тогда, преодолевая брезгливость, он завернулся в вонючее ватное одеяло. С полчаса сидел неподвижно, поджав колени к животу. Голова гудела, словно растревоженное осиное гнездо, в запястье левой руки больно врезался браслет наручников.
Мысли путались, воспоминания распадались на отдельные короткие эпизоды...
Сначала Трещалов вспомнил мужчину с детской коляской, его промокший плащ, серую кепку из букле. Вспомнил охранника Анохина, остановившегося на ступеньках подъезда. Негромкий хлопок выстрела, второй хлопок... Постепенно из этих мозаичных фрагментов сложилась общая картина случившегося.
После недолгих раздумий Трещалов решил, что дело его - кранты! Безнадега полная!
Крышка погреба открылась и упала, тяжело, как могильная плита.
Трещалов с трудом поднял голову. Наверху горел электрический свет. Какой-то человек спускался вниз, осторожно, чтобы не упасть, ставя ноги на ступеньки.
Тот самый человек с коляской остановился в двух шагах от пленника, наклонился вперед.
- Холодно тут, - поежился Стерн. - И вонища страшная.
- Здесь лежит труп, - выдавил из себя Трещалов.
- А кто, по-твоему, должен здесь лежать? Парочка манекенщиц из журнала "Вог"?
- Что вам нужно? - спросил Трещалов.
- Деньги, больше ничего, - ответил Стерн. - Немного наличных. Всего-то каких-то жалких пятьдесят тысяч долларов. Бизнесмену, владельцу многих автозаправочных станций, нетрудно, пожалуй, будет наскрести эти гроши.
- Сам не помню, когда держал в руках такие бабки. Все свободные средства вложены в дело. Но главное не в этом - гарантий на освобождение у меня нет никаких...
- Хватит молоть всякую чепуху. Ты спасешься, если заплатишь. За последнее время ты больше денег потратил на свою подружку по имени Настя. Сейчас ты сделаешь телефонный звонок, а затем пообедаешь.
- Откуда ты все обо мне знаешь? - спросил Трещалов, чувствуя, как в нем закипает ярость. - Наверное, нанимал какую-то частную ищейку?
- Просто какое-то время был близок с твоей бывшей любовницей, - невозмутимо ответил Стерн, - с Еленой Юдиной. Ты оставил в ее квартире целую кучу своих вещей, фотографии, записную книжку.
- Сволочь ты последняя! Ублюдок! - прошипел Трещалов. - И ты не получишь от меня ни хрена! - Трещалов смачно плюнул на бетонный пол. - Слышь, ты, гнида паршивая. Можешь пытать меня. Можешь живого резать на части. Я вытерплю любую боль. Я, между прочим, бывший офицер, воевал в Афгане, я видел в жизни такие виды, о которых ты не имеешь представления. Если хочешь убить меня прямо сейчас, убей.
- Как скажешь, - спокойно кивнул Стерн.
Он отвел ногу назад и ударил носком ботинка в колено Трещалова. Трещалов дернулся и получил в грудь каблуком. Длины цепи хватило для того, чтобы он поднялся на ноги. Встал во весь рост, даже попытался свободной правой рукой нанести удар по голове противника.
Но Стерн молниеносно отклонился в сторону и резким ударом ноги врезал Трещалову в живот.
Пленник потерял равновесие, спиной больно ударился о железную скобу в стене, на которой крепилась цепь, и медленно сполз вниз по стене. Прикрыв лицо правой рукой, сел на скомканный матрас.
И пропустил сильнейший удар подошвой ботинка в грудь.
Трещалов упал навзничь, ударившись затылком об пол. И мгновенно провалился в темноту, беспросветную, густую, как гуталин того старика армянина, что многие годы чистит обувь на Земляном Валу.