* * *
По обыкновению подперев голову рукой, генерал, сделав Лучко знак, чтобы заходил, продолжал увлеченно смотреть на экран монитора.
– Лучко, сколько у тебя лишних килограммов?
Капитан замялся.
– Не знаю. Пять-шесть, наверное.
– А я думаю, все десять. Не стыдно? Знаю, с нашей работой времени на спортзал у тебя нет, поэтому остается только что? Диета! Вот, я тут кое-что для тебя подыскал. Смотри. – И Дед развернул монитор к Лучко.
На экране была видна страница какого-то сайта – судя по виду, женского – с подробным описанием весьма экстравагантной диеты под названием "Леденцовая".
– Леденцы? – с удивлением переспросил Лучко.
– Вот именно, – с довольным видом подтвердил генерал. – Ты и так их все время сосешь. Отныне будешь сосать с пользой для дела. Закинулся вместо обеда конфеткой и до ужина свободен.
– Но как…
Дед прервал капитана жестом руки:
– Диета альпинистов, понимаешь. Когда идешь в горы, много еды с собой не возьмешь, а жрать на высоте ой как хочется.
– А вы, товарищ генерал, тоже покоряли вершины?
Дед бросил на капитана колючий взгляд:
– Допустим, не покорял, зато летал на самолете. И всякий раз после взлета на меня нападает зверский голод. А на тебя, скажешь, нет?
Интонация вопроса была такой, что капитан счел благоразумным согласиться:
– Так точно.
– Видишь? От высоты, не иначе. Короче, исполняй. И вообще, сосать конфетки гораздо приятнее, чем запихивать в себя вареный шпинат и прочую диетическую гадость, уж поверь мне. Потом еще спасибо скажешь. Все понял?
Следователю ничего не оставалось, как бодро кивнуть:
– Будет исполнено.
– Вот и славно. А теперь рассказывай.
Выслушав доклад, Дед неожиданно выступил со своей собственной версией.
– Выходит, этого Гонсалеса грохнули иностранцы, да к тому же глухонемые? Хорошенькое дело! Часом не шпионы?
– Глухонемые?
– А что? Неплохая крыша.
– Но почему шпионы-то?
– Посуди сам. Гонсалес наполовину испанец, и вот, прожив полжизни в России, он возвращается на историческую родину. Шикарная легенда для разведчика-нелегала, разве не так?
– Допустим. А кто в этом случае его убил?
– К примеру, иностранные агенты.
– За что?
– Откуда я знаю. Может, парень там, за кордоном, засыпался на чем-то.
– А почему тогда с ним не разобрались на месте, а достали здесь, в Москве? И какую такую ценную информацию может добыть ученый-археолог?
Генерал взглянул на следователя взглядом, который обычно не предвещал ничего хорошего.
– Ты, капитан, не спорь, а лучше проверь эту версию. Позвони куда надо и доложи, уяснил?
Вытянувшись в струнку, Лучко подтвердил полное понимание ситуации:
– Так точно, уяснил. Надо пробить Гонсалеса через ФСБ и найти сурдопереводчика с испанского.
– Молодец! Копай дальше.
После того как следователь ушел, генерал не на шутку задумался. Надо же, люди, говорящие с помощью знаков, тоже сталкиваются с языковым барьером? Кто бы мог подумать! Сам Дедов всегда считал, что демонстрация среднего пальца – это универсальный пример жестового эсперанто.
* * *
Темнота, в которую медленно погрузились очертания окружающих предметов, потихоньку рассеялась. Стольцев увидел, что стоит посреди незнакомой ему улицы у кованой калитки, украшенной причудливой эмблемой. Сквозь покрытые коричнево-зеленой патиной прутья виднелась выложенная камнем дорожка, петляющая по ухоженному саду в сторону трехэтажного особняка с колоннами, увитыми цветами.
Глеб еще раз с интересом рассмотрел эмблему, затем его взгляд упал на собственную ладонь. На ней лежал значок с голубой звездой, окаймленной золотом.
Чуть колеблясь, Глеб прицепил значок на лацкан и нажал на кнопку звонка. Послышался негромкий щелчок, и дверь растворилась. Сердце Глеба заколотилось быстрее. Он, озираясь, вошел внутрь.
– Добрый вечер!
Голос прозвучал так неожиданно и так близко, что Глеб невольно отшатнулся. Оглянувшись, Стольцев смутно разглядел в густой листве силуэт человека.
Глеб вежливо поздоровался в ответ и зашагал по извилистой дорожке к парадным дверям.
Едва он успел взяться рукой за массивную ручку, как все кругом снова стало погружаться в темноту, и видение оборвалось.
Глава 20
Герб на калитке
Исабель Савон было жалко вдову Дуарте. Исабель и сама не понаслышке знала, что такое потерять мужа. И пускай вечно пьяный Теофило опостылел ей задолго до рокового инфаркта, его уход самым неожиданным образом подкосил ее силы. Оно и неудивительно, ведь вся жизнь Исабель много-много лет крутилась вокруг этого непутевого субъекта. Сначала она без памяти любила молодого и по большей части трезвого Тео, потом долгие годы лелеяла надежду его исправить и, наконец, без остатка посвятила всю себя беспощадной войне с чужим, опустившимся человеком, в которого спиртное превратило некогда самого завидного толедского жениха.
Как ни странно, смерть Тео лишила Исабель самого главного – воли к существованию. Теперь ей было не с кем воевать. Оставалось лишь со стороны наблюдать за той жизнью, что проживали другие. Когда наблюдать, а когда и подсматривать. Второе было куда интереснее.
В итоге для сеньоры Савон со временем в городе почти не осталось никаких тайн. Она знала, кто и откуда приехал, кто что купил и почем, и уж конечно была в курсе того, кто, с кем, когда и кому наставил рога. А если чего и не знала, то просто-напросто додумывала, да так ловко, что ни у кого не возникало сомнений в подлинности ее слов.
Само собой разумеется, особое внимание хозяйка доходного дома уделяла собственным жильцам. Их личная жизнь с успехом заменяла госпоже Савон новые эпизоды сериала Aquí no hay quien viva и стала настоящим спасением от старческой хандры. Каждый божий день она, словно гадалка на кофейной гуще, пыталась прочитать в поведении постояльцев что-то, что разбудило бы ее фантазии, которые потом можно пересказать подругам, выдавая за чистую правду.
Любопытно, что делилась Исабель своими рассказами далеко не со всеми, а только с узким кругом доверенных лиц. Впрочем, этого было вполне достаточно, чтобы сплетня уже через пару часов облетела весь город.
Мария Дуарте не входила в ближний круг общения Савон, при том, что женщины были хорошо знакомы друг с другом, благодаря младшей сестре Исабель, проживавшей в Талавере совсем рядом с четой Дуарте. И вот на прошлой неделе, проведывая свою сестру, госпожа Савон как-то утром встретила вдову на улице и выразила ей свои соболезнования. И хотя этот жест был продиктован скорее любопытством и желанием разузнать подробности, чем искренним сочувствием, Мария тем не менее от всей души поблагодарила Исабель за поддержку и даже пригласила вместе позавтракать.
Так, за чашкой горячего шоколада Мария в числе прочего рассказала о том, что, умирая, смертельно раненный Дуарте пытался ей что-то сказать.
Услышав эту потрясающую новость, сеньора Савон сразу же решила, что должна обязательно рассказать обо всем госпоже Гонсалес и ее спутнику. Уже хотя бы ради того, чтобы посмотреть на выражение их лиц.
* * *
Рохас ждал Бальбоа в парке на той же самой скамейке, на которой они беседовали в прошлый раз. Жара на время спала, и следователь не без удовольствия прогулялся по тенистым аллеям, наблюдая за молодыми мамашами, нянчившими своих отпрысков. Скоро, очень скоро Делия тоже будет возиться с их малышом, а какой-нибудь праздношатающийся господин станет наблюдать за этим со стороны точно так же, как он сам делает это сейчас.
От этой мысли Рохасу стало так приятно, что он запрокинул голову вверх и мечтательно закрыл глаза. В эту же секунду на его плечо легла чья-то рука.
– Хочешь облегчить душу, сын мой? – пробасил Бальбоа, то ли шутки ради, то ли в силу привычки, войдя в образ исповедника.
– Да, падре, – низко склонив голову, ответил инспектор, подыгрывая священнику.
Бальбоа присел рядом на скамейку:
– Я слушаю.
Прежде чем приступить, Рохас оглянулся по сторонам.
– Начну с господина де ла Фуэнте. Он весь вечер убийства играл в семь с половиной с собственным отцом, как это обычно и происходит по пятницам. Прислуга подтвердила его слова.
– Прислуга вам еще не то подтвердит, – пробурчал себе под нос Бальбоа.
Рохас невозмутимо продолжил:
– Чавес провела вечер дома. У вице-мэра разболелась голова, а ее муж повел дочерей в кино.
– И подтвердить, что Чавес провела вечер в кровати, конечно, тоже никто не может?
– К несчастью, нет. Зато можете смело сбросить со счетов Рафаэля Мартина.
– Это как это?
– Председатель поначалу юлил, но потом сознался, что встречался в тот вечер с замужней дамой. Мы аккуратно проверили. Все так и есть.
– С дамой? А ведь он мой ровесник, если не старше! – искренне восхитился Бальбоа.
– Сказывают, его папаша ходил налево, когда ему уже было под восемьдесят.
– Упаси нас, Господи! – с деланым возмущением воскликнул священник и лукаво улыбнулся. – Впрочем, если угодно, сие можно рассматривать и как дар Божий, не так ли?
Инспектор охотно согласился.
– Теперь о Ригале. Квартирная хозяйка утверждает, что весь вечер в его комнате горел свет и играла негромкая музыка, вроде бы классическая.
– Но он ведь мог попросту включить радио и тихо улизнуть.
– Это было бы возможно, если бы его хозяйкой был кто угодно, но только не госпожа Савон.
– Так вы полагаете, Ригаль отпадает?
Думаю, да.
– Выходит, остается один Гонсалес?
– И тут тоже получается полная ерунда. Посудите сами. Гонсалес вышел после заседания уже без галстука. Поначалу я подумал, что галстук был у него в портфеле. Однако хозяин бара, в котором Гонсалес коротал время в вечер убийства, утверждает, что галстука на Гонсалесе не было. Есть и другое соображение: представьте, что вы решили лишить кого-то жизни.
Священник замахал руками:
– Господь с вами, я даже в мыслях не могу…
– Хорошо, падре, во спасение вашей души представим в роли злодея меня. Итак, я приехал в Талаверу с целью убийства. В таком случае, бар или любое другое заведение, где меня могут впоследствии опознать – последнее место, куда бы я пошел. Тем не менее Гонсалес весь вечер провел у стойки. Странно, не правда ли?
– Действительно странно, Рамон ведь был далеко не дурак, – задумчиво констатировал Бальбоа. – Ну а что вы можете сказать о Чавес?
– Пока ничего определенного. Завтра мне как раз предстоит с ней познакомиться.
Священник посмотрел на Рохаса со смесью удивления и недоверия.
– Вы собираетесь ее допросить?
– Нет, что вы. Госпожа вице-мэр сама назначила мне встречу.
– Неужели? Ну что же, это может оказаться очень кстати.
– Не знаю, не знаю, – нахмурившись, пробормотал Рохас.
Ободряюще хлопнув инспектора по плечу, священник бросил на прощание:
– Желаю удачи! Госпожа Чавес – крепкий орешек.
* * *
– Значит, человек из твоего видения предположительно был в этом месте в первый раз? – спросила Вероника.
– Судя по тому, что я, в смысле он, явно испытывал серьезные сомнения, прежде чем войти, и вдобавок испугался, услышав приветствие невидимого стража, можно заключить, что раньше ему в доме с калиткой бывать не приходилось.
– Думаешь, это был Рамон?
– Не уверен.
– Почему?
– Мне показалось, что рука какая-то уж слишком морщинистая.
– Эх, если бы я только могла заглянуть в тебя, то сразу бы сказала, его это рука или не его, – посетовала Вероника.
– Заглянуть в меня?
– Ну да. Смотрел "Быть Джоном Малковичем"?
– Еще бы, – криво усмехнулся Глеб. – С особым интересом. Я ведь, знаешь ли, и сам с пугающей регулярностью залезаю в чью-то голову.
– Извини, это было неудачное сравнение. А может, попробуешь еще раз?
– Думаешь, я что-то упустил?
– Ну, мало ли.
– Понимаешь, такие вещи отнимают очень много сил. А потом, при повторном просмотре длительность видения никогда не меняется. Она раз и навсегда заложена в прошлом.
– А от чего зависит эта продолжительность?
– Предположительно, от силы переживаний, которые испытал человек, чьими глазами я вижу.
– Поняла. Давай вернемся к этому человеку-невидимке, что гаркнул тебе чуть ли не в самое ухо. Он что, там в засаде стоял?
– Скорее на часах.
– Но кого он, по-твоему, охранял?
– Не знаю. О, я вспомнил еще кое-то. Калитка была украшена эмблемой.
– Какой эмблемой?
– Что-то вроде герба.
– Нарисовать сможешь?
Глеб подсел к столу и взял карандаш. Через минуту он закончил.
– Вот, посмотри.
Вероника в полном недоумении повертела листок так и сяк.
– Что это? Лично я вижу два пляжных зонта. Один раскрытый, а другой сложенный. И рядышком под зонтиком что-то похожее на стилизованное изображение морской звезды. А ты что скажешь?
– Да, действительно похоже.
– Может, та калитка вела в отель с бассейном или СПА-центр?
– Нет, мне так не показалось. Скорее это был частный дом. А кроме того, ни зонтиков, ни лежаков я там не разглядел.
– Но это не означает, что их там нет?
– Нет, не означает.
Вероника снова повертела рисунок в руках.
– Как считаешь, этот дом находится в Толедо?
– Надеюсь, да.
– Значит, мы можем его найти?
– По крайней мере стоит попытаться.
* * *
Вечером вернувшийся с работы Ригаль решил по-соседски пригласить к себе Веронику и Глеба на бутылочку пачарана. Заметив, какое впечатление в баре произвел на Глеба напиток, Луис любезно обзавелся каким-то эксклюзивным вариантом этой настойки.
Они переместились к Луису и устроились за массивным, грубо сколоченным столом под низким тканевым абажуром.
Глядя на то, как Ригаль пожирает Веронику своими глазами-маслинами, Глеб впервые остро осознал глубинный смысл выражения "масляный взгляд". "Масла" изливалось столько, что впору было вешать Луису слюнявчик, а то, того и гляди, замарает свою белоснежную сорочку.
Впрочем, неприятный осадок был стремительно смыт пачараном. После третьей рюмки Глеб ума не мог приложить, как это он раньше жил без столь дивного напитка. А главное, как он теперь сможет пережить неизбежную разлуку с этим терновым эликсиром?