Изображение удалено из сетевого дневника пользователем Pe4orin.
Теперешняя фамилия значение не имеет. Нужно быстро по картотекам найти эту физиономию. Архив пограничных войск. Сэр, посмотрите, где, когда при каких обстоятельствах этот человек пересекался с Чагиным Василием Семенычем.
Вторая фотка:
Изображение удалено из сетевого дневника пользователем Pe4orin.
Грузовая самоходная баржа. Каспийская акватория. Нужны страна и порт приписки по бортовому номеру.
Третья фотка:
Изображение удалено из сетевого дневника пользователем Pe4orin.
Какие‑то диковатые рыбы в корыте. Спроси у наших Иннвационников хорошего спеца по генной инженерии. Мне кажется, это генномодифицированные особи, интересно знать, в какой лаборатории мира могли быть получены такие экземпляры. 4udestnaja, ваши фотографии я сейчас обязательно посмотрю.
4udestnaja пишет,
Эдельвейка! Это просто образцы продукции моей фирмы. Просто купальники!
Пользователь 4udestnaja удален из френд – ленты пользователя EdelVerka. Навсегда.
Тема: ПРОЩАЙ, ПЕЧОРИН
Пишет EdelVerka
Меня разбудил вой. Не рев винтов, к которому я уже, кажется, начала привыкать, а инфернальный, какой‑то мяукающий вой, не столько громкий, сколько гулкий, и пустой, как будто Каспийское море стремительно утекает в преисподнюю. Стараясь даже не думать, что началась ядерная война, я в одном купальнике (подарок на свадьбу, берегла, чтобы позагорать летом, теперь буду надевать каждый день, пока не истреплется на фиг), выглянула в окно. На нашу крохотную, приспособленный под вертолеты полосу, опускалось какое‑то чудовище с острым как клюв носом, и изломанными крыльями, которые – и это было самое страшное, оно стремительно втягивало в себя, становясь похожим на гигантский спичечный коробок, скомканный сильной мужской рукой. Бедные наши, сразу показавшиеся маленькими МИ-6 испуганно жались к краю бетонки, оттащенные туда при помощи грузовиков и тягачей.
Это очень походило на кошмар, и тем реальнее вспоминались события прошлой ночи. Когда мы с Павликом и Варей Лыхмус сидели в опустелой офицерской столовой, в углу уютно светился пустым экраном телевизор, а Павлик рассказывал нам про генномодифицированную кукурузу, и про рыжих куриц, несущих ген моркови, и про то, что если в картофеле есть гены табака, то простая жареная картошка может стать отличным средством от курения.
Но тут завыла сирена в рыбохозяйстве, что на реке в полукилометре отсюда. И Павлик прервал свой разговор, подняв палец, и я смотрела на его профиль, красиво очерченный светом от телевизионного экрана. И тут в доме загремели чьи‑то шаги, грохнула дверь стенного шкафа, и тут же щелкнул засов на двери. Павлик толкнул дверь, но она не подалась, и тогда он бесстрашно подбежал к окну, и крикнув:
– Давай! – как кошка выскользнул на карниз второго этажа и, быстрее чем по лестнице, спустился на землю.
Через взлетно – посадочную полосу уже бежали двое, бежали неуклюже, потому что держали в охапках каких‑то трепещущих и отсвечивающих призрачным светом тварей, величиной каждая с небольшой матрас. Но все‑таки они успели подскочить к нашему старому УАЗику. Один из беглецов запихивал странную ношу в багажник, другой прыгнул за руль, и УАЗик рванул по бетонке. И Паша остался один на один с неприятным Ильей, который держал в руке автомобильную монтировку.
Но тут по взлетной полосе ударил свет, винт вертолета командира эскардрильи Лыхмуса медленно повернулся раз, другой, и стальной трос протянутый от вертолета к УАЗику натянулся. Илья застыл, пораженный тем, как автомобиль тормозит, задние колеса его начинают беспомощно вертеться в воздухе, а потом становится на капот, словно собираясь бежать не в сторону Каспийского моря, а к центру земли. Тут‑то Павлик и выбил у него из рук монтировку коротким ударом ноги.
– Ничегошеньки крутого, – сказал он нам с Варенькой, когда выбравшиеся из подземного хода речные милиционеры в масках и камуфляже уже повязали на летном поле Илью и вытащили из клюнувшего носом УАЗика бледного капитана Филимонова. А тот все еще прижимал к груди два пластиковых пакета с сонными осетрами. Паре приемов меня обучил Сережка Вихорь, и по его словам, обучил плохо. Потому и договорился с вашим, Варенька, мужем, чтобы подсобил с задержанием злодеев.
Саша Лыхмус уже посадил свой вертолет и теперь, впервые за все время нашего знакомства не то, чтобы улыбался, а прямо‑таки сиял.
– Ребята! Слушайте, что за жизнь теперь будет без хмырей этих, что за жизнь! Слушайте, вот завтра вернется Васильсеменыч, давайте в горы? Я там такие места знаю… Какое там Медео… Какой Ванкувер… Вероника, Павлик… А?
– Благодарю, джентльмены, – как всегда вежливо сказал Павлик и поправил растрепавшиеся в схватке волосы. – Но боюсь, меня здесь завтра уже не будет. За мной придут.
И вот за ним, кажется, пришли. Железное страшилище сложило крылья и уселось на бетон. Так вот ты какой, самолет вертикального взлета.
Василий Семенович Чагин стоит у другого окна, уже одетый, причесанный, подтянутый. Только проседь на разбитом виске стала чуть гуще. Или это мне кажется?
– С добрым утром, Вероничка, – спокойно говорит он и надевает на тонкий нос новые очки в тонкой оправе.
Из самолета выдвинули трап, но спустился по нему не генерал и не маршал, а очень пожилая и очень прямая старуха в брючном деловом костюме. Огляделась величественно, как дальнозоркий гриф, и, заметив сидящего на подножке УАЗа Павлика, закричала – заквохтала, явно недовольная оказанным приемом. Павлик неторопливо поднялся. Я наморщила лоб, пытаясь понять, почему из громкого разговора не могу разобрать ни слова.
– По – немецки, – спокойно сказал офицер Чагин. Поразительная у моего мужа невозмутимость.
– И что они говорят?
– Пожилая гражданка требует лететь немедленно, потому что времени обрывать лепестки с ромашек на заштатном аэродроме абсолютно нихт. Наш гость говорит, что сразу не полетит. Он пить хочет, ему лимонаду надо в дорогу купить. Пожилая гражданка говорит, что доннер унд блитцен.
– "Фанту" продают на автобусной остановке… – тихо сказала я.
– Проводи нашего гостя, Вероничка, – попросил офицер Чагин: – я бы сам сходил, но сейчас у нас плановое патрулирование, без Филимонова я сам проследить должен.
И вот мы стоим на автобусной остановке, посреди бесконечного шоссе. За покосившимся столбом, с картонной, потерявшей форму от дождя и ветра табличкой – степь, и вдалеке желтые домики военной части. По другую сторону песок пустыни, известняковые развалины старой обсерватории, и три туркмена, разложившие перед собой на ящике, напоминающем гроб, шоколадные батончики и оранжевый лимонад в пластиковых бутылках.
– Ну что, давай прощаться? – спрашивает он, и вертит в руках свой замечательный ноутбук.
– До свидания, Павлик, – говорю я и вижу легкую, немного смущенную улыбку.
– Я, в общем‑то не Павлик. И не Владик Коровин. И не Варфоломей Злыднев. А "Журнал Печорина", это ты смешно придумала. Это круто.
– А мне неважно, – говорю я. И смотрю на стену, куда мы лазали, чтобы поесть салями с укропом. Вряд ли я еще когда‑нибудь залезу на десятиметровую руину.
– Обязательно залезешь, – словно прочитав мои мысли, говорит Павлик… то есть… неважно как там его на самом деле… – главное, береги своего мужа. Он хороший человек и тебя любит.
– У тебя самолет улетит, Печорин, – сказала я.
Даже отсюда, издали, была видна одинокая маленькая фигура на взлетной полосе. Сначала я подумала, что статная старуха бдительно смотрит дальнозоркими глазами в нашу сторону, потом поняла, что она просто руководит выгрузкой из самолета каких‑то ящиков. Саша Лыхмус и офицер Чагин таскают их сноровисто, с ухваткой.
– Ну пока, Вероника.
Он ушел, а я осталась стоять на автобусной остановке. Я смотрела не вслед ему, а в сторону пустыни. Моря отсюда не видно, только три туркмена. На головах у стариков чалмы, бороды белые и легкие, как будто из ветра. Эти старики сидят здесь уже очень давно.
Fregat пишет
Все хорошо, что хорошо кончается, дочка. Сейчас тебе кажется, что это не так, но с годами ты поймешь, как важно вовремя завершать жизненные этапы. Например, я дописал‑таки реферат и поэтому закрываю журнал РЕФЕРАТОР, СУДНЫЙ ДЕНЬ. Все кросспосты переношу в журнал НАТАЛИЙ ГОНЧАРОВ, там меня и ищите.
Mamulek пишет
Люблю Fregatа. Он того не стоит, а я вот люблю.
Ham пишет
Это хорошо, что у вас все хорошо. У меня вот все хреново. Выставка моя закрылась, вернее, накрылась медным тазом. В последний день пришла какая‑то старушенция, ей все очень понравилось, я ей часа два рассказывал про свою творческую манеру. Еще бы мне денька два, и народ наверное бы рекой пошел. Ну ладно, ребята, я на вас не в обиде, у каждого своя работа, свой крест, и свой камень, чтобы переплывать Амударью. Кстати, EdelVerka, вы там с мужем в своей пустыне сидите, и ни хрена у вас наверняка не происходит. Подговори своего Верещагина, отпуск за свой счет организуй, и на следующую выставку, а? Когда будет число известно, я сообщу.
EdelVerka пишет
Когда я вернулась домой, там было пусто и гулко. Дверцы стенного шкафа заколочена пятидюймовыми гвоздями. Где‑то на улице свободные от дежурства летчики проверяли со скуки моторы хвостовых винтов. Непохожая на красношерстную верблюдицу заря лизнула красным языком полоску на горизонте.
Я дошла до офицерской столовой, сама не зная куда иду, и на пороге остановилась. Дыхание перехватило и глаза защипало.
Вместо старого черно – белого телека, в углу стоял огромный, чуть не в полстены плазменный телевизор. А на столе, застеленном свежей скатертью, на месте моей законной тарелки жены начальника пограничной заставы красовалось фарфоровое блюдо размером с велосипедной колесо, до краев заполненное бутербродами из хрустящей французской булки, густо намазанной сияющей, словно только что разломанный кусок каменного угля, черной паюсной икрой.
Набираю сейчас эти строчки и реву в три ручья.
Пишу и плачу.
Глава 6
Байкеры в ночи. Местами грозы
На Васильевском спуске ревели моторы. В вечернем полумраке лоснились кожанно – клепанные спины упитанных бородатых дядек и завязанные по – пиратски на затылках платки – банданы. Отмечались здесь и худые подростки в цепях и шипах, и пышнотелые девицы в ковбойских шляпах в обнимку с кем‑то. А другие девицы, худые и глазастые, крутили, как безумные, проволоку с полыхающими бадейками.
И все‑таки казалось, что у Боровицких ворот сплошь толстые дядьки в банданах.
Постовой вышел из будки и озадаченно уставился на протянутый пропуск. Поглядел на широкоплечего мужика в кожанке и шлеме, восседающего на "Харлее". Тот поднял зеркальное забрало:
– Проблемы, сержант?
– В общем‑то не положено, товарищ подполковник, – осторожно сказал лейб – гвардеец, взглядом поглаживая руль мотоцикла.
Было видно, что он никак не может мысленно отвязать подполковника ГРУ Вихоря (пропуск подтверждал личность со всей очевидностью и степенями защиты) от сомнительного шоу за его спиной, которое еще посмотреть как мэрия разрешила. Было также видно, что лейб – гвардеец с детства мечтал о "Харлее".
– Не проблема, сержант, – сказал Вихорь. Привычно и по – свойски вгляделся в толпу и крикнул: – Пашка!
От черных кожаных спин отделился парнишка в шлеме. На байкерских фестивалях всегда тусят такие худощавые, неприметные парнишки в мотоциклетных шлемах, но без мотоциклов. Зачем – непонятно. Видимо, предаются мечтам и медитируют. Иногда им везет.
– Подержи коня чуток, – попросил подполковник ГРУ, – можешь погонять немного. Но через час I’ll be back, я вернусь. Ты меня знаешь, Пашка.
Пашка отсалютовал, звонко щелкнув себя по забралу, и бережно принял чудо – технику. Пять метров он вел "Харлей" нежно, как невесту к алтарю, потом, гикнув, вскочил в седло. И растерзал ревом мотора вечер, и без того не тихий.
Пружинистой походкой ковбоя Сергей Вихорь прошел через Соборную площадь и позволил себя сфоткать паре японских туристов. Общественная приемная Папы вздувалась флагами различных государств – там опять принимали гостей из‑за рубежа, и гремели гимны. Но Вихорь от Арсенала повернул еще раз и подошел к тихому подъезду, на непросвященный взгляд охраняемому только камерой наблюдения и тенями кремлевских курсантов. А может, юнкеров.
Какие‑то японцы с "Никонами" – это хорошо, подумал он. Это правильная система идентификации. Надо будет такое же в "Пуще" организовать.
Укутавший лестницу ковер глушил центнеровую поступь рифленых подошв. Понятненько, резюмировал подполковник, второй периметр охраны автоматизирован полностью. Похоже, здесь приоритетны датчики движения. Точнее, датчики отслеживания неоправданно быстрого перемещения биологических объектов. Если в сфере учета датчиков появляются излишне торопящиеся объекты, датчики отдают приказ автоматизированным пулеметам открыть огонь на поражение. Эту разработку "Лаборатории Касперского" лоббисты из президентской охраны предлагали установить и в "Пуще". Вихорь еле открестился, как от не соответствующей режиму вверенного в охрану пространства.
Тихая приемная. Терпеливые люди в глубоких креслах – на одном маршальские погоны, рядом академик. Третий, если учитывать общую систему обеспечения безопасности Кремля, периметр обороны. Наметанный глаз Вихоря протестировал необычные, вмонтированные в потолок антипожарные капсулы. Не против пожара на самом деле эти штуки устанавливались. А для того, чтобы в случае тревоги уровня "Тайфун" залить герметически блокирующееся помещение кислотным раствором. О таких системах подполковник только слыхал краем уха. И, хотя это были отечественные разработки, даже точно не знал, где таковые производятся. То ли в цехах "Метро-2", то ли на секретной производственной базе Соловецкого монастыря.
Седой и подтянутый секретарь лет пятидесяти нажал кнопку сразу, не дожидаясь вопросов.
– К вам подполковник Вихорь.
– Пусть войдет.
Щелкнул каблуками перед маршалом, извинительно улыбнулся академику. Шлем уже на руку надет, к пустой голове руку не прикладывают.
Тихий кабинет. Стучат часы, над столом нет портрета. Зачем? Тот, кого рисуют на портретах, здесь.
– Здравия желаю, товарищ полковник! – отрапортовал Вихорь, вытянувшись.
– Почему в таком виде? – не вставая из‑за стола, спросил Отец.
– Байкеры у Кремля, – развел руками Вихорь: – сориентировался по обстановке.
– Садитесь, подполковник. И скажите, где он сейчас.
Сергей обошел стол в виде буквы Т, покачал спинку одного стула и решительно опустился на кожаный диван. Тот заскрипел. Забавно почувствовать себя ходоком к Ленину. Четвертый периметр охраны или, если хотите, последний рубеж обороны. Ну да, к этой технике, весьма умело замаскированной под византийские атрибуты власти у Вихоря вопросов не было. Система опережающего подавления агрессии "Кто на нас с мечом" производства Камского вагоностроительного завода. Образца 1987 года, но не все, что старое, морально устарело, Запад до сих пор не создал аналогов. Такая же система в "Пуще" охраняла апартаменты Принца, Тамары, Сергея и Ленечки.
– Я не могу вам точно сказать, где в настоящий момент находится Принц, – сказал Вихорь, покачавшись на диванных пружинах: – но где‑то в Москве, это точно. Мы прибыли сегодня.
– Я знаю, что вы прибыли сегодня в Москву, – Отец, как всегда, не повышал голоса. И от этого, как всегда, противно холодело в животе: – самолет я лично за вами послал по экстренной просьбе этой старой кочерыжки Лотты Коган. Делать мне больше нечего.
Часы в кабинете стучали равномерно, гулко, спокойно. Так же спокойно, как точь в точь такие же часы в "Пуще" в апартаментах Принца, Тамары, Ленечки и Сергея.
– Почему я должен за ним бегать? Почему я должен его ждать, как будто парень заигрался в хоккей и не идет ужинать?
– Он нормально питается, – сказал, вспомнив карпа по – баварски, Вихорь: – по крайней мере, когда живет в "Пуще".
Не надо было встревать.
– Слушай, Вихорь, – тихо спросил Отец: – ты вообще помнишь, где ты работаешь? Ты помнишь, как ты попал в ГРУ, в Оксфорд, и вообще куда бы то ни было?
Скрипя диваном и кожанкой, подполковник ГРУ в отставке поднялся:
– Так точно, товарищ полковник! По достижении совершеннолетия я подписал документ. Я подписал бумагу, когда зашел к вам домой, потому что Принц коньки забыл. Я подписал ее у вас на кухне, в квартире, расположенной по адресу: город Санкт – Петербург…
– Ты помнишь, что ты там подписал? – перебил Отец и тоже поднялся из‑за стола.
– Так точно! Я должен осуществлять охрану объекта и информирование о его настроениях и намерениях. Я должен действовать в интересах объекта и ваших лично, не подчиняясь больше никому. В случае столкновения интересов…
– Правильно читаешь, – одобрил Отец. – Так где он сейчас?
– Пункт четвертый! – гаркнул Вихорь. Все равно звукоизоляция тут идеальная, никто не услышит: – я должен хранить личную верность объекту и выполнять его распоряжения! Я не знаю точно, где сейчас находится Принц. Где‑то в Москве, товарищ полковник.
Около минуты они молча пялились друг на друга. Потом Отец хмыкнул и прошелся по кабинету. Книжные шкафы отсвечивали тисненым золотом фолиантов по Римскому праву. Самурайский меч висел на стене, словно диковинная рыба. Не запылился ли? Не дождетесь.
– Ну, разумеется, – спокойно сказал хозяин кабинета: – чего со мной откровенничать. Кровавый гэбист, доморощенный диктатор. Темная фигура на Российской политической сцене. В Оксфордах не обучался, но дейтерий в чай оппозиции подмешиваю регулярно. Это для меня не новость, сам понимаешь, Вихорь.
– Товарищ полковник, – сказал Вихорь: – дело не в дейтерии. Я вам уже неоднократно докладывал, что Принц не собирается заниматься политической деятельностью. Не потому, что он белоручка и неженка. Это ему неинтересно, понимаете?
На зеленом сукне стола выделялась знакомая красная папка толщиной не меньше, чем любой из фолиантов по Римскому праву. Папка всегда лежала у отца под рукой, когда Вихорь докладывал. И с каждым разом папка становилась немного толще. В папке фиксировались все особи прекрасного пола, так или иначе попадавшие в сферу внимания Принца. С прошлого доклада папка сильно не распухла. Всего лишь солдат Джейн, латиноамериканская беллетристика, экспедиционный шамбальский корпус из двух девушек и осетровая русалка.
– Он думает, что я Ким Ир Сен? – мрачно спросил Отец: – он думает, что мне нужна династия властителей? Он не допускает мысли о том, что мне просто нужна помощь, чтобы что‑то сделать в этом болоте?
– Он думает, товарищ подполковник, – ответил Вихорь, стараясь говорить в такт тиканью часов: – что политическая власть заблуждается, когда думает, будто что‑то делает в болоте. Он полагает, что болото живет само по себе, а политическая власть тихо колышется на его поверхности, отдавая руководящие указания.