"Золотая пуля" - это петербургское Агентство журналистских расследований, которое распутывает самые сложные и деликатные дела. Возглавляет Агентство Андрей Обнорский - герой романов Андрея Константинова и снятых по этим романам телесериалов "Бандитский Петербург" и "Русский перевод". Выполняя задания Агентства, его сотрудники встречаются с политиками и бизнесменами, милиционерами и представителями криминального мира. То и дело они попадают в опасные и комичные ситуации. Вторая книга цикла состоит из двенадцати новелл, рассказываемых от лица журналистов, работающих в Агентстве. У каждого из них свой взгляд на мир, и они по-разному оценивают происходящие как внутри, так и вне Агентства события.
Содержание:
-
ДЕЛО О ЧАСАХ РЕЖИССЕРА - Часть первая 1
-
ДЕЛО О ЗАБРОШЕННОЙ ДАЧЕ 6
-
ДЕЛО О СМЕРТИ НА ПРЕЗЕНТАЦИИ 12
-
ДЕЛО ОБ ЭКЗАЛЬТИРОВАННЫХ БАРЫШНЯХ 18
-
ДЕЛО О СПАСЕНИИ ТЕЛЕЗВЕЗДЫ 24
-
ДЕЛО О БОЛТЛИВОМ ПОПУГАЕ 35
-
ДЕЛО О ВДОВЕ НЕФТЯНОГО МАГНАТА 45
-
ДЕЛО О ВЛЮБЛЕННОЙ КЛЕПТОМАНКЕ 51
-
ДЕЛО О ТРУПАХ САНИТАРОВ 59
-
ДЕЛО О КАРТИНЕ ПИКАССО 68
-
ДЕЛО О СЛУЖБЕ НОВОСТЕЙ 75
-
ДЕЛО О КЕШЕ-КРАСАВЧИКЕ 84
-
ДЕЛО О КРАДУЩЕМСЯ ЧАБАНЕ 89
-
ДЕЛО О ЧАСАХ РЕЖИССЕРА - Часть вторая 95
Андрей Константинов
Агентство "Золотая пуля-3". Дело о вдове нефтяного магната
ДЕЛО О ЧАСАХ РЕЖИССЕРА
Часть первая
Рассказывает Андрей Обнорский
"Обнорский Андрей Викторович (псевдоним - Серегин), 39 лет. Директор и главный редактор Агентства журналистских расследований "Золотая пуля". По образованию - историк-арабист, военный переводчик. Службу в рядах ВС СССР проходил в Южном Йемене и Ливии. Имеет боевые награды. Демобилизовался в 1991 году в звании капитана. В декабре 2000-го присвоено очередное воинское звание - майор. Под предлогом поздравления в связи с присвоением звания мною была проведена разведбеседа с Обнорским А. В., в ходе которой выявлены его политвзгляды и возможность возврата на службу в ВС РФ. В целом, при лояльном отношении к власти и патриотическом - к стране, Обнорский высказал массу критических и негативных взглядов (см. прилагаемый отчет). По вопросу о продолжении военной карьеры дал понять, что эта тема не представляет для него никакого интереса…"
Дата. Подпись.
Из секретного досье
Заканчивался август. Город плыл в серой ретуши дыма. И духота стояла - караул. А в Агентстве у меня работали киношники. Тот еще дурдом! Вот летчики говорят: где кончается порядок, там начинается авиация. В сущности, правильно говорят. Я сам военной авиации не один год жизни отдал. Так что знаю… Но есть еще и высокое искусство - кинематограф! Вот уж где бардак, так бардак. Р-развеселый такой бардачина… Но винить некого - сам виноват. Худокормов сказал: "Мы, Андрей, поснимаем у тебя в Агентстве. Мы вам работать не помешаем. Мы тихонечко… бочком… бочком".
Я сдуру дал "добро". И - началось. Теперь вся киношная команда с утра до вечера носится по коридорам и кабинетам Агентства. Мои орлы-расследователи их постоянно "консультируют". Это означает, что врут безмерно, хвастаются и постоянно пьют с актерами кофе… И не только кофе.
…Только я открыл дверь в Агентство, как сразу услышал истошный женский крик…
В коридоре два негодяя насиловали Асю Барчик. В фильме она Светку Завгороднюю играет. Юбку Асе завернули аж на голову и остервенело срывали с нее трусы. Сцену наблюдали члены киногруппы… и вся мужская часть Агентства. И выражение на лицах моих расследователей было самое заинтересованное. Любят мужики искусство!
Ася кричала, Ян Геннадьевич Худокормов что-то негромко говорил оператору, господа инвестигейтеры тоже обменивались мнениями.
- Э-эх! - говорил Соболин Зудинцеву. - Не так. Все не так. Ну кто же так насилует?!
- А ты что, - спросил Зудинцев, - большой спец?
- А как же?
- Понятно… Кстати, маньяк, который в Купчине уже три изнасилования совершил, - Зудинцев внимательно посмотрел на Соболина, - по описаниям тоже такой длинноволосый.
- Тьфу ты, блин! - сказал Володя. - Я же это… в творческом, блин, плане.
- Снято! - сказал Худокормов. "Насильники" отпустили Асю, и она стала поправлять платье. Мои орлы сразу потеряли всякий интерес к съемке. И только Соболин подошел к Худокормову и стал убеждать его, что надо сделать еще пару дублей. И что он, Соболин, обязательно должен сняться в эпизоде… дублером.
Ян Геннадьевич Володю внимательно выслушал, покивал головой и ответил:
- Идея неплохая. Я вас, Владимир, возьму дублером… Аси.
Соболин изменился в лице и убежал.
Я приказал Оксане собрать весь состав Агентства. Когда через пять минут все собрались, я обратился к народу с пламенной речью:
- Друзья мои! Кино, конечно, остается для нас важнейшим из искусств… Но работать-то тоже надо. Поскольку мои увещевания до вас не доходят, остается единственный способ воздействия.
- Какой же? - спросила Горностаева.
- Я вынужден буду превратить вашу жизнь в ад!
- Можно подумать, - сказала Агеева, - что раньше был рай.
- Скоро, Марина Борисовна, вы именно так и будете думать: раньше был рай.
- С ума сойти!
В коридоре прозвучало несколько выстрелов. Ну веселуха…
В остальном день был похож на все прочие: вялотекущий цейтнот с массой мелких (и не очень) заморочек. Ничем не хуже и не лучше других.
В полдень объявился Родя Каширин - в хлам пьяный, с ящиком дорогущего коньяку и пачкой фотографий. На фотографиях были фабрика, яхта и вилла, которые завещала ему в бозе почившая аргентинская тетушка… Родя пытался спеть аргентинское танго. Он старался. Очень сильно старался, но все равно у него получалось что-то типа "…четвертый день пурга качается над Диксоном". Ох, горюшко! Не приведи Бог получить наследство. Ведь нормальный же мужик был. Ан нет - "счастье привалило". На коньяк я наложил арест, Родю уложил спать…
Вот такой был денек двадцать восьмого августа. Чумовой, но в целом безмятежный.
В девятом часу вечера мои сотруднички разбрелись кто куда, свернулись киношники… Мы с Худокормовым заскочили в кафешку на Невском, попили кофею и немного потолковали о том о сем. И тоже разъехались по домам. Пожелали друг другу удачи, сказали "до завтра" и разъехались.
Я и думать не думал, что увижу Яна Геннадьевича сегодня снова… Да еще где увижу и как увижу!
* * *
Телефон зазвонил, когда я припарковал свою "хонду" возле дома. Было темно, душно, в свете фар кружилась пара мотыльков… И - зазвонил телефон.
- Андрюха! - сказал голос Повзло из трубки. - Андрюха, только что напали на Худокормова. Ударили по голове… Он в бессознательном состоянии.
- …твою мать! Где? Кто? Как?
- В подъезде его дома. Ты можешь сейчас подъехать?
- Могу. - И я погнал на Васильевский. Город к вечеру уже опустел, дорога, на которую днем ушло бы не менее сорока минут, была свободна, и я долетел до улицы Кораблестроителей всего за четверть часа.
Возле подъезда стояли "скорая", милицейский УАЗ и "десятка" Повзло. Толпились возбужденные жильцы. В приоткрытую дверь "скорой" я увидел Яна Геннадьевича. Режиссер лежал на носилках. Бледный, с закрытыми глазами.
Над ним колдовал врач. Я подошел ближе, но дверь захлопнулась. Вспыхнула "мигалка", и "скорая" стремительно рванула с места… Всего час назад мы сидели в кафе. Худокормов был весел, беспечен, шутил.
Из подъезда вышел Коля, следом - двое мужчин. Они были в штатском, но все же в них сразу угадывались опера. Опера окинули неприязненным взглядом группку жильцов, активно обсуждающих происшедшее ("Вот до чего дожили! Прямо в подъездах людей грабят!" - "Ох и не говорите, Марьванна, скоро из дому выходить будет страшно"), и направились к УАЗу.
Я подошел, и Коля представил меня. Большого энтузиазма мое появление у оперов не вызвало.
- Насколько серьезны травмы Худокормова? - спросил я.
- Врач сказал, что непосредственной угрозы для жизни нет, - ответил один из оперов, старший лейтенант Самохин.
- Но и ничего хорошего тоже нет, - добавил другой, капитан Петренко. - Третий случай за месяц.
- Четвертый, - поправил Самохин. Петренко матюгнулся и сплюнул.
- А что произошло-то? - спросил я.
- Что произошло? Что произошло… Обычное дело. Высмотрели прилично одетого человека, довели до подъезда и дали по голове. Бумажник, часы, телефон забрали… Наркоманы! Чтоб им передохнуть всем. Совсем задолбали, козлы.
- Час назад я пил с ним кофе, - зачем-то сказал я.
Повзло почесал затылок и спросил:
- Мужики, ответьте честно: шансы найти этих уродов есть?
Петренко хмыкнул, ничего не ответил и сел в УАЗ. А Самохин сказал:
- Коля… Ну ты, блин, даешь, Коля. Ну нормальное, блин, дело, да?
Потом махнул рукой и тоже сел в машину. УАЗ зачихал, затарахтел и покатился прочь… А мы с Колей поехали в больницу. Худокормов уже пришел в сознание. Поговорить с ним не удалось, но медики заверили, что все - слава Богу! - не так уж и страшно.
* * *
Наутро я снова поехал в больницу и там нос к носу встретился со съемочной группой. Конечно, они все были круто возмущены… И почему-то их агрессия выплеснулась на меня. Мне "припомнили" историю академика Глебова… и "мерседес" Жванецкого… и разбитое в прошлый Новый год лицо режиссера Германа… Обо всех этих прискорбных инцидентах говорили так, как будто это я угнал тачку Жванецкого и разбил Герману лицо.
Спокойным оставался только сам Худокормов. Выглядел он худо и чувствовал себя, хотя и старался это скрыть, тоже худо. Своим он сказал:
- Вы-то что возмущаетесь? Вам радоваться надо.
- Чему же радоваться, Ян Геннадьевич?
- Дня три-четыре я тут прокантуюсь. Так что всем вам нежданно-негаданно маленький отпуск подфартил.
Господа актеры дружно повозмущались "чудовищным цинизмом", как выразился oпeратор, своего шефа, засыпали его цветами, фруктами и наконец ушли. А я остался.
- Вот так, Андрей, - сказал Худокормов. - Потенциал искусства, конечно, может иногда ошеломлять, но железяка по голове ошеломляет еще круче… Теперь я знаю это точно.
- Это вы как режиссер говорите?
- Нет, как человек, которого "ошеломили", - усмехнулся Худокормов.
- Вы видели нападавшего, Ян?
- Какое к черту! Бац по голове - и все… затемнение.
- Худо.
- Да черт с ним. Не убили - и то слава Богу.
- С этим поспорить трудно, - согласился я. - Но очень плохо, что вы не видели разбойничка в лицо. Даже если его сумеют установить, так не удастся привязать к этому конкретному эпизоду.
- А ты считаешь, что можно его установить?
- Попробовать можно… Менты уже приходили к вам?
- Нет, не было никого.
Мысленно я матюгнулся, но вслух сказал:
- Что у вас забрали?
- Бумажник, часы и телефон… Часы жалко.
- Дорогие? - спросил я, пытаясь вспомнить, какие часы были у Худокормова.
- Да нет, обычные "Титони". Красная цена - триста баксов. Но мне их хороший человек подарил. С гравировочкой, на память.
"С гравировкой - это хорошо, - подумал я. - Гравировка привязывает часы покруче индивидуального номера".
- Денег много было? - спросил я.
- Тысячи полторы. Плюс карта… Плевать я на это хотел, а вот часы, Андрей, жалко. - Худокормов прикрыл глаза. - Ты, кстати, говорят, первый там оказался?
- Нет, первым был Коля Повзло. Чисто случайно. Он как раз в Василеостровском РУВД был по делу…
- Вот как? Так ты считаешь, что попробовать можно?
"Можно-то оно можно, но вот гарантировать что-либо…"
- Попробуем, Ян, - ответил я.
Первым делом я, конечно, поехал в Василеостровское РУВД. Я не особо надеялся получить там какой-то результат, но пройти мимо организации, которая по определению обязана заниматься расследованием, было бы неправильно. Я сел в джип и поехал. И - повезло, застал старшего оперуполномоченного капитана Петренко на месте. Вид у капитана был несколько помятый, он не выпускал изо рта резинку, однако перегарный выхлоп никуда не делся. Мне на выхлоп капитана Петренко было наплевать. Мне важно было другое: что конкретно есть у них по "делу Худокормова"?
Оказалось, как я и предполагал, что нет совсем ничего.
- Глухарек, - сказал Петренко. - Классический глухарек. Свидетелей нет, нападавшего режиссер не видел, следов никаких… Что вы хотите?
- Вы, Петр Василич, сказали, что нападавшего режиссер не видел. Вы уже допросили потерпевшего?
- Придет в сознание - допросим, - небрежно ответил Петренко.
- Он пришел в сознание еще вчера, - довольно язвительно сказал я.
Капитана Петренко мое заявление, кажется, несколько смутило. Он закашлялся, выплюнул в пепельницу комочек розовой резинки и сказал, глядя мимо меня:
- И что - видел ваш режиссер нападавшего?
- Нет, не видел.
- Ну вот видите, - обрадовался оперуполномоченный. - Я так и знал. У нас уже было два аналогичных нападения…
- Три, - поправил я.
- Три?… Да, действительно. Я из отпуска второй день, могу чего-то и не знать. У нас четыре нападения, и ни разу никто из потерпевших преступника не видел. А что вы хотите?
А чего, действительно, я хочу? Чего я здесь сижу и отрываю занятого человека от дела?… О, я хочу совсем немного: чтобы опер Петренко нормально делал свою работу. Чтобы люди могли спокойно ходить по улицам. Чтобы любой подонок с кастетом (молотком, ножом, обрезком трубы) знал, что опер Петренко не ест, не спит - работает. И обязательно найдет его, подонка, и защелкнет на нем наручники… Вот этого я хочу. По-моему, не так уж и много. Я мог бы сказать это капитану Петренко, но вместо этого я сказал:
- Помогите мне, капитан, пустячным делом.
- В чем проблема? - поинтересовался опер.
- Мне нужны сводки по городу за август.
- Зачем?
- Нужно… Это что - сильно секретный документ?
- Да, в общем-то, нет. Сделаем.
От капитана Петренко я ушел с толстой пачкой распечаток.
* * *
В Агентстве без киношников было непривычно тихо. Радоваться бы надо, да какая, к черту, радость? Передо мной стояло бледное лицо Худокормова с черными кругами под глазами. И его голос: "Не убили - и то слава Богу…"
Я позвал Зудинцева и растолковал ситуацию. Михалыч - мужик опытный и сыскарь толковый. Но даже он поморщился, когда я закончил свой рассказ:
- Дохлое дело, Андрей, - сказал он. - Глухарек.
- Ну почему же глухарек? А вдруг?
- Пустая трата времени, Андрей. Сам посуди: ни следов, ни свидетелей.
- А вещи, что отобрали у Худокормова? - возразил я.
- Э-э, ерунда. Вещи они уже давно скинули. Но даже если ты бы прихватил их с вещами в кармане - это еще не доказательство. Скажут: нашли. Или купили… И хрен ты чего когда докажешь. Если, конечно, сами не сознаются.
Я отлично понимал, что Зудинцев прав: правосудие у нас нынче такое, что даже если взять убийцу с оружием в руках возле трупа - это еще не гарантирует осуждение преступника. Адвокаты в пять минут научат, что и как нужно говорить: шел мимо, увидел труп, подошел. Вижу - лежит пистолет. Ну мне стало интересно, и я его поднял… И если не удастся уличить злодея экспертизами и косвенными, то, скорее всего, он будет отпущен с богом.
…Я понимал, что Зудинцев прав. Дело-то - глухарек. И, вероятно, я не смогу вычислить злодеев… А даже если смогу, то "доказов" на них не будет.
И, конечно, я бы не взялся за это дело… Если б был уверен, что за него взялся капитан Петренко.