- Нет! - твердо сказал он. - Вы ошибаетесь. Ни разу за все то время, пока я работаю здесь, через эту дверь ничего не вынесли. Только заносили.
- Может быть, выносили не в вашу смену?
- А чем моя смена отличается от второй?
- Тогда получается, что фасовщик жрет все пакеты и выносит их в своем желудке.
Химик внимательно рассматривал стол и стену, рядом с которой стоял.
- А посмотрите-ка сюда. Вас ничто не удивляет?
- Вы об этой картине? Да, "Рожь" Шишкина смотрится здесь по крайней мере дико.
Я подошел к репродукции размером с форточку, обрамленной двумя горизонтальными реями, попытался ее приподнять, но оказалось, что рама жестко прикреплена к стене. Тогда я попытался сдвинуть картину в сторону, и, к моему удивлению, она поддалась и легко заскользила вдоль стены, открывая прямоугольную нишу.
- Микролифт! - воскликнул Гурьев.
Я провел рукой по нише. Она была пуста. От моего прикосновения кабинка легко закачалась на тросе и опорных колесиках с амортизаторами.
- Боюсь, что эта кабина для меня слишком маловата, - произнес я упавшим голосом.
- А вы думали, что вам будет везти бесконечно? - отозвался Гурьев. - Хочу вам сказать, что спичек осталось не больше десятка.
- Поищите где-нибудь выключатель.
Гурьев заглянул под стол и тотчас нашел кнопку. Над столом вспыхнули неоновые лампы. Несколько минут мы щурились и прикрывали ладонями отвыкшие от света глаза. Гурьев с сочувствием поглядывал на меня и качал головой.
- Кажется, Кирилл, вы проиграли.
- Нет, я выясню, куда ведет этот лифт.
- И как вы это сделаете? Уменьшитесь до размеров кошки?
- Подождите! - нервно прервал я его, отодвинул стол в сторону, чтобы было удобнее подойти к нише. - Какая длина кабинки?
- Не больше полуметра.
- А ширина? Смотрите, до локтя рука входит.
- Ну, и о чем это говорит?
- О том, что плечи пройдут.
- Я не понял вас! - развел руками в стороны Гурьев. - А голову, грудь, ноги и все прочее вы брать с собой не будете?
- Гурьев, я думал, что ученые более догадливы! Дайте ломик!
Производственный корпус, перегородки между цехами, как и модули, строились наскоро, отнюдь не на века, и я, загнав ломик между стенкой шахты и кабинкой, без особых усилий сорвал ее с рельс, рванул кабинку на себя и втащил ее вместе с подъемным тросом в комнату.
- Вот видите, - сказал я, прерывая слова частым дыханием; и сердце в груди вдруг зачастило - не столько от физической работы, сколько от волнения. - Вот видите, как все, оказывается, просто.
Просунул голову в шахту, буркнул "Отлично!", хотя ничего хорошего в кромешной тьме не различил, и принялся отвязывать трос от кабинки. На лице Гурьева появилось нечто, напоминающее удивление, но глаза его по-прежнему излучали скептицизм, и он ничего не предпринял, чтобы мне помочь.
Я довольно долго провозился с тросом, исцарапал в кровь руки, но все же отвязал его и размотал всю катушку на электромоторе, подвешенном у потолка шахты. Нижний конец троса, когда я скинул его, упал на металлическую поверхность. Метра три, не больше, подумал я. Это пустяк, это задачка для юных скалолазов.
Я хотел обойтись без угрозы, но голос меня выдал:
- Анатолий Атександрович, - сказал я, подходя к нише. - В ваших глазах я уже не вижу желания бороться за свободу. Может быть, я ошибаюсь? Но как бы то ни было, в эту шахту, если очень захотите, вы влезете.
- Главное - вылезть, - вздохнул Гурьев.
- Я жду вас внизу. Но недолго. Если вы надумаете вернуться, постарайтесь пройти через дверную щель аккуратно, чтобы не сорвать сигнализацию.
Он не смотрел мне в глаза. Влезать в нишу, а затем в шахту, пришлось ногами вперед. Я слишком поздно подумал о том, что трос предварительно надо было протереть от смазки, и практически съехал по нему до дна шахты, вконец ободрав ладони.
Я, как оловянный солдатик, стоял в узком пенале, где не мог ни присесть, на нагнуться, ни ощупать стены вокруг себя. В первое мгновение ужас холодной волной сковал мой разум - достаточно было лишь на мгновение представить себе, что я не смогу выбраться из этой черной ловушки и останусь тут до своего последнего дня. Даже воспользоваться тросом я уже не мог, и не потому, что он был скользким, как бычьи жилы, а потому, что не было достаточного пространства для работы руками.
Холодный пот покрыл тело. Я изо всех сил зажмурил глаза, до боли прикусил губу. Никогда еще со мной не случалось, чтобы я терял самообладание.
Как внезапно нахлынуло, так и отлегло. Я встал поудобнее, нашел место, где можно было развернуть плечи и вздохнуть полной грудью. Сверху на меня посыпался песок, и я услышал голос Гурьева:
- Ну, как вы там? Мне уже можно спускаться?
- Ну да, - сквозь зубы ответил я. - Только вас здесь не хватало.
Я постучал носком ботинка по стене. Кирпичная кладка. Значит, лифтовые люки находятся не друг над другом. Постучал справа и слева. Опять кирпич. Надо было опускаться головой вниз, подумал я. Это хоть и не так удобно, но надежнее.
Не рассчитав удара, я изо всей силы врезал пяткой по стене, находящейся за спиной. Загремела металлическая дверца. Я ударил еще сильнее, надеясь выбить ее вместе с запором или замком, но она не поддалась.
- Вы с ума сошли! - зашипел сверху Гурьев. - Зачем вы так гремите?
С трудом подавляя в себе желание обложить химика матом, я стал двигать пяткой из стороны в сторону, пытаясь сдвинуть дверь, если, конечно, она была устроена по тому же принципу, что и картина наверху. Это была долгая, адская работа. Сантиметр за сантиметром я сдвигал дверцу в сторону, и когда открыл ее полностью, то ноги онемели уже настолько, что я не чувствовал их и проталкивал в проем словно два тяжелых и неповоротливых бревна.
Я выполз из шахты в какой-то уродливой, неестественной позе. Ноги не держали меня, и я тяжело сел на пол. Подо мной загремел какой-то изогнутый жестяной лист или цинковое корыто - я не разглядел. Из ниши доносился голос Гурьева.
Я подполз к нише, просунул в нее голову.
- Алло, Гурьев! - откликнулся я. - Все в порядке. Можете спускаться. Только заползайте в шахту не на животе, как я, а на спине. Это немного сложнее, зато вам будет намного проще здесь, внизу.
Гурьев минуту помолчал, оценивая, должно быть, степень риска. Потом ответил:
- Хорошо. Принимайте!
Он грохнулся о дно шахты с такой силой, что я испугался - не поломал ли он себе ноги. Проклиная вслух меня, себя, такого нерадивого, свою маму, которая произвела его на свет, Гурьев выполз из ниши, наступил на то же корыто, которое загрохотало подобно раскатам грома в июльскую ночь, и стал отряхиваться. Он занимался этим делом слишком долго, будто назло мне, и я уже начал было заводиться, как вдруг Гурьев поднял голову, посмотрел по сторонам, потом на меня, потом снова по сторонам и тихо произнес:
- Этого не может быть… Мы, собственно, сделали гигантский круг… Но этого быть не может!..
Я тоже посмотрел по сторонам, но едва различимые силуэты грузовой машины с брезентовым навесом, каких-то станков, стопок листовой фанеры или жести и высоких, под самый потолок, металлических стеллажей ни о чем мне не сказали.
- Вы знаете, куда мы с вами приползли? - спросил Гурьев и неприятно, тоненьким голосом рассмеялся. - Я вам рассказывал. Это гробовой цех.
18
Я никак не мог отделаться от чувства, что все произошедшее со мной этой ночью было одним крупным розыгрышем. Некто хитрый нарочно погнал меня по кругу, заставил ползать по трубам и шахтам, и в итоге я вернулся почти в то же место, откуда вышел. Производство порошка заканчивалось маленькой фасовочной комнатой, откуда он уходил в никуда.
Я бродил по цеху, присматриваясь к темным силуэтам станков, на которых режут цинковые листы, затем сгибают их, придавая форму гроба, и запаивают щели. Оборонный заказ. Увы, война требует не только производства техники и снарядов. Ей нужны и цинковые гробы - жуткий символ войн, катастроф, трагедий, где люди гибнут массово и очень далеко от того места, где будут захоронены.
Я подошел к грузовику, откинул брезентовый полог, заглянул в кузов. Полумрак не помешал мне увидеть несколько готовых гробов, накрытых крышками, аккуратно сложенных на полу-кузова. Страшно, подумал я. Люди еще живы, еще несут службу, сидят в окопах на границе, ходят на патрулирование, а тара для них уже приготовлена. И где-то, когда-то пути их пересекутся, и судьба уже навеки станет единой.
"Тара", мысленно повторил я, как бы прислушиваясь к звучанию этого слова. Кощунственно так думать, если речь идет о погибших. Но точнее определения не подберешь, пока эти ящики, горьковато пахнущие металлом, лежат в кузове грузовой машины.
Я вернулся к нише, рядом с которой безмолвно сидел Гурьев. Удобно, черт возьми, думал я, опускаясь рядом с нишей на корточки. Удобно, остроумно и безопасно.
Оттащил в сторону подготовленный к загрузке гроб и увидел необходимые инструменты: паяльную лампу, большой, похожий на молоток, паяльник, банку с маслянистой жидкостью, возможно, соляной кислотой, моток припоя.
- Фантазия человека безгранична, - сказал я Гурьеву, рассматривая паяльник. - Вариантов масса. Это все равно, что игра двух королей на пустом шахматном поле. Можно загонять своего противника в угол до усрачки. А он будет придумывать новые ходы и избегать нападения… Какое сегодня число? Уже двадцать второе, среда. Среда, вы слышите? А "Черный тюльпан" вылетает из Душанбе по четвергам. Значит, завтра.
- О чем вы? - не понял Гурьев.
- О том, что мафия бессмертна, дорогой Анатолий Александрович! Я нашел последнее звено, и цепочка замкнулась. Но легче от этого мне не стало. Голову распирает осознание, если хотите, чудовищного цинизма, вселенской подлости и низости… А впрочем, все разговоры о морали ныне смешны и бессмысленны.
- Вы так считаете?
- Я в этом уверен… Вы видите этот самосвал с гробами, будь он неладен? На нем мы пробьем себе путь к свободе. Надо только протаранить двое ворот - что может быть проще?
Я снова подошел к грузовику, взялся за ручку двери, и она, к счастью, поддалась, дверь раскрылась. Но встать на подножку я не успел.
- Стоять! - услышал я за своей спиной голос Гурьева и почувствовал, как к затылку прикоснулся холодный ствол. - Руки вверх!
Это было настолько неожиданно, что я даже не подумал о том, что такие команды лучше выполнять беспрекословно, хотел было повернуться, как ствол еще сильнее вжался мне в затылок. Щелкнул затвор.
- Не делайте глупостей, Кирилл, - предупредил Гурьев. - Иначе мне придется выстрелить. Снимите с плеча автомат и положите его на землю. Живо!
- Вот тебе раз! - недоуменно произнес я, опуская оружие к своим ногам. - Послушайте, Анатолий Александрович, а может быть, вы переутомились? Вы меня ни с кем не путаете?
Я услышал, как он подобрал автомат и закинул его себе на плечо.
- Повернитесь! Опустите руки!
Нет, Гурьев не был похож на человека, внезапно потерявшего рассудок. Он, держа пистолет в вытянутой руке и направив его мне в грудь, смотрел спокойным и совершенно ясным взглядом.
- Никуда мы не поедем, - сказал он.
- Разве вы решили остаться?
- Не только я. И вы останетесь.
- Нет-нет, благодарю. Но мне здесь больше нечего делать.
- На кого вы работаете?
- На Фемиду, Анатолий Александрович, на нее, родимую.
- Перестаньте паясничать. Сейчас я вызову охранку, и они легко вытянут из вас правду.
- Почему вы решили, что я говорю неправду?
- Я вам не верю, - помолчав, ответил Гурьев. - Но в любом случае вы - мой враг.
- Кажется, до недавнего времени мы с вами были союзниками.
- Это вам так казалось. Я просто контролировал ваши действия.
- Так вы вовсе не собирались бежать со мной? - искренне удивился я.
- Бежать? - усмехнулся Гурьев. - Куда?.. Сядьте. Отдохнем. Теперь уже некуда торопиться.
Он, не опуская пистолета, сел на гроб, перевернутый днищем кверху. Я лишь прислонился спиной к крылу машины.
- Значит, вы все это время просто шпионили за мной? - спросил я.
- Я назвал бы это другим словом. А вот вы как раз и шпионили.
- Гурьев, я вас не узнаю. Вы ли тот запуганный интеллигент, который летел со мной из Москвы в Душанбе и жаловался на сокращение штатов в НИИ?
- Можете не сомневаться. Но вы правы - я действительно сильно изменился.
- Короче говоря, вам здесь понравилось?
- А вам бы не понравилось. - повысил голос Гурьев, - если только за один месяц получили семь тысяч долларов, включая премиальные и подъемные? Я, наконец, почувствовал себя человеком, понимаете? После нескольких лет унижений, постоянного страха, что окажешься на улице без средств к существованию, старый, не нужный никому со своим кандидатством, со своей кафедрой, я вдруг снова почувствовал себя ученым - человеком сильным, - способным использовать свои знания и опыт во благо самому себе. И ни один человек на свете не убедит меня в том, что это плохо.
- Анатолий Александрович, - сказал я, покачивая головой. - Но ведь вы не лекарства от СПИДа производите, а наркотик. Что ж вы свою такую умную голову на такое грешное дело используете?
- Да бросьте вы! - поморщился химик. - О каком грехе вы говорите? Что теперь грешно, а что нет - вы можете определенно сказать? Но даже если можете, то кто наделил вас правом судить о грехах? Все кончено, Кирилл! Нет больше морали. Ее отменили.
- Разве мораль можно вводить или отменять?
- Увы, мой дорогой! Я когда-то тоже думал, что нельзя. Оказывается, можно. И это прерогатива тех, кто стоит у власти. Завалили страну отравленной водкой, выпустили на экраны педиков, садистов, совершенных кретинов, расстреляли из танков депутатский корпус и объявили - это нормально, это цивилизованно. А если вы посмеете смотреть на все это дикими глазами, то про вас скажут, что вы дебил, сталинист и совок… Я долго сопротивлялся, Кирилл, доказывал, что я ученый и не могу опуститься до уровня спекулянта, торгующего в заплеванных переходах пивом. А годы тем временем шли, и моя семья забывала вкус фруктов и нормальной колбасы, и моя дочь возненавидела меня за то, что я, полжизни проведший в химических лабораториях, сделавший несколько научных открытий мирового уровня, не в состоянии купить ей модные джинсы!.. Но я дождался своего часа, Кирилл! Господь услышал мои молитвы! Меня заметили, меня оценили, и за мой ум, а не за унижение у пивных ящиков, стали платить хорошие деньги, и я начал выползать из нищеты. Вы понимаете меня?
- Понимаю.
- Да что вы понимаете! - с возмущением сказал он. - Авантюрист! Вы скачете с места на место, ищете место для подвига, как юный пионер тридцатых годов! Вам плевать на человеческие судьбы, вы готовы крушить мнимое зло, подминая под себя десятки, сотни жизней ни в чем не повинных людей… С какой радостью вы нашли последнее звено в этой цепи! У вас даже голос дрожал от возбуждения. И вы снова готовы идти напролом, таранить ворота, вызывать спецназовцев, ОМОН и громить, громить. А вы не подумали обо мне? О десятках ученых, которым эта работа дает кусок хлеба? Вы не подумали о том, что это наш последний шанс устоять в жестокой жизни и не дать погибнуть семьям?.. У вас самого, кстати, семья есть?
- Нет.
- Вот видите. Потому вы неспособны меня понять, а можете лишь талдычить заученные фразы о морали и совести. Плевать мне на вашу мораль, ясно?
- Ясно. В таком случае мне плевать на ваш последний шанс… Дерьмо вы, Гурьев, а не ученый. Вы не первый, до вас уже много было подонков с учеными степенями, деятельность которых изрядно подсократила население Земли. Все это человечеству знакомо. Нет смысла долго разговаривать - вас надо просто давить вместе с вашими гениальными мозгами, как тараканов.
Гурьев усмехнулся. Ствол пистолета задрожал.
- Что ж, вот и объяснились, - произнес он. - Теперь мне легче будет вас убить или сдать охранке. И никакого пятна на совести.
- Давайте, давайте, урод. Выслуживайтесь! Да повнимательнее будьте на приемке - не дай бог, к потребителям пойдет героин низкого качества!
Лицо Гурьева исказила гримаса. Наверное, он хотел иронически улыбнуться в ответ на мои слова, но не получилось. Злость, охватившая меня, мешала сохранять спокойствие и трезво оценивать ситуацию. Я едва сдерживал себя, чтобы не броситься на химика, не вцепиться обеими руками ему в горло - пусть даже с пулей в груди!
- Ладно. Ладно, - зашептал Гурьев, вставая с гроба. Он взялся за пистолет обеими руками. - Сейчас мы увидим, кто из нас урод… А ну, идите к воротам! Живо!
Шесть на восемь - сорок восемь, принялся я считать в уме. Таблица умножения обычно помогала мне сбросить напряжение и сосредоточиться на чем-то одном. Шесть на шесть - тридцать шесть. Семь на семь - тридцать семь. Семь на восемь - тридцать восемь… Тьфу! Сплошной кавардак в голове!
Я медленно шел к воротам. Он профан, разиня и мямлик, думал я. Химики, физики, ботаники - все они одного поля ягоды. Я просто обязан легко и бесшумно вырубить его. Будет очень стыдно, если я не сумею сделать этого и получу пулю.
Справа от меня темнела груда фанерных ящиков. От них на бетонный пол падала плотная тень.
- Я хочу закурить, - сказал я, останавливаясь.
- Обойдетесь.
- Не будьте извергом. Я и без того весь в вашей власти.
- По-моему, я вам и так позволил слишком много.
- Гурьев, вы же ученый, а не конвоир и не палач! Не позорьтесь, хватит падать! Иначе этот процесс-примет необратимый характер.
- Черт с вами, курите! Даю две минуты.
Я не спеша достал из кармана спички, тряхнул коробком, открыл его - осталось всего две. Усмехнулся про себя. Стою на краю обрыва, причем не первый раз. А не оказалось бы спичек, что придумал бы взамен?
На мгновение поднял глаза. Гурьев стоял в метре от меня, пристально наблюдая за моими руками. Так-то лучше. Я плотнее закрыл глаза, чтобы огонь не ослепил меня так, как должен был ослепить Гурьева, и чиркнул спичкой о коробок.
Три секунды, и хватит. В темноте эффект получается поразительный - проверено на практике. Я кинул спичку под ноги, беззвучно присел и, распластавшись, как паук, нырнул в тень ящиков.
Гурьев выстрелил прямо перед собой. Пуля рикошетом отскочила от бетона, выбив искру, и звякнула где-то под железной кровлей. Химик смешно крутил головой, пытаясь найти меня.
- Кирилл, вы пожалеете об этом! - испуганно забормотал он, энергично размахивая пистолетом в вытянутой руке, словно поливал из шланга воду вокруг себя. - Имейте в виду, я буду стрелять без предупреждения!
Он замолчал, замер, как восковая фигура, превратившись в слух. Я наблюдал за ним через щель между ящиков. Олух, подумал я. Клюешь на дешевую приманку. А еще за оружие хватаешься, путать пробуешь.
Взял кусок дощечки, который попался под руку, и с короткого замаха кинул его поближе к входным воротам. Она описала дугу над головой химика и брякнулась на пол. Химик вздрогнул, выдал какое-то нервное междометие, повернулся на звук и выстрелил. Одновременно с выстрелом я достал его ногой, ударив с прыжка в спину. Химик мешком повалился на пол. В течение последующих пяти секунд я заломил его руки за спину и аккуратно изъял из потной ладони "магнум".