* * *
Толпа впечатляла. Нет, ее не хватило бы заполнить Дворцовую или Сенатскую площадь, но здесь, где некогда на перекрестке помещались кинотеатр и сквер, а потом из кинотеатра сделали казино, а потом из казино особняк под государственным флагом, а теперь каждый день воздвигали синий жестяной забор вокруг сквера, и каждую ночь забор ломали и корежили неизвестные личности… Так вот, этот перекресток был запружен до отказа людьми в разной степени недовольными тем, что на месте сквера власть собралась строить много – много – многоэтажный офис нацпроекта "Север", а пока суть да дело, выделила под временное жилище нацпроекту бывший кинотеатр.
Одну из улиц перегородили фургонами, из которых посверкивали глазами люди в касках. Но ближе к перекрестку все наличные милиционеры щеголяли в фуражках, и вид их казался бы праздничным, если бы не мегафоны, в которые представители власти регулярно кричали:
– Граждане, не поддавайтесь на провокации организаторов запрещенного митинга. Проходите, пожалуйста, дальше!
Но проходить было особенно некуда. Любопытствующие прибывали с соседних улиц и, обнаружив, что застряли в людской массе, как мухи в варенье, предпочитали расслабиться и получить удовольствие от ни к чему не обязывающего участия в уличных беспорядках. Иностранцы и просто обладатели продвинутых сотовых телефонов стояли с поднятыми руками. Они не сдавались в плен, а фотографировали и записывали происходящее на видео. Вечером будет что в интернет вывесить, прикольно. Только вот погоду бы потеплее.
Крыльцо обороняли милиционерши, те самые. Холодный ветер трепал подолы их кокетливых юбочек в нелепой надежде уподобить каждую Мерилин Монро и таким образом развеселить. Но нет, юбки узкие, а девушки замерзли. Когда Принц и остальные вышли на крыльцо особняка, оказавшись таким образом над людским морем, одна милиционерша толкнула локтем другую "Гляди, тот самый". Но подруга ее не успела отогреться ни сердцем, ни добрым взглядом Принца, потому что тут‑то как раз толпа и взревела.
– Позор! – разнеслось над перекрестком, – Позор! Позор!
Генерал – майор Хромов тяжело вздохнул и, поискав глазами, указал на ближайший мегафон…
– Подай‑ка сынок… то есть, извини, дочка… – эти слова, произнесенные голосом не отца, и даже не дедушки, а прадеда, смертельно утомленного новогодним увеселением потомков, не внушали особого оптимизма в плане разговора с народом. Но следом послышался настоящий львиный рык:
– Гр – раждане! – разнеслось над перекрестком: – С вами говорит исполняющий обязанности начальника ГУВД генерал – майор Хромов! Гр – раждане! Вы три месяца просили, чтобы с вами поговорили! Так давайте, послушаем этих людей, гр – раждане!
Над перекрестком стало тихо, и в этой тишине взмыл воздушный шарик не очень приличной формы, раскрашенный в виде многоэтажного дома.
– Небоскребу нет! Зеленому городу – да! – по инерции выкрикнула какая‑то девочка, но оказавшись в одиночестве, покраснела.
Еще более смущенными выглядели руководители национального проекта. Бондарь держал всученный ему громкоговоритель, как бомбу, как ежа. Посмотрев на это, Карен Назарович Шахматов, вицегубернатор города, введенный в проект "Север" исключительно для постройки офисного здания проекта, решил взять инициативу в свои руки.
– Вот тут сказали: небоскреб, – его сухой неприятный голос разнесся над толпой, и толпа слегка съежилась: – Я приготовил несколько документов, доказывающих лживость этого заявления. По существующим стандартам здание до тридцати четырех этажей относится к категории высотных, или зданий с повышенной высотностью…
Кто‑то внизу засвистел, но Шахматова этим не проймешь.
– Второе! Нормы озеленения в центре города…
Принц отвернулся к перилам, где облокотившись, стоял мрачный генерал – майор Хромов. Видно было, что тот отошел покурить, но курить бросил десять лет назад, поэтому просто стоит.
– Все это напрасно, Принц. Спасибо вам, что вывели этих пней дремучих на улицу. Но только не будет никакого диалога. Вы на их морды поглядите. Да и на тех, и на других. Им не надо диалога. Это как после серебряной свадьбы. Уж если речь о разводе, то букетами не помочь.
– Личный опыт? – сочувственно подмигнул Принц. Хромов глянул обалдело, потом внезапно расхохотался, не боясь журналистских фотокамер.
– Послушайте, Принц, вы очень проницательны, точь в точь мистер Холмс. Но по – моему пришло время и вам рассказать правду. Чего вы‑то ловите в этой ситуации?
– У меня целых три просьбы к вам, – просто сказал Принц, по привычке приглаживая волосы: – первая, сейчас мой друг Сергей Вихорь выйдет из особняка никем не замеченным, сядет в один из этих автобусов, и поедет… правильно ли я вас понял, что террорист, скорее всего, прячется в одном из людных мест?
– Точно так. Информаторов недостаточно, но то, что они говорят, говорят наверняка. Камикадзе совершенно автономен и действует по временному расписанию. До взрыва осталось меньше трех часов. Но есть и дополнительная инструкция. При непреодолимой угрозе обнаружения взрыв совершается незамедлительно. Поэтому в течение всего дня исполнитель находится в гуще людей. Подонки рассчитали точно, даже при полном провале газеты напишут, что кровавый теракт грянул двадцать седьмого. А уж кому это выгодно…
– Это мы выясним позже. Моему другу Сергею Вихорю требуется доступ к системе видеонаблюдения.
Хромов только усмехнулся.
– Ваш друг способен узнать террориста в миллионной толпе? Да десятки наших людей…
– Генерал! – впервые за сегодня в голосе Принца проснулись металлические нотки: – я не спрашиваю ваше мнение по поводу высказанного мной плана. Я спрашиваю, есть ли в вашем распоряжении такая система? Вот и отлично, тогда выполняйте.
Принц повернулся туда, где сотни объективов как раз запечатлели Валерия Бондаря, который взял‑таки громкоговоритель в руки, но успел сказать только:
– Во всех столицах есть небоскребы. Даже в Лондоне и Париже, я сам видел. А в этом городе…
Все та же молодая женщина с волосами цвета осени поднялась из толпы очень далеко, у здания банка. Ее подсадили, она взобралась на широкий базальтовый цоколь, облокотилась о колонну, и, взяв из чьих‑то рук точно такой же мегафон, сказала словно бы прямо в лицо руководителю национального проекта:
– Это не "этот" город. Это наш город. Может, вы любите Лондон и Париж. А мы любим Петербург.
Толпа качнулась, зашумела:
– Это Анжела… Это она…
Кто в Петербурге, кто по всей Руси великой не знает Анжелу, а вернее Катюшу Щукину? Ей было десять лет, когда она сыграла в многосерийном телефильме "Девочка с другой планеты". Тысячи восторженных писем, приглашения на съемки, элитная школа. Мало кто сомневался, что девочка вырастет в кинозвезду. Но вот Анжела закончила школу… Катя Щукина не стала актрисой! Прозаическая, но зато полная практической пользы профессия юриста оказалась для девочки – мечты интереснее ковровых дорожек Канн и автографов на обложках журналов. Нешумная свадьба, уютный дом, двое детей…
Анжелу забыли до поры до времени. А пора настала неожиданно, когда в сквере на перекрестке началось строительство тридцатидвухэтажного офиса Северного национального проекта.
Наверное, Екатерина Щукина все же могла бы стать великой актрисой. Так подумал каждый, когда под весенним холодным солнцем Петербурга над запруженным людьми перекрестка разнеслось знакомое:
– Ни страны ни погоста не хочу выбирать,
На Васильевский остров я приду умирать…
Строки, когда‑то бравшие за сердце, а потом ставшие банальной, избитой фразой, звучали сейчас как‑то особенно, без пафоса, и правдиво, как будто говорили больше, чем можно сказать в долгом, хорошо отрепетированном выступлении про недопустимость нарушения высотного регламента, или повышенную этажность во всех современных столицах:
– Здесь был кинотеатр… – говорила Анжела, девочка с другой планеты, – я сюда бегала кино смотреть, мечтала, что когда‑нибудь сама себя на экране увижу. Кино больше нет. А еще был сквер, я здесь впервые поцеловалась…
И душа неустанно, поспешая во тьму
Пробежит над мостами в Петроградском дыму…
Случилось неожиданное. К голосу Катюши Щукиной прибавился негромкий, мужской голос. Люди зачарованно слушали, только смутно понимая, что слова доносятся оттуда, откуда их никто не ждал, с крыльца под государственным флагом:
– И услышу я голос: "До свиданья, дружок!"…
– Принц? – растерянно спросила женщина с волосами цвета осени, опуская мегафон.
– Еще раз привет, Катюша, – сказал Принц, спрыгивая с крыльца, и пошел через толпу, которая, казалось бы, куда уж плотно стояла, а все‑таки расступилась перед ним. Принц словно бы не замечал этого, негромко говорил в милицейский мегафон:
– И увижу две жизни, в тишине за рекой,
К равнодушной отчизне прижимаясь щекой…
– Джентльмены, мы с одноклассницей давно не виделись. Вы извините великодушно, что мы немного погуляем по окрестностям. Вы тут побеседуйте пока без нас, хорошо?
– Тамарка убьет! – прошептал В. Т. Бондарь, обращаясь к бесстрастному адмиралу.
Адмирал стоял рядом и молча смотрел на людское море, на ровную линию расступившихся людей, подобно лунной дорожке. Смотрел, словно капитан "Титаника", увидавший айсберг по траверсу, но считающий, что танцы на палубе должны продолжаться во что бы то не стало.
Валерка заозирался и от сердца его немного отлегло. Он понял, что многоюродная сестра, предчувствуя неизбежное, осталась там, наверху, в особнячке. Сидит нога на ногу и телефоном играется. Тамарка убьет, но чуть позже.
Принц дошел до базальтового парапета и, протянув руку, помог однокласснице спуститься на мостовую. Передал рупор одной из стоявших в оцеплении милиционерш. И сказал уже просто, без усиления:
– Словно девочки – сестры из непрожитых лет…
Та всхлипнула и, глядя вслед уходящей паре, послушно договорила дрогнувшим голосом:
– Выбегая на остров, машут мальчику вслед.
* * *
Генерал – майор Хромов спустился по гулким ступенькам и предъявил пропуск на два лица в раскрытом виде. Молодой паренек в форме флотского мичмана внимательно и придирчиво, задрав голову, осмотрел Сергея Вихоря, потом молча козырнул.
Узкие двери лифта раздвинулись бесшумно, стенки в кабине были металлические и отполированые до зеркальности.
Генерал – майору за пятьдесят, но этот старый служака еще многим молодым сто очков вперед даст. Не быть мне генералом, подумал Вихорь. Я его в два раза моложе, на полторы головы выше, мне не грозит развод после серебряной свадьбы. Но все же я в отставке, а он нет.
– Лифт едет вниз, – сказал генерал – майор Хромов. – Весь центр нам моряки собрали и подарили, когда пару батарей стратегической артиллерии на Балтике упразднили по последнему договору. У них системы связи на высочайшем уровне, не нам, крысам портовым, чета. Видели в особняке фигуру в черном? Адмирал Дзюба, высочайшего образования и ума человек. Жаль, что неразговорчив.
– Питеру без моря не жизнь, – согласился Вихорь.
Ему еще дважды пришлось предъявить документы в длинном коридоре и у входа в сводчатый зал, где в секциях стены светились, или тускло отражали свет энергосберегающих ламп слепые глаза экранов. За столом никого не было, но валялись наушники, воткнутые в гнездо на панели под экранами.
– Разгильдяйство, – скорее удивился, чем возмутился Хромов. – Хорошо, что Дзюба не увидит.
Высокий милицейский чин подошел к секции, провел магнитной картой через узкую щель и, удовлетворенно кивнув, вдавил пару оранжевых, тугих кнопок под экранами.
– Итак, здесь весь город, куда дотянулись наши электронные глаза. Понятно, что каждый закоулок и каждый притон под наблюдение не возьмешь. Но, все же, теперь мало кому удастся незамеченным взять банк, или скинуть оружие после перестрелки в центре города. Какая точка вас интересует?
– Никакая, – спокойно сказал Вихорь. Деловито и внимательно он оглядывал диковинные оранжевые кнопки, выглядящие также допотопно надежными, как и пульт управления подводной лодкой. Что ж, водили мы и подводные лодки разберемся, подумал Сергей, – вот это что за кнопица? – спросил он, указывая на одну, где рельефно выдавлена была необычная пиктограмма: единичка поверх катушки, на которые мотают кинопленку… – цифровая запись?
– Верно, – растерявшись от того, как просто бывает разгадать военно – морскую тайнопись, подтвердил Хромов: – понятное дело, вести ее по всему городу невозможно. Но если кто воспользовался отсюда выходом на ту или иную камеру, изображение записывается…
– Включите воспроизведение на сегодня.
Черно – белая картинка вспыхнула сразу на нескольких экранах, но Вихоря заинтересовал лишь один из них. Перрон метро. Девушка в плаще читает газету. Подняла руку, опустила. Поезд еще не подошел. Ярко блестят две линии рельсов, убегая к маленькому, очень далекому темному кружку тоннеля.
– Отмотайте обратно.
Все больше недоумевая, генерал – майор стал крутить запись назад. Замелькал людской поток, который пятился по улицам, весело размахивая знаменами и обличительными транспарантами. Потом снова метро. Косоглазый милиционер проверяет документы у все той же девушки.
– Беременная, – заметил Хромов, и в лице его уже не было непонимания. А только злость.
– Паспорт, кажется, польский? – уточнил Вихорь, поставив воспроизведение на паузу и инстинктивно выгибая шею, словно хотел подсмотреть за угол экрана.
– Плевать, какой паспорт! – рявкнул Хромов: – Она беременная. И она на вот такенных каблуках! Мичман! Кто пользовался узлом спецсвязи с утра?
* * *
Тюремная камера напоминала сортир на каком‑нибудь заштатном полустанке – крашеные стены, кафельный пол и высоко в потолке окошко, чтобы подростки не подглядывали.
Гедгаудас Зиедонис сидел на нарах, скрестив ноги по – турецки, и смотрел на Принца и Екатерину Щукину глазами не столько злыми, сколько невидящими.
– Я буду говорить в присутствии адвоката.
– Я – адвокат, – сказала Щукина.
Зиедонис посмотрел на нее прозрачными водянистыми глазами и сказал с отчетливостью, выдающей желание казаться иностранцем.
– Я буду говорить лишь с адвокатом, понимающим латышский язык. Я имею на это право.
– Ты не убивал Прибалта, – сказал Принц: -. А мне нужно знать, кто его убил.
– Я, – едва слышно сказал Зиедонис. На виске у него дергалась светло – голубая жилка. Зубы торчали лопаточками, как у хомяка.
Когда‑то он был чемпионом Европы на юношеских соревнованиях по картингу. Потом армия. Потом водитель у Робертаса Юшкаускаса, особо ценимый за навыки скоростной езды по проселкам и городским дворам. Принц уже успел просмотреть уголовное дело, сейчас этот пухлый том листала Катя Щукина.
– Ты любишь риск, но не выносишь вида крови, – продолжал уверено Принц: – ты единственный из приближенных к Робертасу не носил оружия. Поэтому именно тебя выбрали, чтобы рассказать, как ты, сломя голову, бежал через засыпанный снегом двор. Прибалт палил по тебе из пистолета, но ты его все‑таки настиг и воткнул бутылочное горлышко жертве в подбородок. Но ты крови боишься, вот незадача‑то.
Латыш молча кивнул. И тогда заговорила Екатерина Щукина. Ее голос сейчас меньше всего подходил для чтения лирических стихов. Зато он мог бы звучать с любой судебной трибуны.
– Налицо типичный случай самооговора. Известны разные типы преступников, берущих на себя заведомо непомерную вину, от умалишенных, до склонных к самоубийству. Данный случай совершенно ясен. Подзащитный надеется. Надеется на что‑то, обещанное ему. Подзащитный рассчитывает выйти на свободу как можно скорее. Подзащитный влюблен.
Гедгаудас Зиедонис резко поднял голову, и Принц, воспользовавшись этим, сунул ему под нос открытый ноутбук. Там в окошке электронной почты виднелась фотография, вернее, кадр, сделанный камерой наблюдения где‑то в метро.
– Красивая девушка, Гедас? – Принц задал вопрос напрямик и сам же на него ответил. – Мне кажется, что очень. И еще мне, Гедас, ужасно жаль, что сейчас она едет по эскалатору в питерском метро, а на животе у нее бомба, начиненная шрапнелью из рубленных гвоздей. Но девушку можно понять, Гедас. Ведь ее жениха Гедгаудаса Зиедониса пытали в застенках Санкт – Петербургского ФСБ! Ведь он покончил с собой, оставив предсмертную записку! Ведь эту записку опубликовали три дня назад все газеты Евросоюза! А польский паспорт на чужую фамилию и билеты до Петербурга на двадцать седьмое число были куплены для твоей невесты заранее, Гедас!
– Он говорил… – голубая жилка на виске бывшего гонщика больше не пульсировала, он сжал зубы, и, оскалившись, прорычал: – он говорил мне, что так проще будет добиться освобождения… Через официальные каналы и консульство. Он говорил, что Прибалта грохнули его люди, потому что из фонда ветеранов организация давно превратилась в мафию. А на мне ничего нет, я могу дать показания, и ехать…
– Кто? Кто это тебе говорил?
– Небольшого роста. Я не знаю его по имени. Он пару раз заезжал за Прибалтом. На своей машине. Рыжий. Очень некрасивый. Слушайте, вашей девушке плохо…
Принц резко обернулся. Катя Щукина стояла у покрашенной масляной краской стены и слабо улыбалась.
– Чтобы организовать кровавый теракт, – задумчиво проговорил Принц, мало найти камикадзе и прицепить на нее пояс шахида. Нужно еще, чтобы была толпа. Большая толпа. Катюша, я глубоко уважают поэзию Бродского, но ты, кажется, встречалась с тем, кто приходил в эту камеру, а позже на узел спецсвязи?
– Поляков… журналист Поляков, русская служба Би – Би – Си, – сказала адвокат Катя Щукина: – он говорил, что представляет фонд поддержки демократии. Он говорил…
– Я знаю, что он говорил, – резко перебил ее Принц: – потому что здесь он говорил, что он офицер ФСБ Поляков. Меня интересует, что он делал? Деньги на марш протеста от него? Сколько?
– Ну ты же видел этот марш, – слабо махнула рукой Катя.