Писатель Дайсон и этнолог Филиппс, немного повздорив, решили прогуляться по Лондону. Чудесный вечер! Однако, когда они шли по тёмной унылой улице, Дайсон обратил внимание на отходивший от неё тёмный и мрачный переулок. Там-то они и обнаружили труп…
Артур Мейчен
КРАСНАЯ РУКА
- Нет никаких сомнений в справедливости моей теории: эти кремниевые кусочки - доисторические рыболовные крючки, - сказал мистер Филиппс. - Может быть; хотя вполне возможно, что это всего лишь подделка, сварганенная с помощью обычного дверного ключа.
- Чепуха! - отрезал Филиппс. - При всем моем уважении к вашим литературным способностям, Дайсон, должен признать, что ваши познания в этнологии весьма поверхностны, если не отсутствуют вовсе. Эти рыболовные крючки пройдут любую экспертизу, они абсолютно подлинные.
- Возможно, но, как я уже говорил, вы приступаете к работе не с того конца. Вы не учитываете случайности, которые подстерегают вас на каждом шагу, и исключаете возможность повстречать в бурлящем водовороте нашего загадочного города первобытного человека. Вы проводите долгие, однообразные часы в мирном уединении на Ред-Лайон-сквер, возясь с кремниевыми обломками, которые, на мой взгляд, всего лишь грубая подделка.
Филиппс с волнением поднял одну из лежавших перед ним вещиц.
- Только взгляните на этот срез, - сказал он. - Разве такой подделаешь?
Дайсон в ответ лишь хмыкнул и закурил трубку. Они сидели и курили в полном молчании, глядя через распахнутое окно на детей, играющих на площади. При свете фонарей было видно, как те носятся взад-вперед, мелькая, будто летучие мыши на краю темного леса.
Наконец Филиппс заговорил:
- А вы что-то давно не заглядывали, Дайсон. Все трудитесь над тем же произведением?
- Угадали, - ответил Дайсон. - Вечные поиски точного слова. В них я и состарюсь. Но это и утешает: ведь в Англии не наберется и десятка людей, имеющих представление о стиле.
- Думаю, вы ошибаетесь; впрочем, и этнология - далеко не всем известный предмет. А сколько в ней объективных трудностей! Между нами и первобытным человеком - целая пропасть!
- Кстати, - возобновил разговор Филиппс после непродолжительного молчания, - что за бред вы тут несли о возможной встрече на углу с первобытным человеком? Хотя людей с примитивным мышлением действительно хватает.
- Не пытайтесь придать моей мысли банальный поворот, Филиппс. Помнится, я намекнул, что вы недооцениваете возможность встречи с первобытным человеком в бурлящем водовороте нашего полного тайн города - вот, что я имел в виду. Разве можно точно определить, как долго способен существовать тот или иной вид? Троглодиты, озерные люди или представители еще более древних рас, могут ходить среди нас, современных, одетых с иголочки людей, а в сердцах их будет гореть и клокотать волчья алчба, нечистые страсти болот и мрачных пещер. Иногда, прогуливаясь по Холборн или Флит-стрит, я вижу физиономии, вызывающие во мне откровенное отвращение, однако не сумею назвать вам причину такой яростной неприязни.
- Мой дорогой Дайсон, я отказываюсь принимать участие в ваших литературных домыслах. Мне известно, что некоторые виды действительно могут существовать достаточно долго, но все имеет предел, и ваши предположения абсурдны. Если хотите, чтобы я поверил в вашего троглодита, предъявите мне его.
- Вот здесь вы правы, - подхватил Дайсон, посмеиваясь той легкости, с какой ему удалось вывести Филиппса из равновесия. - Отличная мысль. И вечер для прогулки подходящий, - прибавил он, беря в руки шляпу.
- Что за чепуху вы несете, Дайсон! - отмахнулся Филиппс. - Но против прогулки не возражаю. Вы правы, вечер чудесный.
- Тогда в путь, - предложил Дайсон улыбаясь, - но не забудьте про наш уговор.
Выйдя из дома, мужчины свернули на одну из отходивших от площади узких улочек и направились в северо-восточную часть города. Когда ненадолго смолкал ребячий визг и звуки исполняемой на шарманке "Глории", они, шагая по ярко освещенной мостовой, могли слышать отдаленный гул автомобильного движения на Холборн-стрит. Казалось, этот неумолчный шум производил некий постоянно работающий механизм. Поглядывая то направо, то налево, Дайсон вел за собой своего спутника и через некоторое время они оказались в более тихом квартале, где скверы были пусты, а улицы темны, как ночь. Филиппс уже не понимал, где они находятся; дома, еще хранившие некоторую респектабельность, постепенно сменились бедными и грязными лачугами, оскорблявшими его природный вкус, и Филиппс высказался в том духе, что никогда еще не бывал в более; непривлекательном и убогом месте.
- Более таинственном - будет точнее, - поправил его Дайсон. - Предупреждаю, Филиппс, мы еще не у цели.
Перейдя оживленное шоссе, идущее с запада на восток, друзья углубились в каменный лабиринт; эта часть города не носила сколько-нибудь отчетливого облика: за вполне приличным домом с большим садом следовал запущенный сквер, потом шли фабрики, окруженные высокими, глухими заборами, тупики и темные закоулки; освещение было тусклым, а его источники редкими; тишина же стояла гробовая.
Наконец, когда они шли по унылой улице вдоль стоявших напротив друг друга трехэтажных домов, Дайсон обратил внимание на отходивший от нее темный и мрачный переулок.
- Вот то, что надо, - заявил он. - Многообещающее местечко.
На углу горел фонарь, другой слабо светился в конце переулка. По всему было видно, что днем под первым фонарем работал уличный художник: на камнях остались разноцветные пятна от красок, у стены лежала горка из отломленных кусочков мела.
- Похоже, люди здесь иногда ходят, - сказал Дайсон, указывая на следы трудов уличного художника. - А я уж думал, что такое невозможно. Пойдем-ка сюда, разведаем что к чему…
По одну сторону этого, расположенного поодаль от исхоженных троп тихого проулка стоял большой дровяной склад; над его забором смутным силуэтом высились штабеля бревен. За другим, еще более высоким забором, по-видимому, был сад, на это указывали призрачные тени, в которых угадывались деревья, и хорошо различимый в тишине шелест листвы. Вечер был безлунный; облака, набежавшие после заката, сгустились и потемнели, и пространство между двумя тускло светившими фонарями утопало во мраке. Если остановиться и замереть, то после смолкшего отзвука шагов можно было услышать доносившийся издалека гул лондонской жизни. Филиппс собрался с духом, готовясь заявить, что с него хватит, но в этот момент Дайсон громко вскрикнул, заставив спутника позабыть о его намерении.
- Ради всего святого, остановитесь, а то на что-то наступите! Вон там! Смотрите! Прямо у ваших ног!
Филиппс посмотрел вниз и увидел смутные очертания тела, лежавшего поперек тротуара. Дайсон чиркнул спичкой, та на мгновение осветила белую манжету, и тут же все вновь погрузилось во тьму.
- Пьяный, - холодно произнес Филиппс.
- Мертвец, - убежденно сказал Дайсон и стал громко звать на помощь. Вскоре послышались крики и топот бегущих людей.
Первым на место преступления прибежал полицейский.
- Что тут стряслось? - запыхавшись, произнес он. - Что-нибудь не так? - Он явно не замечал лежавшее на тротуаре тело.
- Посмотрите под ноги, - послышался из темноты голос Дайсона. - Вот сюда! Мы с другом проходили здесь три минуты назад - и вот на что наткнулись.
Полицейский направил свет фонарика на темный предмет и воскликнул:
- Да тут убитый! Он весь в крови - в канавку натекла целая лужица. Но, по всему видно, случилось это недавно. А вот и рана. Его пырнули в шею.
Дайсон склонился над лежавшим на тротуаре покойником. То был явно состоятельный джентльмен: об этом говорила одежда хорошего качества и покроя. Аккуратно подстриженные, чуть тронутые сединой виски - должно быть, ему было лет сорок пять, во всяком случае, так было час назад. Из кармана жилета свисали красивые золотые часы. На шее, между подбородком и ухом, зияла нанесенная искусной рукой огромная рана; кровь запеклась по краям, оттеняя мертвенную белизну шеи.
Дайсон с любопытством огляделся; мертвец лежал поперек тротуара - головой к стене. Тонкая струйка крови сбегала по тротуару, стекая в канавку, где, как верно заметил полицейский, собралась уже целая лужица. Тем временем подошли еще двое полицейских. Постепенно на месте преступления собрались люди из окрестных кварталов, и блюстителям порядка с трудом удавалось удерживать толпу любопытных на расстоянии. То тут, то там вспыхивали фонарики полицейских, изучающих место преступления в поисках улик; при очередной вспышке Дайсон заметил на тротуаре какой-то предмет и привлек к нему внимание полицейского, стоявшего ближе.
- Смотрите, Филиппс, - сказал Дайсон, когда полицейский поднял предмет. - Похоже, это по вашей части.
Полицейский держал в руках темный, плоский, расширявшийся к одному концу и похожий на тесло камень, блеском напоминавший обсидиан. В длину он был дюймов пять - не больше; грубый неотшлифованный конец можно было использовать как рукоятку, противоположный же - заостренный, был обагрен кровью.
- Что это, Филиппс? - спросил Дайсон. Его спутник тем временем внимательно изучал предмет.
- Древний кремниевый нож, - ответил он. - Ему около десяти тысяч лет. Точно такой же нашли неподалеку от Обери, в Уилтшире, и ученые проявили редкое единодушие в определении возраста находки.
Полицейский был явно ошарашен таким поворотом дела, да и самого Филиппса, казалось, ошеломили собственные слова. Однако Дайсон не обратил на это внимания. Только что подошедший инспектор полиции, выслушав беглый отчет о происшествии, поднес фонарик к лицу жертвы. Дайсон же не спускал глаз с того, что вызвало его неподдельное любопытство: на стене, как раз над тем местом, где лежал мужчина, красным мелом были выведены какие-то корявые знаки.
- Грязное дело, - изрек наконец инспектор. - Кто-нибудь знает этого человека?
Из толпы выступил мужчина.
- Я его знаю, начальник, - сказал он. - Это сэр Томас Вивьен, известный доктор. Полгода назад я лежал в больнице, и он туда приходил. Он был добрый человек.
- Бог мой! - огорченно воскликнул инспектор. - Ну и скверное дело! Ведь сэр Томас Вивьен лечит королевскую семью. При нем часы, которые стоят не меньше сотни гиней, и раз их не взяли - значит дело не в ограблении.
Дайсон и Филиппс, оставив полицейским визитные карточки, пошли прочь, с трудом протискиваясь сквозь быстро растущую толпу; доселе пустынный и тихий переулок теперь был полон зевак; в ровный гул из сплетен и слухов - таких жутких, что от них кровь стыла в жилах, - врывались громкие приказы офицеров полиции. Выбравшись из толпы охваченных любопытством людей, двое мужчин быстро зашагали по улице. Минут двадцать они шли молча, не проронив ни слова.
Наконец они вышли на небольшую, но ярко освещенную и чистую улицу. И тут Дайсон заговорил:
- Филиппс, покорнейше прошу простить меня. Не стоило мне говорить сегодня все эти легкомысленные вещи. Нельзя шутить с адскими силами. У меня такое ощущение, что я вызвал к жизни духов зла.
- Ради всего святого, ни слова больше, - прервал его Филиппс, с трудом скрывая обуявший его ужас. - То, что вы сказали у меня дома, - правда: троглодиты по-прежнему скрываются среди нас, убивая ради одной лишь жажды крови.
- Я зайду к вам на минутку, - сказал Дайсон, когда они вышли на Ред-Лайон-сквер. - Мне хочется кое о чем спросить вас. Думаю, теперь между нами не должно быть недомолвок.
Филиппс мрачно кивнул, и они вновь поднялись в квартиру, где все было окутано слабым призрачным сиянием, проникающим с улицы. Когда свеча была зажжена, мужчины сели напротив друг друга, и Дайсон заговорил:
- Не знаю, обратили ли вы внимание, что меня заинтересовала одна вещь на стене - немного выше головы покойного. Когда луч фонарика инспектора осветил стену, я заметил на ней нечто необычное и подошел поближе. На стене был начерчен красным мелом контур руки - человеческой руки. Меня поразило странное положение пальцев - вот такое… - Взяв карандаш и лист бумаги, Дайсон быстро начертил на ней что-то и передал рисунок Филиппсу. Это был сделанный наспех набросок тыльной стороны кисти - пальцы крепко сжаты, а кончик большого пальца, просунутый между указательным и средним, указывает вниз, словно подсказывая, что там должно что-то лежать.
- Именно так, - подтвердил Дайсон, видя, что лицо Филиппса побледнело еще сильнее. - Большой палец как бы указывал на лежащее внизу тело. Словно живая рука, застывшая в омерзительном жесте. А прямо под ней - отметина из меловой крошки, как будто кто-то стукнул изо всей силы по стене и раздробил мел. Обломок его я заметил на тротуаре. Что вы обо всем этом думаете?
- Это ужасный древний символ, - ответил Филиппс, - один из самых устрашающих, какие только известны в связи с теорией дурного глаза. Его следы до сих пор находят в Италии. Нет никаких сомнений: он идет из глубины веков. Это один из сохранившихся пережитков, происхождение которых теряется в той темной топи, из которой вышел на сушу человек.
Дайсон взял шляпу, готовясь уходить.
- Кроме шуток, - произнес он, - думаю, что я сдержат обещание, и мы действительно шли по горячему следу. Похоже, я и в самом деле показал вам первобытного человека или хотя бы оставленный им автограф.
Случай с письмом
Приблизительно месяц спустя после загадочного убийства сэра Томаса Вивьена, известного и всеми уважаемого специалиста по сердечным заболеваниям, мистер Дайсон вновь навестил своего друга мистера Филиппса, который, вопреки его ожиданиям, не сидел за столом погруженный с головой в ученые штудии, а непринужденно развалился в мягком кресле. Он сердечно приветствовал Дайсона.
- Очень рад, что вы зашли, - начал он, - я уж и сам подумывал посетить вас. Теперь у меня нет никаких сомнений в отношении того дела.
- Вы имеете в виду убийство сэра Томаса Вивьена?
- Нет, я совсем не об этом. Я говорю все о той же проблеме рыболовных крючков. Между нами говоря, в прошлый раз я был слишком самоуверен, но с тех пор обнаружились дополнительные факты. Только вчера я получил письмо от известного члена Королевского научного общества, в котором полностью подтверждаются мои догадки. Теперь подумываю, за что приняться на этот раз. Полагаю, еще многое предстоит сделать по части расшифровки неразгаданных письмен.
- Мне по душе ваши планы, - сказал Дайсон. - Думаю, это очень перспективная работа. Но разве вы не считаете, что в смерти сэра Томаса Вивьена тоже много загадочного?
- Вряд ли. В тот вечер я и правда перепугался не на шутку. Но по зрелом размышлении пришел к выводу, что тут может быть весьма простое объяснение.
- Вот как! И какое же?
- Ну, возможно, Вивьен в какой-то период своей жизни влип в некую темную историю, и теперь неизвестный итальянец отомстил ему за причиненное зло.
- Почему непременно итальянец?
- Из-за нарисованной руки, пито in fica. К этому жесту ныне прибегают только итальянцы. Так что самый темный момент в этой истории вполне можно объяснить.
- Хорошо. А как же кремниевый нож?
- Все очень просто. Убийца нашел эту вещицу в Италии или украл из музея. Выбирайте самый простой путь, дорогой друг, и сами убедитесь, что нет нужды поднимать первобытного человека из его могилы в горах.
- В ваших словах есть резон, - сказал Дайсон. - Насколько я понимаю, вы полагаете, что этот ваш итальянец зарезал Вивьена, а руку начертил, чтобы подарить Скотленд-Ярду улику?
- А почему бы и нет? Не забывайте, убийца всегда - сумасшедший. Он может продумать и выверить с точностью шахматного игрока или математика девять десятых из своего замысла, но в чем-то обязательно провалится и поведет себя глупо. Кроме того, надо принять во внимание невероятную гордость или тщеславие преступника: ему нравится ставить свое клеймо на содеянном, как было и в этот раз.
- Да, все это очень остроумно, но знакомы ли вы с результатами следствия?
- Ни в коей мере. Я дал показания, покинул суд и выбросил эту историю из головы.
- Ясно. В таком случае, если не возражаете, позвольте ознакомить вас с обстоятельствами дела. Я внимательно его изучил и, должен признаться, оно меня чрезвычайно интересует.
- Очень хорошо. Но заранее предупреждаю, я покончил с этой историей. Теперь будем принимать в расчет только факты.
- Именно факты я и хочу предъявить. Вот первый. Когда полицейские поднимали тело сэра Томаса Вивьена, они обнаружили под ним открытый нож. Опасная игрушка, с острейшим лезвием - такую часто носят матросы; так вот, хотя лезвие было обнажено и наточено до блеска, на нем нет следов крови; было установлено, что нож совсем новый - им никогда не пользовались. На первый взгляд, может показаться, что ваш вымышленный итальянец - как раз тот человек, который мог бы иметь такой нож. Однако давайте на мгновение задумаемся. Стал бы он покупать новый нож специально для этого убийства? И если уж у него был такой нож, то почему он не воспользовался им вместо диковинной кремниевой штуковины?
Есть еще кое-что, чем бы я хотел поделиться с вами. Вы полагаете, что убийца сделал этот рисунок после преступления - эдакий мелодраматический итальянский злодей, оставляющий свою метку. Не будем спорить, поступил бы так или нет настоящий преступник, я только хотел бы подчеркнуть, что вскрытие показало: сэра Томаса Вивьена убили не более чем за час до того, как мы с вами обнаружили его труп. Это означает, что роковой удар был нанесен приблизительно без четверти десять, а, как вы помните, когда мы в 9.30 вышли из дома, уже совсем стемнело. Тот переулок плохо освещается - он исключительно темный, рисунок же, хоть и грубоватый, выполнен четко, без тех неизбежных промахов, которые допускаешь, когда рисуешь в темноте или с закрытыми глазами. Сначала начертите, не глядя на бумагу, такую простую геометрическую фигуру как квадрат, а потом уж пытайтесь убедить меня в том, что ваш итальянец, у которого с каждой секундой петля все туже затягивалась на шее, был в состоянии так уверенно и четко нарисовать в полной темноте на стене руку. Это просто абсурдно! Следовательно, либо рисунок сделан до темноты, задолго до убийства, либо - внимание, Филиппс! - ее начертил кто-то, для кого мрак и темнота привычны и знакомы, кому неведом страх перед виселицей!