* * *
Ближе к вечеру на рабочий стол капитана легла распечатка звонков, сделанных с домашнего телефона Гонсалеса. Их было совсем немного: два звонка на один и тот же номер в Мадриде и несколько звонков по Москве.
Лучко пробежал глазами список. Его внимание привлек городской номер, звонок на который был сделан за полтора часа до предположительного момента смерти Гонсалеса. Примерно в это же время его сосед услышал за стеной громкий треск – скорее всего, это преступники взламывали дверь. Капитан нахмурился и еще раз пристально вгляделся в цифры.
Постучавшись, в кабинет вошел дежурный – он доставил ответ на запрос, посланный в Испанию. Лучко пробежал текст глазами и хмыкнул. Из сообщения следовало, что убитый в Москве Рамон Гонсалес буквально за сутки до своей смерти был объявлен в розыск испанской полицией.
Глава 3
Кое-что о трюфелях
Нет ничего лучше студенческих каникул, особенно если ты преподаватель. Можно позабыть о царящих на кафедре истории Древнего мира склоках, вдоволь выспаться, в охотку почитать что-нибудь совсем ерундовое и наконец-то залпом просмотреть всю стопку DVD, впрок накупленных за последний семестр. Кайф, одним словом.
А еще можно чуть свет махнуть за город по грибы. Как истинный гурман, Глеб Стольцев обожал трюфели. И в духе древних нисколько не сомневался в их сверхъестественной природе. Неспроста же Плутарх полагал, что трюфели родятся от молнии, Ювенал в этом смысле грешил на гром, Цицерон называл их "детьми Земли", а Порфирий – порождением богов. Да и Плиний Старший тоже считал чистой воды чудом этот "земляной фрукт, который произрастает, но не может быть посеян".
Конечно, подмосковный трюфель вкусом не сравнится с бургундским, но тоже довольно вкусная штука. Вся беда в том, что растут трюфели под землей и, если вы не обладаете собачьим обонянием, отыскать их можно либо случайно, либо по косвенным признакам. К примеру, на местоположение трюфельника могут указать роящиеся над ним пестрокрылки. Зная об этом, Глеб полдня внимательно наблюдал за снующими туда-сюда мухами, но тщетно. А жаль, ведь прежде, чем спозаранку выйти из дома, он заранее вытащил из морозилки телятину и сделал это неспроста. Концепция будущего обеда сложилась, можно сказать, на стыке дисциплин – высокой кухни и высокой поэзии и была навеяна аппетитными строчками из "Евгения Онегина":
Пред ним roast-beef окровавленный,
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет…
Будучи закоренелым итальянофилом, Глеб слегка попенял классику на кулинарные предпочтения – в конце концов пьемонтские трюфели ничем не хуже бургундских – но в итоге великодушно простил "нашему всё" его грибную предвзятость.
И вот уже шесть часов кряду он внимательно присматривался ко всяким холмикам, рылся в подлеске и бдительно следил за подозрительным гнусом.
"Чтобы найти трюфель, нужно уподобиться свинье", – когда-то наставлял Стольцева его коллега профессор Буре, также страстно обожавший грибную охоту. Оглядев свою замызганную обувь и одежду, Глеб с усмешкой подумал, что по крайней мере внешне уже вполне созрел для ценной находки, но, увы, ни один царь-гриб ему так и не попался.
К счастью, он догадался прихватить с собой фотокамеру и теперь все равно вернется домой не с пустыми руками, а с кучей снимков, на которых во всех деталях будут запечатлены причудливые ландшафты древесной коры, разнообразие мха, тычинки полевых цветов и жанровые сценки из жизни насекомых.
Нащелкав добрую сотню кадров, Глеб отправился домой. Всю обратную дорогу, наплевав на отсутствие гарнира, он, сглатывая слюни, предвкушал "roast-beef окровавленный" и бутылку вина.
Глеб уже открывал входную дверь, когда зазвонил мобильный.
– Здорово, экстрасенс! – рявкнул телефон голосом Лучко.
Испытав легкую тревогу, – следователь никогда не звонил ему просто так – Глеб, секунду поразмышляв, тоже подобрал нетрадиционное приветствие:
– Здорово, ментяра!
– Вижу, не забыл, – хмыкнув, констатировал капитан и сразу перешел к сути. – Тут мне поручили одно дельце, без твоей помощи не разобраться. Надо бы пересечься. Давай через час на "Пушке". Хор?
– Старик, я только вернулся домой. Сорвался в лес ни свет ни заря. Не жрамши, не спамши, понимаешь. Давай лучше завтра с утречка, а?
– Очень нужно, – твердо настоял на своем Лучко.
– Ладно-ладно, – буркнул Глеб. – Уже еду. Дай мне полчаса и еще столько же на дорогу.
Он с сожалением взглянул на телятину. Нет, "пушкинский" обед ему сегодня не светит.
* * *
Капитан выбрал кафе, где, по его словам, давали "во-о-от такие бисквиты с вишней". Выпечка вкусом и размером вполне соответствовала этому заявлению.
Заинтригованный Глеб хотел поскорее понять, в чем причина настойчивости следователя.
– Ну, выкладывай.
Отхлебнув горячего кофе и отведав пирога, Лучко с видимым сожалением оторвался от сладкого.
– Хотел навести справки о твоем коллеге Рамоне Гонсалесе. Ты с ним встречался?
– Да, мы были знакомы.
– Близко?
– Общались когда-то. Но потом наши пути разошлись.
– Ясно. А когда вы виделись в последний раз?
– Лет десять назад, а то и больше.
– Ты уверен?
– Абсолютно. А почему ты об этом спрашиваешь?
Лучко отставил чашку в сторону и внимательно посмотрел Глебу в глаза.
– Потому, что Рамон Гонсалес звонил тебе на мобильный позавчера около полуночи. Примерно за полтора часа до своей смерти.
– Что? Рамон умер?
– Его убили.
– Как убили?
– Вот взгляни.
И следователь выложил на стол пару фотографий. В ту же секунду ложка выпала из руки Глеба и со звоном покатилась по столу.
– Но кто мог сотворить такое?
– Вот это я и должен понять. Так что ты мне скажешь про звонок?
Капитан выложил на стол распечатку. Стольцев в растерянности вынул из кармана телефон и стал просматривать входящие звонки.
– Да, действительно, вот вызов с неизвестного номера. В ноль часов три минуты двадцать пятого июля. Ах, да. Теперь припоминаю. Точно, телефон звонил после полуночи, но никакого разговора не было. Связь прервалась, а перезванивать я не стал.
– Почему?
– Все-таки первый час ночи, а номер незнакомый.
– Но что Гонсалес от тебя хотел?
– Понятия не имею.
– Ты сказал, что ваши пути разошлись. Что произошло?
– Это долгая и очень давняя история.
– А я никуда не спешу.
Как бы в подтверждение своих слов следователь неторопливо отковырнул от пирога вишенку и отправил себе в рот. Глеб вздохнул и отвел глаза.
– Ну, если коротко, размолвкой мы обязаны одной женщине.
– И как давно это было?
– Мне тогда было двадцать три, а Гонсалесу, как сейчас помню, тридцать семь. И он казался мне глубоким стариком, не имеющим никаких шансов.
– Стало быть, лет пятнадцать назад?
– Где-то так.
– Как я понимаю, та женщина выбрала его, а не тебя?
– Ты все правильно понимаешь, – улыбнувшись, ответил Глеб, хотя капитану его улыбка показалась вымученной.
– И с тех пор никаких контактов?
– Мы лишь пару раз пересекались на работе.
– А скажи на милость, откуда Гонсалесу был известен твой номер?
– Я полагаю, он мог раздобыть его на кафедре.
– Ну да, ну да, – согласился следователь. – И зачем Гонсалес мог звонить тебе в день убийства, ты не знаешь?
Глеб покачал головой. Капитан доел последний кусок пирога и бережно собрал оставшиеся на блюдце крошки.
– Тебе придется помочь мне в расследовании. Сам понимаешь, это и в твоих интересах тоже.
– Ты что, меня подозреваешь? – подскочив, спросил Глеб.
– Я-то нет. Но желающие найдутся. Так ты поможешь?
– Да куда я теперь денусь. К тому же на дворе каникулы, свободного времени полно. В общем, можешь мною располагать.
– Вот и славно. Завтра прилетает вдова Гонсалеса. Я собираюсь вместе с ней еще раз осмотреть квартиру. Приглашаю и тебя.
– Вдова Гонсалеса? – с какой-то странной интонацией переспросил Глеб. – Хорошо. Я обязательно буду.
* * *
После встречи со Стольцевым следователь вернулся в управление. Он так и не получил вразумительного ответа на вопрос, почему Гонсалес в критический момент, когда бандиты взламывали дверь, вместо того чтобы позвонить по "02" и просить о помощи, набрал номер Стольцева. И это после того, как он увел у Глеба любимую, и после стольких лет разлуки. А Стольцев часом не врет? Как ни противно подозревать его, но по долгу службы придется все досконально проверить.
На рабочем столе капитана уже ожидало заключение Семенова, согласно которому Гансалес не находился под воздействием наркотических веществ в день смерти. В крови жертвы были найдены лишь следы диазепама – распространенного седативного препарата.
Капитан почесал в затылке. А снотворное не могло вызвать ту самую "галлюцинацию", которую имел в виду Гонсалес, выцарапывая надпись на столе? Нет, тут надо разобраться поподробнее.
Следователь набрал номер судмедэксперта.
– Семеныч, а ты уверен, что Гонсалес не ширялся?
– Вполне. Похоже, он всего лишь принял изрядную дозу валиума.
– А откуда известно, что именно валиум? В заключении сказано про… э-э… диазепам.
– Во-первых, это всего лишь название рабочего вещества, а во-вторых, я поднял список лекарств, найденных в аптечке Гонсалеса. Там был валиум.
– Так у нашего парня шалили нервишки?
– И сильно.
– Что ты хочешь сказать?
– Сдается мне, – судя по возникшей паузе, Семеныч раскуривал очередную сигарету от предыдущей, – что этот твой испанец изрядно психовал в тот вечер.
Следователь задумчиво погладил тройной шрам под глазом.
– Думаешь, догадывался, что к нему могут нагрянуть непрошеные гости?
– Не исключено. Может, что-то почувствовал или заметил. Мужик, как я понимаю, был сообразительный, доктор наук все-таки.
– Ежели он был такой умный, – проворчал Лучко, – с чего бы ему тогда лежать у тебя в морге?
* * *
После ухода Лучко Стольцев, размышляя о разговоре, еще дважды заказывал себе кофе.
Рамон звонил ему позавчера ночью?! После всего, что было между ними? Что он хотел? Уж не собирался ли наконец извиниться? Кто и за что его убил? Негодяи не оставили на Гонсалесе живого места – по словам Лучко, Рамона пытали. Жуть, средневековье какое-то.
И как там теперь она? Странное дело, услышав о смерти Гонсалеса, Глеб первым делом подумал совсем о другом человеке. Фрагменты тщательно и глубоко зарытых в памяти событий пятнадцатилетней давности встали перед его глазами. Воспоминания были не из приятных. Ведь Глеб тогда впервые в жизни узнал, что утверждение "расставание – маленькая смерть" верно только для тех ситуаций, когда все случается по обоюдному согласию. В противном случае эпитет "маленькая" можно смело отбросить.
Глава 4 Вероника
Он обратил внимание на эту глазастую девчонку еще на первом курсе, но долго стеснялся подойти и куда-нибудь пригласить. При всей мягкости черт и никогда не сходящей с губ улыбки было в Веронике что-то неприступное. Она и притягивала, и внушала трепет. Как омываемая грозным океанским прибоем красота прибрежных скал, что так и манит к себе потерявшего осторожность яхтсмена. Подойдешь поближе и можешь потом сильно пожалеть.
Все вышло само собой во время летней практики. Солнце, море, южные звезды и крымские вина кого угодно настроят на лирический лад. Их разговоры становились все дольше, взгляды – все жарче. А настоящий роман закрутился сразу после возвращения в Москву. Оба нырнули в него с головой. К моменту выпуска они уже давно жили вместе и на годы вперед строили радужные планы что в науке, что в любви. И эти планы вполне могли бы сбыться, если бы не проклятая аспирантура.
Вот тогда-то в их жизни и появился Рамон Гонсалес. Он стал научным консультантом Вероники. Лицом смахивающий на Хавьера Бардема, Рамон Хуанович пачками пленял студенток и аспиранток, единодушно признававших его заслуженным секс-символом истфака.
Много позже, исколесив Иберийский полуостров вдоль и поперек, Глеб сообразил, что каждый второй испанец с трехдневной щетиной выглядел бы в глазах пылких москвичек законченным мачо. Но все это было потом, а тогда он, помнится, не особенно насторожился. В конце концов, какие-то там девчонки – это одно, а Вероника – совсем другое дело. Глеба не насторожили ни восторженные рассказы подруги о многочисленных достоинствах научного консультанта, ни ее поздние возвращения, ни чьи-то назойливые звонки и молчание в телефонной трубке. Он так ничего и не понял до того самого дня, когда Вероника спокойным тоном давно принятого решения объявила: "Я его люблю!"
В последнюю проведенную вместе ночь они, обнявшись, но не раздеваясь, лежали рядом и, то плача, то хохоча, вспоминали самые счастливые минуты любви, столь внезапно утраченной в одностороннем порядке. А через год Глеб встретил свою будущую бывшую жену, и вскоре у него родилась Ксюха, живущая теперь за тридевять земель с мамой и отчимом.
Что до Гонсалеса, то их пути с тех давних пор несколько раз пересекались. Однако после того, как Вероника ушла к Рамону, мужчины за все это время не обмолвились ни словом. Ни при встрече, ни по телефону. И вот на тебе.
* * *
От капитана не укрылось ни легкое замешательство, которое испытали при встрече Глеб Стольцев и Вероника Гонсалес, ни их фамильярное приветствие на "ты". Значит, это она когда-то разбила сердце Глеба?
Лучко с интересом оглядел вдову. Намного моложе мужа, на вид от силы лет тридцать-тридцать пять. Чертовски хороша – стройная фигура, привлекательное лицо, с каким-то очень редким разрезом глаз. При абсолютно европеоидных чертах глаза казались чуть раскосыми. Несоразмерно большие, они будто были позаимствованы у какого-то куда более крупного человека, но общего впечатления отнюдь не портили. Скорее наоборот. Капитан очень скоро поймал себя на том, что совершенно заворожен магией этого необычного взгляда. Он украдкой посмотрел на Стольцев а. Да, Глеба можно понять. Упустить такую бабу!
Следователь снова заглянул в огромные глаза Вероники Гонсалес. Ни слезинки. Странно, однако.
Первым делом капитан попросил вдову проверить, не пропало ли что-нибудь. Пока Вероника обходила комнаты, Глеб с любопытством ходил за ней следом, осматривая интерьеры. К его удивлению, мебель оказалась довольно старой и сильно изношенной. Будто отвечая на немой вопрос Глеба, Вероника пояснила:
– Здесь жили родители Рамона. После их смерти он не захотел ничего менять.
– Тогда понятно. А то я было подумал…
– Что это мой дом? Ну ты даешь. У нас прекрасное жилье в Мадриде – один балкон тридцать метров.
Последняя информация показалась Глебу несколько избыточной. Он внимательно взглянул на Веронику. Та, не выдержав взгляда, стала копаться в ящиках потрепанного комода. Чтобы не мешать, Глеб вернулся в прихожую, где на стуле примостился Лучко.
– Гляди, живопись, – показав на стену, с благоговением произнес капитан, игриво поставив ударение на последний слог.
Посмотрев туда, куда указывала рука капитана, Глеб усмехнулся:
– Если бы у Гонсалеса были деньги на подобную живопись, он бы останавливался не в этой квартирке, а в особняке, где-нибудь на Остоженке.
– А что так?
– Это репродукция картины Эль Греко "Толедо в грозу". Вместе со "Звездной ночью" Ван Гога полотно считается одним из самых известных изображений неба в мировом искусстве. Такую картинку в оригинале может себе позволить разве что Билл Гейтс или Борис Абрамович. Да и то при условии, что Нью-Йоркский Метрополитан пожелает ее продать, в чем я сильно сомневаюсь.
– Вот, значит, как?
Встав со стула, Лучко принялся с интересом разглядывать репродукцию. Его встречу с прекрасным прервал голос Вероники:
– Похоже, всё на месте.
– Подумайте хорошенько.
– Нет, я все проверила. Да и не хранили мы тут ничего.
– Вы уверены, что в квартире не было ценностей? Преступники перерыли тут все вверх дном. А кроме того, у вашего мужа пытались вырвать какое-то признание.
– Вы хотите сказать, что Рамона пытали? – с ужасом спросила Вероника.
Капитан деловито кивнул. В тот же миг Вероника Гонсалес лишилась чувств.
С укоризной посмотрев на следователя, Глеб поднял Веронику на руки и бережно уложил на кровать в спальне. Давненько он не носил ее на руках.
Не успела Вероника прийти в себя, как Лучко огорошил ее еще раз:
– Вы знаете о том, что вашего мужа разыскивала испанская полиция?
– Полиция? Но за что?
– А вот этого нам испанские власти пока не сообщили.
Вероника помотала головой, будто желая прервать кошмарный сон.
– Но как могло получиться, что вы не в курсе событий? – удивленно спросил Лучко.
– Дело в том, что в последнее время мы с мужем жили порознь. Я – в Мадриде, он – в Толедо.
– И как давно?
– Мы расстались около года назад.
– Развелись?
– Нет, для начала разъехались. Но договорились о разводе. Однако ни у Рамона, ни у меня не было времени заняться формальностями.
Удовлетворившись этой информацией, Лучко подвел Веронику к письменному столу и указал на таинственную надпись.
– Что это, по-вашему, может значить?
– Понятия не имею. Вы полагаете, это написал мой муж?
– Таково заключение экспертов.
Вероника склонилась над столом.
– Белиберда какая-то.
– Но если эта надпись адресована не вам, то кому же?
– Да откуда ж я знаю?
Лучко повернулся к Стольцеву:
– Не хочешь "наложить руки"?
– Прямо сейчас?
– Ага.
– А может, пожалеем нервы Вероники?