– Не буду, – заверил я с выражением.
– Не беспокойтесь, он умеет себя вести, – добавила она. – Он обожает смотреть телевизор.
Она продвинулась вперед, увлекая за собой четвероногого телелюбителя. Когда они миновали Кэлвина Лидса, преданное создание приостановилось, чтобы обнюхать его, и удостоилось поглаживания по голове. Никто другой проявить подобную фамильярность не рискнул.
Taк мы сидели и бессмысленно глазели на экран добрых девяносто минут, до половины одиннадцатого. Я и теперь не сумел составить определенного мнения о Барри Рэкхеме. К сожалению, телевидение подрубает сыскной бизнес на корню. Раньше бывало, оказавшись в подобном обществе в чьем-нибудь доме или на квартире, вы получали превосходную возможность раздобыть ценные сведения, толкаясь среди гостей, наблюдая, разговаривая и держа ушки на макушке. Теперь же, когда включают телевизор, вы можете с таким же успехом остаться дома в постели. Лиц в темноте не разглядеть; брошенных кем-то реплик не расслышать, если это не истошный визг; и даже глубоко личные обстоятельства (например, то, изменилось ли скептическое отношение к вам молоденькой вдовушки) уточнить не удается. В кинотеатре можно, по крайней мере, держаться за руки.
Тем не менее в конце концов рыбка вроде бы клюнула. Когда наконец выключили телевизор и мы поднялись поразмять затекшие конечности, Аннабел предложила подбросить нас с Лидсом до его дома. Лидс сказал, что мы лучше пройдемся пешком. И тогда Барри Рэкхем, который словно ненароком приблизился ко мне, осведомился, не слишком ли утомила меня телепередача. Я ответил, что нет, могло быть и хуже.
– Думаете, вам удастся изобличить отравителя? – поинтересовался он, потряхивая стаканом, так что льдинки тихонько звякали.
Я пожал плечами:
– Не знаю. Как-никак прошел целый месяц.
Он кивнул:
– Вот именно потому так трудно в это поверить.
– Да? Во что же?
– Что он ждал целый месяц, а потом вдруг решил раскошелиться на Ниро Вульфа. О гонорарах Вульфа все наслышаны. Лидсу он не по карману. – Рэкхем растянул губы в улыбку. – Возвращаетесь в город сегодня?
– Нет, остаюсь переночевать здесь.
– Разумно. Ночью ехать не безопасно. А в воскресенье в это время года движение здесь не слишком оживленное, если вы, конечно, выедете рано. – Он ткнул меня в грудь указательным пальцем. – Вот-вот, если вы выедете рано.
И отчалил.
Аннабел зевала, а Дэна Хэммонд смотрел на нее во все глаза, словно приехал в Берчвейл только для того, чтобы понаслаждаться ее зевками. Лина Дэрроу посматривала то на меня, то на Барри Рэкхема, делая вид, будто на самом деле ее лучезарные взгляды предназначаются вовсе не мне. Доберман-пинчер стоял настороже, а Пирс футах в десяти от него – на целый фут больше длины прыжка, – почитая себя в безопасности, разглядывал пса с таким выражением на лице, что я невольно ему посочувствовал, хотя прежде особого сочувствия к политическим деятелям не питал.
Кэлвин Лидс и миссис Рэкхем тоже рассматривали пса, но выражения их лиц были совсем другие.
– Как минимум на два фунта тяжелее, чем надо, – проронил Лидс. – Ты перекармливаешь его.
Миссис Рэкхем запротестовала, что вовсе нет.
– Значит, мало выгуливаешь.
– Да, – вздохнула она. – Ничего, теперь я буду здесь почаще и займусь им как следует. Сегодня я была занята. Пожалуй, я его сейчас выведу. Замечательная ночь для прогулки… Барри, ты не составишь мне компанию?
Тот отказался. Очень мило, впрочем. Миссис Рэкхем обратилась с тем же предложением к остальным, но желающих не нашлось. Тогда она предложила проводить нас с Лидсом до дома. Лидс возразил, что она ходит слишком медленно, а ему уже давно надо лежать в постели, поскольку он встает в шесть. И двинулся к выходу, велев мне следовать за ним, если я и вправду иду.
Мы пожелали всем доброй ночи и откланялись.
Ночь стояла довольно студеная. По небу рассыпалось несколько звезд, но луны не было, так что в одиночку, да еще без фонаря, я наверняка сбился бы с лесной дорожки и блуждал до утра. Лидсу же фонарик был бы только помехой. Он уверенно вышагивал с той же скоростью, что и днем, а я, чертыхаясь, поспешал за ним, то и дело спотыкаясь о корни и поскальзываясь на камешках, а однажды даже потерял равновесие и плюхнулся оземь. Представляете, какой охотник на оленей получился бы из меня? Когда мы приблизились к псарне, Лидс подал голос, и до моих ушей донесся шорох множества лап, но никто из этих тварей даже не тявкнул. Ну скажите сами, кому нужна собака, не говоря уж о тридцати и сорока, у которой не хватает сердечности даже для того, чтобы залиться лаем, радуясь возвращению хозяина?
Лидс сказал, что после покушения на собаку он теперь всегда обходит свои владения, прежде чем отправиться на боковую. Я вошел в дом и поднялся в крохотную комнатку, где оставил свою сумку. Когда Лидс вернулся, поднялся наверх и зашел спросить, все ли у меня в порядке, я сидел на кровати в пижаме, почесывая шею и ломая голову над прощальными репликами Барри Рэкхема. Я рассеянно ответил, что все замечательно, Лидс пожелал мне спокойной ночи и ушел спать в свою комнату, расположенную напротив моей через маленький коридор.
Я открыл окно, выключил свет и забрался в постель, однако три минуты спустя понял: не тут-то было. Обычно я гоню прочь любые мысли в тот миг, когда приклоняю голову к подушке. Если какая-то дума все же застревает в лабиринте моих извилин, я даю себе три минуты, и ни секундой больше, чтобы изгнать ее оттуда. Потом я отключаюсь. На сей раз, ясное дело, в моем мозгу угнездился Барри Рэкхем. Я должен был со всей определенностью решить, знал он или нет истинную причину моего появления. Или же принять твердое решение, что повременю с решением до утра. Размышляя так, я вылез из постели и уселся на стул.
Прошло минут пять, а может, и пятнадцать, не знаю. Единственное, чего я добился, так это того, что сумел выкинуть Барри Рэкхема из головы, убедив себя, что утро вечера мудренее. Парень оказался слишком крепким орешком. Приняв решение, я с удовольствием нырнул в постель, потратил десять секунд на то, чтобы удобно расположиться на непривычном матрасе, и на сей раз, кажется, преуспел…
Или почти преуспел. Стоило мне чуть-чуть задремать, как заскрипел ставень или нечто в этом роде. Но в первый миг я подумал, что ставень, и вдруг весь сон как рукой сняло: никаких ставней на окнах не было! Я уже достаточно проснулся, чтобы это утверждать. Звук повторялся с небольшим интервалом. Мало того что не ставень, это был вовсе не скрип. Похоже на всхлипывание или хныкание младенца; нет, чепуха, звук раздавался за распахнутым окном, а младенцев снаружи не было. Ладно, ну его к черту! Я перевернулся на другой бок, спиной к окну, но звук повторился снова. Я был не прав. Не хныкание, а слабое поскуливание. Наваждение какое-то!
Я кубарем скатился с кровати, зажег свет, пересек холл, подошел к двери Лидса, постучался и вошел.
– Что такое? – громко спросил Лидс.
– У вас есть пес, который скулит по ночам?
– Скулит? Нет.
– Тогда, если не возражаете, я выйду и посмотрю. Он скулит под моим окном.
– Может быть, это… Включите свет, пожалуйста.
Я нашарил на стене выключатель и щелкнул им. Лидс сидел на кровати в зеленой пижаме с тонкими белыми полосками. Одарив меня взглядом, красноречиво говорившим, что к списку причин, по которым Лидс был против моего пребывания здесь, прибавилась еще одна, он прошлепал мимо меня в холл и в мою клетушку, а я шел за ним по пятам. Несколько секунд он стоял прислушиваясь, потом подошел к окну, высунул голову наружу, затем втянул ее назад и, ни слова не говоря, быстро вышел, на сей раз даже не взглянув на меня. Я спустился по лестнице следом за ним к боковой двери. Там он одной рукой повернул выключатель, а другой открыл дверь и вышел на крыльцо.
– Боже мой, – выдавил он. – Ничего, Нобби, все будет в порядке.
Он присел на корточки.
Я не собираюсь брать назад свои слова о доберманах-пинчерах, но в тот миг не стал бы развивать эту тему. Пес лежал на боку на каменной плите, лапы его подергивались, но он попытался приподнять голову, чтобы посмотреть на Лидса; между ребрами, ближе к животу, почти вертикально торчала резная серебряная рукоятка ножа. Шерсть вокруг слиплась от крови.
Пес перестал скулить. Внезапно он ощерился и еле слышно зарычал.
– Все в порядке, Нобби, – сказал Лидс и приложил ладонь к телу собаки, в области сердца. – Боюсь, что ему уже не помочь, – промолвил он.
– Может, вытащить лезвие? – предложил я. – Тогда…
– Нет, это его добьет. Хотя он и так уже при последнем издыхании.
Лидс был прав. Пес издох, пока Лидс сидел рядом на корточках, а я стоял, стараясь не дрожать на пронизывающем ветру. Вдруг стройные мускулистые лапы напряглись, дернулись и тут же расслабились, а несколько мгновений спустя Лидс убрал руку и встал на ноги.
– Вы не могли бы попридержать дверь? – попросил он. – Она немного перекосилась и сама не держится.
Я распахнул дверь и придержал ее, пропуская его. Лидс с бездыханным Нобби на руках вошел в прихожую и опустил тело на деревянную лавку у стены. Потом повернулся ко мне.
– Я хочу одеться и выйти осмотреть округу. Можете пойти со мной или оставайтесь дома, как вам удобнее.
– Я пойду с вами. Это одна из ваших собак или?..
Он уже шагнул к лестнице, но остановился.
– Нет. Это пес Сары… моей кузины. Вы его видели сегодня вечером. – Его лицо исказилось. – Боже всемогущий, только посмотрите на него! Приполз сюда с ножом в боку! Я подарил его Саре два года назад. Два года он служил ей верой и правдой, но приполз умирать ко мне. Ну и дела!
Он зашагал наверх по ступенькам, а я последовал за ним.
За годы работы у Ниро Вульфа мне нередко доводилось быстро одеваться, и я считал себя настоящим докой в этом деле, но когда Лидс вышел из своей комнаты, я еще сидел и завязывал последний шнурок. Лидс сказал:
– Подождите внизу. Я вернусь через минуту.
Я ответил, что уже иду, но он не стал ждать. К тому времени, как я спустился, его и след простыл, входная дверь была закрыта. Я отворил ее, вышел на крыльцо и крикнул:
– Эй, Лидс!
– Я же сказал – подождите! – донесся из темноты его голос.
Даже если он решил не брать меня с собой, в таком кромешном мраке мне было за ним не угнаться, так что я посчитал самым разумным обогнуть дом и попытаться разыскать площадку, где стояла моя машина. Найдя ее и отомкнув дверцу, я забрался внутрь и извлек из бардачка фонарик. Я надеялся, что он хоть чуть-чуть уравняет меня с Лидсом в ночных странствиях по окрестностям. Я запер дверцу, посветил вокруг, потом выключил фонарик и вернулся к входной двери.
Послышались шаги, сперва вдалеке, потом ближе, и вскоре Лидс возник в квадрате света, падающего из проема окна прихожей. Он был не один. Впереди, натягивая поводок, бежала собака. Когда они поравнялись со мной, я учтиво отступил в сторону, но пес не обратил на меня ровным счетом никакого внимания. Лидс открыл дверь, впустил собаку и вошел следом; я замыкал шествие.
– Встаньте перед ней, – приказал Лидс, – примерно в ярде, и не шевелитесь.
Я повиновался.
– Знакомься, Геба!
Тут только зверюга признала, что заметила мое присутствие. Она задрала морду, приблизилась и не спеша обнюхала мои ноги. Когда она покончила со мной, Лидс шагнул к лавке, на которой лежал труп Нобби, и жестом подозвал собаку.
– Нюхай, Геба! – велел он, легонько погладив шерсть на животе мертвого пса.
Она вытянула жилистую шею, принюхалась, отступила и посмотрела на хозяина.
– Не будь такой самоуверенной, – сказал Лидс и ткнул пальцем в направлении тела. – Нюхай еще.
Собака послушалась, обнюхала труп Нобби еще раз и снова посмотрела на Лидса.
– Я и не знал, что они ищейки, – заметил я.
– Они обучены всему, чему можно.
Видимо, Лидс подал какой-то сигнал, хотя я ничего не заметил, так как собака вдруг устремилась к двери, увлекая за собой хозяина.
– У них у всех превосходное чутье, а у Гебы оно просто потрясающее. Кстати, она мать Нобби.
Снаружи, на каменной плите, на которой мы обнаружили Нобби, Лидс сказал:
– Бери след, Геба. – И после того как она, издав низкий горловой звук, натянула поводок, добавил: – Тихо. Говорить буду я.
Собака увлекла нас за угол дома, через стоянку для машин, вдоль стены хозяйственной постройки к самому концу псарни. И вдруг остановилась и задрала голову.
Лидс выждал полминуты, потом заговорил:
– В чем дело? Запуталась? Бери след!
Я включил фонарик, но после сердитого замечания Лидса выключил его. Геба опять издала горлом тот же странный звук, пригнула нос к земле и устремилась вперед. Мы пересекли луг по тропинке, добрались до опушки и углубились в лес. Хотя шли мы достаточно быстро, для меня это казалось легкой прогулкой по сравнению с гонкой, которую задал мне Лидс давеча. Несмотря на то что деревья еще стояли голые, в лесу было темно, хоть глаз выколи, но если я еще не полностью утратил способность ориентироваться, то мы продвигались вдоль той самой дорожки, по которой я проходил уже дважды, если можно назвать ходьбой мои неуклюжие попытки поспевать за Лидсом.
– Мы ведь направляемся к усадьбе вашей кузины? – решил удостовериться я.
В ответ Лидс что-то невнятно буркнул.
Углубившись в лес, мы прошли ярдов двести вверх по косогору, потом примерно столько же тропинка тянулась ровно, а затем, как я припоминал, начинался долгий пологий спуск прямо до ухоженных угодий Берчвейла. И вот примерно посередине ровного участка Геба вдруг сошла с ума. Она внезапно резко рванулась в сторону, так дернув Лидса, что он заплясал, пытаясь удержаться на ногах, потом круто развернулась, прижалась к его ногам и стала тоненько и протяжно подвывать – совсем не так, как прежде.
Лидс резко сказал ей что-то, но я не разобрал его слов. К тому времени мои глаза уже достаточно свыклись с окружающим мраком. Но я вовсе не утверждаю, что уже тогда, в темноте, среди деревьев, с расстояния двадцати футов распознал то пятно на земле. Тем не менее я настаиваю, что, едва включив фонарик, сразу понял – передо мной лежит тело миссис Барри Рэкхем, хотя еще не направил на него луч.
На сей раз меня не стали отчитывать. Мы с Лидсом сошли с тропинки и преодолели эти двадцать футов. Она лежала на боку, точь-в-точь как Нобби, шея неестественно вывернута, так что лицо смотрит в небо, и я даже на мгновение подумал было, что ей свернули голову, но потом разглядел, что белый свитер спереди обагрен кровью. Я наклонился и наложил пальцы на ее запястье. Лидс, подобрав сухой лист, опустил его на рот и ноздри женщины и попросил меня стать рядом с ним на колени, чтобы заслонить листок от ветра.
Посмотрев на неподвижный лист секунд двадцать, Лидс сказал:
– Она мертва.
– Да. – Я встал на ноги. – Даже если и нет, она все равно недотянула бы до дома. Я пойду…
– Ее убили, да?
– Безусловно. Я пойду и…
– Господи. – Он резко вскочил и выпрямился. – Сначала Нобби, потом она… Оставайтесь здесь…
Он быстро шагнул вперед, но я успел схватить его за руку. Он вырвался.
– Успокойтесь, – быстро заговорил я.
Я снова держал его за руку и чувствовал, как он дрожит.
– Если вы сейчас ворветесь туда, одному Богу известно, что́ вы можете натворить. Побудьте здесь, а я пойду…
Он опять вырвался и быстро зашагал прочь.
– Подождите! – скомандовал я, и он замер как вкопанный. – Сперва вызовите врача и позвоните в полицию. Сразу же. Я вернусь в ваш дом. Мы оставили нож в теле собаки, а кое-кому этот нож может понадобиться. Вы можете приказать Гебе охранять миссис Рэкхем?
Он заговорил, обращаясь не ко мне, а к собаке. Та в два прыжка оказалась рядом. Лидс наклонился, прикоснулся к трупу кузины и сказал:
– Сторожи ее, Геба.
Собака послушно уселась, а Лидс, ни слова не говоря, повернулся и сгинул. Не прыгнул, не побежал, а просто растворился в темноте. Я крикнул вдогонку:
– Позвоните в полицию до того, как убьете кого-нибудь!
Потом разыскал тропинку и направился назад, к Хиллсайдской псарне.
Благодаря фонарику добрался я без приключений. На сей раз при моем приближении собаки подняли истошный лай, и я, искренне надеясь, что все двери на запоре, все же достал пистолет и держал его наготове, пока не миновал псарню. Слава богу, никто на меня на набросился, а оглушительный лай словно по волшебству прекратился в тот миг, как я переступил порог дома и закрыл за собой дверь. Видимо, когда враг проникал в дом, доберманы отдавали его на растерзание хозяину.
Нобби лежал на лавке, и нож по-прежнему торчал из раны в боку. Я сразу прошел в маленькую гостиную, где давеча приметил телефонный аппарат, включил свет, подошел к столику, вызвал телефонистку и сказал ей нужный номер. Пока дожидался, я глянул на наручные часы: пять минут первого. Я надеялся, что Вульф не забыл подключить внутренний телефон, прежде чем улечься спать. К счастью, он не забыл. На пятый звонок трубку сняли и послышался недовольный голос:
– Ниро Вульф у телефона.
– Это Арчи. Извините, что разбудил, но мне требуются указания. Мы лишились клиента. Я имею в виду миссис Рэкхем. Похоже, кто-то заколол ее, а потом всадил тот же нож в ее пса. Как бы то ни было, она мертва. Я только что…
– Что ты плетешь? – раздался громовой рык. – Что за околесица?
– Вовсе нет, сэр. Я только что вернулся из леса, с того самого места, где она лежит. Мы нашли ее вместе с Лидсом. Пес тоже издох, его труп здесь рядышком, на лавке. Я не хочу…
– Арчи!
– Да, сэр?
– Это недопустимо. В данных обстоятельствах.
– Да, сэр, полностью с вами согласен.
– Мистер Рэкхем не замешан в этом деле?
– Пока не знаю. Я же сказал – мы только что нашли ее.
– Где ты?
– В доме мистера Лидса, один. Стерегу нож в теле пса. Лидс отправился в Берчвейл, чтобы вызвать врача и полицию, а может, заодно и прикончить кого-нибудь. Помешать ему я не в состоянии. У меня уйма времени. Что вам рассказать?
– Все, что может нам пригодиться.
– Ладно, но на случай, если мне помешают, хочу сперва спросить. Раз я работаю на вас, а кроме того, помог найти тело миссис Рэкхем, полицейские, конечно же, проявят нездоровое любопытство. Что я могу им разболтать? Не бойтесь, линия свободна, если телефонистка не подслушивает.
Хрюканье, потом молчание. Наконец:
– Теперь, после случившегося, можешь рассказать про нашу встречу с миссис Рэкхем и про цель твоей поездки. А также выложить всю подноготную миссис Рэкхем, мистера Лидса и все, что ты там видел и слышал, без исключения. Но конечно, тебе следует ограничиться только этим.
– Ни слова про колбасу?
– Ни звука. Дурацкий вопрос.
– Угу, я просто так, поразмяться. Ладно. Итак, я приехал и перезнакомился с массой доберманов-пинчеров и людей. Дом Лидса расположен на краю владений миссис Рэкхем. Мы с Лидсом прогулялись в Берчвейл через лес. За ужином было восемь человек, считая меня…