- Вон видишь наискосок от нас крыша зеленая, черепичная? - Надежда Прохоровна привстала с табуреточки, глянула в окошко. Большой двухэтажный домина под хорошей крышей возвышался над крепким забором, посверкивая чистенькими окнами второго этажа. Помимо флюгера-кораблика верхушку дома украшала тарелка спутникового телевидения. - Сычи. Шесть лет назад переехали, когда узнали, что газ ведут. Почитай, всю землю вокруг деревни в аренду взяли - хозяйствуют. На той неделе видела - плиту газовую на семь конфорок из города приволокли - готовятся к человеческой жизни.
Попивая чай, Матрена Пантелеевна рассказала о том, как отставной прапорщик Тарас Сыч перевозил из города серванты и ковры, жену, мамашу, дочь-невесту. Как кусок за куском отвоевывал бесхозные пахотные земли. И было в голосе Матрены больше одобрения крепкого хозяйственника, чем черной зависти селянина к пришлому богатею, устроившему на родимой улице вольготное поместье.
- Работящий мужик. Сам с утра до ночи ломается и бабам своим спуску не дает. Дочь замуж выдал, сейчас уже двое внуков-погодков по двору бегают.
- Федька, поди, им много бед доставлял? - понимающе прищурилась Надежда Прохоровна.
- Было дело, - согласилась сельчанка. - Но отвадили. Дениска-то, зять Сычовый, поначалу кажную неделю Мухе морду канифолил. Да потом вроде как подружились - рыбаки оба и выпить лишний раз не прочь. Денис мастером на бетонном заводе работает, хорошую деньгу зашибает, Сыч на его загулы сквозь пальцы смотрит, но караулить - караулит. Не позволяет в будние дни лишнего.
- А убили Федора, как я понимаю, в ночь с пятницы на субботу?
- В точку говоришь. Дениска тем вечером домой с работы приехал - от Сычей на той неделе свежей самогонкой через забор тянуло, готовились к выходным, значит.
Надежда Прохоровна пытливо и долго смотрела на родственницу, словно важный вопрос глазами задавала…
- Семья Дениску отмазала, - понимающе вздохнула Матрена Пантелеевна. - Сам Сыч сказал - до поздней ночи в бане парились, потом по рюмочке приняли и на боковую. Мол, дома сидел Дениска, на улицу ни шагу.
- А ты как думаешь?
- А что мне думать? - вздернула плечи золовка. - Федьку заточкой или шилом в спину два раза ткнули, печенку и легкое пропороли… А Дениска мог его одним кулаком зашибить.
- Н-да, - крякнула Надежда Прохоровна. - Удар заточкой - приметный, зэковский…
- Вот-вот! И Карпыч так сказал - урка Мухина прирезал! - Помолчала немного, подумала: - Только где ж его взять, урку этого?
- А кто еще в деревне сейчас живет?
Щурясь и загибая пальцы, Матрена перечислила немногочисленное парамоновское общество:
- Два года назад Герман Павлов у Николаевны дом купил. Сама-то она в город к детям переехала… Прошлым летом Стечкины дом у колодца под дачу купили… Живет там бабушка Капа с двумя внуками… Ну, я, Терентьевна, Карпыч… Остальные дома заколоченные стоят.
- Павлов убить не мог, - пробормотала баба Надя, - он вашего Фельдмаршала в поликлинику возил.
- Не скажи, - усмехнулась Матрена Пантелеевна. - Фельдмаршал рассказывал - когда из поликлиники вышел, машины Аркадича на стоянке не было. Якобы в круглосуточный магазин за продуктами ездил, а на самом деле… - Невестка развела руками. - От нас до райцентра сорок минут езды. А Фельдмаршал два часа в больнице провел - пока врача дождался, пока глаза промывали да укол для дезинфекции делали…
- А продукты, что Павлов покупал, Суворов видел?
- Не знаю, - задумчиво покачала головой Матрена, помолчала, гоняя по загорелому лицу недоуменные морщины. - Странный он какой-то, Герман этот. Вроде образованный. Ходит весь в черном, на пуговицы доверху застегнутый, за два года в огороде клубня картошки не посадил… Приезжают к нему всякие - подозрительные…
- Это какие же?
Матрена склонилась над столом, зашептала:
- А подозрительные. Молодые да стриженые либо патлатые. Ведут себя тихо. Не пьют. С девками не шебуршатся. Мы с Терентьевной думаем - не сектанты ли, а?
"Понятно, - внутренне усмехнулась баба Надя. - По мнению деревни, если мужик не пьет и картошку в огороде не сажает, значит - сектант".
- Я вот за два года ни разу в его доме не была… Не пускает Герман никого… Может, там капище какое, а, Надежда?
Надежда Прохоровна фыркнула. Но комментировать предположение не стала - всякое бывает, на деревне глаз у людей зоркий, а она этого Павлова еще и не представляет. Помнится, несколько лет назад сама своего соседа-профессора Арнольдовича за полоумного чудика принимала.
- Карпыч к нему в дом несколько раз пытался прорваться - все ж образованные мужики, нашли б о чем поговорить, но дальше сеней не попадал. Встает Герман в дверях, за косяки держится… Смотрит, как будто колья в глаза вбивает - бррр! Точно - сектант!
Сказала, откинулась назад, вроде бы добавить чего по делу собираясь, но, бросив взгляд в окошко, пробормотала огорченно:
- О, помяни только черта…
- Павлов? - привставая с табурета и вытягивая шею в сторону окна, предположила баба Надя.
- Как же! - фыркнула золовка. - Фельдмаршал собственной персоной несется! Наверное, доложили уже о твоем приезде…
По полыхающей под закатным солнцем улице торопливо шагал невысокий коренастый субъект в одетой поверх майки распахнутой рубашке, в теннисных туфлях на босу ногу, с фотоаппаратом на груди. Что-то отдаленно знакомое было в его лице, но припомнить Суворова на застольях в этом доме Надежда Прохоровна так и не смогла. На улице мелькал, здоровался важно, но простых сельчан тогда визитами не баловал.
Нынче же, пробегая мимо Полкана, поздоровался даже с собакой. Песик ответил ему ленивым "тяф", из лопухов вылезти и не подумал, постукал по травке жестким хвостом и сонно смежил веки. На улице было все еще жарко.
В сенях забухали шаги, Надежда Прохоровна села прямо, поприветствовать Матрениного соседа приготовилась…
О приезде столичной "знаменитости" никто Фельдмаршалу доклад не сделал. Шагнув через порог, Суворов замер на полуслове с разинутым ртом и так посмотрел на гостью, что Надежде Прохоровне захотелось убедиться, не измазалась ли она ненароком сажей. Не выглядит ли чудищем заморским?
- Здрасте… - выдохнул Суворов. - Это… вы? Уже?!
- Что значит - уже? - возмутилась непонятной реакции соседа Матрена Пантелеевна. - Ты чего несешь-то, Карпыч?!
- Так я это… того… Здрасте, говорю. С прибытием! - И шаркнул ножкой. - Долго же вы нас не навещали, Надежда Прохоровна! - Засеменил к столу, кланяясь при каждом шаге, табуреточку умелым движением мыска из-под стола выдвинул, сел, лучезарно улыбаясь. - Как столица? Как железнодорожное сообщение, хорошо доехали?
- Здравствуйте, Сергей Карпович, - чинно, пряча смешок, поздоровалась Надежда Прохоровна. - Столица не хворает, доехала удобно - в мягком.
Фельдмаршал нетерпеливо побарабанил по столу короткими толстыми пальцами, понадувал щеки…
- А у нас, знаете ли, не все в порядке… Лихие дела у нас творятся…
- Да наслышана уже.
- Ах вот как? - поднял густые рыжеватые брови бывший начальник. - Ну, тогда я сразу к делу. - И всем корпусом развернулся к хозяйке дома: - Умыл я Кузнецова, Матрена Пантелеевна. Как есть - умыл!
- Чем же это? - нахмурилась Матрена.
- А вот смотри, - глубокомысленно задирая палец вверх, приступил почтовик. - Ходил я сегодня в Знамя за свежей прессой, повстречал там Игоря Матвеевича - агронома бывшего, и вот что он мне рассказал. - Сергей Карпович сделал театральную паузу, обвел слушательниц глазами. - В ночь с пятницы на субботу возле Синявки до утра простояла застрявшая в грязи машина с городскими рыбаками. Гости к агроному приехали, всю вечернюю и утреннюю зорьку с моста и у переправы рыбу ловили, трактор только в семь утра приехал, "Ниву" из грязи вытащил.
- И что?
- А то! - Палец снова указал на потолок. - Рыбаки вначале хотели на тот берег перебраться, по целой стороне моста проехать, но "Нива" юзом пошла - въезд на мост собой перегородила. Чтоб с моста ловить, мужики через капот перебирались. Сечешь, Матрена Пантелеевна? Из Красного Знамени никто в Парамоново прийти не мог. На "Ниве" сигнализация, я специально у Матвеевича спросил: если бы кто через капот ночью перебирался - взвизгнула бы! Да и так Матвеевич сказал - не было никого на дороге. Они всю ночь у костра возле машины просидели, уху и водку трескали.
- И что нового ты принес? - пожала плечами Матрена. - Я и так знала - никто к нам той ночью не приходил. Собаки-то не брехали.
- Это ты знаешь! - взвился Фельдмаршал. - А Кузнецов заладил - пришлые алкаши, пришлые алкаши. Я ему сто раз сказал - не было никого в деревне. Когда Федька предположительно еще жив был, мы с Германом на машине к бетонному заводу ехали - никого и на той дороге не встретили.
- Может быть, убийца в придорожные кусты спрятался, когда вы проезжали? - предположила Надежда Прохоровна.
- Может быть, - согласился почтовик. - Только вряд ли и зачем? Федор с мужиками с бетонки не дружил. У нас тут исстари заведено - поселок, где бетонный завод стоит, со знаменосцами вечно стенка на стенку ходит. А Федька главный горлопан, заводила, ему бетонщики раз двадцать бока мяли.
- Так может и - того? "Домяли", наконец?
- Да не было никого чужого в деревне! - взмолился Суворов. - Я с Федькой в соседях - через забор, Гаврош чужака на сто метров близко не подпустит - облает!
Надежда Прохоровна обвела парамоновцев сочувственным взглядом. Жить в деревне, где вначале живность пропадала, а потом до убийства дошло, не сладко. Не то что молоток к кровати станешь подкладывать, капканы медвежьи по дому расставлять начнешь. Страх дело сурьезное, для мозгов опасное, не заметишь, как с катушек слетишь и на своих кидаться станешь - не шибкая беда, если с молотком, у зажиточных соседей Сычей, поди, и ружьишко имеется… Опасно это, когда все вокруг свои, но в подозрениях. Надо помочь Матрене…
Сочувственный взгляд московской гостьи Суворов понял правильно, пододвинулся, положил локти на стол и сказал проникновенно:
- Я, Надежда Прохоровна, скоро не то что воров ночью перестану караулить, Гавроша с собой в постель класть начну! Во как. Допекли меня мысли страшные, сил никаких нет.
Матрена смотрела на родственницу не менее просительно, с надеждой в глазах, бабушка Губкина пошевелила бровями, потерла висок в задумчивости:
- На место преступления взглянуть можно?
- Конечно! - обрадованно подскочил Суворов и ловким пинком загнал табуретку обратно под стол. - Пойдемте, дорогая Надежда Прохоровна!
Надежда Прохоровна отправила золовке сомневающийся взгляд - помочь тебе, Матрена, хотела, приготовить что-нибудь вкусненькое на ужин, - но услышала твердое:
- Иди, Надя. Надо лиходея определить. Если поможешь, всей деревней в ножки поклонимся. От Кузнецова мало толку. - И встала прежде гостьи. - Иди, а я пока картошечки пожарю, свининка у меня свежая есть, огурчики малосольные…
Безветренный теплый вечер пах прожаренными солнцем травами. Мелкая белесая пыль забивалась в босоножки, пачкала городские ажурные носочки, Суворов уверенно месил песок холщовыми тапками и вводил сыщицу в курс последних парамоновских вестей:
- Все пришлые как нарочно расселились на той стороне деревни. Сычи, старуха Стечкина с детьми, Черный… то есть Павлов. Мы его за одежду Черным прозвали… Наши все, кроме Матрены, рядышком живут - вот. - Обвел руками два относительно приличных палисадника и один запущенный. - Я живу между Глафирой Терентьевной и домом покойного Мухина. Соседствуем.
О том, что несколько лет назад купил Фельдмаршал у пропойцы Мухина приличный кусок угодий за баней под кроличьи клетки, оповещать не стал. Кому какая разница, раз ударили по рукам добровольно за два пузыря "Столичной"? Земля-то все равно пропадала…
Недолго повозившись с веревочкой-запором на Фединой калитке, Суворов пригласил Надежду Прохоровну во двор покойника:
- Проходите, сейчас окно покажу, откуда Федьку увидел… Или, может быть, сразу в дом пойдем?
- А разве он не опечатан? - удивленно подняла брови бабушка Губкина.
Фельдмаршал хитро прищурился:
- Милиция только входную дверь опечатала. А я… того… - поднял вверх указательный палец. (Как поняла уже Надежда Прохоровна, данный, усиливающий внимание жест был наиболее употребимым в арсенале начальника почтальонов.) - Когда милиция уезжала, заднюю дверцу только камушком припер. Щеколду не задвигал, как чувствовал, что проникнуть понадобится.
Надежда Прохоровна, не слишком одобряя хитрого почтовика, покрутила головой:
- А когда Федора убили, задняя дверь заперта была?
- Да, - твердо ответил Фельдмаршал. - Все двери, все окна были заперты изнутри. Даже то, что с выставленным стеклом стояло. Пойдемте, - поманил за собой, - к задней двери все равно вокруг дома обходить, так что место, откуда я в дом заглянул, по дороге будет. Эх! Знал бы, что вас встречу, снимки с места преступления с собой захватил! Я ж, Надежда Прохоровна, все тут заснимал. Кузнецов сказал - действуй, Сергей Карпыч, вдруг районные опять с разряженной камерой приедут.
Довольно узкая, заросшая сорняками и крапивой тропка тянулась между домом и старыми корявыми яблонями. Суворов подвел Надежду Прохоровну к окошку с забитой фанеркой нижней четвертью, зябко поежился и мотнул подбородком:
- Тут. Тут и стекло выставленное валялось, вот и камушек, на который я взгромоздился…
Надежда Прохоровна привстала на шаткий валун, осторожно провела пальцем по засохшим, выщербленным кускам красноватой оконной замазки, гвоздики, которыми стекло непосредственно к раме крепилось, нащупала…
- А стекло-то давно выставляли, - пробормотала под нос, но Фельдмаршал расслышал:
- Федька через это окно часто сам лазал. Когда мать-покойница еще жива была, так запирала его в доме, чтоб на пьянки не бегал. А он выставит стекло и был таков.
- Узкое, - тихонько удивилась баба Надя. - Тут только ребенку и пробраться…
- Так Федька - усох. Высушили пьянки, издали на тощего подростка походил.
В сгущающихся вечерних сумерках ничего в комнате Надежда Прохоровна не разглядела; осторожно слезла с камня и пошла впереди Суворова по тропке.
Почти все дома Парамонова имели выход в сараи и коровники-свинарники прямиком из дома с тыльной стороны. Там же располагались нужники, там же дрова для печек хранились - удобно, не нужно под дождем и снегом по двору бегать, все под одной крышей. Суворов обогнал гостью, откатил крапчатый валун, подпирающий дверь большого сарая, и широко распахнул дверь из неплотно пригнанных досок:
- Прошу.
Непосредственно сарай Надежду Прохоровну интересовал мало. Щедро заваленный разнообразной рухлядью, он давно потерял первоначальное предназначение, в закутке для свиней валялись ржавые бочки и велосипедные колеса, верстак подломился от старости и тяжести каких-то железяк, что собирал рачительный воришка по всем колхозным межам. Воняло сортиром и душной пылью.
Непрошеные гости прошли через сарай, поднялись по ступеням непосредственно к дому и, пройдя узкую кухню, попали в комнату, где воняло ничуть не меньше. Из кухни несло прокисшим луком, который никто не удосужился по такой жаре убрать со стола, залитый кровью диван распространял и вовсе удушающие миазмы.
Надежда Прохоровна зажала нос и задышала ртом.
- Федор тут лежал? - спросила гундосо, показывая глазами на диван. - Или сидел?
Суворов подбежал к дивану, раскинул руки крестом, далеко назад закинул голову и, приседая над диваном, изобразил позу мертвеца.
- Когда в окно заглянул, - прохрипел он, не меняя положения головы, - с ним глазами встретился. - Почтовик выпрямился и изобразил уже себя, просунувшего нос в дырку. - Федька под самым подоконником лежал, как будто кого в окне разглядывал или ждал. Упокой, Господи, его душу… - Передернув плечами, пожаловался: - Я как с ним лицом к лицу встретился, чуть сам дух не испустил…
Присмотревшись, Надежда Прохоровна заметила, что оконная рама заперта на оба шпингалета, подошла к окну, подергала железный штырек верхнего запора - туго. Противно скрипя, тот поддался только на несколько миллиметров, из потревоженных щелей посыпалась сухая замазка…
- Окно так и было закрыто на все шпингалеты или это уже милиционеры перед отъездом заперли?
- Нет, - с готовностью отозвался Фельдмаршал. - Тут все как есть - стекло выставлено, шпингалеты заперты, фанерку я сочинил, пока эксперт работал.
Надежда Прохоровна отошла от окна в центр довольно просторной комнаты, огляделась - света маловато, но еще не темень. Комната носила следы милицейского осмотра: с полуоткрытых полок шифоньера свисали обтрепанные рукава скомканных рубашек, дырявые носки валялись тут и там, какие-то бумажки белели на полу, на узкой панцирной кровати с протертым до дыр засаленным бельем стоял, по всему видать, выдвинутый из-под постели старинный чемодан с какими-то пыльными проводками-железками. В ногах кровати примостилась тумба с квадратным пятном, очерченным пылью.
- Тут телевизор стоял? - задумчиво предположила баба Надя.
- Стоял, - согласился абориген.
- А где он теперь?
Сергей Карпович огляделся кругом, пожал плечами - может быть, пропил?
Надежда Прохоровна прошлась по комнате, решила, что больше ей тут искать нечего - если что и было, следственная бригада под протокол изъяла, и вышла обратно на кухню.
На прикрытом длинной, прожженной во многих местах клеенке рядком лежали очищенные протухающие луковицы, скобленая морковь, горка горошин черного перца и несколько лавровых листков. На подоконнике стояли закаточная машинка и с десяток жестяных крышек под стеклянные банки. Говорящий набор для глаза опытной хозяйки. Надежда Прохоровна повернулась к печке, засунула голову в глубь ее прокопченного чрева и разглядела то, что, впрочем, и ожидала увидеть - обугленный бок припрятанной скороварки, которую приехавшие милиционеры то ли поленились доставать, то ли не заметили, то ли обратно в печку почему-то запихнули…
Выпрямилась, обернулась и сразу увидела запрятанный за шкаф крошечный телевизор с усиками переносной антенны на верхней крышке.
Готовился Федя, усмехнулась понятливо. Поглядела на замершего у косяка Карпыча, но никаких догадок озвучивать не стала. Бывают иногда даже подобные явные догадки обманчивыми.
- Ты тут фотографировал? - спросила только.
- Два раза щелкнул - стол и закрытую дверь, - кивнул тот. - Кузнецов попросил уделить основное внимание месту преступления.
- Так весь дом - место преступления, - недовольно пробурчала баба Надя и покачала головой. - Дулина на вас нет…
Славный майор Дулин - знакомый бабы Нади начальник убойного отдела - за такое головотяпство с участкового семь шкур спустил бы. Если уж взялся милицейскому эксперту помогать - так фотографируй все как есть, а не только труп в пяти ракурсах и выбитое со стороны улицы стекло!