Часть 3
КОМА
XXXVIII
Квадратные железобетонные колонны подпирали низкий серый потолок. Откуда-то сверху водопадом сыпались искры электросварки. По шаткой, кое-как сваренной из обрезков арматуры лестнице в пустующий цех недостроенного завода спустился средневековый рыцарь в сверкающих доспехах и длинном серебристом плаще.
Он был насторожен и мрачен. Его закованная в сталь рука лежала на рукоятке меча. Осмотревшись по сторонам, он двинулся вперед. Вдруг из-за колонны выскочил другой рыцарь – в алом плаще и тяжелом шлеме, целиком закрывающем голову.
С утробным рыком он обрушил на непокрытую голову Серебряного рыцаря тяжелый двуручный меч. Но его удар цели не достиг. В последний момент соперник умело ушел от смертельной угрозы – он мгновенно отскочил в сторону, выдернув из ножен свой кривой сарацинский меч.
В гулкой пустоте цеха зазвенела сталь скрещенных клинков. Рыцарь в шлеме наседал, но все его невероятной силы удары встречал меч противника. Мощи соперника Серебряный рыцарь противопоставил ловкость и сноровку – он больше двигался и лучше владел своим оружием. С каждой секундой боя его превосходство становилось все очевидней.
Вскоре инициатива полностью перешла к Серебряному рыцарю – теперь уже он теснил врага, обрушивая на него град мощных ударов. С трудом отбиваясь от них, Алый рыцарь пятился назад – к низкому парапету, ограждавшему глубокий бетонный котлован.
И вот, наконец, удар кривого меча Серебряного рыцаря достиг цели – от этого удара похожий на кастрюлю шлем слетел с головы его противника, а сам Алый рыцарь, дыша как загнанный конь, пал на колени у самого парапета. Длинноволосый Серебряный рыцарь занес меч над головой поверженного врага.
– Стоп! Замерли! Замена – быстро! – прогремел усиленный мегафоном голос режиссера.
Фил, а в роли Алого рыцаря был именно он, тяжело поднялся с колен. На его место ассистенты быстро пристроили его двойника – точный муляж рыцаря с бутафорской головой Фила: сходство было поразительное.
– Готово! – ассистенты отбежали в сторону.
– Приготовились! – раздался голос режиссера. – Камера! Мотор!
Александр Киншаков, а это именно он играл Серебряного рыцаря, еще раз занес над головой свой кривой меч и одним махом снес резиновую голову с ватных плеч двойника Фила. Она откатилась к краю бетонной плиты и упала в пропасть котлована.
– Есть, снято! – радостно воскликнул режиссер. – Всем спасибо!
К обезглавленному телу подошла Анна, загримированная средневековой принцессой. Приподняв подол длинного платья, она наступила остроносой туфелькой на грудь поверженного Алого рыцаря и капризно поджала губы.
– Какие-то вы кровожадные, мальчики…
Фил перегнулся через парапет и крикнул вниз:
– Ну что, рыбаки, голову мою поймали?
– Валер, а что это ты так вспотел? – подколол его Киншаков.
– Вспотеешь тут! – усмехнулся Фил. – У тебя битуха, Иваныч… Ты ж бьешь, как конь копытом!
– А ты учись, пацан! – Киншаков с шутливой назидательностью ткнул пальцем в латы на груди Фила.
К ним подошла Анна и положила руки на плечи обоим.
– О чем спорите, мальчики? Все равно по сценарию мое сердце принадлежит Черному рыцарю.
– Выходит, мы зря бились! – подмигнул Филу Киншаков.
Посмеиваясь и подначивая друг друга, мужчины отправились переодеваться. В импровизированной костюмерной, где грудой была свалена "гражданская" одежда актеров, верещал мобильник Фила. Он взял трубку – звонила Ольга. Ей надо было свозить сына в поликлинику, а верного Макса сегодня куда-то забрал Саша.
– Да, Оль… А вы где? Да, я закончил, сейчас обедаю и еду, – Фил говорил по телефону, одновременно расстегивая на себе многочисленные застежки рыцарских доспехов. – Да не вопрос, я успею! Здесь до Рублевки двадцать минут. Да, а потом сразу к вам… Все, договорились!
Он подхватил свой реквизит и направился к машине. Там его поджидал сюрприз. Какие-то остряки насадили муляж его отрубленной головы на торчавшую из стены арматурину. Во рту у резинового Фила торчала дымящаяся сигарета, а на переносице красовались его стильные черные очки.
– Это кто тут над покойником глумится?! – Фил со смехом огляделся по сторонам.
– Это же инсталляция, Валер! – с ехидцей крикнул ему кто-то из ассистентов.
Глядя на своего бессловесного двойника, Фил с сочувствием покачал головой:
– Что, Валерка, убили и обижают? – он снял с муляжа очки и нацепил их себе на нос.
С видеокамерой в руках к нему подошла Анна.
– Валер, встань к нему, я вас сниму, – предложила она.
Улыбающийся Фил приосанился и положил руку на резиновый затылок своей копии.
– Как смотримся, а?
– Супер! Ну просто красавцы! Плешку только ему прикрой…
Фил поправил вздыбленные волосы на темени муляжа и снова повернулся к камере. Вдруг его осенила неплохая идея – показать Оле и, главным образом, Ване только что отснятый бой.
– Ань, слушай, а ты трюк сняла?
– Конечно…
– Дай камеру, я Ваньке покажу, – попросил он. – А завтра я верну.
– Валер, пусть лучше Саша заедет… – негромко предложила Анна, отдавая ему камеру.
– Угу, я поговорю, – без особого энтузиазма пообещал Фил и кивнул своей отрубленной голове: – Ну что, брателла, поехали?
Он осторожно, с таким расчетом, чтобы не погасла сигарета, снял голову со штыря и шагнул к машине. В этот момент откуда-то сверху его окликнули:
– Валер, привет!
Фил обернулся – по лестнице спускался Андрей Кордон, продюсер фильма. На съемочной площадке он показывался крайне редко, поэтому Фил неподдельно удивился:
– Ба! Какие люди! – с издевкой в голосе протянул Филатов.
– Ань, сняли уже? – спросил Кордон подругу, пропуская колкость заимодавца мимо ушей.
– Сняли, сняли! – небрежно ответила она продюсеру и с циничной ухмылочкой подмигнула Филу: – Давно уже сняли…
– Ну и как трюк?
– Нормально, – ответил Фил. – Иваныч мне башку с одного дубля снес! А ты что это вдруг на площадке?
– Да вот, хочу посмотреть, как мои деньги тратятся… – с важным видом огляделся Кордон.
Фильм наполовину финансировался Бригадой, и Фил не.преминул напомнить об этом Кордону.
– Заметь, не только твои, да? – он поднял резиновую голову и сунул ее под нос продюсеру. – У-у-у!
Кордон не ответил, только с невозмутимым видом прикурил от огонька сигареты, торчавшей из муляжа.
Точить лясы с Кордоном у Фила не было ни малейшего желания, да и к Оле надо было поторапливаться. Он обогнул неподвижную фигуру продюсера и пошел к своему "мерсу". Муляж головы он убрал в сумку, а камеру положил на полку перед задним стеклом. После этого принялся стягивать с себя доспехи.
К нему подбежал ассистент – помочь справиться с громоздкой и тяжелой амуницией.
– Валер, ты обедать будешь? – спросил он, принимая сверкающую кольчугу.
– А что там?
– Рыба, как обычно… – скривился парень.
– Ладно, Миш, давай. Только скорее – мне ехать надо! – Фил взглянул на часы и усмехнулся, увидев, как осторожно ассистент складывает кольчугу. – Да что ты с ней возишься – не бойся, не помнется!
XXXIX
Если бы кто-нибудь из друзей застал Пчелу за этим занятием – насмешкам и издевкам не было бы числа.
Витя Пчелкин сидел на диване в старой двухкомнатной хрущобе своих родителей и держал растянутый между выставленными ладонями моток пряжи, а его мать быстро и сноровисто сматывала шерсть в клубок. Судя по всему, это занятие было для Пчелы довольно привычным – он следил за движениями матери и плавно покачивал руками, чтобы нитка шла легко и не застревала.
Это и в самом деле было так. Витя был поздним ребенком – он появился на свет, когда его родителям уже перевалило за сорок. К своему сыну они относились как к главному богатству в своей жизни. С раннего детства мальчик был окружен самой трепетной и нежной любовью. И такое же чувство – правда, тщательно скрываемое от чужих глаз – Витя испытывал к своим родителям. Он и сейчас старался не доставлять им огорчений, ни одна их просьба не оставалась невыполненной. Мать увлекалась вязанием и очень любила мотать шерсть с рук сына, и Пчела часто и не без удовольствия помогал ей в этом.
Он смотрел, как морщинистые, покрытые сеткой вен руки матери сматывают шерсть в клубок и думал о своем.
Чеченские друзья Пчелы предложили Бригаде новое дело. Мало того, что оно сулило солидную прибыль, причем не только Бригаде, но и Пчеле лично. В случае его реализации Витя рассчитывал встать во главе крупного проекта, вырваться из-под надоевшей опеки Белова и зажить, наконец, своим умом. Но даст ли этому делу ход Саша? Сегодня должно произойти главное – будет принято окончательное решение.
Рядом за столом сидел отец Пчелы. Перед ним была расстелена старая немецкая карта Берлина. Карта давно дышала на ладан – протертая до дыр на сгибах, местами прожженная и надорванная, она выглядела настоящим музейным экспонатом. Василий Викторович, низко склонившись над столом, самым тщательным образом перерисовывал фрагмент карты на вырванный из тетрадки в клеточку листок.
– Бать, ты скоро? – поторопил его Пчела. – У меня времени впритык.
– Успеешь, – не отрываясь от своего занятия, пробурчал отец. – Мне семьдесят, и то не тороплюсь. Вот смотри.
Пчела, покачивая руками, вполоборота повернулся к отцу.
Василий Викторович показал ему свой рисунок и немецкую карту. Поочередно тыкая пальцем в обе бумажки, он объяснял сыну, где на них что.
– Это – Рейхстаг. А вот это, – вот, видишь? – та самая улица, где меня осколком жахнуло. Вот она… Ну, теперь там все по-другому, конечно. Но ты, Витя, все равно разыщи эту улицу и положи там цветок. Красную гвоздику.
– Может, розу? – предложил Пчела.
– Ну зачем розу? – отец терпеливо улыбнулся ему, словно неразумному малолетке. – Я же сказал – гвоздику. Только купи ее в Москве, да смотри, импортную не бери, бери нашу, подмосковную… Сделаешь?
Пчела кивнул. Шерстяная нитка описала последний виток, и его руки словно освободились от пут. Валентина Степановна опустила клубок в картонную коробку и робко предложила:
– Витюш, может, еще моточек?
– Мам, времени нет, серьезно… – покачав головой, Пчела приложил руку к груди и встал с дивана. – У меня ведь до самолета две встречи еще. Список лекарств где?
– В серванте, внизу, – показала мать. Пчела открыл створку серванта и взял еще один тетрадный листок, исписанный круглым материнским почерком. Он повернулся к родителям и улыбнулся:
– Ну все, давайте прощаться…
Ему и в самом деле нужно было спешить – до решающего разговора с Белым предстояло еще встретиться с Вахой и Асланом, чтобы обсудить все нюансы нового проекта. К тому же Пчела оказался без машины, поскольку Фила, доставившего его к родителям, срочно вызвали на съемки. К Аслану ему предстояло добираться самостоятельно.
Да, разговор с Сашей обещал быть трудным, при этом Пчела мог рассчитывать только на себя. Филу большинство коммерческих предприятий Бригады были, в общем-то, по барабану, ну а Кос – как это случалось в последнее время постоянно – наверняка встретит любое предложение Пчелы в штыки.
Так что убеждать Белого в перспективности нового дела, предложенного чеченцами, предстояло ему одному.
XXXX
После нескольких дней почти непрекращающегося снегопада наконец-то выглянуло солнце. Оно отражалось тысячами искорок в свежевыпавшем снеге, в широких окнах и на блестящих оцинкованных крышах окрестных домов.
Оля вышла на крыльцо их загородного дома на Рублевке и зажмурилась – после затянутого в шторы и занавески помещения неудержимый водопад солнца ее буквально ослепил.
С тех пор, как она вернулась из Америки, Оля почти постоянно находилась в подавленном состоянии. Виной тому был ее муж – Белов совсем перестал таиться и практически в открытую крутил роман с наглой и развратной актриской. То, что до отъезда во Флориду было для Оли лишь смутным подозрением, по возвращении в Москву оказалось отвратительным, гнусным и очевидным для всех без исключения фактом.
Ее душила обида и злость, поэтому первым ее порывом было – немедленно уйти. Но по зрелому размышлению Оля пришла к выводу, что открытый разрыв с Беловым – не в ее интересах. Во-первых, Саша был ей по-прежнему дорог, и терять его навсегда она не хотела. Зная крутой характер мужа, Оля вполне резонно опасалась, что стоит ей громко хлопнуть дверью – и Белов запросто может закрыть для нее эту дверь навсегда. А во-вторых, к своему удивлению и даже некоторому стыду, Оля поняла, что ей совсем не хочется жить прежней жизнью – в крохотной бабушкиной квартирке или на старой даче, без охраны, без прислуги, но зато с постоянной заботой о хлебе насущном. Оказалось, что она настолько от этого отвыкла, что сама мысль о ежедневной работе (где? кем?) оказалась пугающе недопустимой.
После мучительных колебаний Оля поделилась своей бедой с бабушкой. Совершенно неожиданно для Оли бабушка не возмутилась, не стала призывать на голову изменника все кары небесные. Ее реакция на слова внучки оказалась куда более спокойной и взвешенной. Тихим, бесцветным голосом бабушка выложила серию избитых советов, смысл которых сводился к одному: "Терпи, Оленька, перебесится – снова твой будет".
И Оля решила терпеть. Она старалась гнать прочь мрачные мысли, но проходили день за днем, а настроение у нее оставалось неизменно плохим. Вот и сегодня с утра она ходила как в воду опущенная – до той минуты, когда окатило ее с ног до головы светом не по-зимнему яркое, щедрое и праздничное солнце.
Мгновенно вспомнилось пушкинское "мороз и солнце – день чудесный!", невесть откуда на ее губах появилась чистая, радостная улыбка, и Оле с кристальной ясностью стало понятно, что все ее беды преходящи, и в конце концов все непременно будет хорошо.
– Ванечка! – обернувшись назад, позвала она сына. – Иди скорей, посмотри, какая прелесть!
Мальчик колобком выкатился на крыльцо и, тоже зажмурившись, спросил:
– Где плелесть?
Оля рассмеялась:
– Да вот же, везде…
Ваня разлепил глаза, сбежал по ступенькам и начал прыгать по квадратам плитки, которой был вымощен внутренний двор их усадьбы.
– Тили-тили, тлали-вали… – восторженно горланил он.
Оле тоже было и радостно и легко, и она тихонько подтянула сыну:
– Это мы не проходили, это нам не задавали! Парам-пам-пам!
Они весело пропели припев раза три (других слов песни не знали ни мать, ни сын), не обращая внимания на искоса поглядывавшего на них громилу-охранника. Вдруг створки ворот, погромыхивая, поползли в стороны, и во двор с неторопливой грацией гиппопотама въехал черный "Мерседес" Фила.
Он выскочил из машины и, раскинув руки в стороны, вразвалочку направился к ним навстречу.
– Здравствуй, Валерочка! – Оля с улыбкой чмокнула Фила в щеку. – А Макса где потерял?
– Привет, Оль. У него дела там какие-то. Я вас до больницы подкину, а он уже заберет, хорошо? – Фил присел на корточки перед мальчиком и сделал ему козу. – Привет, Вано, как делищи?
– Во! – Ваня с лукавой улыбкой показал большой палец.
– Молоток, пацан! – Фил с хохотом подхватил парнишку на руки, подбросил высоко вверх и, подхватив подмышку, потащил к машине.
Они быстро расселись по местам, "Мерседес" так же неторопливо вырулил на улицу. До шоссе дорога шла сосновым лесом, и Ольга невольно залюбовалась величественной красотой наряженных в снежные шапки деревьев. Ваня, встав на коленки, рассматривал, как вьется, закручиваясь в бурунчики, снежок вслед за автомобилем.
Тишину нарушил Фил:
– Как, Оль, после Америки проклятой, трудно здесь?
– Да ты знаешь, я как будто и не уезжала, – улыбнулась Ольга. – Первую неделю, правда, чудила – проснусь и никак не въеду: где я, что я…
А потом ничего, привыкла…
– А мы после выборов вроде спокойно зажили, так пацаны меж собой перегрызлись, – пожаловался Фил. – Ты, наверное, в курсе?
– Ну я так, больше догадываюсь, Сашка же не говорит ничего… – пожала плечами Оля. – Это Витя с Космосом, да?
– Не только. Они ж упрямые все, как ослы египетские! – Фил расстроенно махнул рукой. – Все основными быть хотят…
"Мерседес" вылетел на Рублевское шоссе и, резво набирая скорость, полетел к столице.
Снежные круговерти за машиной исчезли, и Ваня стал искать себе новое занятие. Передергав все ручки на двери машины, он полез в лежащую рядом с ним сумку Фила. Ольга привычным жестом одернула сына:
– Ваня, нельзя! Это чужая сумка, ясно? Ваня! Я что сказала?! Ну-у, папочка родимый!
– Папоська лодимый… – заулыбался мальчик. – Папоська Сяся…
Фил с улыбкой следил в зеркало заднего вида за маленьким непоседой.
– И на фига ему, Оль, в больницу? Он же здоровее всех нас вместе взятых. Правильно, Вано?
– Сплюнь, – махнула на него рукой Оля. – А прививки?
Фил послушно поплевал через левое плечо и легонько постучал по иконке у лобового стекла.
А маленький Ваня, воспользовавшись, что о нем на минутку забыли, снова полез в сумку Фила. Он откинул незастегнутый клапан баула и запустил руку вовнутрь.
– Ваня! – снова одернула его мать. – Нельзя, ты же слышал! Это что за безобразие, а?!
Она потянула сумку из рук сына, клапан откинулся, и глазам Оли открылось содержимое Фи-ловой сумы. Она вскрикнула и рывком пересадила Ваню к себе на колени.
– Валера! – в ужасе прошептала Ольга. – Там голова!
Фил глянул на перепуганную Олю в зеркало и прыснул:
– Да это муляж, для кино. Я ж со съемок еду.
Глянув на дорогу, он быстро дотянулся до сумки и за волосы выдернул из сумки резиновую голову, один в один повторяющую его черты.
– Похож красавчик? – не без гордости спросил он. – А ты чего подумала?
Ваня потянул ручки к муляжу, но его одернула еще не отделавшаяся от шока Оля.
– Ой, Валер, убери эту гадость! – ее передернуло от отвращения.
Еще раз хохотнув, Фил сунул голову обратно в баул и переставил его вперед. Оля, наконец, пришла в себя и с улыбкой покачала головой:
– Ну, ребята, с вами не соскучишься!
Мальчик, похныкивая, все еще тянулся к сумке, и Фил тут же пришел Ольге на помощь:
– Вано, хочешь поглядеть, как дядя Валера в кино снимается? Оль, на задней полке камера, там бой на мечах – как раз сегодня снимали. Покажи Ваньке, только перемотай назад.
Оля занялась камерой, а Фил принялся рассказывать о фильме.
– Картина будет типа "Горца". Видела? Ну, с Ламбертом…
– Французы говорят – Ламбёр, – заметила Оля.
– Да какая разница! – отмахнулся Фил. – Так вот, там типа бессмертные пацаны действуют, а убить их можно, только если башку отрубишь…
Едва удерживая ерзавшего сына на коленях, Оля умело управилась с камерой: откинула портативный монитор и включила воспроизведение. На маленьком цветном экранчике появилась картинка.
– Вот, а действие на Урале происходит, на военных заводах, прикинь? – продолжал свой рассказ Фил. – В общем, ерунда полная! Но трюки – класс! А в красном плаще – я…