* * *
Покончив с ужином и возблагодарив Господа за пищу, отец Бальбоа поспешил уединиться в своей комнате. Ему не терпелось обдумать все то, что он успел узнать из предоставленного Рохасом досье.
Итак, убийца, похоже, действует не один. Начать с того, что все преступления против служителей Церкви совершенно не схожи по почерку. Первую жертву убили одним-единственным выстрелом в затылок. Из того самого ствола, что засветился в деле Дуарте. Затем из того же оружия расстреляли двух священников – прямо-таки изрешетили пулями. Потом случилось два поджога.
Инспектор уверен, что действует целая группа преступников. Но кто может так люто ненавидеть католическую церковь? Единственная зацепка – дата совершения преступлений. Нападения, не считая убийства Дуарте, всякий раз происходили тринадцатого октября, а значит, каким-то мистическим образом связаны с разгромом тамплиеров. И, наконец, почему Дуарте застрелили неурочно, не в октябре, а в середине лета? Впрочем, убитый и не был священником.
Так кто же объявил войну Вере? Какая-то экстремистская реинкарнация Воинства Христова? Хм, месть через семьсот лет – мотив, в который трудно поверить.
А еще это странное заявление вдовы, которая теперь утверждает, что, когда она вернулась домой в день убийства, ее муж еще дышал. Он якобы даже успел ей что-то прошептать. Вот только она не разобрала, что именно. При этом Рохас уточнил, что скорая помощь привезла Дуарте в больницу уже мертвым. Так, может, бедной вдове всего лишь померещилось?
Мысли Бальбоа вернулись к совету фонда "Историческое наследие" и его пятерым членам, каждый из которых находился у Рохаса под подозрением. Все они были в курсе предстоящей встречи Гонсалеса и Дуарте и даже если не убивали сами, то могли кого-то нанять или навести преступника на след жертвы. Эх, если бы знать, что именно собирался рассказать Гонсалесу Дуарте.
Пещера, в которой фонд начал раскопки, еще столетия назад обросла преданиями и легендами. Все толедские дети наизусть знали эти сказки, но из-за сказок, как известно, еще никого не убивали. Тем не менее кровь пролилась, и надо было срочно понять, по какой причине это случилось и по чьей вине.
Падре раскрыл тетрадь и, щелкнув ручкой, вывел жирную единицу. Под этим номером в его списке будет фигурировать председатель совета Рафаэль Мартин. Кроме чисто административных обязанностей его главной задачей был поиск спонсоров для проектов фонда. Как говорили, к этому занятию у Мартина был врожденный талант – именно поэтому он и возглавлял совет уже третий срок подряд. Регулярно посещает мессу, богат, удачлив. Зачем ему мараться? У него и так вроде все есть. Хотя богатства много не бывает.
Вторым в списке священник поставил Луиса Ригаля. По общему мнению, фанатично предан науке. Говорят, Луис в свое время даже отказался от престижной должности в Мадриде ради раскопок в Толедо. Близко дружил с Гонсалесом. По мнению инспектора, был искренне опечален его смертью. Живет с виду весьма скромно – куча книг, да сильно подержанный "сеат" – вот и все богатство. Впрочем, это еще не говорит о бескорыстии, скорее черта характера. В церкви появляется редко, что называется, по праздникам. Учитывая, что Ригаль торчит на работе по двенадцать часов семь дней в неделю, это неудивительно.
Под третьим номером Бальбоа записал Хосе де ла Фуэнте – главного знатока старого Толедо. Этот энергичный шестидесятипятилетний ветеран испанской археологии уже более двадцати лет возглавлял местный археологический музей, а также занимал несколько почетных должностей, в том числе входил в совет фонда, причем считался одним из самых активных его членов. Был знаком с Дуарте, как, впрочем, и почти все остальные. По словам приходского священника, не пропускает ни одной службы. С виду совсем непохож на того, кто способен пойти против Церкви, да и возраст уже такой, что пора больше думать о душе.
Номер четыре – Сусанна Чавес, вице-мэр города. Все в один голос говорят, что стерва. А с другой стороны, как еще женщине прорваться на такую должность? Но это еще не повод ее подозревать. При мэрии существует муниципальный Совет охраны памятников старины, его как раз и возглавляет Чавес. Именно поэтому ее ввели в состав совета фонда. Госпожу Чавес никогда не видели в храме, это плохо. Хотя, к сожалению, таких нынче становится все больше.
Наконец, сам Рамон Гонсалес. Один из тех, кого в свое время звали niños de la Guerra. Отец Бальбоа лично знал пару семей, разорванных той страшной войной на две части: родители в Испании, дети – в бывшем СССР, откуда им долгие годы силой не позволяли вернуться. А по всей стране таких семей были тысячи – вот уж воистину трагедия, достойная Шекспира.
Падре был немного знаком с Гонсалесом при жизни и не очень-то верил в его виновность. Нет, конечно, у Рамона были свои слабости – он слыл неисправимым бабником – но это совсем другое, пусть даже и не богоугодное дело. Тем не менее Рохас упорно продолжает считать Гонсалеса основным подозреваемым. Ну зачем было Гонсалесу во всеуслышание объявлять о намеченной встрече с Дуарте, если он собирался его убить? И вся эта история с галстуком тоже представляется весьма шаткой.
Как бы там ни было, а Рохас уверен, что выводить Гонсалеса из числа подозреваемых пока рано, и определенные основания на это у инспектора есть. Во-первых, Рамон жил в Мадриде в то время, когда там произошли убийства священников. Да и смерть монаха тоже случилась неподалеку. Во-вторых, если придерживаться версии семейной вендетты, не стоит забывать о том, что дед Рамона Хосе Гонсалес не только воевал в рядах республиканцев, но и прослыл беспощадным мстителем, воздавая по заслугам старому режиму за все совершенные и мнимые грехи.
Падре принялся машинально перебирать лежащие на столе четки. Да уж, то было ужасное время. Бальбоа много раз слышал от братьев во Христе леденящие душу воспоминания о самых черных днях испанского духовенства, таких как шестое ноября 1936 года. Тогда в Мадриде республиканцы поставили к стенке более двухсот священников и монахов только за то, что те отважились надеть сутану. И таких окаянных дней было много. Слишком много.
Бальбоа вздохнул, вознес Пресвятой Деве молитву за умягчение злых сердец и, отложив четки, еще раз внимательно перечитал свои записки. М-да, зацепиться пока не за что. Но он обязательно найдет негодяя. С помощью Рохаса или без.
Глава 13
Чудовище с зелеными глазами
Наскоро обустроившись в толедской квартире Рамона, они стали думать над планом действий.
– Ну, что теперь? – спросила Вероника. Оглядев кавардак вокруг, она внесла первое предложение. – Наверное, стоит начать с генеральной уборки.
– Уборка сейчас дело десятое, давай лучше повнимательнее пороемся в вещах Рамона.
– А что ты, собственно, рассчитываешь найти?
– Понятия не имею, – честно признался Глеб. – Что-то, за что сможем зацепиться.
– Тогда начнем со стола и стеллажей. Если мы ищем какой-то документ, он должен быть там.
Словно старатели в поисках золотых крупинок, они выпотрошили ящики стола и принялись перебирать листок за листком, предмет за предметом. Потратив несколько часов, но так и не обнаружив ничего стоящего, Вероника и Глеб отправились в магазин за провизией.
Для российского гурмана поход в приличный испанский супермаркет – просто праздник какой-то. Когда Глеб увидел, что цена бутылки выдержанного Marques de Cdceres почти в четыре раза ниже, чем в Москве, он чуть было не прослезился. Живут же люди! А колбасный отдел – это вообще отдельная песня. При всей любви Глеба к итальянскому прошутто и французскому жамбону, он признавал, что номером один среди сыровяленых окороков мира был и остается испанский jamön serrano, заслуженно позиционируемый что в римских, что в парижских продуктовых бутиках как истинный creme de la creme.
Основательно затоварившись, они отправились домой. По дороге Вероника вспомнила о каких-то неотложных делах и оставила Глеба одного с покупками. Громыхая связкой ключей, он открыл три входных замка и нос к носу столкнулся с госпожой Савон, казалось, дежурившей за дверью.
– А где же сеньора Гонсалес? – поинтересовалась она.
– Осталась у газетного киоска в двух кварталах отсюда.
– В двух кварталах? Это совсем недалеко – потеряться будет сложно. Тем более что сеньора здесь уже бывала, и не один раз.
Глебу показалось, что госпожа Савон нарочно выделила голосом "не один". Расценив это как приглашение к развитию темы, он вежливо уточнил:
– Вероника, верно, навещала Рамона Гонсалеса?
Изрезанный морщинами рот старухи сложился в подобие улыбки.
– Рамона? С чего вы взяли?
* * *
По пути домой Вероника столкнулась на улице с Рафаэлем Мартином, живущим неподалеку. Прозвище, данное ему Рамоном – El Caballero de la Triste Figura, – как нельзя подходило этому вечно озабоченному человеку, неуклюжему и утонченному одновременно, лицом похожему на Николая Черкасова в незабвенной роли Дон Кихота. При этом Мартин отнюдь не был лишен мужского обаяния, знал об этом и, как поговаривают, пользовался своим природным даром направо и налево.
Председатель совета фонда покупал в газетном киоске свежие журналы. Завидев Веронику, Мартин приветливо помахал ей рукой.
– Здравствуйте, госпожа Гонсалес! Как поживаете?
– Спасибо, хорошо. Очень здорово, что мы встретились. Я как раз собиралась вам позвонить.
Они сели за столик близлежащего кафе.
– Очень вам сочувствую. Какой ужас! Какой ужас! – с ходу запричитал Мартин.
– И не говорите. Вот пытаюсь теперь во всем разобраться.
– Разобраться, говорите? Будете кофе?
– Да, с удовольствием.
Мартин заказал две чашки экспрессо.
– И что же вы намереваетесь делать?
– Пока не знаю, очень хочу понять, во что успел вляпаться Рамон за то короткое время, что пробыл здесь в Толедо без меня.
Председатель нахмурился:
– Так вы думаете, смерть Рамона в Москве как-то связана с его пребыванием в Толедо?
– Я в этом просто уверена.
– Не знаю, что вам и сказать.
– Для начала хотя бы скажите, верите ли вы в то, что мой муж причастен к смерти Дуарте?
– Нет, что вы. Я не сомневаюсь в его невиновности.
– Значит, считаете, кто-то мог подставить Рамона?
– Подставить? – с легкой усмешкой переспросил председатель. – От самого этого слова так и веет детективной прозой.
– Тогда как вы объясните, что все улики указывают на моего мужа.
Мартин задумчиво поднес ко рту чашку с дымящимся кофе.
– Ответа на этот вопрос у меня, к сожалению, нет. Зато у меня есть для вас один совет.
– Какой же?
– Умаляю вас не играть в сыщика. Оставьте это дело испанской полиции.
– Полагаете, она справится?
– Я немного знаком с инспектором Рохасом. Поверьте мне, этот человек знает свое дело. Не стоит ему мешать.
– Но отчего вы думаете, что я могу чем-то помешать официальному расследованию?
– Поймите, любое неосторожное движение может привести к тому, что нежелательная информация тут же станет достоянием прессы. Это весьма осложнит работу полиции. Кроме того, скандал грозит подмочить реноме фонда, а мы целиком и полностью зависим от спонсорских вливаний.
Вероника, задумавшись, уставилась в чашку, потом снова подняла глаза на Мартина:
– Так что же мне теперь делать? Сидеть сложа руки?
Председатель совета фонда пожал плечами и подал официанту знак принести счет.
* * *
В "Ассоциации переводчиков жестового языка" капитана уже ждали. Его собеседник – улыбчивый молодой человек лет двадцати пяти – представился Валерием. На первый взгляд он выглядел ничем ни примечательно, если бы не руки, а точнее пальцы. Они имели какую-то неестественную длину и гибкость. Да, в профессию этот человек пришел явно по призванию, отметил про себя Лучко и детально описал первый из двух жестов из Глебова видения. Валерий тут же повторил его, но уже в правильном исполнении, и прокомментировал:
– Означает "смотри". Но обратите внимание, что подушечки пальцев у меня развернуты к глазам, а у вас они смотрят в противоположную сторону.
– Это так принципиально?
– Нет, вас, конечно же, поймут, как слышащие поняли бы шепелявого или человека с акцентом. Но у нас так не "говорят".
– Ясно. Значит, будем считать, что я ошибся. А что вы скажете вот про это?
И Лучко показал Валерию второй знак. Развернув ладони под прямым углом друг к другу в виде буквы "т", он вдабавок легонько ударил ими друг о друга.
Валерий в ответ пожал плечами:
– Это скорее из области спорта.
Следователь разочарованно вздохнул:
– Наверное, вы правы. Мне и самому так кажется.
Сурдопереводчик развел руками:
– Извините, но спортивные жесты это не ко мне.
Разочарованный капитан уже собирался уходить, но потом все же на всякий случай спросил:
– А давайте все же представим, что я не ошибся и передал первый жест верно. Что это может означать?
– Я рад, что вы спросили. Вообще-то я уже видел нечто похожее.
– И где же?
– Как-то к нам приезжала делегация из-за рубежа. И кто-то из гостей использовал подобный знак.
– А что он означал?
– "Смотреть" или "смотри", я уже не помню контекста.
– Значит, то же самое, что и у нас?
– Ну да. Только рука двигалась по-другому, примерно так, как показали вы.
– А что это был за человек и откуда, помните?
– Увы, нет. По этому поводу вам лучше обратиться в международный отдел. Но он, к сожалению, находится по другому адресу.
* * *
Не разобрав покупки, Глеб завалился на кровать и, заложив руки за голову, глядел в потолок. Старая сплетница порядком подпортила ему настроение. Какого черта она суется не в свои дела? Про Ригаля он уже и сам сообразил.
В памяти снова всплыла встреча Вероники с Луисом и их не совсем дружеские объятия. Пылкое воображение тут же дорисовало картину: обнимающиеся фигуры еще теснее прижались друг к другу и постепенно приняли горизонтальное положение. Самое время отвернуться, но от засевших в мозгу образов так просто не убежишь.
Подлое воображение еще несколько минут терзало Глеба сюжетом в духе Тинто Брасса, затем несуществующая диафрагма стала наконец закрываться, постепенно погружая изображение в темноту. Слава богу, кино закончилось. Или это всего лишь перерыв между сериями?
Ревность. Интересно, почему Шекспир столь радикально отколеровал цвет глаз этого "чудовища" в своем "Отелло"? Хотел подчеркнуть его вечнозеленость и неувядаемость? Тут классик, как всегда, попал в точку.
Хм, а с чего это он так разволновался-то? Что тут такого? В конце концов, Вероника последние полгода, считай, свободная женщина, и какое кому дело до того, с кем она коротает дни и проводит ночи?
Несмотря на это самоувещевание, на душе по-прежнему было гадко, и Глеб решил себя срочно чем-то занять. Оглядев бесконечные стеллажи, набитые книгами и коробками, он снова приступил к методичному поиску хоть чего-то, что помогло бы понять, какое отношение Рамон имеет к убийству Дуарте.
К тому времени, когда вернулась Вероника, Глеб уже успел разобрать полторы полки, но так и не нашел ничего достойного внимания. Тогда он решил переключиться на стряпню, ведь нет ничего приятнее, чем готовить еду из хороших продуктов.
– Ты голодна?
– Не то слово.
– Как ты смотришь на итальянскую кухню?
– Ну приличную пасту я тебе запросто приготовлю, а что-то более сложное уже вряд ли.
– Ты не поняла, готовить буду я.
– Ты?
В голосе Вероники послышалось столь искреннее сомнение, что Глеб почувствовал приступ здоровой спортивной злости. Он легонько подтолкнул Веронику к двери и принялся выбирать подходящую сковороду.
– Прошу посторонних очистить помещение и дать мне сорок минут. Будет вам и первое, и второе, и третье.
– Ты серьезно?
– Еще один такой вопрос, и я дам тебе по башке чем-нибудь тяжелым.
– Это ж надо, Стольцев – и у плиты.
Сделав страшное лицо, Глеб взвесил в руке самую большую из сковородок.
– Молчу-молчу, – взвизгнула Вероника и проворно скрылась за дверью.
Глеб с удовлетворением осмотрел кухонную утварь, перебрал запас специй и облачился в фартук. Сгодится. Пришло время дать мастер-класс.
Пятьдесят минут спустя он торжественно распахнул дверь кухни. За дверью обнаружилась Вероника, втягивающая носом воздух.
– Боже, какие запахи!
– А то, – с достоинством констатировал Глеб, снимая фартук. – Кушать подано. Аплодировать можно сидя.
После того как Вероника, причмокивая, признала, что тосканская рарра al pomodorо как минимум не уступает знаменитому андалусскому гаспачо и что она в жизни не ела ничего вкуснее запеченной в духовке телячьей скьяччаты с грибами и розмарином, Глеб вынул из холодильника миску с мороженым, заправленным клубникой, лимонной цедрой и листьями мяты.
Вероника засунула нос в миску и закатила глаза.
– Стольцев, ну ты даешь! А ведь каких-то пятнадцать-семнадцать лет назад ты и с яичницей-то с трудом справлялся. Кто ж знал, что ты научишься вот так кашеварить? Как говорится, ничто не предвещало…
– Ну ладно, скажешь тоже: "ничто не предвещало". Неправда, я всегда любил вкусно поесть.
– Рамоша тоже любил вкусно поесть, и что с того?
– Ну я же не Рамоша.
– Теперь вижу. Может, ты нам на досуге что-нибудь еще вкусного приготовишь?
– А это как ты будешь себя вести, – с улыбкой ответил Глеб и снова налил обоим вина. Вероника подняла свой бокал:
– За незнакомого мне Глеба!
"За Веронику, которую я знал!" – произнес про себя Глеб и выпил до дна.