* * *
Бывший доходный дом Афремова на Садово-Спасской улице в Москве мало изменился с тех пор, когда его квартиры сдавались внаем на заре двадцатого века. Все те же восемь полноценных этажей с пилястрами, добротная кровля, робкие намеки на башенки. Но это чисто внешнее впечатление. Внутри же все давно стало совсем, совсем по-другому.
За сотню лет интерьер здешних квартир преобразился. Никаких тебе пережитков эпохи в виде этажерок, торшеров и абажуров, никаких пуховых перин или плюшевых скатертей с кистями, ни одного пузатого самовара и уж тем более – замызганного керогаза. Зато изобилие импортных телевизоров и видеомагнитофонов, пылесосов и компьютеров. В каждой квартире обязательная многорожковая люстра и фаянсовый унитаз. А пользуются всеми этими благами цивилизации не какие-то там замшелые учителя гимназий или коллежские асессоры, а вполне современные люди, следящие за курсом доллара и прогнозом погоды на завтра. Не задающиеся глупым вопросом "что делать?", поскольку ответ давно известен. Жить-быть, добра наживать, есть-пить, чтобы другим в рот не попало. Особенно если для того имеются все предпосылки. Вот как у обитателя трехкомнатной холостяцкой квартиры на восьмом этаже, славно погулявшего накануне по поводу своего отъезда на Волгу, куда он якобы убыл, да не прибыл. На то имеется мобильная связь, чтобы держать свое истинное местонахождение в тайне – от жены, от подчиненных, от вышестоящего начальства. Именно для этих целей была куплена московская квартира, о существовании которой не знал никто…
Кроме непосредственного хозяина, генерал-майора Завадского, который в ней поутру и проснулся, а теперь в нетерпении бродил по комнатам в темно-бордовом бархатном халате на голое тело. То, ради чего он укатил в столицу, получалось у него только по утрам. Возраст. Но зато как получалось! Истраченные деньги того стоили.
Мелодичный призыв звонка заставил Завадского вздрогнуть и поспешно направиться к двери. Заглянув в глазок, он заскрежетал замками и впустил гостью. Это была его знакомая проститутка Марина, пришедшая, чтобы познать свою тридцатую профессиональную любовь за текущую неделю. Пожилой клиент с Садово-Спасской был для нее лишь эпизодом в непрерывной цепи встреч и расставаний.
– Привет, котеночек, – поздоровался он светским тоном. – Милости прошу к моему шалашу.
– Как жизнь? – вежливо спросила Марина, проскальзывая в гостиную.
– Без женской ласки плохо, – признался Завадский, ввинчивая мизинец в левое ухо. – Вот, решил развеяться.
– И правильно. – Марина достала из сумочки упаковку презервативов "Пинкертон", выложила их на стол, стянула через голову платье. – Я сначала под душик, ага?
– Только быстренько, а то ему уже невмоготу. – Завадский продемонстрировал бледный отросток, подергивающийся под волосатым брюхом.
– Я и сама изнываю от нетерпения, – улыбнулась Марина.
Ее тошнило от клиента, от его потуг казаться не тем, кем он был на самом деле: дряблым стариком со скверной потенцией и массой эротических фантазий, которые осуществляются лишь на словах. Ускользнув в ванную комнату и пустив там воду шумным потоком, она курила, стараясь не прислушиваться к голосу клиента, беседующего с кем-то по телефону.
Завадский, прижимая к уху японский мобильник, распаковывал презерватив. "Великоват", – решил он и сокрушенно цыкнул зубом.
– Ушицой балуешься? – голос Конягина звучал вроде бы бодро, но не так, как обычно.
– Какой еще ушицей? – насторожился Завадской.
– Двойной, наверное. Из белорыбицы.
– С чего ты взял, Павлуша?
– Чмокаешь в трубку, аппетитно так, – сказал Конягин. – Ну и как там река Волга? Стеньки Разина челны на простор речной волны выплывают?
– Члены выплывают, – рассердился Завадский, которому настроение подчиненного нравилось все меньше и меньше. – Ты с утреца поддал, что ли?
– Самую малость.
– А как наши дела, Павлуша? Их за тебя Александр Пушкин станет делать? Николай Васильевич Лермонтов?
Конягин промолчал и вернулся к разговору лишь полминуты спустя, причем дыша так, словно только что хорошенько угостился спиртным.
– Наши дела швах, – сказал он повеселевшим голосом. – Можно сказать, накрылись мы с тобой медным тазом, Николай.
– Но-но! – прикрикнул Завадский. – Не смей раскисать раньше времени. Сейчас вся надежда на тебя.
– Надежды юношей питают, – хихикнул Конягин. – Только мы с тобой давно из пионерского возраста вышли. Старперам вроде нас с тобой в следственном изоляторе смерть.
Вздрогнувший Завадский неумело перекрестился и заговорил увещевающим тоном, каким принято общаться с тяжелобольными или психически ненормальными людьми:
– Ты, как я погляжу, не в форме, Павлуша. Давай поступим так. Поспи, приведи себя в порядок, а потом перезвонишь, ладно? Когда будешь бодрый и свежий, как огурчик. – Завадский посмотрел в направлении двери ванной комнаты, за которой скрылась проститутка Марина. – Меня, честно говоря, время поджимает.
– Еще как поджимает, – подтвердил Конягин. – Я бы выразился так: "подпирает". К стенке.
– Что за шутки?
– Какие могут быть шутки, когда взрывпакет в желудке. Капут нам, Николай. Амба. Спецназовец-то компьютер забрал.
– Этот твой… м-м, человек-рысь?
– Его зовут Хват, Михаил Хват. Думаю, ты скоро о нем услышишь. Очень скоро. Раньше, чем тебе хотелось бы.
– В чем дело? – занервничал Завадский, запахивая халат. – На что ты намекаешь?
– Я послал по его душу вертолет с верным мне человеком, майором Жгутовым, – пояснил Конягин, выдержав еще одну паузу. – Он исчез.
– Жгутов? Вертолет?
– Оба. Хват их просто взорвал к такой матери. А исчез он сам. Такие вот пироги, Николай.
– Отставить пироги! Ты внятно излагай, – потребовал Завадский.
– Психуешь? – спросил Конягин. – Правильно делаешь, что психуешь. Повторяю еще раз, специально для тех, до кого долго доходит. Хват выполнил поручение и вышел на связь. Я сказал Жгутову, что он – осведомитель Черного Ворона, а его девка – "белый чулок", ну, чеченская снайперша. Жгутов сделал вид, что поверил, и вылетел на их ликвидацию. Ликвидировали его самого.
Халат соскользнул с забегавшего по комнате Завадского.
– Куда подевался Хват с компьютером? – заорал он. – Откуда взялась посторонняя девка?
– Ах, – крякнул Конягин с наслаждением. – Хор-роша!
– Кто?
– Водочка. Насчет девки не знаю, врать не стану.
– Ты совсем охренел? – Завадский замер, наливаясь страшным предгрозовым спокойствием. – Ты жрешь водку, вместо того чтобы искать своего капитана? Если он приволочет компьютер сюда и сдаст его в разведку или в ФСБ, нам кранты. Не нам – тебе лично, Павлуша. Делом-то займется военная прокуратура, а не какая-то другая. А уж я найду способ тебя утопить, как слепого котенка.
– Ой, как страшно, – шутовски заблажил Конягин. – Что же мне делать, товарищ генерал-майор? Как искупать свою вину? Какие будут ваши указания, товарищ начштаба?
– Не юродствуй, мудак! – Встретившись взглядом с проституткой, заглянувшей в комнату, Завадский жестом показал ей: "Убирайся туда, откуда пришла". – Слушай меня и запоминай, – продолжал он, понижая голос до еле слышного. – Нужно объявить, что на территории Чечни под видом милиционера действует террорист, бандит и насильник, которого следует изловить, а еще лучше уничтожить. Мол, он вооружен и очень опасен, а потому живым брать его не обязательно, понимаешь меня, Павлуша? – Завадский опустился на стул, словно разговор с бестолковым подчиненным совершенно вымотал его, обессилил. – Кинь личный состав на облаву, пусть прочесывают лес, устраивают засады, ищут его с "вертушек". Компьютер потом найдешь среди личных вещей убитого.
– Могу предложить еще один вариант, – бодро сказал Конягин.
– Ну-ка, ну-ка?
– Хорошо бы на Хвата чеченцев натравить. Сообщить им, что это он Черного Ворона завалил, и дать его приблизительные координаты.
– Умно! – воскликнул Завадский. – Очень умно! Так действуй, Павлуша.
– Нет, – возразил Конягин уже не приподнятым, а каким-то замогильным голосом. – Бесполезно все это. Уйдет Хват. Уже ушел.
– Вздор! Из четырнадцатого квадрата просто так не выберешься!.. Слушай, – Завадский хлопнул себя по лбу, сраженный внезапной идеей, – а этот Хват больше на связь не выйдет? Можно было бы его запеленговать и…
– Вот и попробуй. Флаг тебе в руки.
– Какой флаг?
– Известно какой. – Конягин пьяно захихикал. – Волобуев, вот вам буй.
– А, Волобуев, значит, – протянул Завадский с угрозой. – Гляди, как бы тебе твои смехуечки боком не вышли. Как бы этот самый буй у тебя в заднем проходе не оказался…
– Не пугай меня, Николай. Финита ля комедиа. – После продолжительного бульканья в трубке опять раздался голос Конягина, очень тихий, очень усталый, почти безжизненный: – Дальше сам эту кашу расхлебывай. Прощай. Не поминай лихом.
– Что значит: не поминай? – взвизгнул Завадский таким пронзительным голосом, словно был он не генералом, а бабой.
– Сейчас поймешь, – прошептала трубка. – Слушай…
Секунда… Три… Пять…
Хлесткий звук выстрела… Слабый стон… Глухой стук… Тишина.
Мертвая тишина.
– Павлуша! – запоздало крикнул Завадский, после чего отнял онемевшую трубку от уха.
Он сделал это так осторожно, как будто оттуда могла брызнуть кровь, пролитая подчиненным за тридевять земель от Москвы.
А когда в комнату опять заглянула Марина, не на шутку встревоженная по поводу своего до сих пор не отработанного гонорара, она в первое мгновение подумала, что ошиблась адресом. Ее и без того немолодой клиент постарел лет на десять, превратившись за время ее отсутствия в дряхлого старика, у которого уже ни отростка не наблюдалось, ни желания ублажать этот отросток. А в глазах его, медленно обратившихся на Марину, всплыло столько тоскливого страха, что у нее самой защемило в груди, и ощущение это прошло лишь после того, как клиент, расплатившись с нею сполна, выставил ее за дверь.
Кошки-мышки в преисподней
Дым от сбитого вертолета стоял коромыслом. Черный столб поднимался в небо почти вертикально, словно оповещая возможных проследователей о местонахождении Хвата и его спутницы. И вскоре преследователи должны были появиться, в этом можно было не сомневаться. В очередной раз повторялась вечная история предательства и подлости, начавшаяся с сотворения первых людей.
Ломать голову над причинами столь резкой перемены в планах генерала Конягина и его приближенных не было смысла. Взывать к его совести – тем паче. Вместо этого, вспоминая топографические линии виденной однажды карты, Хват размышлял, куда лучше податься. Как тот витязь на распутье, которому, в принципе, без разницы, куда сворачивать, лишь бы подальше от верной погибели.
– Успокоилась? – спросил Хват, переждав приступ истерики, сотрясавшей Алису.
– Надеюсь, – сказала она, вытирая слезы.
Она делала это совершенно по-мальчишески: кулаками, зло, решительно. Ее перепачканные травяной зеленью колени кровоточили, майка изодралась в клочья, юбка перекрутилась задом наперед. Но взгляд Хвата задержался на ее ступнях, кое-как защищенных протершимися до дыр носками. Путешествие с босой девушкой по предгорьям Кавказа не сулило ничего хорошего ни ей самой, ни тому, кто взялся ее опекать. То есть Михаилу Хвату, и без того влипшему в дерьмо по самые…
– По самые помидоры, – пробормотал он.
– Ты о чем? – удивилась Алиса. – Какие помидоры?
– Те самые, которые растут на кудыкиных горах, – кое-как отшутился Хват, после чего сказал девушке: – Отсюда надо уходить. Но сначала нужно сделать одно небольшое дельце.
– Мне бы сначала… – Она не договорила, вертя головой по сторонам.
– Потерпи, – попросил Хват, шагая прочь. – Сейчас у тебя появится возможность совместить приятное с полезным.
– Какое приятное? С каким полезным?
Алиса так и не дождалась разъяснений. Оставив ее одну, Хват молча сбежал вниз по откосу, а через несколько минут возвратился, чтобы швырнуть перед ней офицерскую рубаху и ботинки.
– Одевайся, – сказал он. – Штаны на господине офицере подгорели, но зато все остальное в целости и сохранности.
– Ты снял это с мертвеца? – спросила Алиса, медленно поднимаясь на ноги.
– Нет, с медведя. Шлялся, знаешь ли, в военной одежке поблизости, пижонил.
– Не смешно. Я ни за что не оденусь в одежду мертвого.
– Иначе нельзя, – сухо возразил Хват. – Неизвестно, сколько километров нам придется пройти. Не в таком же виде. – Он скептически взглянул на Алису. – Твоего наряда часа на полтора хватит в лучшем случае.
Она подняла рубаху двумя пальцами и тут же уронила обратно:
– На рукаве кровь. И на воротнике тоже. Я не смогу.
– Еще как сможешь.
– А я говорю тебе: нет.
– А я говорю тебе: да.
Хват неожиданно развернул Алису к себе спиной и рванул на ней майку, тут же разползшуюся на клочки. Перебросил через ее плечо рубаху с заблаговременно оторванными погонами. Сунул ей в руки ботинки. Подтолкнул в направлении груды камней:
– На туалет у тебя ровно семь минут. Потом тебе придется догонять меня вприпрыжку. Если, конечно, ты сообразишь, в каком направлении я ушел.
– Ну и уходи, – топнула ногой Алиса.
– Как знаешь. – Хват повернулся к ней спиной.
– Подожди!
– Жду. Осталось шесть минут сорок две секунды.
– Я тебе не солдат!
– Шесть минут тридцать восемь секунд.
– Меня просто бесит твоя бесцеремонность!
– Тридцать пять секунд…
– Обращаешься со мной, как со своей собственностью!
– Тридцать секунд…
– Только попробуй меня здесь бросить, – угрожающе произнесла Алиса, метнувшись к валунам.
– А я тебя не брошу, – пробормотал оставшийся один Хват. – Повода не будет. Ты управишься за четыре с половиной минуты. Он ошибся. Переодевание заняло на двенадцать секунд меньше.
* * *
Второй привал сделали после полудня, когда Алиса по-собачьи вывалила язык и уже чуть не падала на четвереньки. Рубаха на ней потемнела от пота, но в общем-то смотрелась неплохо. Куда лучше, чем державшаяся на честном слове маечка, решил Хват. Бродить по безлюдным местам в компании полуголой девушки – слишком трудное испытание для мужчины.
– Как ноги? – спросил он.
– Они разве у меня есть? – слабо спросила свалившаяся на траву Алиса. – Лично я никаких ног не чувствую.
– Это хорошо, – заверил ее Хват.
– Ха! Куда уж лучше!
– Я серьезно говорю. Вот если бы ты сбила ноги ботинками до кровавых мозолей, то ты бы их прекрасно чувствовала. Каждую секунду. – Хват положил рядом с Алисой рюкзак и посоветовал: – Положи ноги сюда, повыше. Когда переведешь дух, обязательно перемотай портянки заново.
– Портянки! – она то ли всхлипнула, то ли усмехнулась. – Это была майка от Готье. Знаешь, сколько она стоила?
– Понятия не имею, – пожал плечами Хват.
– Двенадцать тысяч рублей.
– Твои приятели по тусовке умрут от зависти, когда узнают.
– Лишь бы я не умерла, – простонала Алиса, забрасывая ноги на рюкзак. – Сил моих больше нет.
– Это поправимо.
– Каким образом?
– Сейчас узнаешь.
Приподняв одну из ног, бессильно раскинутых поверх рюкзака, Хват запустил руку внутрь и извлек наружу индивидуальную аптечку с обычным набором медицинских препаратов. Бегло осмотрев содержимое кожаного футляра, он сунул в нагрудный карман упаковку таблеток для обеззараживания воды. Кинь такую в любую лужу – и пей на здоровье, только грязь да хлорку отплевывать не забывай.
– Всех излечит, исцелит добрый доктор Айболит, – продекламировал Хват, раскрывая упаковку боевого стимулятора. – Держи. – Он протянул Алисе две таблетки и почти пустую флягу.
– Мне бы яду, – томно сказала она.
– Сейчас твоя депрессия мигом пройдет.
– Это что-то вроде экстази?
– Экстази пусть ведущие молодежных программ заглатывают, чтобы языком трепать без перерыва, – сказал Хват. – У тебя на ладони так называемые боевые стимуляторы. Плохие командиры пичкают ими солдат перед атакой. У самых слабых силы появляются, у самых трусливых – бесстрашие.
– А как поступают хорошие командиры? – спросила Алиса, недоверчиво разглядывая белые, в серую крапинку, таблетки.
– Они сами по себе стимуляторы.
– Значит, ты не очень хороший командир, – констатировала Алиса, запивая подношение водой из фляги. – Ты не в силах заразить меня собственным примером.
Хват ухмыльнулся. Эта городская девушка продолжала хорохориться, что говорило в ее пользу. Многие мужчины, которых он знал по Москве, уже давно раскисли бы, превратившись в безвольных слизняков, раздавленных тяжестью выпавших на их долю испытаний. А Алиса держалась. Шутила. И если уж плакала, то утирала глаза отнюдь не женским жестом.
– Я не в силах заразить тебя своим примером, – сказал Хват, – потому что ты никудышний вояка. Но в разведку я бы с тобой пошел.
– Я бы с тобой тоже, – призналась Алиса. – Если быть точной, то уже пошла.
– Угу. Теперь главное – возвратиться из этой разведки домой.
– К кому?
– Не понял? – нахмурился Хват.
– Я спрашиваю: к кому домой? У меня своего дома нет. Значит, к тебе?
Алиса выжидательно прищурила один глаз.
Вместо того чтобы ответить, Хват демонстративно принялся изучать надписи на упаковке, из которой были взяты тонизирующие таблетки.
– Н-да, – сказал он наконец, – кажется, я дал маху.
– В чем дело? – напряглась Алиса. – Я проглотила не стимуляторы?
– Стимуляторы, но очень специфические. Некоторые функции они активизируют, а все остальные отключают напрочь. В первую очередь умственную деятельность. – Хват многозначительно покрутил пальцем у виска.
– А, тогда не страшно, – сказала с безмятежной улыбкой Алиса. – Тебе совсем не обязательно напрягать мозговые извилины. Ведь у тебя есть я.
Оставлять подобную наглость без ответа было нельзя.
– Подъем, – скомандовал Хват, выдергивая рюкзак из-под расслабленных ног девушки.
– Наконец-то, – обрадовалась Алиса. – А то энергия бьет через край. Предупреждаю: держись от меня подальше, Миша, не то улучу момент и доведу до конца начатое вчера ночью. Понимаешь, о чем я говорю?
– Нет, – отрезал Хват, отвернувшись.
"Все-таки она неисправима, эта чертовка, – думал он, шагая впереди. – Но, может быть, это как раз хорошо? Впервые вижу девушку, в которой мне ничего не хочется менять. Интересно, что бы это значило?" Внутренний голос моментально разъяснил ему, что это значит, после чего выражение лица Хвата сделалось растерянным, как у человека, который в точности не знает: веселиться ему или же все-таки печалиться.