– Во-первых, Глагол не верит никому, а значит, посылая платину и вас в одном вагоне, он стократно подстраховался бы – как раз на случай утечки информации, и уж тем паче на случай нападения. А во-вторых, сами подумайте: ну не глупо ли отправлять с таким трудом возвернутую платину в простом вагоне, под шутовской охраной, да еще вместе с теми, кто эту самую платину едва не увел из-под Глаголевского носа? Подставил, ох подставил вас генералушка...
– Все равно ни черта не понимаю! – раздраженно повысил голос Гриневский. – Ему-то зачем сдавать нас, тем более Зубу?! Да ладно – нас! Зачем платину отдавать Зубкову?
– Значит, выгода от задуманной Глаголевым комбинации стоит двух ящиков платины.
– И что это за комбинация?
Фрол равнодушно пожал плечами.
– А может быть такое, что Зуб и Глаголев заодно? – медленно озвучил Карташ мысль, которая вертелась у него в голове еще со времени побега из алюминиевого города.
– Кто знает, кто знает...
– Или Глаголев не сомневается, что вернет платину в самое ближайшее время...
– Опять же – кто знает.
– Дьявол, у меня уже мозги закипают от всех этих вариантов, расчетов-подсчетов, многоходовок...
– Там, где крутятся большие деньги, молодой человек, всегда возникает большие сложности... Зато начинаешь понимать удовольствие, которое получает какой-нибудь Каспаров. Неслабое, доложу я вам, наслаждение, когда задуманная многоходовка, где на десять ходов просчитаны все возможные ответы противника, приносит задуманный тобой результат. Умение просчитывать на многие ходы вперед и выдвигает людей на авторитетные позиции. Просто смышленых людей хватает, про физически сильных уж и не говорю, но почему-то большинство из них вязнет в середине, наверх вскарабкиваются немногие. А чего не спрашиваешь, старлей, откуда я про эту твою малину прознал?
– Про "точку"-то? А чего спрашивать, все понятно, – вздохнул Карташ. – После пармских... событий тщательное расследование, казенно выражаясь, провели не только органы официального дознания. Вы вышли на мой след, отследили мои связи... Где-то, значит, я оставил след, ведущий на эту поляну.
– Что еще раз доказывает, как трудно быть человеком-невидимкой. Ну да, ну да, после того, как вы, колобки, столь удачно от меня ушли, от Зубкова ушли, я расставил посты повсеместно – на вокзалах, на хазе барышни, на хазе Таксиста, на этой "точке", даже к Бортко своего человечка приставил – кто вас знает, может, вы сдаваться побежите кверху лапками... Ага!
Карташ услышал, как громыхнула и визгливо проскрипела тяжелая металлическая дверь бункера, не знавшая смазки уже многие годы, из предбанника командного отсека, где сиротливо пустели вешалки для шинелей, донеслись звуки шагов, голоса, смех.
– А к нам гости, – сказал Фрол, как-то странно усмехнувшись. – Ну, покажи класс, старлей, скажи, кто пожаловал. Сыграем в "Угадай мелодию". Ух, если угадаешь! Сходу зауважаю.
– А что, можно попробовать угадать... – устало сказал Карташ и опустил голову. – Полагаю, к нам пожаловал "черный губернатор", Фрол Степаныч собственной персоной.
Глава 14
Охота на охотника
Двадцать первое сентября 200* года, 19.17.
– Догадливый у тебя лейтеха, – донеслось сзади. – Может, ты и прав, может, и в самом деле имеет смысл их задействовать...
Маша и Гриневский резко обернулись, Алексей же как сидел, опустив голову, так и продолжал сидеть. Сил не оставалось удивляться и оборачиваться. Использовать, твою мать... И ведь всю дорогу все только и делают, что пользуют их, как вокзальную шлюху...
– А я кто тогда, по-твоему? – грозно сдвинул брови лже-Фрол.
– Вот уж чего не знаю, того не знаю, – равнодушно признался Карташ. – Но не Фрол. Настоящий Фрол не стал бы с нами такие долгие беседы беседовать. И опять же... не имел чести встречаться с Фролом до сего дня, но сдается мне, что и говорить он должен несколько иным языком.
– Чем же тебе мой язык не пришелся?
– Я не сказал, что не пришелся. Я сказал, что язык иной. Я ж все-таки находился среди сидельцев, хоть и обитал по другую сторону колючки. У тех, кто ходил... у них... Они просто другие. С виду такие же, но... словно помеченные. Даже сами себя называют – в том числе – "клейменными". А ты на зоне не был. Хоть у тебя и повадки матерого волчары, однако – не был. Служил – это наверняка, людей мочить приходилось – это стопроцентно, тебямочить пытались – это к бабке не ходи... Но вот тамты не был.
– Ах ты ж, япона мать... – потрясенно пробормотал Гриневский. – А ведь точно! А я-то сразу и не допер...
Вновь прибывший наконец нарисовался перед ними – обогнул командирский стол, сел на свободный стул рядом с "двойником". Хотя на "двойника" он не был похож ни капельки. В дешевом пиджачке, с лысинкой, смахивающей на тонзуру, – скорее уж на почтенного счетовода из задрипанной государственной конторки он был похож, которому рукой подать до нищенской пенсии и чей удел – жиденькая кашка по утрам да программа "Вести" перед сном. Однако Таксист мигом подобрался, сделал каменное лицо и сел ровно. Ага, почуял силу, напарничек уркаганский...
– Не люблю вмешиваться в дела, где кипежная суетня вокруг все границы переходит, а выгода сомнительна, – сварливо объяснил Фрол-настоящий. – Я и без таких танцев на жизнь не жалуюсь и без лишних головоломок с радостью отправил бы вас ощипывать траву на небесных пастбищах, кладоискатели доморощенные... Вот его благодарите, что живы до сих пор. И может, еще выживите. Это он придумал комбинацию, где вам живымнашлось место... – новый Фрол взглянул на "Фрола" предыдущего. – Ну рассказывай, чего замолк. Сам придумал, сам и объясни товарищам стратегию партии и правительства.
– Запросто, – ухмыльнулся тот, кого еще минуту назад они принимали за "черного губернатора" Шантарска. С Фролом всамделишным он держался уважительно, но без всякого там чинопочитательства. – Начнем с того, что меня зовут Данил Черский. Слыхали о таком, или не доводилось? Вижу по глазам, имя не знакомо. Ну, это все равно. Кто я таков и какого ляда здесь делаю, не суть важно. Важно для нас для всех только одно: чтобы слет народных авторитетов состоялся и прошел без эксцессов. Все, что я говорил раньше, – истинная правда... поэтому подведем итоги и подобьем бабки.
Итак, что мы имеем? Господин Зуб спит и видит, чтобы свалить Фрола. Для чего есть два пути: на сходянке выставить Фролу предъяву в укрывательстве платины, обвинить в крысятничестве и добиться анафемы. Поэтому ему нужны вы, как свидетели, и платина, как вещественное доказательство...
Таксист помотал головой, точно утрясая ворох мыслей, и сказал:
– Зуб – не авторитет. Кто его на сходняк пустит?
– Если он заявит, что имеются весомые улики против устроителясъезда, – не только пустят, но и сами позовут, и под белы ручки приведут, – уверенно кивнул Черский. И добавил: – Зато ежели улики эти окажутся не оченьвесомыми, то тут уж Зубу не поздоровится.
– Ясно, – сказал Карташ. – Без нас Зубкову предъявлять нечего. Два ящика платины, которые он снял с поезда, – еще не доказательство того, что это именно Фрол напал на прииск.
– В точку. Стало быть, главных свидетелей у обвинения нет. Стало быть, Зубу остается второй путь...
– Сорвать сходняк! – догадался Таксист. – Ну... если не сорвать, то уж нагадить изрядно – чтобы гостипоняли: раз Фрол не смог обеспечить достойный прием и нормальное, спокойное толковище, то это хрен с бугра, а не "черный губернатор", и гнать такого надо в три шеи.
– Опять в точку. Ну что, продолжим "Угадай мелодию"? Каким образом Зуб может нагадить?
– Перессорить этих... гостей-авторитетов, – подала голос Маша. – Или даже убить кого-нибудь из них.
– Логично, но практически выполнимо, – Черский откинулся на спинку стула, сцепил пальцы на затылке. – Охрана у них – мышь не проскочит. Не хуже президентской.
– Подкупить охрану, – не сдавалась Маша.
– Исключено. Говорю же – не хуже президентской.
– Ну, тогда снайпер на крыше... бомба в чемодане...
– Где будет проходить толковище? – спросил Гриневский.
– Увы, – Фрол прикрыл глаза. – Сами должны понимать: это, что называется, информация с грифом "секретно". Однако туда, на сход, ни один лишнийчеловек не проберется, это я гарантирую. Там нет крыш, нет окон, нет дверей. Там негде спрятаться снайперу и некуда заложить бомбу.
– Где ж такое место отыскалось-то? – поднял брови Гриневский. – Чтоб без окон и без дверей...
– Не о том думаете, – вставил Черский, но Таксист не обратил на него внимания:
– А Зуб знает, где это место?
– При желании – узнать, разумеется, может. Равно как и адреса, где поселились гости. Но туда, на сход, говорю, не проникнет.
– Я понял, – медленно проговорил Алексей, вспомнив вдруг новости по телевизору – еще там, в заимке у Глаголева, – и слова замбарона цыганского табора. – Пальба на улицах. Бандитские разборки. Отморозки со стволами. Теракты. Поджоги. Погромы... Все что угодно, но лишь бы всем стало ясно: Шантарск – гадюшник и отстоянная яма, а Фрол, принимающая сторона, не может справиться с беспредельщиной и обеспечить порядок даже в такой судьбоносный для всего прогрессивного воровского мира день. И тогда кранты Фролу.
– Правильно, – выдохнул Черский.
– И ничего смешного в этом нет, молодой человек, – сказал Гордеев. – Вот господин Черский, бывший мент, никоим образом к прогрессивному воровскому миру отношения не имеющий, – однако он на моей стороне. Потому что тоже понимает: при таком раскладе зубковская, мягко выражаясь, нелюбовь ко мне в первую очередь ударит по самому Шантарску. По простым людям. По обывателям. С гостями-то ничего не случится, разъедутся – и все...
– Предварительно сместив вас, – понимающе кивнул Алексей.
Фрол цепко посмотрел прямо ему в глаза и проговорил:
– Да, сместив меня. Да, а я хочу остаться на своем месте... Но вы напрасно думаете, будто меня волнуют только моя собственная шкура и кресло "губернатора". Повторю вслед за Данилом: это мойгород, и я за него отвечаю. Плевать, по какой причине и кто именно будет мутить воду и творить беспредел на улицах, – я этого не допущу.
– Это нашгород, – мягко поправил Черский. – Уж простите за патетику.
– Здорово, – зло сказал Карташ. – Просто зашибись. Ну а мы-то каким боком во всей этой байде замешаны, а?!
– А вот теперь мы подходим к самому главному, – Черский встал, прошелся по помещению. – К тому, чту вам, собственно, предстоит. Или, иными словами, чем вы станете зарабатывать себе жизнь. Сход начинается двадцать четвертого, поэтому мы должны успеть...
– Погоди-ка, Данил, – негромко перебил Фрол и перевел тяжелый взгляд на Гриневского. – Не знаю, как ты, Петр Игнатьевич, отреагируешь, но я считаю, что ты должен знать... Короче, вот.
Он достал из внутреннего кармана пачку фотографий, протянул таксисту. Таксист взял, посмотрел, вгляделся... И фотографии выпали из его пальцев. Карташ быстро наклонился, поднял одну... и шепотом выматерился. Как сквозь вату до него донесся голос Фрола:
– Когда мы нашли ее, уже было поздно. К сожалению, мы опоздали... Прости.
* * *
– ...Думаешь, выгорит? – с сомнением спросил Алексей. На душе было настолько противно, что аж тошнило.
– Должно, – сказал Черский. – Обязано. Зуб, конечно, не дурак, но на такой шанс клюнет непременно. Тем более, именно вы там нарисуетесь. Даже я бы поверил. И попытал счастья...
– Спасибо на добром слове, – хмыкнул Карташ. – Всю жизнь мечтал о рыбалке на живца. Особливо если сам в роли живца.
– Не скули. Какой живец? Вы просто последний штрих, последний мазок на полотне, так сказать.
"А фотографии вы спецом приберегли на финал, чтобы Гриня уж точно бросился в бой. А мы, ясный хрен, одного его бы не отпустили... Хитрые, черти..." Он покосился на недвижно сидящего рядом Гриневского и буркнул:
– В гробу я видел такие полотна. Они же не холостыми будут стрелять...
– А ты уворачивайся.
Черский притормозил на пустынной улице имени Революционного бойца Логачева, заглушил мотор. Сказал, получив сотенную от Алексея и придирчиво изучая ее на просвет:
– Все. Дальше сами... станиславские.
– У вас ус отклеился, – огрызнулся Карташ. Черский криво усмехнулся и пригладил накладные усы.
Со стороны, если слов не слышно, сцена выглядела, как будто хитрозадый усатый частник содрал с не шибко богатых пассажиров лишний полтинник... По крайней мере, они очень надеялись, что именно так все и выглядит.
Они выбрались из машины, и Карташ в нарушение всех полученных инструкций, наклонился к приоткрытому окну.
– Черский, – сказал он проникновенно, – я служил в ВВ. Я знаю ихнего брата. И знаю, что есть не самые мелкие воры, которые мать или дочь родную придушат ради собственной выгоды. А есть воры, которые скорее яйца себе отрежут, чем нарушат воровской закон... или данную клятву. Я не знаю, к какой категории относится Фрол, искренне хочу надеяться, что ко второй, но... Теперь поклянись и ты.
Черский секунду помолчал, потом спросил:
– А мне ты поверишь?
– Сам не знаю.
Данил ухмыльнулся.
– Что ж, по крайней мере, честно... Так вот: я клянусь тебе всем, что у меня есть дорогого в этой жизни: это сделали люди Зуба. И Фрол действительно опоздал. Теперь доволен?
И потрепанная "Ауди" укатила в поисках новых клиентов. Они остались одни. Перед глазами Карташа все еще стояло изображение с проклятых фотографий: тело молодой женщины, запечатленное под разным ракурсом и с разных точек. И на всех фото женщина была несомненно, безнадежно мертва. Посреди лба темнела небольшая дырочка, от нее через висок тянулась струйка запекшейся крови. Он помотал головой, отгоняя видение, снова посмотрел на Гриневского.
Таксист, перехватив его взгляд, нехорошо улыбнулся и спросил:
– Как думаешь, ониуже следят?
Карташ пожал плечами.
– Хрен знает. Должны...
– Хорошо бы.
Алексей вспомнил финальную сцену в разговоре с Фролом, когда всплыли эти гребаные фотографии, вспомнил деревянное, иссиня-белое лицо Гриневского, его тихие слова насчет Зубкова и Фрола, и снова, как и тогда, неприятно засосало под ложечкой.
– Гри... Петр, блин, ну я прошу тебя, – сказал он. – Умоляю. Приказываю, в конце концов. Не лезь на рожон.
– Ага.
– У нас еще будет время отомстить...
– Ага.
– Ох и не нравится мне все это, – прошептала Маша, зябко поежившись. – Откуда мы знаем, что эти двое, Фрол и Черский, нам правду говорили?
– А у нас выбор был? – резонно переспросил Карташ. – Можно было не поверить и отказаться играть в ихние игрушки. И сейчас уже спокойненько плыть вниз по Шантаре. С перерезанными глотками...
– Давайте-ка потише, – сказал Таксист. – Вряд ли, конечно, у зубковцев наведенные микрофоны имеются, но береженого бог бережет... Ладно, чего болтать зря. Двинули, что ли. А там посмотрим.
Стараясь держаться в тени забора и чувствуя себя мишенями а-ля "бегущий кабан", они скользнули к высоким массивным воротам с встроенной в левый створ дверцей. Карташ постучал три раза с разными интервалами, и спустя некоторое время изнутри недовольно осведомились:
– Ну? И кому там еще не спится?
– Добрый вечер, – громко сказал Гриневский. – Вам должны были звонить, от Дангатара Махмудова... Насчет троих русских гостей...
– А...
Клацнуло, скрипнуло, лязгнуло – и дверца, вот счастье-то, открылась наружу. Там, во дворике небольшого особнячка на улице Логачева, царила непроглядная темень, куда не проникал и свет уличных фонарей.
– Это вы, что ли, которые из Ашхабада? Ну, заходите.
– Хвала Аллаху...
Зашли. Дверца захлопнулась. Как мышеловка. Карташ шумно выдохнул, только сейчас сообразив, что всю дорогу вдоль забора он двигался, затаив дыхание... Да, ребята, непростое это дело – живцом работать, что бы там товарищ Черский ни грузил. Разумом-то понимаешь, что зубковские боевики стрелять не будут, что трое из Простоквашино им нужны, наоборот, живыми и желательно невредимыми, однако сердечко-то заходится... От страха, между прочим.
Вспыхнул карманный фонарик, высветив незнакомое узкоглазое лицо. Тускло блеснул ствол автомата. Тот, кто открыл им дверцу, улыбнулся одними уголками губ, спросил шепотом:
– Нормально добрались? Ну, пойдемте в дом, стол накрыт.
– Какой, к черту, стол... – поморщился Карташ.
– Пойдем, пойдем, не надо здесь стоять...
Будто они перенеслись на несколько недель назад и снова оказались в Средней Азии. Туркменские лица, туркменская обстановка, туркменские блюда на небольшом достархане – здесь даже пахло Туркменией, пропади она пропадом. В общем, мирный восточный оазис посреди сибирского города... Это если не приглядываться. А ежели приглядеться, то заметишь и спираль Бруно, ловко замаскированную среди увядающего плюща на гребне бетонного забора, и неприметные бойницы вдоль стены особнячка, а вон там, в башенке, наверняка установлен станковый пулемет – уж очень хорошая для пулемета позиция, весь двор как на ладони, и каждый из пятерых в открытуюприсутствующих туркменов собран, решителен и вооружен до зубов, а в доме наверняка затаилось еще с полсотни бойцов...
Алексей вздохнул и без всякого удовольствия кинул в рот виноградину. Оставалось только одно: ждать.