– Кого, этого жирного козла Нагогу на тебя повесили, что ли? Так он вроде с охраной, – засомневался Фокин, но воротину приоткрыл, и Свиридов проскользнул в проем. – Кстати, Влад, тебя в прокуратуру на ковер вызывали? Насчет этого Рублева?
– Вызывали, – сказал Свиридов. – И в прокуратуру, и к Курганову в УБОП.
Фокин почесал в голове:
– Я сейчас вызову распределительный пост и скажу, чтобы тебя пропустили в дом. Если, конечно, тебя визировали. Да что я тебе объясняю, ты сам тут работал, знаешь не хуже меня. Тем более что у хозяина гости...
– Давай, – равнодушно сказал Свиридов. – Только знаешь что, Афоня...
Фокин повернулся к нему:
– Что?
– Не звони, а?
– Почему это? Нет, Влад, и не проси. Меня тут же уволят, если узнают. Ты что, правил не знаешь?
Влад понял, что больше не может медлить. Уговаривать своего друга, пусть даже лучшего и в конечном итоге все равно согласившегося бы на уступку, не представлялось возможным. Внутри все кипело, секунды шипели каплями расплавленного олова. И, быть может, пока он тут разглагольствует, его Наташа...
Фокин тем временем повернулся к нему спиной и поднес к уху мобильный. Влад, решительно выдохнув, поднял руку, будто собирался дружески хлопнуть друга по спине, но в последний момент его ладонь изменила направление движения и жестким ребром ударила Фокина в основание черепа.
Тот даже не охнул – просто снопом осел на землю, выронив так и не задействованный телефон.
– Извини, Афоня, – пробормотал Свиридов. – Но иначе нельзя.
Громадный пес-сторожевик оскалил мощные желтоватые клыки, но Влад осторожно опустился перед ним на корточки и положил руку на мощный загривок:
– Спокойно, Фердинанд, спокойно. Ты что, меня не узнал? А Фокин просто прилег отдохнуть. Он вообще любит поспать. Особенно когда плотно поужинает под водочку. Так что успокойся, лохматый. Видишь, какая хорошая ночь? Люди тоже хотят спать, как и вы, собаки.
Выговорив эту убалтывающую злобное животное чушь и добившись, чтобы Фердинанд, пес из конторы Липского, узнал своего, Влад оттащил в непроглядную тень под раскидистым деревом обмякшее громадное тело Афанасия, бормоча:
– Ничего... Через пятнадцать минут очухаешься и будешь как новенький.
В тот момент, когда он произносил эти слова, откуда-то сбоку до него донесся негромкий всхлип ужаса, и Свиридов, резко выбросив вперед руку в инстинктивном охранном движении, доведенном до автоматизма, угодил в лоб вышедшему из густого кустарника прямо на него долговязому парню в болтающейся на худой костистой фигуре толстовке. Парень на ходу застегивал ширинку и явно не относился к охране, потому что "залип" от одного касания Влада и повалился на аккуратно выстриженный газон.
Его губы посерели, затряслись, а потом вышлепали дрожащее:
– А... он как же?
Дрожащий палец анемично завис в направлении греющегося под луной Фокина.
– Ничего с Афоней не случилось, – холодно сказал Владимир и хлопнул парня по затылку ладонью. – Утомился он просто. Можешь провести меня в дом?
– М-могу... Но вы...
– Никого я не трону. Просто не хочу заранее беспокоить хозяев. Пусть будет сюрприз. Так поведешь?
Парень, казалось, был дико напуган. На его лбу выступил пот, он что-то неразборчиво забормотал, и Свиридову пришлось ткнуть его носком туфли в бок, чтобы выцедить из него мало-мальски дохожее:
– П-п... проведу? К Валентину Адамовичу? Но ведь... ведь вы киллер?
– Какой я тебе киллер, болван? – резко оборвал его Свиридов. – Я тут работаю! Смотри, вон Фердинанд сидит спокойно и ничего мне не делает. Потому что знает меня. А если бы я сюда с улицы вломился, он бы мне давно в глотку вцепился. Злобная скотина. Сечешь?
– Се-ку, – выдавил тот, и на Влада глянули два моргающих перепуганных глаза. – Только вы меня не трогайте. Хорошо?
– Не трону. Слово, – с легким презрением выговорил Свиридов и едва удержался от того, чтобы не пнуть этого размазню в бок. Его лихорадило от возбуждения, голову время от времени прихватывало туманом и головокружением.
– Тогда я вас проведу через другой выход. Я тут все хорошо знаю. Сам строил...
– Вот и чудно, – сказал Влад, а потом, припомнив персоналию из любимых словечек жены, добавил: – Растрелли ты наш.
Загородный особняк Горина изрядно походил на мрачный особняк девятнадцатого века с какой-нибудь глухой окраины Лондона, где жители уже после восьми запирались за крепкими дверями и непроницаемыми ставнями. Дом был обнесен высоченным металлическим забором с острыми бронзовыми навершиями, выполненными в виде наконечников стрел.
Свиридов вспомнил: гостеприимный и радушный владелец этой мини-крепости не удовольствовался абсолютно неприступным видом ограды и на ночь пропускал через нее ток высокого напряжения. Слабо освещенный неярким светом фонаря в нескольких метрах от передней стены, дом казался заброшенным, глухим и мрачным. Словно могильный курган.
Свиридова начала бить мелкая дрожь – от огромного мрачного строения исходила глухая угроза.
Высоченная стена с узкими, встроенными на манер бойниц окнами, из которых, казалось, вот-вот просунется дуло "калькулятора для окончательных расчетов", была увита плющом, а в живой занавеси просматривалась огромная, метра два с половиной, стальная дверь, окрашенная в красновато-бурый, керамзитового оттенка цвет.
На всем фасаде горело только одно окно – на третьем этаже. Хотя от него до земли было добрых восемь-девять метров, оно было зарешечено, и решетка, судя по всему, была прочнейшая.
– Н-да... понастроил ты пропилей, – выговорил Влад, сжимая запястье молодого человека так, что тот пискнул и забился, как в эпилептическом припадке:
– Больна-а!
– Ну и что, всем больно, – пробормотал Свиридов. – Ну, веди, Сусанин.
– Сюда...
– И где? – тихо спросил Влад, когда перепуганный молодой человек наконец вывел его к пустынной лестнице, ведущей то ли на второй, то ли на третий этаж. Парень, по всей видимости, на самом деле знал огромный дом как свои пять пальцев и к тому же служил некой охранной грамотой (они пару раз натыкались на пристальный взгляд коридорных, то бишь отвечающих за определенную территорию дома охранников, неподвижно застывших у стен). Если бы не он, всех этих людей пришлось бы вырубать, а это могло повлечь за собой ненужный шум и непредвиденные последствия.
– Поднимитесь по этой лестнице и выйдете в обводную галерею. Такой большой балкон. Они там, в зале, внизу. С балкона видно.
Влад открыл рот, чтобы спросить еще что-то, но тут его рука задела торчащий за поясом пистолет, и пугливый проводник, заметив краем глаза движение смертоносного оружия, решил, что он уже мертв, закатил глаза к потолку и, коротко охнув, опустился на пол.
Словом, лишился чувств-с.
– Ну и ну, – пробормотал Свиридов. – Слабонервные ребята на вилле у вора в законе.
Он поднялся по роскошной лестнице, покрытой ковровой дорожкой, и приоткрыл массивную дубовую дверь, покрытую красноватым лаком.
В самом деле – большой балкон.
Судя по всему, Влад оказался в главном приемном зале виллы Горина, по своему великолепию и размерам существенно уступающем иным бальным залам прославленных исторических дворцовых комплексов, скажем, в Петербурге, но в контексте полуночного дачного местечка под Воронежем смотревшемся просто ошеломляюще. Да, вор в законе явно не блюл законов, предписывающих людям его положения жить в относительной скромности.
По краю балкона шла обведенная фигурным мраморным портиком балюстрада, вдоль которой на белоснежной стене красовалось несколько картин – довольно удачных копий мировых шедевров живописи. Огромный балкон подпирали псевдодорические колонны, сработанные довольно грубо.
Влад подошел к краю и с тяжело ухающим сердцем заглянул через перила в ласкающий глаз полумрак. Впрочем, полумрак этот был не везде: у дальней стены зала, между огромным камином и круглым фонтаном, увенчанным испускающей легкий свет скульптурой, вокруг белых кожаных кресел, было довольно светло.
Достаточно светло, чтобы увидеть, что там происходит групповая оргия.
В глазах Свиридова потемнело. Он направился по балюстраде, зависшей в пяти-шести метрах над фонтаном, к месту так жарко и любвеобильно разворачивающихся событий.
Влад чувствовал, что в одном из этих переплетенных тел узнает свою – то есть уже не свою – Наталью.
– Посмотрим, – с усилием пробормотал он, шагая по скрадывающей шаги ковровой дорожке и машинально ощупывая пистолет. – Герои-любовники... посмотрим.
А посмотреть было на что. Особенно в бассейне, где пухлый толстяк, пыхтя и надрываясь, самоотверженно наползал и тыкался меж раскинутых ног сидящей на бортике голой девушки, а позади самого толстяка, придерживая того за круглое плечо, работал бедрами атлетичный молодой человек, по всей видимости, не брезгующий анальным сексом с представителями своего же пола. За спиной молодого человека скользила и терлась грудью о его мускулистую спину еще одна девушка и представляла звуковое оформление сценки: она стонала так громко, что заглушала щенячье повизгивание кайфующего с двух сторон колобка и равномерное глубокое дыхание парня.
В двух метрах от них, на белом кожаном диване, трудилась еще одна парочка. Владимир видел только мясистые плечи и лысеющий могучий затылок мужика, блестящую влажную грудь и плечи девушки. Она двигалась по мужику вверх-вниз, и темные волосы метались по спине и плечам, как крылья конвульсирующей бабочки.
Свиридов изумленно приложил дрожащие ладони к вискам. Все это, оргиастическое, бесстыдное, было так чужеродно его Наташе, что он не мог поверить: не-е-ет, ее не может быть здесь! Он ошибся! Ну конечно же, он ошибся. Перепутал машины! Вероятно, похожая на проклятую черную "Ауди" тачка запутала ему след, и он приехал сюда не за Наташей, а неизвестно за кем.
Снизу выхлестнулись хриплые вопли: по всей видимости, кто-то из граждан развлекающихся подходил к пику. Вопли усилились, и Влад, смешавшись, уже хотел было оставить зал, отбросив все мучительные сомнения... Как вдруг застрекотал сотовый. Его, Свиридова, сотовый.
И надо же было так случиться, что как раз в этот момент крики смолкли. И Влад смог лишний раз убедиться в потрясающей акустике зала: негромкая трель прозвучала так, будто ударили в камертон.
Голая девка, прыгающая на диване, вскинула голову, и Свиридов увидел ее почти белое в рассеянном свете, влажно поблескивающее лицо. Он глотнул воздух, подумав, что это не может быть Наташка.
Но это была она.
Глава 8
РАЗБОРКИ ПИРОТЕХНИЧЕСКИЕ И СЕМЕЙНЫЕ
Телефон надрывался. Владимир поднес его к уху немеющей рукой и, не отрывая взгляда от лица Наташи, механически произнес:
– Да.
– Зятек, это я, – послышался заплетающийся голос Михал Иваныча. Судя по всему, тот пивом не ограничился. – Тут вокруг меня какие-то типы роются.
Свиридов слышал его голос как неразборчивый заунывный бубнеж. А потом неразборчивые слова Михал Иваныча и вовсе склеились в "один ненужный ком", как о том говорится у Есенина.
– Типы роются, чего-то им на...
И тут пальцы Влада выпустили телефон, мобильник ухнул вниз и разбился о паркетный пол. Все-таки пять или шесть метров. Осколки брызнули во все стороны, а самый крупный, отскочив от бортика бассейна, угодил в бок постанывающему толстячку. Тот взвыл, подался назад, опрокинув Сергейшу и усердствующую за его спиной Свету, перекувыркнулся через голову и упал в воду.
Влад одним движением перемахнул через перила, не задумываясь о высоте... Впрочем, ему повезло, как часто везет профессионалам. Приземление было вполне приличным. И, хотя на ногах Свиридов не устоял и больно ударился бедром, за прыжок можно было поставить ему твердую "четверку".
– Добрый вечер, – сипло сказал Владимир, вставая на ноги. – Не помешал?
– Ты кто такой? – резко спросил мужик с белого дивана, а Наташа резко отпрянула от него.
Узнала своего мужа.
– Кто я такой, Валентин Адамович? – проговорил Свиридов и скривил рот в насмешливой улыбке, потому что именно в этот момент валяющийся в бассейне и сучащий короткими пухлыми ножками толстяк попытался было подняться, ухватившись за грудь наклонившейся к нему Светы, но тут же покатился обратно: девушка взвизгнула и отпрянула, и ее мокрый сосок выскользнул из толстых пальцев клиента. И тот сел в лужу – в прямом и переносном смысле.
Горин некоторое время рассматривал Влада, не выказывая ни удивления, ни испуга, а потом медленно произнес:
– Да, я узнал тебя. А как ты сюда прошел?
– Не знаю, – стараясь говорить беспечно, сказал Свиридов, – провел какой-то слабонервный шелупиздик. Говорит, что знает дом вдоль и поперек. Ну, он меня и провел.
– Какой... шелупиздик? – произнес Горин, и его лицо приняло злобное выражение.
– Да он там, у лестницы, валяется. Идите посмотрите.
Вся кровь отхлынула от лица Валентина Адамовича, когда он буквально прошипел, не отрывая холодного, режущего взгляда от Свиридова:
– Ва-ля-ет-ся? Да как ты посмел, падла...
– Да ничего с ним не случилось. Может, в штаны только немного напустил. Ну ничего, штанов у вас много. Выдадите ему новые.
Владимир сел на диван рядом с Гориным, стараясь не глядеть на расширенные глаза и белое лицо Натальи, и произнес:
– Я только на минутку, Валентин Адамович. Я хотел вас просить...
– Просить?!
– Я хотел бы вас просить, чтобы вы отдали распоряжение выпустить меня из вашего дома.
Смиренный тон, которым были сказаны – сыграны! – эти слова, немного остудил Горина. Он недоуменно сощурил глаза и сказал:
– Я смотрю, ты ловкий парень. Только непонятно: что тебе тут надо было?
– Да так... Просто пришел напомнить жене, чтобы она вовремя приходила домой и на работе, – при слове "работа" глаза Влада бешено сверкнули, – не задерживалась. Это как в байке: во сколько приличная девушка должна ложиться в постель? Ответ: в девять, потому что в одиннадцать она уже должна быть дома.
Барахтающийся в фонтане Нагога притих. Горин передернул плечами и уже совсем миролюбиво, с иронией сказал:
– Ты что такое говоришь? Какая еще жена?
– Да вот она сидит, – сказал Владимир и указал пальцем на Наташу, внезапно оскорбленно выпрямившуюся и выставившую на всеобщее обозрение грудь. В ее горле что-то хрипнуло, когда она откинула голову назад и тихо произнесла:
– А показывать пальцем, Володенька, некультурно.
– Зато у тебя культура на высоте, – отозвался он, потом встал, повернулся к ней спиной и через плечо бросил:
– Был бы Отелло, как меня недавно твой папаша величал, пристрелил бы к чертовой матери. А так – рук марать о тебя не хочется. Сука...
Наташа захлебнулась. Валентин Адамыч как-то странно ухмыльнулся, накинул рубашку, застегнул брюки и бросил Свиридову:
– А ну-ка пойдем. Пойдем, провожу тебя до выхода. А то ведь не выпустят. Хотя как сказать... Может, и смог бы ты выйти. Осрамились, падлы. Всех разгоню к ебеням, уродов!
– Не надо их разгонять, Валентин Адамыч, – буркнул Свиридов. – Все-таки как-никак мои коллеги. Тем более что сегодня на вахте мой друг Афанасий Фокин. Он уже немного получил... От меня.
Горин пристально посмотрел на Влада и выговорил:
– Опасный ты человек. Очень опасный. Я чую. У меня нюх на таких людей. Непонятно только, что ты до сих пор в рядовых охранниках делаешь. Или ты не всегда был рядовым охранником? – Тяжелый взгляд его оливковых глаз скользнул по лицу Свиридова.
Влад ответил:
– Не всегда.
Горин раздвинул губы в жесткой волчьей ухмылке:
– Значит, вот эта, с которой я... она твоя жена?
– Жена.
– Понятно, – снова повторил Горин. – Понятно.
– Ничего-то тебе не понятно, – процедил Свиридов, глядя исподлобья, и внезапно почувствовал, что его продрало необоримое, до судороги, до чесотки в ладонях желание убить этого человека. Горин был мускулистым и поджарым, но Свиридов не сомневался, что без особого труда справится с ним, а потом уложит и подбежавшую охрану. Искушение было велико, и Влад, борясь с ним, процедил:
– Откуда она здесь?
– Я заказал. Откуда ж я знаю, что в агентстве семейные работают? Так что ты на меня, братан, зла не держи, – добавил он со снисходительным сочувствием, к которому примешивались презрительные нотки: дескать, разгневалась Моська на слона, на него, вора в законе Багра!
– Какое агентство-то? – спросил Свиридов.
– "Анелла".
Свиридов почувствовал, как у него сухо перехватило горло, словно туда загнали массивный шершавый ком.
– Како-о-ое?
– "Анелла". А что, вполне приличное агентство, – отозвался Багор. – Ты что всполохнулся-то так? Ладно, пойдем я тебя до ворот провожу. Хотя, если хочешь, могу выдать тебе твою-то.
– Спасибо за доброту и щедрость, – процедил Владимир сквозь зубы. – Не надо. На чем ее сюда привезли, на том пусть и увозят. Она же, как-никак, при исполнении.
Горин посмотрел на него взглядом, не лишенным уважения, и бросил коротко:
– Нормальный ход.
У ворот они застали очухавшегося Афанасия, который шарил по кустам, тщась найти куда-то завалившийся мобильник. Он выронил его в траву, когда получил от Свиридова дружеский тычок в основание черепа.
– Че, Фокин, прошляпил дружка-то? – весело спросил у него Валентин Адамович. – Забавный он парень. Ладно. Прохладно что-то. Пойду я в дом. А ты, – он повернулся к Свиридову, – молодец. Не был бы молодцом, велел бы тебя пристрелить.
И, не дав Владу сказать ни слова, повернулся и исчез в темноте.
– Неизвестно, кто кого пристрелил бы... – пробормотал Влад. – Слышь, Афоня?
– А? – злобно отозвался тот. – Чего тебе надо, болван?
– Не пузырься, Афоня. Ты помнишь, как мы с тобой на прошлой неделе девок из "Анеллы" брали?
– Да. Помню.
– Так вот, теперь в этой блядской конуре работает и моя Наташка. Ее там сейчас Горин дрючил. Вот такие дела. Так что не кипятись на меня, Афоня.
Приоткрыв створку ворот, Влад зашагал по дороге к шлагбауму, возле которого в теньке кирпичной будки валялся в одних трусах и майке оглушенный охранник. Фокин охренело смотрел вслед другу...
Влад шел, спотыкаясь и едва не падая. Он был оглушен и подавлен. В ушах шумело от прилива крови, в глазах кружили звездочки, бешенство вызывало приступы неистового головокружения, и, чтобы разрядить, выплеснуть эту дикую, животную злобу, Влад, засопев, врезал кулаком по стволу молоденькой березки. Деревце хрустнуло и надломилось.
– Сука! Тварь... Да как же так?!
Возле своей машины он застал удивительную картину. Михал Иваныч сидел на капоте и вытирал со лба пот вместе с кровью. Он тяжело дышал и время от времени легонько пинал валяющегося у его ног детину. Детина мычал и пытался отползти, но всякий раз обессиленно падал и приникал к земле.
– Поехали, Иваныч, – сказал Свиридов так оцепенело-равнодушно, словно вид тестя, пинающего амбала, был для него совершенно обычным, рутинным делом.