– Спокойно, Дядя Вова! Я не собиралась твою жизнь спасать, само случайно вышло, – сообщила Лена, переводя дыхание. – Просто с детства не люблю, как паленое мясо воняет. Вон, погляди! Протри глаза и погляди!
Она показала на лужу, где только что стояла Дядя Вова. Провод искрил и шипел.
Со всех сторон стали подбегать испуганные сокамерницы. Провод выдернули из розетки. Бедная Грачиха лежала на полу в мыльной луже и не двигалась. Из-под ее черных спутанных волос медленно расплывалось алое пятно крови. Женщины подхватили и перенесли пострадавшую на ее место. Одни рвали пуговицы у нее на блузке, чтобы сделать искусственное дыхание, другие пытались нащупать пульс. Было непонятно, мертва она или просто потеряла сознание. Неожиданно Грачиха тихо застонала. "Жива!" – закудахтали бабы. От двери уже бежали охранники. Лена все еще стояла возле раковины со своей кружкой в руках, где полуголая Дядя Вова напяливала на мокрое тело майку и ошарашенно наблюдала за происходящим.
– Слушай, ну ты прямо Илья Муромец какой-то. Ты же меня почти на два метра в сторону отбросила, – почти дружелюбно негодовала Дядя Вова, обращаясь к Лене. – Рука вся болит, где ты вцепилась. – Она растирала запястье. – Чувствую, точно синяк будет.
– Она еще недовольна! С синяком-то жить можно, через неделю пройдет – и забудешь. А вот Грачиха в лазарете под капельницей лежать будет, и еще неизвестно, что у нее теперь с головой. – Лена не нуждалась в Дяди-Вовиной благодарности. Она с ужасом думала, что и сама тоже пользовалась этим самодельным кипятильником, а значит, и сама могла попасть точно в такую же ситуацию.
– Ну а вообще-то ты молодец, девка, что не испугалась. Опоздай ты на чуть-чуть, и меня бы тоже за компанию током треснуло, – с присвистом говорила Дядя Вова сквозь отсутствующие зубы. – Господи, ну что ж мне так не везет в последнее время?! Что ж я за несчастная баба! – неожиданно в сердцах запричитала обычно невозмутимая, как бревно, старая зечка.
– Разве это не везет? Наоборот, считай, в рубашке родилась, – успокаивала ее Лена.
– Я и мыться-то не люблю, но тут надо было обязательно. У меня же суд через три дня. Ведь припаяют на полную катушку ни за что ни про что. А там вообще неизвестно, когда еще помыться придется. Одежонку опять же простирнуть перед дорожкой.
– Так уж "ни за что"? – осмелев, иронично заметила Лена.
Дядя Вова бросила на нее короткий, но очень внимательный взгляд. Каким-то шестым чувством Лена поняла, что в эту долю секунды решается ее судьба. Либо Дядя Вова не примет ее фамильярность и жизнь в камере, по крайней мере на те три дня, что зечка будет здесь, окажется для нее сущим адом, либо…
Дядя Вова, видимо, выбрала второе. Может, чудесное спасение от удара током повлияло, может, вспомнила она себя вот такой же, начинающей уголовницей, впервые оказавшейся в следственном изоляторе, может, просто после помывки у нее было благодушное настроение. Как бы там ни было, Дядя Вова улыбнулась печально и сказала:
– Да, представь себе. Всегда было за что, а теперь… По глупости на этот раз попалась, блин…
У Дяди Вовы на лице отразилась неизбывная тоска и обида на жизнь.
– А в чем дело, Дядь Вова, расскажи, – попросила Лена, чтобы поддержать разговор.
– Да что уж там, – махнула рукой та, – словами делу не поможешь. Вот будет суд, и загремлю я на полную катушку.
Она покачала головой.
– Ну расскажи.
Дядя Вова смахнула набежавшую слезу и начала:
– Да по глупости… Дело-то у меня хорошее было. Я же завязать решила, а раньше все по наркоте работала. И вот предложили солидный бизнес, понимаешь, почти что легальный. Подмога, думала будет, на старости лет, дура! Сняли квартиру большую, трех блядей с Хохляндии на работу приняла, чуть ли не трудовые книжки завела! На телефон бабульку посадила, все чин чином. Сама нос в квартиру не казала, только деньги считала. Так, думала, и будет. Но нет, принесла меня нелегкая туда! И надо же – ментура в тот самый момент набежала! Вот невезуха! Видно, мне на роду написано на зоне загорать! Эх, жисть моя жестянка!
– А кроме того, что ты там оказалась в момент облавы, никаких улик больше нет?
– Да в том-то и дело, что нету! Бляди-то мои, конечно, языки в задницы позасовывали, если скажут, что хозяйка была, значит, и им больше припаяют. И старуха молчит.
– А что же они против тебя имеют?
– А то! Сыночек у меня есть родненький! Шоферские курсы закончил, чтобы они сгорели! Решила, дура старая, возле себя мальца пристроить! Блядей возить, значит. Ну и говорят, что раз и мама и сын вместе, значит, и в работе заодно. Да еще и судимости мои! Эх!
– И больше ничего?
Дядя Вова отрицательно помотала головой.
– Тебе что, мало?!
– А адвокат что? – не отставала Лена.
– Какой там адвокат! Нехристь какой-то хитрожопый попался. Он мне сразу сказал: или пять штук баксов, или ничего сделать не сможет.
– Что же, у тебя денег не было? – недоверчиво прищурилась Лена.
– Да в том-то и дело, что были! – плача и чуть не разрывая на себе футболку, воскликнула Дядя Вова. – Да держала я их в банке! В СБС-Агро! Идиотка! А этот гаденыш очкастый, стервец недобитый, кризис устроил! И все. Плакали мои денежки.
Она закрыла лицо ладонями и зарыдала. Девки из "могучей кучки" испуганно поглядывали на атаманшу. Такой Дядю Вову еще никто не видел.
– Да погоди ты нюни распускать, – чуть не прикрикнула на Дядю Вову Лена, – еще неизвестно. Может, и выкрутишься.
– Куда там! Нет, мне одна дорога…
– Так какую статью тебе шьют?
– Известно какую. Организация притона.
– Двести сорок первую?
– Угу. А ты-то откудова знаешь, девчонка? – удивленно подняла брови Дядя Вова.
– Знаю-знаю, Дядя Вова, я экзамен по Уголовному кодексу сдавала, – усмехнулась Лена.
– Как так? – изумилась атаманша. – Ты что же, в ментовской конторе работала?
– Да нет. Я на юрфаке учусь. Будущий адвокат.
– Ого! – уважительно повела подбородком Дядя Вова. – Значит, тоже будешь деньги с таких несчастных, как я, тянуть…
На ее лицо начала ложиться черная, как грозовое облако, тень. Однако в планы Лены Бирюковой никак не входило становиться для матерой уголовницы "социально чуждым элементом". Поэтому она торопливо возразила:
– Ну не такая уж ты несчастная, Дядя Вова, не прибедняйся. Давай вместе подумаем, что можно сделать.
– Что тут сделаешь? – обреченно сказала Дядя Вова, однако в ее водянистых глазах с пожелтевшими белками появилось что-то вроде надежды.
– Что у них есть, какие доказательства? – допытывалась Лена.
– Да не знаю… Вроде бы ничего, кроме сына. Ну и то, что я там находилась в момент облавы… Принесла же нелегкая. Аж зло берет.
– Понимаешь, Дядя Вова, в статье этой, которую тебе шьют, минимальное наказание – семьсот окладов штраф. А максимум – пять лет. Чувствуешь разницу?
Дядя Вова кивнула:
– Так вот за эту разницу адвокатишка и требует с меня бабки.
Лена помассировала виски, глубоко задумалась и наконец выдала:
– Ты должна доказать, что в тот день пришла туда по какому-то делу.
– Ага, – невесело заметила Дядя Вова, – следователь об этом как раз и талдычит. Дескать, колись, Вовка, пока не поздно.
– Давай вместе подумаем. Что кроме твоих непосредственных интересов могло тебя туда привести?
– Ну я не знаю… Если б я мужиком была, то сказала бы, что девчонку захотелось. А так…
– Ну может быть, какие-то еще дела? – не отставала Лена.
– Какие у меня дела в бардаке могут быть?
Обе замолчали.
– Ну ладно, – заключила Дядя Вова, – ничем тут не поможешь.
И пошла к своим.
Лена всю ночь не смыкала глаз. Листала затертый до дыр Уголовный кодекс. И утром опять подошла к Дяде Вове.
– Слушай, Дядь Вова, мне тут неплохая мысль в голову пришла.
Атаманша без энтузиазма повернулась к ней:
– Ну?..
– Сын твой! Он может помочь.
– Что – сын мой? Это одна из главных улик!
– А мы постараемся улику эту в свою пользу обратить. Ты ведь могла туда зайти, чтобы с сыном какой-то вопрос решить?
– Ну могла.
– Только это должно быть подтверждено документально, понимаешь? Чтобы комар носа не подточил.
– Где ж я такую причину найду?
– А ты подумай, Вовочка, подумай. Сколько ему лет-то?
– Да двадцать один. Здоровый бугай вымахал.
– А машина на кого оформлена?
– На меня.
– А ездит он по доверенности?
– По доверенности.
– Так вот, – Лена с облегчением улыбнулась, – ты должна сказать, что в тот день принесла ему доверенность, которую у нотариуса продлевала. Поняла?
– Хм, – задумалась Дядя Вова, – а где ж доверенность взять?
– Ну ты как маленькая, честное слово. Нотариусов в Москве больше, чем простых граждан.
Дядя Вова с сомнением покачала головой:
– Не думаю, что это поможет.
– Поможет, – уверенно произнесла Лена, – не зря же я на юрфаке училась!
Через три дня Лена Бирюкова получила записку. С воли. На вырванном из клетчатой тетради листке неровным почерком Дяди Вовы было нацарапано:
"Ленок! Выпустили меня представляешь! Все зделала как ты сказала они и выпустили. На суде все бес сучка бес задоринки прошло. Век не забуду, если чтонадо ты меня найди. По гроб жизни тебе обязана. Хароший ты человек, хоть и одвакат.
Дядя Вова".
События последних дней так замотали меня, что я никак не мог улучить свободную минуту и заехать в зубоврачебную клинику на Никитской, расплатиться за срочный ночной (или, лучше сказать, утренний) визит, и в то же время оттягивать дальше было стыдно. Мне не хотелось, чтобы у Аллы создалось впечатление, будто я пропал, не заплатив по счету.
Что делать?
Я решил позвонить ей вечером, чтобы извиниться и хотя бы предупредить, что задерживаюсь, но обязательно рассчитаюсь рано или поздно.
– Зачем же обязательно ехать в поликлинику?– вежливо поинтересовалась Алла, выслушав мои жалкие извинения. – Я знаю, касса у нас работает ужасно неудобно, с девяти до семи. Нормальные люди в это время еще на работе. Послушайте, почему бы вам не привезти деньги мне домой? Мой адрес вы знаете. Я допоздна не сплю. Позвоните сначала, предупредите и приезжайте.
– Спасибо вам огромное.
– Не за что. Как вообще ваши дела? Зуб уже не беспокоит?
– Нет, все отлично, вы хороший стоматолог.
– Я знаю.
Мне показалось, что Алла улыбнулась.
– Но вы ведь думаете ставить металлокерамику?
Я со вздохом признался, что в принципе думаю, но за работой света белого не вижу.
– Это ведь займет кучу времени. Может быть, потом, когда разгребусь с делом вашей подруги.
– Как у Лены дела? Я могу ей что-нибудь передать? Продукты… Что ей нужно?
– Вряд ли. Может быть, потом.
– Какая у вас сложная работа. Столько человеческой боли…
– Ну уж не больше, чем у вас!
Она рассмеялась:
– Неужели вы хотите сказать, что у нас схожие профессии? Это звучит как комплимент. Чем вы сейчас занимаетесь? Может быть, не будем откладывать в долгий ящик наши финансовые дела? Вы не хотите прямо сейчас ко мне заехать?
– Вообще-то я собираюсь лечь спать, мне завтра к десяти…
– Ах да, я забыла, что вы у нас ранняя пташка. Кстати, как вы выбрались в тот день из моей квартиры? Благополучно?
– Меня выпустила ваша домработница. Я боялся, что она начнет звать милицию, но старушка не задала ни одного вопроса, хотя явно не ожидала обнаружить меня на вашем диване.
– Мне ужасно стыдно, – сквозь смех ответила Алла, – но я забыла ее предупредить. Думала, что вернусь еще до того, как вы исчезнете. Между прочим, вы не заметили, у вас ничего не пропало?
– Заметил. Мой "паркер". Я думал, что вытряхнул его на работе. Он у вас?
– Можете забрать в любое время.
В одиннадцать часов вечера на Тверской, у поворота на Театральную, со мной случилась большая неприятность: у меня опять встала машина. Карбюратор я заменил, но давно следовало поменять еще и фильтры, да все руки не доходили, и вот я застрял. Но на этот раз деньги у меня были и я решил вызвать ремонтную машину.
Ожидая, пока ко мне приедет вызванная "аварийка", я сидел в машине, пил пиво и поглядывал на часы, надеясь, что ситуация разрешится раньше, чем закроется метро, и мне не придется возвращаться домой на такси.
– Привет, хочешь?
В открытое со стороны пассажирского кресла окно просунулась девичья голова. Лица девушки не было видно за упавшими на лоб и щеки длинными волосами.
– В другой раз.
Девушка отошла в сторону. Теперь я мог ее рассмотреть. Лет двадцать на вид, волосы крашеные, белые джинсовые шорты с кокетливой кружевной оторочкой, издали похожие на дамские панталоны конца прошлого века, плотно облегают бедра. Под мышкой держит свернутый целлофановый пакет. И что они таскают в этих пакетах? Запас презервативов или смену белья? Скользя равнодушным взглядом по проезжающим мимо машинам, девица жевала жвачку и взглядом выискивала подходящих клиентов.
– Сигареткой угостишь?
Новая "подруга жизни" уже лезла рукой в машину, пытаясь открыть замок и сесть рядом со мной. Шлепнул ее по руке:
– Отвали!
Она не обиделась и не ушла, а повисла на дверке, вихляя бедрами и туманно улыбаясь мне из-под челки.
– Не хочешь шары погонять?
– Не хочу, пошла отсюда.
– Че ты такой сердитый? Жена не дает? Я могу тебя расслабить.
Пришлось поднять стекло со стороны тротуара, но девиц это не отвадило. Они продолжали подходить, заводить разговорчики, липнуть, как мухи к клейкой ленте.
Я знал, что большинство из них – приезжие с Украины, из Молдавии и Белоруссии "волонтерки", что у всех у них наверняка одна мечта: скопить тысяч пять-шесть долларов, уехать в родной город, где у большинства подрастает на руках у бабушки с дедушкой маленький ребенок, а то и несколько… Никто там не узнает, чем и как приходилось им торговать в далекой Москве, дома они будут рассказывать про добрых людей, устроивших их на рынок продавать чужой товар… Мечтают эти девушки купить свой дом или квартиру, зажить самостоятельно, выйти замуж с хорошим приданым…
Может быть, среди них есть и порядочные девчонки, добрые, умные, работящие…
И все-таки я не мог заставить себя смотреть на них как на нормальных людей, не испытывая гадливости, словно все они были грязными или с отвратительными уродствами.
– Привет, малыш! Скучаешь? Могу развлечь… Можно вдвоем… Или втроем. Хочешь? Не жмись, весело будет…
Да что же это такое? Я так и буду для них приманкой?
– Девушка, катись отсюда, я жену жду.
– Жена не стена, отодвинем.
Неужели ими кто-то пользуется? Кто – кавказцы?.. Да нет, столичные проститутки от "черных" бегут как ошпаренные. Иностранцы? Они тоже, но и свои вон ребята подкатили. Сторговалась… Села к ним в машину, поехали.
Неужели не боится одна ехать черт знает куда, черт знает с кем?
А мужики… Не боятся подцепить СПИД или что-нибудь из знаменитого букета – "сифон-трипак-канарейка"?..
А вот и их гвардия. Перебегая трусцой дорогу перед машинами, в мою сторону направились двое бритоголовых крутых парней с золотыми цепями на шеях. Видно, я им давно глаза мозолю. Едва успел поднять стекло, как уже подбежали, окружили с двух сторон машину, забарабанили по капоту.
– Э, мужик, давай отсюда, двигай! Ты че тут стоишь?
Нет, я не борец за высокую мораль и нравственность, но есть кое-какие не принципы даже, скорее нормы: не пользоваться чужим носовым платком, не чистить зубы чужой щеткой, не влезать в чужие комнатные тапочки, мыть руки после езды в общественном транспорте… И в этот же список можно включить проституток.
Даже Лена Бирюкова, при всей ее, мягко говоря, пикантной личной жизни, не торговала собой вот так откровенно. Жить с мужчиной ради его денег… Ну, так многие поступают, и раньше так делали, и теперь. Разве родители сами не стремятся выдать дочь за богатого человека, чтобы она ни в чем не нуждалась? Да если оглядеться, то сколько знакомых семейных пар, вполне благополучных на первый взгляд, цементируют свой союз общей выгодой? Так где же эта самая граница, отличающая "порядочную" от "гулящей"?
Когда мою машину отбуксировали к дому, я понял, что настоящий капитальный ремонт, который был жизненно необходим папиному старичку, я пока не потяну. Поэтому я просто загнал "жигуль" в ракушку и оставил до лучших времен.
Поскольку я на неопределенный период времени остался без собственных колес, пришлось обращаться к приятелю – Женьке. Не раз в пиковых ситуациях он выручал меня, одалживая одну из своих машин. На этот раз мне достался новый, сверкающий темно-синей полировкой "вольво" прошлого года выпуска, недавно пригнанный моим другом из Швеции. На нем я и отправился в поликлинику к Алле.
Она кивнула мне, как старому другу.
– Если не торопитесь, обождите в той комнате. Я скоро закончу. Мне нужно сказать вам пару слов, – сказала она, сдвинув на подбородок маску.
В кресле перед ней страшно нервничал, то сжимая, то разжимая пудовые кулаки, здоровенный детина двухметрового роста, лицо которого показалось мне смутно знакомым, ассоциируясь то ли с футболом, то ли с хоккеем. Наверное, один из сонма тех спортсменов, о которых упоминала Лена…
Счет, который Алла Эдуардовна предъявила мне за срочный и неурочный визит, оказался настолько смехотворным, что у меня резко улучшилось настроение. А я-то уж мысленно распрощался с парой-тройкой портретов американского президента Гранта, купеческая бородка которого делает его таким похожим на нашего банкира Дубинина… Только Грант смотрит с пятидесятидолларовой бумажки сурово, а наш, помнится, все время посмеивался. Просто жуть берет оттого, что наш банкир вечно, о чем его ни спроси, пребывает в веселом настроении! Ведь знал же, что не сегодня завтра случится кризис и полстраны потеряет последние деньги. Ну да бог с ним, это я так, к слову.
Сбросив с себя груз ответственности и убедившись, что в ближайший час можно никуда не спешить, я решил вернуться в кабинет и дождаться Аллу.
В таинственной комнатке за матовой дверью, смежной со стоматологическим кабинетом, оказалась душевая кабина и удобный топчан, на котором я тут же и растянулся, свесив ноги.
Да, научились и у нас строить по евростандарту. С невольной грустью встала перед глазами собственная рабочая кабинка, забитая старыми случайными казенным столом и стульями с металлическими бирками, о которые мужчины рвали брюки, а женщины – колготки. Кипы папок и бумаг повсюду… Конечно, это вам не приемная Генриха Падвы или Генри Резника. Мы – мелкие фигуры, безликие вассалы Фемиды.
Я и не заметил, как Алла вошла в комнату.
– Не вставайте, – жестом пресекла она мою попытку привстать. – Я тоже люблю растянуться вот так, расслабиться в перерывах между пациентами. Весь день сидеть, согнув спину, на стуле и держать руки на весу, знаете, как устаешь?