Я чувствовал, как в душу постепенно вползает отчаяние – пора ретироваться, но как действовать дальше?! Мало того – мне не хотелось уходить.
Бред! Я верил и не верил Анне Исидоровне, и мне она казалась человеком порядочным, но кто мог поручиться, что она не нарушит своих обязательств ничего не говорить Сеитову о моем посещении ее квартиры, когда я уйду?
В том, что она даст обещание молчать о встрече со мной, я не сомневался: женщины – народ впечатлительный, а моя история как раз из разряда тех, что крепко цепляет за потаенные струны человеческой психики, вызывая спонтанные порывы быть гораздо чище и честнее, нежели позволяют житейские обстоятельства.
Нет, я не буду вырывать из нее никаких обещаний! Будь что будет. Все равно я Сеитова достану, рано или поздно. Пусть для этого мне придется потратить остаток своей жизни, но я его достану! Есть иные способы и возможности…
– Простите… что так вышло… – Я поднялся.
– Вы уходите? – почему-то встревожилась Анна Исидоровна.
– Да.
– Уже поздно. Очень поздно… – В ее голосе вдруг послышалась мольба.
Очень поздно – это как понимать? Я почувствовал, что краснею.
– Я не боюсь темноты. И тех, кто в ней прячется, – предвосхитил я следующий ее довод.
– Если так… – Она сникла; а затем тихо спросила: – А вы не хотите еще кофе?
– Спасибо…
– Спасибо – да или спасибо – нет?
– Просто спасибо. Мне пора.
Я сунул свою шапку-маску в карман и пошел к входной двери – теперь я не боялся быть замеченным кем-нибудь из нежелательных соглядатаев. Анна Исидоровна поспешила вслед.
– Прощайте, и еще раз прошу прощения.
– Алексей… – Она положила свою ладонь мне на предплечье. – Я, наверное, дура, но прошу вас – останьтесь. Я очень прошу… Алеша…
В одно мгновение мой мир рухнул. Я его так тщательно возводил, муровал, отгораживался высокими стенами отчужденности от земных благ и радостей, что не заметил за громадьем каменных глыб крохотный зеленый росток одиночества, произрастающий на моих бастионах. Укрепившись, он в одночасье взломал и разрушил своими с виду хрупкими корнями мою, казалось, сверхпрочную скорлупу…
Наверное, мы с Анной просто сошли с ума.
Мы любили друг друга с таким неистовством, с такой пожирающей рассудок страстью, что время остановилось, а в моей памяти запечатлелись лишь ее бездонные глаза, в которых я тонул, тонул, тонул…
И не хотел выбираться из этого черного омута, вызывающего бесконечное желание обладать, ласкать, растворяться в первобытно-звериных инстинктах, так и не выкорчеванных ханжескими правилами и уложениями цивилизованного мира.
Мы любили…
Волкодав
"К нам едет ревизор!"
Акула потерял голову. Я его понимал – сам Кончак прибывает в Афины, и мой бывший сержант отвечает за его безопасность.
Какого черта?! Что нужно здесь шефу?! На моей памяти во время операций за рубежом ни один из высокопоставленных "волчар", отвечающих за координацию задействованных сил, просто не имел права оказаться в зоне действий – "на холоде".
Одно его появление там могло повлечь за собой совершенно непредсказуемые последствия – разведчиков такого уровня наши противники знали наперечет.
Мне рассказывали совершенно анекдотический случай с одним из полковников ГРУ, вышедшим давным-давно на пенсию и после некоторых послаблений в режиме секретности в перестроечное время решившим отдохнуть на Карибах.
Никто так и не узнал, резидент какой страны заметил его белое брюшко на золотом пляже, но вскоре все близлежащие отели были забиты агентами спецслужб, бдительно следившими за нашим орлом в отставке.
Доходило до смешного. Однажды к полковнику пристал по пьяни какой-то громила, и только общими усилиями охранников отеля его увели от греха подальше – бывший "волчара" все еще находился в приличной форме, и незадачливому малому просто повезло, что он не попал полковнику на кулак.
Каково же было удивление "волкодава" в отставке, когда ни свет ни заря к нему заявился протрезвевший молодец и, едва не ползая в ногах, начал просить прощения за инцидент! Судя по его виду, над ним "потрудились" весьма изрядно. И поделом – не путайся под ногами у профи, вышедших на задание.
Когда наш полковник отбывал в родные пенаты, за ним следовал эскорт почище президентского…
Моя беседа с Кончаком по космической связи была на удивление коротка и бессодержательна. Так, ничего не значащий пустопорожний треп. Из серии "пудреж мозгов".
И я сразу, без его подсказки, понял, кому он предназначался – слухачам, взявшим на контроль операцию "Брут".
Но было в этом разговоре нечто, заставившее меня мысленно возопить от удивления: несколькими кодовыми фразами, оговоренными заранее, шеф дал знать, что срочно выезжает в Афины. Про роль Акулы он ничего не сказал, но это и ослу понятно.
Что там еще случилось? Почему Кончак так интересовался, не вступает ли в завершающую фазу операция "Брут"?
А когда я проблеял в ответ нечто похожее на оправдание, мне показалось, что он облегченно вздохнул. Конечно, мы изъяснялись иносказательно, наподобие: "Как здоровье тети Ривы? Что вы говорите?! Ай-яйяй… Еще не умерла… Какая жалость…", но вздох донесся до меня через весь космос, пусть и искаженный преобразователем…
Шеф прибыл.
Когда я увидел его в аэропорту, то едва не упал на пол в конвульсиях. Он шарил под тирольца и был одет в немыслимый замшевый пиджак, клетчатые штаны, а на голове у него красовалась охотничья шляпа с пером фазана.
Ясное дело, летел он через Австрию, а по паспорту, скорее всего, значился как гражданин княжества Лихтенштейн. И лицо у Кончака соответствовало образу: глуповато-напыщенное, временами по-детски любопытное, а иногда наивное; ни дать, ни взять недалекий немецкий бюргер, решивший после очередной пьянки развеяться.
Естественно, контакт был только визуальным – чтобы убедиться в "наличии присутствия", обозначающего обрубленные хвосты, если они имели место, и готовность Акулы к охране столь сиятельной персоны.
Место встречи подбирал я сам. И очень хотел, чтобы оно понравилось шефу…
Я уже томился за столом с полчаса, когда наконец появился и Кончак. При взгляде на публику, заполнившую весьма уютный зальчик небольшого бара, на лице шефа появилось удивление, почти мгновенно сменившееся на едва сдерживаемую ярость.
Я мысленно заржал – уел, хоть раз уел этого сукиного сына!
Бар неподалеку от центра Афин был забронирован "голубыми" и имел одно несомненное преимущество перед остальными злачными местами – ни один уважающий себя греческий контрразведчик сюда носа не совал. Кому хочется прослыть перед коллегами геем, ведь не будешь каждому доказывать, что твое посещение бара связано только с защитой родины от посягательства иностранных разведок?
Пока Кончак искал меня взглядом, к нему, по-женски вихляя бедрами, подкатил накрашенный мальчик, весьма смазливый с виду и нахальный, как настоящая проститутка.
По-моему, шеф был близок к обмороку, когда я поднялся из-за стола и решительно оттер цепкого, словно рыба-прилипала, гомика в сторону. Мальчик только сокрушенно развел руками и плотоядно облизнулся – что поделаешь, конкуренция…
– Волкодав… ты!.. – И Кончак задохнулся от гнева.
– Ага, – изобразил я полную покорность. – Признаю. Гад и все такое прочее.
– Твою мать! – отвел душу Кончак трагическим шепотом.
– Здесь можно и громче, – с невинным видом посоветовал я. – Бар интернациональный. За надежность ручаюсь.
– Мы что, будем у всех на виду?.. – спросил, остывая, шеф.
– Закажем выпивку, изобразим душевную привязанность… К тому же музыка клевая…
– Душевную привязанность? Это как же?
– Ну, если вы меня не любите…
– Ты у меня когда-нибудь дошутишься… – прошипел потревоженной змеей Кончак. – Кончай ваньку валять! Говори по существу.
– Есть! – с преувеличенным рвением вытаращил я глаза. – Мы идем в номера. Я уже оплатил.
Испепелив меня взглядом, Кончак снова выматерился, но смирился и пошагал за мной на второй этаж, где находились уютные гнездышки для любовных утех гнилой ветви человечества.
Кое-кто из геев проводил нас завистливым взглядом – вечер только начался, а этот дылда уже нашел себе "подружку".
Знал бы Кончак, кем его здесь посчитали…
Мы молчали до тех пор, пока я тщательно не проверил детектором всю комнату на предмет наличия "клопов" – береженого Бог бережет – и не включил глушилку, миниатюрный ультразвуковой генератор.
– Я говорил, что место со всех точек зрения выше любых похвал, – констатировал я, разливая прихваченное с собой виски по стаканам. – Вы сальца, случаем, не захватили?
– Паразит… – "ласково" откликнулся шеф и выпил стакан одним махом. – Еще плесни…
Минут пять в комнате царила тишина: Кончак о чем-то сосредоточенно размышлял, а я в ожидании разговора невозмутимо глотал виски, закусывая жареным арахисом.
– Доложи обстановку, – наконец соизволил буркнуть он и расположился в кресле поудобней.
Мой доклад много времени не занял. Главным, что я попытался донести до сознания шефа, было то, что операция "Брут" все сильнее и сильнее начала попахивать дерьмом.
– Супругов Нельке мы уже отсекли.
Интересно как? – едва не спросил я, но благоразумно промолчал – чересчур длинный язык в нашей системе могли укоротить вместе с шеей.
– Но Сеитов – это интересно…
– Еще бы, – не сдержался я. – Такое впечатление, что операция превратилась в облаву, а ваш покорный слуга Волкодав выступает в роли не "борзой", а затравленного зайца.
– Что Муха? – не обратил внимания на мой выпад шеф.
– Залег, падла, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
– Так и должно быть. Тебя сейчас прокачивают по всем нашим каналам. Благодаря операции "Брут" мы наконец вычислили несколько продажных шкур в штабе.
– Интересуются биографией?
– Копают глубже некуда. Но и мы не лыком шиты, деза сработана капитально.
– И когда, по вашему мнению, закончится проверка?
– Очень скоро. Материалы уже ушли в Грецию.
– Проследили – кому?
– Не рискнули. И так понятно. Лишний шелест может насторожить Толоконника.
– А как поживает любезный Борис Львович?
– Намедни схоронили.
– Ну?
– Несчастный случай. Автомобильная катастрофа.
– Бывает…
Интересно, куда теперь подалась прекрасная Лизка-Елизавета-Эльжбет? Не скрою, я бы встретился с нею опять, и с преогромнейшим удовольствием…
– Сеитов, Сеитов… – бубнил себе под нос Кончак. – В свое время я с ним встречался. Звезд с неба не хватал, но был исполнителен и осторожен.
– Крыша у него наша?
– Выясняем. Отдел планирования операций стоит на ушах. Но я знаю, у кого он ходил в любимчиках. Однако к этому человеку на козе теперь не подъедешь. Он с самим президентом ручкается, на всех презентациях рожей светит. Любимый друг десятка банкиров и половины депутатов. Фигура пока теневая, не задействованная в официальных органах, но мощная. И себе на уме.
– А как получилось, что Сеитова привлекли к участию в операции "Брут"?
– Случилась накладка: ты пропал, оторвавшись от группы прикрытия, а Акула, сам знаешь, в наших делах пока телок, несмотря на его надежность и приличный заграничный опыт. Вот он и запсиховал в запарке: ни документов, ни оружия, ни спецсредств, ни крыши в Афинах – после налета на судно коммандос Нельке греческие погранцы и таможенники просеяли всех пассажиров сквозь мелкое сито, потому пришлось оставить необходимое снаряжение и бумаги на корабле. Кроме Сеитова, на подхвате никого здесь не нашлось.
– И кто его рекомендовал?
– Одна из наших шестерок. Но с длинной подачи.
Ясно. Принцип разорванной цепи. Настоящий инициатор спрятан за семью замками на острове Буяне, где его и Иван-царевич не достанет.
– Виктор Егорович, может, я суюсь не в свое дело, но ведь мою шкуру напялят на барабан, если сорвется операция "Брут"… – Я невольно смешался, почувствовав, как напрягся Кончак. – В общем… о какой сумме идет речь?
Своим вопросом я дал понять шефу, что не такой уж Волкодав и придурок, как ему хотелось бы. И что цель его неожиданного и ничем не обоснованного с точки зрения конспирации приезда в Афины видна, как белая заплата на рубище юродивого.
– Около миллиарда долларов… – после некоторого колебания угрюмо выдавил из себя шеф.
Моб твою ять! А я, грешным делом, думал, что речь идет самое большее о десяти – пятнадцати миллионах… Ай да Толоконник!
Теперь все стало на свои места – за такую сумму уроют не то что незадачливого Малыша, а и Волкодава, Акулу, Кончака и еще полсотни путающихся под ногами недоумков. Понятно и поведение Сеитова – будь ты хоть трижды честняга, от нажима заинтересованных лиц не спасет тебя и подземный бункер. Там более, что ему "повезло" угораздить в самый эпицентр событий.
– Значит, прежняя постановка задачи отменяется…
– Да. Нужно выжать из Толоконника номера счетов. Любыми средствами!
– А после спустить в унитаз.
– Естественно. Но не раньше, чем мы убедимся в достоверности его сведений.
– А как же документы?
– На худой конец – хрен с ними.
– Я так понимаю, чтобы оставить ему надежду на шантаж конторы в случае чего…
– Ты такой понятливый, что даже противно!
Еще бы… Я только мысленно восхитился проницательностью Акулы, предлагавшего мне нечто подобное. У парня губа не дура. Но пусть его, у моего сержанта с умом не густо, но чтобы наши прожженные профи, "волчары", опустились до уровня шавки из подворотни… Уму непостижимо! Воистину люди гибнут за металл.
Разыскать Толоконника и выжать… Лихо! Это все равно что поймать разъяренную кобру голыми руками в темной комнате, а затем взять у нее яд. И все это должен сделать Волкодав.
Мамочки…
– Виктор Егорович, за что?! – Я и впрямь готов был заплакать навзрыд.
– За деньги! – отрезал он, глядя на меня зверем. – За большие деньги, сукин сын.
– А точнее нельзя? – смиренно проблеял я – куда денешься?
– Тебе – полмиллиона долларов. Устраивает?
– На похороны с помпой вполне хватит.
– Пойми, я тебе доверяю. Только тебе! У меня просто нет иного выхода. И другого такого исполнителя, как ты. А насчет похорон… смотри, сучий потрох, не завали операцию! Иначе я тебя и с того света достану.
– Боюсь, что мы туда можем попасть одновременно.
– Потому я и приехал сюда, чтобы прикрыть твои – и свои в том числе – тылы.
– Значит, кроме вас, нашего полку прибыло?
– Да.
– А не получится так, что замах пудовый, а результат?..
– Максим, если ты думаешь, что изменение вводных по операции – моя идея, то глубоко заблуждаешься. – Кончак вдруг постарел на глазах. – Сам знаешь, надо мной есть люди покруче и повыше.
– Дать бы им… по башке половником!
– Когда-нибудь дадим… А пока – бег по лезвию бритвы. Если операция сорвется, то и мне не сносить головы. Такие, брат, дела…
Кончак, как и положено по ранжиру, ушел первым. За него я не беспокоился – кроме ребят Акулы, шефа пасли и наши "волкодавы", как оказалось, прибывшие накануне. Да, Афины стали чересчур оживленным городом…
Интересно, как поведут себя "торпеды" Сеитова, столкнувшись с "волкодавами"? Ведь многие из них были из одной псарни и знали друг друга в лицо.
Дефилируя по бару к выходу и замечая взгляды "голубых" сластолюбцев, я мысленно им позавидовал – уж лучше бы меня трахали они, нежели наши штабные крысы. По крайней мере, сифилис излечим, чего нельзя сказать о моей непрошибаемой глупости, подвигнувшей сначала на службу в спецназе, а затем бросившей в железные лапы ГРУ.
Киллер
Вилла стояла на отшибе у самого залива Сароникос. Именно вилла, а не дом, как говорила Анна. Она казалась перламутрово-белой жемчужиной, оброненной впопыхах гигантом из греческих мифов среди живописных скал.
Похоже, денег вилла стоила немалых: двухэтажное здание, отделанное мрамором, небольшой ухоженный парк с экзотическими растениями и деревьями, причудливой формы бассейн, скоростной бесшумный лифт с прозрачными стенками, в котором можно было спуститься на искусственный песчаный пляж у подножия скал и к добротному причалу, где покачивались на мелкой волне два небольших катера с мощными моторами и красавица яхта стоимостью не менее двух миллионов долларов, как просветил меня рыбак, у кого я нанимал моторку, – якобы для рыбной ловли.
Рыбак, кряжистый грек лет шестидесяти, оказался приятелем вездесущего Лазаря, который меня с ним и свел. Рыбак без лишних слов принял задаток, достал удочки и другую необходимую снасть и беседовал со мной только тогда, когда я сам этого желал.
Разговаривали мы на дикой смеси английского, немецкого и греческого, который я начал штудировать от безделья, томясь за рулем "сааба" во время слежки за Анной. Судя по тому, как вел себя Лазарь с греком, я понял, что в прошлом они немало посотрудничали, но вот в какой области, можно было только гадать.
Лазарь к моей внезапно проснувшейся страсти отнесся совершенно индифферентно – каждый сходит с ума по-своему, рыбная ловля не хуже и не лучше других способов убивать время.
Наверное, я все-таки вызывал в нем острое любопытство, но поскольку за квартиру, несмотря на наш спор, я все-таки платил исправно, был ненавязчив, и, когда я появлялся в его жилище только поздним вечером, а иногда и вовсе не приходил ночевать, он делал вид, что так и должно быть.
Судя по всему, жизнь за границей и "бизнес" научили Лазаря не совать нос в чужие дела, если только они не касались его самого.
Как ни странно, а мои рыбацкие упражнения были отнюдь не бесплодными – каждый день я привозил домой килограмма три-четыре рыбы.
Ее Лазарь готовил лично на решетке, а всякую мелочь выбрасывал уличным котам. Как говорится, в любом деле везет дуракам и начинающим. А моему везению удивлялся даже старый рыбак, с некоторых пор зауважавший меня, – он посчитал, что я великий зарубежный профессионал рыбной ловли.
Дело в том, что там, где я забрасывал удочки, рыба отродясь не водилась, по крайней мере, так думали местные рыбаки. К счастью, я поколебал их давно устоявшееся мнение.
Почему к счастью? А потому, что после моих "подвигов" на морской ниве ко мне вскоре присоединились и другие любители рыбной ловли, и теперь я в окружении доброго десятка плавсредств разного калибра и не менее разнообразных конструкций мог практически беспрепятственно наблюдать за виллой господина Софианоса, являющегося приятелем Сеитова.
Я смастерил себе некое подобие палатки (дабы укрыться от любопытных глаз; в версии для прочих – чтобы ловить рыбу в любую погоду) и, вооружившись телескопической подзорной трубой, мог рассмотреть даже пуговицу на форменном пиджаке водителя хозяина виллы.
Однако не только я имел склонность к наблюдениям: не раз и не два я замечал, как меня достаточно пристально разглядывают с небольшой башенки у ворот виллы, похожей на маяк, – там всю ночь горел красный сигнальный фонарь, уж не знаю для каких целей.
Конечно, едва отплыв от причала, я тут же менял облик, превращаясь в горбатого старика с неухоженной бороденкой и морщинистыми руками, подслеповатого и в очках – чего-чего, а грима и прочей актерской атрибутики в специальных магазинах хватало.