Ватутин-младший вытер ладонью пару скупых слезинок. "Но почему же батя ни разу не написал мне о болезни?" - спросил он. "А ты на его месте как бы поступил? - вздохнул Стерн. - Сын на зоне. Чем поможешь?" Какое-то время оба молчали. Сидевший за рулем Стерн вытащил из кармана несколько цветных фотографий, протянул карточки Ватутину.
"Последние снимки живого Василича, - горестно вздохнул он. - Я часто к нему заходил в последнее время, чуть ли не каждый день. Лекарства покупал, дорогущие... Надеюсь, они продлили ему жизнь на несколько месяцев". - "Наверное, много денег ушло на эти пилюли? - спросил Ватутин-младший. - Сколько я вам должен?" - "А сколько ты сможешь отдать?" - усмехнулся Стерн.
Парень насупился, долго молчал, потом произнес: "Возможно, мой отец был не лучшим человеком на свете. Но он был моим отцом".
...В полутемном зале ресторана стало тихо. Посетители почти разошлись, водка Всеволода не брала, а Стерн так и вовсе пил по полрюмки.
- Я обещал твоему отцу, что позабочусь о тебе, когда его не станет, - наконец сказал он. - И нашел одно дело, на котором мы сможем хорошо заработать.
Ватутин машинально сунул руку во внутренний карман куртки, нащупал справку об освобождении и усмехнулся.
- Заработать? - переспросил он. - Это сколько же? Штуку, две?
- Много, очень много, - ответил Стерн.
- Тысяч десять зеленых?
- Ну, скажем, тысяч сто. А то и больше.
- Сто тысяч баксов? - вылупил глаза Ватутин. - Наликом? На двоих?
- Нет, это будут твои личные деньги. Моя доля больше, и это справедливо.
- Мокруха?
- За рядовую мокруху такие бабки не платят.
- Что я должен делать? - заглянул в глаза Стерну. - Нет, я не то говорю. Я буду делать все, что вы скажете. Кроме того, с меня должок. Вы помогали отцу. Лекарства и все такое. Я свои долги не забываю.
- Не спеши, потом сочтемся, - ответил Стерн.
- Так что надо делать?
- Усеки правило: не задавай лишних вопросов.
- Как скажете.
- Ты заканчивай ужин да сними какую-нибудь телку, вон видишь у входа стоят, глаза на нас пялят. Расслабься. А завтра утром приходи по этому адресу.
На клочке бумаги Стерн написал адрес старухи, у которой он снял дом. Положил на стол несколько крупных купюр и поднялся.
Глава шестая
Чебоксары. 12 августа
Виталий Афанасьев, близкий друг и компаньон Трещалова по бизнесу, прибыл в Чебоксары поздним утром. Он выполнил все условия похитителей, которые содержались на дискете, переданной преступниками через юную Настю Сенину.
Афанасьев вылетел из Москвы втайне от знакомых и сослуживцев, о своем неожиданном отъезде он не предупредил ни начальника службы охраны, ни даже жену Ирину. В своем послании похитители предупреждали: если факт передачи денег будет предан огласке, если об этом узнают менты, Трещалов умрет.
Поэтому некоторые меры безопасности, которые следовало предпринять, показались ему не лишними. А вдруг сотрудники РУБОПа прослушивают его телефон? Афанасьев вышел из дома в Самотечном переулке, поймал такси и долго петлял по центральным улицам. Затем нырнул в метро и проехал несколько остановок, сделав пересадку, вышел на станции "Академическая", снова поймал машину. Афанасьев заехал в большой торговый центр, повертелся в гуще людей, позавтракал в закусочной быстрого обслуживания.
Если милицейский хвост и был, то Афанасьев наверняка сумел оторваться от преследования.
Только после этого он поехал в аэропорт и взял билет до Чебоксар. В портфеле Афанасьева лежали две смены нижнего белья, две сорочки, бритвенные и туалетные принадлежности. На самом дне портфеля лежал пакет с деньгами: пятьдесят тысяч зеленых сотенными купюрами.
Будучи человеком наивным, он был уверен, что жизнь его друга сейчас зависит от того, как точно Афанасьев выполнит условия преступников.
Начиная всю эту рискованную операцию, Афанасьев волновался до дрожи в руках. В самолете успокаивал себя, как мог: все пройдет нормально, Трещалов вернется в Москву живым и здоровым и вскоре это трагическое происшествие забудется. Лично Афанасьеву ничего не грозит. Он избавился от милицейского хвоста, привез деньги и, если смотреть на вещи трезво, без эмоций, заслужил что-то вроде поощрения, благодарности похитителей.
Но предательское волнение не проходило.
В Чебоксарах Афанасьев не стал регистрироваться в гостинице, тем самым выполнив еще одно требование преступников. Сорвав с фонарного столба рукописное объявление о сдаче комнаты, отправился на городскую окраину, зашел в старый трехэтажный дом. Коротко переговорил с хозяином, маленьким вертлявым пенсионером с козлиной бородкой. Осмотрел комнату, грязную и запущенную, настоящую крысиную дыру, с окном, выходящим в темный двор с большим и ржавым мусорным контейнером посередине. Вытащил из бумажника деньги и заплатил за двое суток постоя, втайне надеясь, что уже завтра унесет отсюда ноги.
Подавив чувство животной брезгливости, он лег на продавленный бугристый диван, подложив руки под голову, и стал ждать звонка на свой мобильный телефон.
Время тянулось медленно, занять себя было решительно нечем. Афанасьев развлекался, слушая, как через распахнутое настежь окно в комнату влетают истошные детские крики, женский плач, хриплые мужские голоса. За стеной возился хозяин квартиры, не ко времени затеявший то ли перестановку мебели, то ли ремонт. Ветер колыхал клейкие ленты от мух, прилепленные к стеклянному плафону, заменявшему люстру.
Волнение прошло, Афанасьев чувствовал усталость, хотелось, чтобы эта история закончилась как можно скорее.
Время уже близилось к ужину, но Афанасьеву, с утра не проглотившему ни крошки, почему-то есть вовсе не хотелось. Отвернувшись к стене, он разглядывал мелкий незамысловатый рисунок обоев: травка, цветочки и мелкие райские птички, похожие на безусых тараканов. Телефон зазвонил в тот момент, когда Афанасьев потерял надежду переговорить с похитителями нынешним вечером. Мысленно он готовил себя к бесконечно долгим часам ожидания.
Подскочив с дивана, он прижал трубку к уху.
- Вы на месте? - Мужчина говорил приятным спокойным баритоном. - Меня зовут Александр. Я тот самый человек, который передал вам дискету с инструкциями.
- Я уж думал, вы не объявитесь.
- С приездом. Хорошо устроились? - оборвал Афанасьева Стерн.
- Лучше некуда. Снял комнату с роскошным видом на помойку.
- Недолго осталось страдать. Обмен состоится сегодня. Ориентировочно в девять вечера. Вы должны сделать вот что...
- Я ничего не стану делать, пальцем о палец не ударю, - выпалил Афанасьев, - пока вы не выполните свое обещание. Я должен поговорить с Колей Трещаловым по телефону. Должен убедиться, что он жив. Иначе наш разговор не будет иметь продолжения.
- Не волнуйтесь, он жив.
- Я повторяю: ничего не выйдет, если я немедленно не переговорю с Николаем. Иначе... иначе я немедленно уеду из города, но сначала обращусь в милицию. Это мое последнее слово.
- Хорошо. Сейчас вы с ним поговорите.
В мембране что-то зашипело, затрещало. Сквозь эти помехи прорвался голос Трещалова.
- Виталик, это ты? Ты здесь?
- Да-да. Здесь. Я приехал за тобой. - Прижимая трубку к уху, Афанасьев заметался по комнате. - У тебя все в порядке? С тобой сносно обращаются?
В ответ на эти серьезные и важные вопросы Трещалов почему-то рассмеялся. Весело и естественно, без истерического надрыва. Будто услышал байку или анекдот.
- Николай, я сказал что-то смешное? - Афанасьев остановился посередине комнаты, зацепившись волосами за клейкую ленту от мух. - Ты как? Ты в порядке?
- Я-то? - переспросил Трещалов и снова засмеялся: - Ха-ха-ха!. В порядке. В полном порядке!
- Коля, над тобой издеваются? Тебя бьют, пытают? Скажи.
- Меня, пытают? - Трещалов продолжал ржать. - Нет, меня здесь кормят. Сегодня давали сырые яйца и сок. Настоящий яблочный сок. Очень вкусный. Тебе нравится сок?
- Коля, ты пьян?
- Пьян? - снова переспросил Трещалов, помолчал пару секунд и залился смехом. - Пьян... Ха-ха-ха. Пьян... Я пьян...
В трубке раздался треск, и трубку снова взял похититель:
- Убедились? С вашим другом все в порядке. Я, как сумел, скрасил его досуг. Он бодр, весел и, кажется, не тяготится своим положением. Впрочем, сегодня он станет свободным человеком. Неприятное приключение скоро закончится. Вам остается выполнить наши инструкции.
- Слушаю вас, - вздохнул Афанасьев.
После странного разговора с Трещаловым, его беспричинного диковатого смеха на душе остался тяжелый мутный осадок. Но эмоции так и остаются эмоциями. Главное, что человек жив. Остальное - мелочи.
- В восемь вечера вы покинете квартиру. Поймаете такси и выедете из города в северном направлении, в сторону Канаша. Остановитесь на двадцать восьмом километре, прямо возле столбика. Отпустите машину. А сами идите дальше по обочине шоссе. Не забудьте захватить деньги. Думаю, что дурные мысли вас не посещают. Но на всякий случай предупреждаю: если что-то пойдет не так, Трещалов умрет уже сегодняшним вечером...
Когда разговор закончился, Афанасьев опустился на диван. Колени тряслись, казалось, он больше не сможет устоять на ногах.
- Какое дерьмо, господи, - прошептал он. - Какое дерьмо...
Пригород Чебоксар. 12 августа
Ровно в восемь Афанасьев вышел из дома, дворами добрался до ближней улицы. Погода испортилась, похолодало, накрапывал мелкий дождь. Афанасьев остановил "Волгу", за рулем которой сидел молодой парень, как показалось, не совсем трезвый. Водитель, поторговавшись, согласился довезти Афанасьева до места.
Пригородное шоссе оказалось плохо освещенной запущенной дорогой, а водитель навязчивым, бесцеремонным субъектом. Он без умолку травил какие-то скабрезные истории, выдуманные или реальные, не понять. Афанасьев отмалчивался, высматривая километровые столбики. На двадцать восьмом километре он велел водителю остановиться, расплатившись, вылез из пропахшего перегаром салона.
Афанасьев зашагал по обочине в сторону Канаша, "Волга" развернулась и помчалась обратно в Чебоксары.
Дождь усилился, время от времени мимо пролетали грузовики, обдавая одинокого пешехода водяными брызгами. Фасонные ботинки на гладкой кожаной подошве быстро промокли. Они скользили по мокрой глине, словно по льду, а портфель, в котором не было ничего, кроме небольшого пакета с деньгами, казался тяжелым, неудобно тянул руку. Афанасьев ждал, что какая-то машина догонит его и здесь, прямо на шоссе, состоится обмен.
Но время шло, машины летели мимо. Афанасьев шагал и шагал, не останавливаясь. Душу терзали недобрые предчувствия, воображение рисовало картины одну страшнее другой. Афанасьев говорил себе, что, если он не спасет Трещалова, своего единственного старого друга, этого не сделает никто. Ни менты, ни спецслужбы, ни сам господь бог.
Дождевые капли щекотали лицо, пиджак промок на плечах, Афанасьев, пошатываясь от усталости, брел вперед. Справа в низине светились огоньки то ли деревни, то ли дачного поселка. Слева близко к шоссе подступала темная стена лиственных деревьев.
За поворотом шоссе огни деревни исчезли из виду. Афанасьев подумал, что сегодня ничего не получится, обмен не состоится, потому что преступники устроили ему проверку на вшивость. Не привел ли он ментов на хвосте, точно ли выполняет их указания?..
Афанасьев был близок к тому, чтобы перейти на противоположную сторону дороги, поймать машину и отправиться обратно на съемную квартиру, которая сейчас казалась оазисом домашнего уюта. Но тут во внутреннем кармане зазвонил мобильник.
- Слушаю!
- Вы уже близко от цели, - ответил Стерн тихим вкрадчивым голосом. - Через пару сотен метров будет поворот на грунтовую дорогу. Там указатель, табличка: "Профилакторий для слепых и слабовидящих "Родник". Сворачивайте и топайте дальше. Метров триста - пятьсот вперед.
- Хорошо, я понял.
Афанасьев зашагал веселее. Слава богу, ничего не отменяется.
Через десять минут он свернул на темную дорогу, заросшую по обочинам кустарником и молодыми деревцами. В глубоких колеях стояла черная вода. Афанасьев шел по траве, стараясь не споткнуться в темноте, не полететь носом в грязь.
Еще четверть часа он боролся с дорогой, темнотой и дождем. Дойдя до чахлой лесной посадки, он остановился.
В лицо ударил свет автомобильных фар. Метрах в двадцати от него стоял какой-то темный фургон.
Переложив портфель в правую руку, Афанасьев прикрыл глаза ладонью.
- Это я, Александр, - крикнул из темноты человек. - Не бойтесь. Все в порядке.
От фургона отделилась темная фигура. Остановилась посередине дороги, в двух шагах от переднего бампера. В руках у человека то ли охотничье ружье, то ли карабин.
- Я не боюсь, - крикнул в ответ Афанасьев, чувствуя, как вибрирует, дрожит правое колено. - Где Николай?
- Он здесь, - ответил Стерн, не двигаясь с места. - Деньги при вас?
Вместо ответа Афанасьев поднял портфель.
- Тогда начнем, - отозвался Стерн. - Мой человек выведет Николая. Передаст его вам и проверит деньги. Стойте на месте и не дергайтесь. Держите руки перед собой, чтобы я их видел.
- Добро. - Голос Афанасьева сорвался.
Он увидел, как из темноты вынырнули две человеческие фигуры. Афанасьев не мог видеть лица людей, только темные контуры человеческих фигур на фоне слепящего света фар. Но угадал, что первым идет Трещалов, живой и, кажется, относительно невредимый.
За ним, отстав на полшага, двигался среднего роста худощавый парень в спортивном костюме и бейсболке. Длинный козырек надвинут на лоб так, что лица не разглядеть. Трещалов держал руки за спиной, шел неуверенно, слегка покачиваясь.
- Стой, - крикнул Стерн. - Ни шагу дальше.
Ватутин остановил пленника, дернув его за воротник пиджака. Шагнув к Афанасьеву, выдернул из руки портфель. Затем снова отступил в темноту, расстегнул замок, присев на корточки. Повернув раскрытый портфель к свету, запустил в него обе лапы, долго копался, считая и пересчитывая деньги.
За несколько минут глаза Афанасьева привыкли к свету, он рассмотрел Трещалова. Костюм его был таким грязным, что выглядел хуже рабочей спецовки и болтался на плечах, как на вешалке. За несколько дней заточения Трещалов сильно похудел. Щеки запали, нос заострился. На подбородке и скулах кровоподтеки и ссадины. В довершение всего на лице блуждала какая-то совершенно идиотическая улыбочка. Судя по этой улыбочке, Трещалов вполне доволен жизнью, этим вот дождем, грязью и, главное, своим положением униженного, избитого раба, чья жизнь подвешена на тонком волоске, готовом вот-вот оборваться.
- Капуста, кажется, настоящая, - крикнул Ватутин. - Порядок.
- Порядок. - Трещалов механически повторил последнее услышанное слово.
Ватутин поднялся, застегнул портфель и зашагал обратной дорогой к фургону. Афанасьев, не зная, можно ли ему приблизиться к пленнику, или следует и дальше стоять столбом, месил грязь, переминался с ноги на ногу и тосковал душой. Пусть эти твари уедут, - решил он. А там уж... А там уж сами разберемся.
В эту минуту он был уверен, что добром дело не кончится, и ждал любого подвоха. Между тем парень с портфелем залез на водительское место, хлопнул дверцей. Заработал двигатель "Газели".
Афанасьев достал из кармана носовой платок и вытер мокрое лицо. Второй мужик, видимо главный, назвавшийся Александром, распахнул дверцу. Господи, кажется, они уезжают.
В последнюю секунду этот главный вдруг передумал залезать в кабину.
Ослепленный фарами, Афанасьев не видел того, что происходит возле фургона. Только услышал два тихих сухих хлопка. Затем вторая дверца закрылась и фургон дал задний ход.
Трещалов пошатнулся, присел на одно колено и боком повалился в дорожную грязь. Афанасьев сделал несколько шагов вперед, наклонился над другом. Фары больше не светили на дорогу, фургон развернулся, мигнул задними фонарями и укатил в сторону профилактория "Родник". Афанасьев сгреб пиджак Трещалова, потащил тело к обочине, но поскользнулся, сам упал задом в грязь. Поднявшись, ухватил друга за кисти рук, поволок на траву. В эту минуту отупевшему от переживаний Афанасьеву казалось очень важным вытащить Трещалова на обочину.
..."Газель" двигалась по темной проселочной грунтовке. Проехали унылое двухэтажное здание профилактория для слабовидящих, отделенное от дороги забором из металлической сетки. Окна были погашены, хрипло лаяла собака. Свет фар выхватывал из темноты стволы деревьев, близко подступавших к дороге, темные контуры заброшенной животноводческой фермы, покосившиеся телеграфные столбы.
Долго молчали. Когда проехали какую-то утонувшую в грязи деревеньку, Сева Ватутин заговорил:
- Надо было и второго кончить.
- Какой ты кровожадный, - усмехнулся Стерн.
- Мы же свидетеля оставили. И вообще...
- Свидетель из него никакой, - спокойно ответил Стерн. - О нас он не знает ничего. А кончать его нельзя. Этот Афанасьев - друг и компаньон покойного. Теперь все подозрения падут на него. Как правило, с партнером по бизнесу расправляется другой партнер...
- Да, вы правы, - согласился Ватутин. - Ему не позавидуешь.
- Короче, у ментов к Афанасьеву будет много вопросов. Я бы на месте Афанасьева бежал из города.
- Это как?
- Закопал бы труп Трещалова в ближнем лесу, сам руками могилу бы вырыл. Взял билет на самолет - и тю-тю. И постарался забыть сегодняшний вечер, как самый страшный кошмар. А иначе сам знаешь, что ему светит. А сказке о каком-то фургоне, о выкупе менты не поверят. Все знают, что Трещалов стоит куда дороже пятидесяти штук.
Глава седьмая
Афанасьев доволок Трещалова до обочины.
На относительно сухом ровном месте, у кустов бузины, разросшихся у кювета, остановился. Вспомнил, что в кармане мобильный телефон. Он вытащил трубку, ткнул пальцем в одну кнопку, в другую... И задумался. Раздумье длилось несколько коротких секунд, Афанасьев опустил трубку обратно в карман.
Вызывать "скорую" и ментов - верное самоубийство.
Трещалову уже не поможешь, это ясно. Он явно не жилец. Тут самое время о себе подумать, ведь труп, ясное дело, захотят повесить на него, на Афанасьева. Менты долго копаться, разбираться в деталях не станут. Сфабрикуют дело, предъявят обвинение... Не отмажешься, только истратишь на адвокатов целое состояние.
- Сейчас, потерпи, - прошептал Афанасьев, опустился на корточки, расстегнул пиджак. На всякий случай обыскал карманы Трещалова, но нашел лишь клочок бумаги, вырванный из школьной тетрадки, да несколько сломанных спичек. Афанасьев хотел перевернуть раненого на живот, но передумал. В этой темноте он вряд ли разглядит, куда вошли пули, слепые ранения или сквозные. Да и пользы от такой информации - с гулькин нос.
- Сейчас, сейчас, - бормотал Афанасьев. - Я помогу... Потерпи немного. Сейчас...
Трещалов открыл рот, стал давиться хриплыми клокочущими гортанными звуками. Показалось, что раненый что-то пытается сказать. Афанасьев опустился на колени, стараясь разобрать слова, но услышал только хрипы. И еще Трещалов пытался высунуть изо рта язык, красный, какой-то плоский и тонкий, словно раздавленный каблуком. Афанасьев поморщился, решив, что Трещалова пытали, пассатижами раздавили его язык.