* * *
Когда я уже собрался спросить местного автомобильного заправилу, куда мы, собственно говоря, направляемся, так как состоящий исключительно из деревянных старых строений ландшафт меня особо не воодушевлял, он резко крутанул руль вправо, и машина въехала в глухой двор с грязно-желтыми обшарпанными стенами и высоким каменным забором с трех сторон. Единственной достопримечательностью данного архитектурного чуда были массивные стальные ворота, расположенные сейчас в пяти метрах перед капотом машины. Колесник вышел, достал из куртки длинный ключ с рифленой бородкой, вставил его в замочную скважину и четыре раза повернул против часовой стрелки. Затем надавил на ручку, приоткрыл дверь и зашел внутрь.
– Мы что, приехали? – спросил я у сидящего сзади мужика, на что тот отрицательно покачал головой.
– Это склад. Колесник за доками зашел. Машина здесь рядом, на стоянке. Две минуты ехать.
Действительно, спустя каких-то тридцать секунд Колесник вышел, снова запер дверь. На этот раз я заметил, как шевельнулась его рука в кармане брюк. Вроде бы мелочь, но не для меня. Он только что с пульта включил сигнализацию. Предусмотрительный мужик, без сомнения. Прекрасно знает, что в таком захолустном дворике ни одна собака не услышит, как будут выламывать вместе с металлическим косяком стальную его дверку. Гораздо дешевле поставить сигнализацию с выходом на ментовский пульт и ревуном, способным привести в состояние шока даже видавших виды подвальных котов, привыкших за свою горемычную жизнь ко всевозможным превратностям судьбы.
Мы быстро покинули это навевающее нерадужные мысли местечко среди городских трущоб и скоро выехали на вполне приличную улицу, где, проехав не больше километра, остановились возле обтянутого стальной сеткой квадрата, размером почти с футбольное поле. Это была платная стоянка.
– Вы можете оставаться здесь, – полуобернулся Колесник к сидящим сзади. – Мы быстро. Тачку посмотрим, и обратно.
Но он еще не знал всех тонкостей моего отпуска, поэтому наивно предполагал, что кто-нибудь из двух моих сопровождающих не увяжется за нами следом. Но ошибся. Самурай что-то тихо сказал Альберту, получил утвердительный кивок в ответ и вышел из машины.
Колесник посмотрел на меня. Весь его вид выражал полную палитру мыслей относительно узкоглазого спутника: "Он что, по-русски не понимает? Этот… чурка".
– Охрана, – без выражения сообщил я, на что Колесник только покачал головой и направился в сторону въездных ворот. Мы миновали будку, из которой на нас, одобрительно расплывшись в почтительной – надо полагать, к персоне местного автомобильного воротилы – гримасе, неотрывно смотрели четыре мужских глаза и два припухших от сна и алкоголя лица. Они даже не удосужились выйти на улицу. Доверие абсолютное.
Колесник несколько оторвался от нас с Самураем и уже остановился возле стоящей рядом с ржавым-прержавым "Запорожцем" белой "восьмерки". Я подошел ближе, сразу отметив наличие полиэтиленовой пленки на сиденьях – первый признак нового автомобиля, – и попросил хозяина открыть дверцу. Он не заставил просить себя дважды, ловко ткнул миниатюрным ключиком в замок, потянул за ручку и сказал:
– Вообще-то я для себя брал. Но раз такое дело, – пожал плечами, – уступлю недорого. Владимир Адольфович много хорошего для меня сделал, я это всегда помню и всегда благодарить буду. Вы – от него, а значит, делая что-либо для вас, я делаю и для него, – Колесник закончил монолог, протянул мне ключи от машины и демонстративно вздохнул, показывая, с каким камнем на душе он отдает сию технику в руки представителей дорогого ему человека.
Я бегло осмотрел салон, остался весьма доволен и попробовал запустить двигатель. Несмотря на слякотную мерзкую погоду, в которую большинство автомобилей или вообще отказываются заводиться или делают это весьма неохотно, мотор "восьмерки" загудел после первого же поворота ключа и продолжал работать как часы, не выказывая ни малейших попыток сбросить обороты и зачахнуть. И здесь со своими пояснениями встрял сам хозяин.
– Движок – один и семь, инжектор. По спецзаказу. Магнитофон – цифровик "Блаупункт". Электроподогрев сидений. Машина – зверь! – сделал он заключение.
Я открыл капот и багажник, бегло осмотрел и захлопнул. Как раз то, что мне нужно. Отдал ключи Колеснику и сказал:
– Я даю тебе свои документы. Через какое время машина будет стоять на транзитных номерах?
– Я же сказал, через час максимум, – он посмотрел на часы. – Со мной поедешь, или вас отвезти куда-нибудь, пока я буду оформлять ее на твое имя?
– Куда-нибудь. Например, в хороший ресторан. Есть такие?
Он только усмехнулся.
– Ладно, давай паспорт. Я сразу отсюда поеду в ГАИ, к начальнику, а он, – Колесник кивнул в сторону своей машины, имея в виду напарника, – отвезет вас в "Асторию". Там только иностранцы да валютчицы обитаются, "шелухи" не бывает. В самый раз. Только с тебя предоплата. Сам понимаешь, Адольфыч – Адольфычем, а дела – делами… Так-то, брат!
Я вынул из кармана пиджака доллары, отсчитал шесть тысяч и отдал Колеснику.
– Надеюсь…
– Заметано! Будьте в "Астории", – он сел в машину и захлопнул за собой дверцу, а я и следом за мной Самурай пошли обратно. Я быстро объяснил "коллеге" местного автомагната ситуацию, он без лишнего трепа сел за руль и поехал по направлению к центральной части Львова.
8
В дневное время ресторан был практически пуст, если не считать трех накрашенных как матрешки девиц за барной стойкой, компании одетых в цивильные костюмы немцев и группы разухабистых поляков, только на моих глазах загонявших беднягу официанта до боли в ногах. Я не знаю польского, но все же понял, что ребята отмечают удачную сделку с местными бизнесменами по продаже им какого-то барахла из Европы. На безграничных просторах бывшей Страны Советов тогда только начиналась великая вакханалия ограбления, с успехом развернутая в последующие годы.
Почти год я не был в ресторанах. А в таком – вообще никогда. Поэтому, ощущая приятно оттягивающую карман валюту, набросился на меню с тройным энтузиазмом первопроходца. Примерно то же самое проделал и рыжий Альберт. Самурай и Михаил – так звали дружка Колесника – оказались более скромными и ограничились порцией шурпы, жаренным на решете беконом и салатом из креветок с майонезом. На третье все мы, кроме Михаила, который был за рулем, заказали предложенный официантом фирменный коктейль "Карпатский сон", который действительно стабильно забурлил в голове, вызывая у морально неустойчивого Альберта фантазии насчет дальнейшего вечернего разврата. Мне же просто стало приятно и легко. А кореец вообще не выказывал никакой реакции. Правильно дали ему кличку, правильно. От себя я бы впереди добавил еще одно слово – "отмороженный". Отмороженный Самурай. Теперь – как с листа… Когда официант в очередной раз подошел к нашему столику и спросил, хотели ли мы еще чего-нибудь, я сразу клюнул подбородком.
– Хотели. Четыре отдельных счета.
Он даже застыл на секунду.
– Простите? Вы сказали… каждый платит за себя?
– Совершенно верно. Каждый – за себя.
Официант грустно опустил голову, пробормотал что-то вроде "конечно, конечно" и побрел к своему рабочему столику у стенки, где плотно уселся за калькулятор. Можно было понять его заметно потухший взгляд. Если бы ему пришлось выписывать счет сразу четверым, то вполне реально "снять гешефт" гораздо посолидней.
То, что произошло потом, больше всего напоминало сюжет из первоклассного голливудского боевика. Я только успел положить в карман перетянутую резинкой пачку новеньких долларовых купюр, как на какое-то мгновение в зале наступила гробовая, абсолютная тишина, вдруг разорванная в клочья сразу несколькими яростными выкриками.
– Всем оставаться на местах!!! Руки на стол и не шевелиться!!! С-и-и-де-е-ть, су-у-у-ка!!!
Попытавшаяся незаметно ускользнуть за стойку бара проститутка замерла возле стеллажа с разноцветными бутылками. Поляки и немцы замерли, превратившись в восковые фигуры с ничего не выражающими серыми лицами. Только кто-то из пьяных поляков попытался высказать возмущение, крикнув на ломаном русском:
– Ты… совок! Я твою маму… – И тут же отчаянные крики боли разнеслись по огромному залу ресторана.
Вокруг плотной стеной рассредоточились рослые парни в черных масках и классически подогнанном камуфляже. На плече у каждого из них висел короткоствольный израильский автомат "узи". На ногах – высокие шнурованные ботинки на мягкой подошве. На рукавах – черная нашивка с изображением оскалившейся пятнистой рыси. Омоновцы…
В ответ на слова поляка один из бойцов сделал молниеносное движение ногой, и наглец тотчас сполз под стол, хрюкая и выплевывая изо рта зубы вместе с кровавой пеной. Этого было вполне достаточно для предотвращения последующих возможных попыток сопротивления со стороны собравшегося в "Астории" контингента. По крайней мере, так считали они.
Краем глаза я заметил, как напрягся Самурай. Рыжий Альберт хоть и не принадлежал к сливкам интеллектуального мира, но тоже довольно скоро сообразил, что дело – дрянь. Омоновцев было человек восемь-десять, не считая еще как минимум стольких же, наверняка находившихся где-нибудь неподалеку и готовых в случае чего прийти на помощь. Шансов уйти из ресторана у нас не было.
Я заметил, как из-за спин "черных масок" вышел крепкий, чуть лысоватый мужчина с каменным лицом и ледяными глазами. Он был одет в штатское – черный костюм, белую рубашку с галстуком и темные ботинки. Остановившись ненадолго возле входных дверей, он встретился со мной глазами, окаменел еще сильнее и сделал несколько шагов к нашему столу.
– Гражданин Бобров, Валерий Николаевич? – Он, как монолит, застыл в метре от меня. – Я полковник федеральной Службы безопасности Жаров. Вы арестованы. Сдайте оружие.
И в этот момент я все понял. Но не стал играть в собственные ворота, а принял навязанную мне игру.
– Вы ошиблись. Моя фамилия Полковников. Я моряк рыболовецкого флота, первый помощник капитана сейнера "Пальмира".
"Каменный" поморщился, как от зубной боли.
– Если судить по фальшивому паспорту, то может быть. Но это отмазка для домоуправления или участкового милиционера. Я не намерен вступать с вами в полемику и предлагаю добровольно сдать оружие и следовать за мной, – он оторвался от меня и окинул взглядом Самурая и Альберта. – Вас, Ли Май, и вас, Эйхман, это тоже касается. Оружие на стол, – и мужчина в гражданском жестом подозвал к себе двух омоновцев, через три секунды вставших спереди и сзади от нашей троицы. – Как видите, я хорошо осведомлен о вас и ваших героических делах. Так что попрошу без фокусов! Наденьте на них наручники!..
В этот момент я заметил еще одну деталь, подтверждающую мое предположение. Нужно было немедленно действовать, не позволяя этим ребятам застегнуть на моих запястьях блестящие стальные "браслеты".
– Послушайте, полковник, вы действительно ошиблись, – я намеренно скрестил руки на груди. – Может быть, устраним это вопиющее недоразумение прямо на месте, без лишних эксцессов. Вот мой паспорт… – Я полез во внутренний карман пиджака, но тотчас услышал громкий выкрик над самым ухом, от которого отвратительно зазвенели барабанные перепонки.
– Не двигаться!!! Руки!!! – Прямо передо мной стоял здоровенный, метра два, омоновец, с красным лицом и едва заметными под черной маской с глазницами пепельными бровями.
В следующую секунду я что есть силы ударил его головой в живот, специально взяв чуть правее, чтобы не задеть "узи", правой рукой провел кистевой удар в пах, каким-то кошачьим движением вцепился ему в форму, развернул загибающееся вперед тело лицом наружу и, успев в долю секунды встретиться глазами с Самураем, что есть силы рванул громилу влево, в сторону стеклянной витрины ресторана, до которой было около полутора метров.
Откуда-то издалека я успел еще различить отчаянные крики, лязг приводящегося в боевое положение оружия, сдавленный стон и выдох чьего-то падающего на пол тела, грохот опрокидываемого стола и, наконец, треск автоматных очередей. Все это промелькнуло за мгновение, за которым отчетливо послышался звон разбитого стекла, как лавина обрушившегося на меня сверху. Я ощутил тупой удар всей тяжести тела о мокрый и скользкий асфальт, услышал вырвавшийся из моей сдавленной груди крик боли, почувствовал почти механическое скольжение правой руки за отворот пиджака и ее соприкосновение с холодной сталью плотно влитого в кобуру "стечкина". Я с огромным трудом продрал глаза, перед которыми тотчас всеми цветами радуги заплясали звезды, как что-то омерзительное оттолкнул от себя распростертое в рассыпанных по тротуару осколках витрины тело омоновца, испытывая сильное головокружение и ноющую боль в поврежденном плече, поднялся сначала на одно колено, затем на другое, после – на не очень твердо соприкасающиеся с землей ноги, и сразу же прижался спиной к холодной стене ресторана, пытаясь удержать в груди вырывающееся наружу сердце.
На все это я потратил не более четырех секунд.
В ресторане шла отчаянная борьба. Как я мог предположить, ни Самурай, ни Альберт не горели желанием завести близкое знакомство со спецподразделением милиции, это я заметил по их вспыхнувшим и тотчас угасшим глазам после того, как Жаров вслух произнес их фамилии. Ли Май и Эйхман. Для них такой поворот событий означал только одно – смертный приговор. По крайней мере для Самурая, успевшего навести страха даже на первую колонну, – наверняка. После моего поступка у них просто не оставалось другого выхода, кроме как оказать яростное, отчаянное сопротивление загнанного в клетку хищника. Если сзади только глубокая яма с воткнутым в нее частоколом, а впереди – плотная стена вооруженных до зубов охотников, то зверь всегда бросается вперед. Таков природный инстинкт, ибо только в этом случае у него есть потенциальный шанс спастись, очень часто практически равный нулю. Но все же…
Скорее почувствовав, чем услышав опасное для меня передвижение внутри ресторана, я вскинул перед собой руку с крепко зажатым пистолетом и спустя мгновение всадил две пули в неосторожно выпрыгнувших из зияющей дыры выбитой витрины омоновцев. Они как подкошенные взмахнули в воздухе руками, скользнули замечательными подошвами своих шнурованных "хагенов" по мокрому от падающего снега асфальту, последний раз в жизни глотнули свежий весенний ветер, ударивший им в лицо, и тяжело упали на тротуар. Со всех сторон слышались пронзительные крики прохожих, спешно удаляющийся стук каблуков, рев набирающих скорость автомобилей, чьи водители стали невольными свидетелями кровавой бойни в самом центре Львова. Они спешили как можно быстрее покинуть страшное место, каждую секунду рискуя закончить свою ни в чем не повинную жизнь от шальной пули. Обидно умирать ни за что.
Я успел заметить, как из припаркованных прямо напротив входа в "Асторию" двух микроавтобусов и одной черной "Волги", хлопнув дверцами, вывалились наружу сразу несколько ребят в черных масках, которые сами по себе уже наводили необъяснимый ужас на неискушенных в крутых разборках обывателей. Зато каждый из них четко усвоил: это – свои! И я не удивился, когда, стремительно свернув за угол, вдогонку услышал пронзительный крик обезумевшей от увиденного тетушки:
– Он там, там!.. За углом!.. У него пистолет!..
Но матерые профессионалы уже давно просчитали все возможные варианты развития ситуации. Я пробежал не более пятнадцати метров вперед по улице, уже собрал все оставшиеся силы для финального броска в длинный проходной двор, так соблазнительно манящий темным провалом подворотни совсем рядом, в пяти-семи метрах, как сзади пронзительно взвизгнули тормоза, раздался скрежет пошедшей юзом по мокрому асфальту резины, и с точностью до секунды в мою сжимающую "стечкин" руку и в левую ногу одновременно вошли, влетели, вгрызлись две пули. Пистолет беспомощно выпал, сразу провалившись в решетку канализационного коллектора, а скошенная на бегу нога неловко подвернулась, отчего я сначала завис в свободном полете, а спустя мгновение грузно обрушился всеми своими семьюдесятью восемью килограммами на холодный и мокрый тротуар. От удара головой и в поребрик у меня в мозгах снова взметнулись разноцветные искры, и опять пронзительно завыло в барабанных перепонках. Но не успел я посочувствовать самому себе насчет простреленных конечностей, как мою и без того вывихнутую шею крепко придавило чье-то, вероятно, сделанное из легированной стали, колено.
– Не двигайся, падла!!! Леж-а-а-т-ть… Давайте "браслеты"… – И моя несчастная рука вместе со здоровой была резко заломлена назад. Лязгнули замкнувшиеся в кольца наручники. Тяжесть колена пропала, но тотчас в самый позвоночник больно уперся ствол автомата. Вот и все. Первое отделение концерта по заявкам глухонемых радиослушателей прошу считать закрытым… Занавес.
– Вставай! – властно скомандовал кто-то у меня за спиной. – Не на пляже.
Я осторожно перевернулся на бок и посмотрел вверх. Перед носом у меня были три пары шнурованных "хагенов", шесть ног и три автомата "узи".
– Да как же я…
– Быстро! – рявкнул омоновец и больно пнул меня в грудь. Дыхание сбило, и я, как выброшенный на берег карась, начал беспомощно хлопать ртом и шевелить губами, пытаясь насытить свой организм таким нужным кислородом. Получалось, прямо скажем, с дьявольским трудом. Через раз. Но зато, случайно скользнув взглядом по лодыжке, я, к удивлению, не обнаружил на ней мокрого следа от крови, которая, если следовать логике, уже должна была вовсю сочиться из простреленной ноги. Очень интересно! Рук, заломленных назад и крепко скованных наручниками, я видеть не мог, поэтому просто вслепую попробовал пошевелить пальцами. Шевелились! Правда, причиняя невыносимую боль, но и этого уже было достаточно, чтобы понять – кости целы.
Стоящий рядом омоновец сразу обратил внимание на мою возню, глаза его, торчащие сквозь вырезанную щель в черной облегающей маске, слегка прищурились. Не иначе как улыбается?!
– Не бойся, резиновые, – хмыкнул он. – Пули, говорю, резиновые!.. Повезло тебе, ур-р-род. А вот дружкам твоим… Жопа!
– Встать, падла!!! – Стоящий рядом с ним битюг, по-моему, не очень разделял мнение товарища вступить со мной в какие-либо объяснения. Он резко нагнулся, схватил меня за шиворот, как облезлого кота, и рванул вверх. Спустя секунду я стоял вертикально, но все еще не в силах полностью опереться на правую ногу. Хотя в любом случае – сильный ушиб от резиновой пули гораздо предпочтительней, нежели пуля настоящая. До свадьбы заживет. Но вот доживу ли я сам до этой самой свадьбы – вопрос… Поживем – увидим.