- Ну да, - произнес он. - Без седла.
- Дима, ты прав! - воскликнул Белов. - Все именно так!
- Саша? - обеспокоенно спросил Шмидт. - У тебя действительно… все в порядке?
- Да-да, все в порядке! Спасибо тебе! Я перезвоню. Днем. - Белов торопливо спускался на первый этаж. Он хотел поскорее попасть в центральный зал и очутиться за компьютером.
- Саша, - сказал Шмидт. - Днем не надо. У нас ведь будет ночь.
- Да? Странно. Почему-то сейчас разница во времени тебя нисколько не беспокоит.
- Ты сердишься, что ли? Я бы не стал звонить. Ольга попросила. Ей показалось, что ты в опасности, - оправдывался Шмидт.
- Да все хорошо. Звони, когда захочешь. Отбой!
Белов сунул мобильный в карман и откинул тяжелый засов на двери, ведущей в центральный зал. Подошел к распределительному щиту и включил свет.
"Черт возьми! Вот откуда у меня ощущение, что я уже где-то видел эти рисунки! Бывают же такие совпадения!".
На самом деле, совпадение было нереальным. Его вероятность была настолько мала, что о ней не стоило даже говорить. И тем не менее, как сказал Федор, имея в виду свой богатырский храп, это - научный факт.
Саша подошел к компьютеру и нажал кнопку "Пуск". Ему показалось, что машина грузится непозволительно долго. Секунды бежали, и Белов готов был вот-вот взорваться от нетерпения.
Наконец на мониторе появилась заставка - фотография титульного боя Степанцова: тот самый момент, когда рефери поднял над головой его руку в красной перчатке. Рядом с боксером стоял Белов.
Саша щелкнул по значку удаленного соединения, и модем принялся набирать номер. Связь с Интернетом была установлена, но старая телефонная линия не позволяла компьютеру разогнаться на полную мощь.
Белов набрал в поисковой строке слова "Похищение Европы". Спустя пару минут машина предложила ему многотысячный список сайтов. Александр выбрал официальный сайт Государственной Третьяковской галереи.
На мониторе медленно проступало изображение. Дельфин, девушка и бык. Фрагменты картины напоминали рисунки, сделанные на стенах анфилады, но только напоминали, и Белов понял, в чем заключалось основное отличие.
В картине не было того ощущения зла, что несли в себе светящиеся линии. Легкая печаль - да, наверное, но никак не пугающая безысходность.
Белов сохранил изображение на рабочем столе и открыл справочную статью о картине и ее авторе.
"Валентин Александрович Серов. (1865–1911). Сочетанием графических и живописных средств достигнута выразительность полотна… Так-так-так, дальше… Органичными для художника явились приемы декоративного решения (живописный лаконизм, обобщенность форм) его поздней работы "Похищение Европы" (1910)".
- Вот оно что! Интересно. Получается, он написал картину незадолго до смерти? - Белов еще не знал, стоит ли придавать этому факту большое значение, но на всякий случай постарался запомнить.
Часы в правом нижнем углу экрана показывали четыре утра. Но теперь и речи не могло быть о том, чтобы уснуть, - слишком уж захватила Александра история с рисунками, являвшимися (и в то же время не являвшимися) частью "Похищения Европы".
Новые открытия нисколько не приблизили Белова к разгадке; наоборот, возникали все новые и новые вопросы, которые следовало четко сформулировать и выстроить в порядке важности.
Саша взял чистый лист бумаги, ручку и начал писать.
1) Узнать как можно больше о купце Митрофанове. Биография? Откуда взялся? Куда исчез?
2) История особняка. Дата постройки? Архитектор? Почему такая странная планировка?
Белов немного подумал и добавил во второй пункт: "Печь". Затем последовало:
3) Постараться снять копии с рисунков, сделанных на стенах. Уменьшить и сравнить с фрагментами картины "Похищение Европы". Если потребуется, провести художественную экспертизу на предмет авторства. (В Москве?)
4) Подробнее выяснить о художнике Серове. Не пересекался ли он с купцом Митрофановым?
Саша положил лист перед собой и стал думать, что можно добавить в план первоочередных задач. Наверняка он что-то забыл, чего-то не учел…
"Стоп! - сказал себе Белов. - Ты упустил из виду одну важную деталь. Они же светятся!"
Как человек, посвятивший много времени изучению камней и минералов, Белов понимал, что природа свечения напрямую связана с радиоактивностью излучающего вещества. Значит, радиоактивность состава, нанесенного на стену, должна быть довольно высокой, иначе свет не пробивался бы через побелку.
Правда, это никоим образом не вязалось с представлениями Белова о технологиях, существовавших в начале двадцатого века. Насколько он мог судить, тогда еще не научились производить изотопы в промышленном количестве.
Примерно в то самое время Мария Склодовская-Кюри сумела впервые получить металлический радий, за что и была удостоена Нобелевской премии. Но того количества, которое ей удалось выделить, едва хватило бы на одну крошечную точку, а не на то, чтобы сделать три больших рисунка.
"Значит, их нарисовали гораздо позже. Но когда? И зачем? После революции особняк стоял пустой и никому не нужный. Допустим, после Великой Отечественной войны, где-нибудь в шестидесятых, кто-то раздобыл необходимое количество краски, содержащей изотоп, испускающий видимое излучение в голубом спектре. Но с какой целью, позвольте спросить, ему потребовалось воспроизводить на стенах искаженные фрагменты "Похищения Европы"?"
Все еще больше запутывалось. Белов чувствовал, что продвигается в правильном направлении, но на этом пути его подстерегало такое количество хитроумных ловушек, что он только диву давался.
Каждый поворот грозил закончиться тупиком, каждый след грозил оказаться ложным.
"В любом случае, начинать надо именно с Митрофанова. Анфилада и печь построены по его заказу. Оттуда и потянется ниточка, ухватившись за которую, можно будет размотать весь клубок. Но сначала…"
Белов взял еще один лист бумаги и свернул из него кулек. Затем порылся в ящике письменного стола и нашел ножницы. В подставке для карандашей выбрал желтый маркер.
"Ну, а фонарик по-прежнему со мной. Я готов к первому эксперименту".
Белов выключил свет в анфиладе и снова направился через темные комнаты к первому рисунку.
Там он подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и, когда на стене проступил оскалившийся дельфин, маркером закрасил небольшой участок светящейся линии. Затем включил фонарик и соскоблил побелку вместе со штукатуркой - до самых кирпичей - в бумажный пакетик.
"Надо отдать на анализ, - решил он. - Вот только жаль, что я не смогу это сделать сегодня. Сегодня у меня по плану - оленевод…"
Лететь в Ильпырский совсем не хотелось. Наверное, для камчадалов Праздник лета - важное и радостное событие. Для Белова же после того, что он обнаружил в особняке, - скучная и пустая формальность. Будь его воля, он бы остался в городе и занялся более интересным делом - попытался найти ответы на поставленные вопросы.
Но Александр знал, как отнесется к этому Лайза. Она будет страшно недовольна тем, что Белов отступил от заранее намеченного плана.
Да, Саша это знал. Он не знал другого: на Празднике лета к цепи загадок добавится еще одно, очень важное звено. И произойдет это в юрте Верховного Шамана Камчатки - Ивана Пиновича Рультетегина.
VIII
Виктор Петрович Зорин ехал на аэродром не спеша, можно сказать вальяжно. Передвигался он по городу не на какой-нибудь "тойоте" или "ниссане", а на самой что ни на есть российской "Волге". Глебушка заставил. Сказал:
- Не тот у вас электорат, Виктор Петрович! Извольте соответствовать чаяниям избирателей!
Ничего не поделаешь, пришлось сесть в номенклатурное авто и разыгрывать из себя первого секретаря обкома, вызывать ностальгию у наиболее активной части электората.
Время от времени, когда машина останавливалась на перекрестках, Виктор Петрович отрывал спину от кожаных подушек и кому-нибудь сдержанно улыбался. Одним словом, строил из себя молодого Брежнева: Глебушке почему-то казалось, что он - самый удачный образец для подражания.
И одет был Зорин честь по чести: темно-серый костюм, бледно-голубая рубашка и черный, с мелким узором галстук. Все добротное, сшитое на заказ и с большими, бросающимися в глаза лейблами: "Большевичка", "Рассвет", "Московская галстучная фабрика".
Фальшивые бирки были не более чем дань демократичности; на самом деле отечественного производителя Зорин поддерживал только на словах. Рядом с ним, на заднем Сиденье, лежал свернутый в узел камуфляж; в вертолете Зорин рассчитывал переодеться и предстать на Празднике лета молодцеватым и подтянутым, как и положено будущему губернатору.
Для придания фигуре должного вида Зорин натянул корсет, скрывающий раскормленное брюшко. Над густыми, с благородной проседью волосами целый час бился парикмахер, зачесывая их назад и укрепляя каким-то железобетонным лаком. Соорудив сию куафюру, кудесник ножниц и расчески выдал Зорину специальную сетку:
- Вот, Виктор Петрович! Наденете на голову перед сном и с утра снова будете в форме!
Зорин спрятал сетку в карман. Снял с руки золотой "Ролекс" и надел "Полет" Первого часового завода, с потертым кожаным ремешком. В общем, максимально приблизился к народу и очень надеялся, что тот, подлец, оценит это по достоинству.
На переднем сиденье, рядом с водителем, восседал Хайловский. Он все время делал какие-то пометки в толстом блокноте. Что-то черкал, правил и переписывал.
- Над чем трудишься, Глебушка? Уж не мою ли тронную речь строчишь? - спросил его Зорин.
- Что-то вроде того, Виктор Петрович. Оленеводы - народ особенный. Никому не известно, что у них на уме. Вот и пытаюсь произвести на них впечатление.
- А может, надо проще? - Зорин лукаво прищурился. - Выставить этим папуасам водки побольше, вот и все.
- Оно, конечно, так… - закивал Хайловский. - Водка - проверенный способ. Наклеить этикетки с вашей фотографией. И название - "Зорин", чтобы знали, за кого голосовать…
- Ну! Водки - и все дела. За каким хреном я лечу на край света?
- Виктор Петрович, - тоном усталого педагога, поучающего неразумное дитя, начал Хайловский. - Праздник лета - это крупный информационный повод. Вы будете обращаться как бы к папуасам, а на самом деле - ко всем избирателям. Понимаете? Опять же - оленя заарканите, на нартах покатаетесь…
- Глеб, - занервничал Зорин. - Ты слишком хорошего обо мне мнения, если думаешь, что я смогу заарканить оленя. Тараканов в своем номере - еще куда ни шло! Их у меня в избытке, будь он трижды неладен, этот губернатор! Ох, засажу я его, мерзавца! Закатаю годиков на пять…
- Перестаньте, Виктор Петрович! Он будет представителем региона в Совете Федерации - это уже вопрос решенный. Ловить оленя тоже не придется. Вам надо только бросить аркан, остальное смонтируем. Телевидение!
- А нарты? - с опаской спросил Зорин. - Неужели и впрямь придется кататься? По траве?
- Да они по траве идут так же, как по снегу! - отмахнулся Хайловский. - Эти дети природы до сих пор не знают, что такое колесо! И вообще, скажите спасибо, что я не заставляю вас топор метать!
- Это еще что такое? В кого метать?
- Старинное состязание оленеводов, - пояснил Глебушка. - Берут топор со специально вытесанным плоским топорищем и метают на дальность. А топорище служит чем-то вроде крыла.
Зорин покачал головой.
- Господи! Чего только ни придумают от безделья…
- Успокойтесь, Виктор Петрович! Ваша главная задача - сделать сильное заявление. Обставить Белова по всем статьям. Кстати, он, наверняка, тоже будет на Празднике лета. Я бы на его месте не упустил эту возможность.
- Хм… - Зорин хитро прищурился. - Не знаю, не знаю. У меня такое предчувствие, что на этот раз господин Белов будет нюхать мой выхлоп - вот так, вот так! - Он шумно втянул носом воздух.
- Виктор Петрович! - насторожился Хайловский. - Вы обещали! Смотрите, никакого криминала!
- Может, ты меня еще поучишь ширинку застегивать? - Обманчиво-ласковая интонация Зорина таила в себе угрозу. Хайловского даже передернуло. - Не дрейфь, все цивилизованно! Комар носа не подточит!
Глебушка нервно поправил очки, сползающие с бесформенного, похожего на обмылок носа и стал смотреть в окно.
- А все-таки зря я еду! - сказал Зорин. - Надо было послать водки этим туземцам, и все!
- Рано, Виктор Петрович, - не оборачиваясь, ответил Хайловский. - За полгода забудут. Надо поближе к выборам. Примерно за неделю. Чтобы пили, а на избирательном участке похмелялись. Вот тогда…
- Водка никогда не подведет, - заключил Зорин.
Он был доволен. Последнее слово осталось за ним.
Через пару минут вдоль дороги замелькали покосившиеся столбы. Между столбами в четыре ряда была натянута колючая проволока. Они подъезжали к аэродрому.
Зорин не зря говорил про водку: народы Севера перед ней беззащитны. Их организм не вырабатывает нужный фермент, поэтому необратимое привыкание происходит после первого же стакана.
Но он даже представить себе не мог, что цена губернаторского кресла окажется совсем другой. Гораздо более высокой.
IX
Белов объявил подъем обитателям митрофановского дома ровно в шесть утра. Ни у кого не вызвало удивления, что шеф в столь ранний час уже на ногах. Это было совершенно нормально, учитывая его беспокойный характер.
Саша не стал никому рассказывать о своих ночных бдениях - решил отложить это до возвращения в город. Он деликатно постучал в дверь Любочки, растолкал Злобина, подмигнул Ватсону (доктор проснулся от скрипа открываемой двери) и долго пытался привести в чувство Лукина, который никак не хотел принимать вертикальное положение.
Федор мотивировал это тем, что злобный Ватсон скормил ему целую упаковку снотворного, даже не дав как следует запить. Станислав Маркович пожал плечами и снял пробку с графина.
Услышав мелодичный звон стекла, Лукин приоткрыл заплывший глаз:
- Ты что собираешься делать, иудей?
- Окропить православного святой водой, - бесстрастно ответил тот.
- Хорошо хоть - не распять, - пробурчал Федор и сел на краю кровати.
Выглядел он неважно. Белов посмотрел на его опухшее и местами посиневшее (благодаря заботам бойцов Князя) лицо и решил Федора с собой не брать.
- Я сильно опасаюсь за психическое здоровье оленей, - сказал Саша и велел Лукину оставаться в городе, стеречь особняк и руководить рабочими.
Федор согласился, но без особой радости: провести еще один день без верных друзей, в опасном соседстве с призраком ему не очень-то хотелось.
Ватсон заметил, что призраки - такие же люди, как и все, только работающие в ночную смену.
- Должен же он когда-то спать, - мудро заметил доктор. - Если не будешь шуметь, то он и не проснется.
Федор был вынужден признать, что в словах Ватсона есть резон, и пообещал к возвращению команды приготовить какой-то совершенно уникальный плов.
- Самый лучший плов готовится на открытом огне, - заявил он. - Я поставлю медный казан на кирпичи, разведу огонь, нарежу морковь, лук и баранину, обжарю все это…
- Ты просто не хочешь сидеть в доме, - догадался Ватсон. - Хорошо. Сделай плов. Только ты его действительно сделай, а не чеши языком понапрасну.
Лукин, обиженный, насупился.
Белов оставил друзей за привычной беззлобной перебранкой и пошел в спальню Лайзы.
Девушка спала, уютно свернувшись калачиком. Саша нагнулся и осторожно поцеловал ее в плечо. Лайза улыбнулась - еще во сне - и сладко потянулась, выставив из-под покрывала миниатюрные ступни с обворожительными пальчиками.
- Я медленно высвобождаюсь из объятий Морфея, - промурлыкала она.
- Он - единственный мужчина, к которому я тебя не ревную, - сказал Белов и поцеловал ее в чистый высокий лоб.
Лайза по утрам запрещала целовать себя в губы: боялась, что ночной запах изо рта отпугнет Александра. Для Белова она всегда была прекрасной - и днем, и ночью, и по утрам, - но разве можно не потакать маленьким женским слабостям? Он не приветствовал хитрости, не любил глупости и ненавидел подлости, но потакал слабостям, любил шалости и обожал прелести.
- С добрым утром, любимая!
Лайза откинула покрывало; тонкая ночная рубашка задралась, обнажив темный ежик коротко стриженных волос.
- Что с тобой творится? - задумчиво сказал Белов.
Лайза насторожилась.
- О чем ты?
- Ты ложилась спать красивой, а проснулась - прекрасной! Маленькое чудо, которое происходит ежедневно. И оно мне так нравится!
Девушка встала с кровати и подошла к зеркалу.
- Если ты имеешь в виду стоящие дыбом волосы и мешки под глазами, то это скорее не чудо, а кошмар! Не пойму, что здесь может нравиться?! - воскликнула она в притворном ужасе.
- Все! - ответил Белов и снова принялся ее целовать.