- Жена хочет, чтобы уборку произвели наши слуги. Она сама приедет с ними завтра утром. Вы оставите ключи?
Если б Шеншоль не стоял к ним спиной, тщетно пытаясь справиться с замком из кованого железа в старинном буфете, они бы увидели, что он плачет. Может быть, у него мелькнуло желание упасть перед ними на колени и признаться: "Дело в том, что в буфете - труп. Не знаю чей, но мне кажется, что у него борода, как у последнего съемщика. Это был венгр... Он приехал с красавицей женой и снял виллу на три месяца. А через шесть недель пришло письмо из Рима с извещением о том, что они расторгают договор о найме".
Что теперь будет? Полиция... Во всех газетах - сообщение о трупе, найденном в буфете. И никто уже не снимет виллу, где произошло убийство.
"Я бы еще смог как-нибудь выкрутиться, господин голландец, потому что привык ко всему, даже к болезням жены, если б не этот болван, мой сын..."
Шеншолю приходилось буквально лезть из кожи, чтобы платить в лицей за своего шестнадцатилетного мальчишку. А тот, желая пофорсить и подражая богатым товарищам, угнал с набережной Круазет чужой автомобиль и отправился с девочкой в Ниццу.
Машина была разбита вдребезги. Сын получил тяжелый перелом бедра. "Угодил в больницу", как лаконично напечатали газеты. Девушка обезображена. О, господи! А когда ее отец явился в контору Шеншоля!..
Владелец машины, виноторговец из Безье, заявился тоже:
- В исправительный дом!.. Да, сударь!.. Такого сына!..
Он потребовал двадцать восемь тысяч франков. Сошлись на двадцати тысячах. Нелюдим выплатил половину - из денег, полученных за сдачу помещения по доверенности одного парижского клиента.
"Как только заплатят за квартиру..." - написал он домовладельцу.
Тот в ответ телеграфировал:
"Если приезжие не заплатят - выселяйте..."
А теперь Шеншоль стоит с голландцами на террасе, залитой солнцем, над знаменитыми скалами, которые в действительности не были ни пурпурными, ни даже розовыми, как Эстерельские скалы, а только чуть-чуть красноватыми.
Но вилла выглядела почти привлекательно. Было тепло. В полдень сюда донесся перезвон антибских колоколов. Ловцы морских ежей сели за весла.
- Если можно завтра утром заехать за ключами, я завез бы вам чек. Кстати, сколько это стоит?
- Тридцать тысяч.
Стоило ли убеждать их? Шеншоль пробормотал еле слышно, словно заклиная судьбу:
- Тридцать тысяч - крайняя цена... Мой клиент дал мне строгий наказ. Один американский миллиардер, которому в настоящий момент...
Голландцы переглянулись. Неужели женщине не..? Муж назвал ей цифру. К счастью, она в это время любовалась ярко-голубой, с красной полосой лодкой, над которой поднимали золотисто-желтый парус. Жена опустила глаза и, думая, вероятно, о чем-то другом, кивнула головой в знак согласия.
В этот день Шеншоль не навестил сына в больнице. Однако он выполнил все обычные дела: разжег древесный уголь в плите, вскипятил воду, смолол кофе, а когда пробило два часа и солнце подошло к его конторе, опустил выцветшую штору в красно-желтых полосах.
Затем сделал массаж жене, которая из-за мух жила в полутьме, и отправился в книжную лавку, находившуюся за бистро, чтобы поменять ей книгу, бедняга проглатывала ежедневно по роману. Приходилось только удивляться: что она могла видеть в такой темноте?
Потом он занялся писаниной. Чем меньше было у него дел, тем с большим усердием отдавался Шеншоль этому занятию. Стоя за высокой конторкой, он выводил каллиграфическим почерком объявления для своей витрины.
В девять часов вечера он закрыл ставни. Жена спросила еле слышным голосом тяжелобольного человека:
- Что ты собираешься сделать?
- Мне надо уйти. Деловое свидание.
- Ты берешь велосипед? - удивилась она.
- Это за городом. Вернусь поздно. Предстоит крупная сделка. "Пурпурные скалы"...
Тридцать тысяч! Так запросто, не моргнув глазом! Ну и богачи! Последние съемщики дали всего десять тысяч за три месяца, да еще пришлось установить им электрические обогреватели, что влетело Шеншолю в три тысячи франков.
Впрочем, и им это не принесло счастья. Неужели действительно г-н Сариш... Такой достойный человек. Такой представительный, с великолепной бородой. Тип балканского дипломата 1900 года. И жена, может быть, слишком красивая и слишком молодая для него... Не говоря уж о секретаре...
Шеншоль катил на своем старомодном велосипеде по шоссе, заполоненном шикарными машинами и туристскими автобусами.
Десять тысяч франков, чтобы покончить дело с виноторговцем из Безье. Десять тысяч - в Париж, домовладельцу, который мог нагрянуть в любой день. Этот пройдоха, имевший москательную торговлю, выстроил себе виллу, где жил только три летних месяца, но хотел окупить свои расходы, сдавая помещение на зиму и весну. Вот уж кто умел беречь копейку! И чуть что - кричал о выселении.
Значит, если вычесть из тридцати тысяч двадцать, остается десять. Десять тысяч франков своих собственных. Таких больших денег Шеншоль никогда не имел, с тех пор как... Да, можно сказать, с самого рождения.
Но будет нелегко... Лучше остановиться у этого бистро и выпить большую рюмку водки. А потом еще, на Антибской площади.. Нет, там, пожалуй, не стоит - его могут увидеть знакомые.
Шеншоля пугало все: и темнота, и свет. Большой ключ от виллы оттягивал карман куртки. Кстати, он ведь не забыл сказать голландцам, что по соседству с ними живет Ага-хан? Муж перевел. У жены вырвался возглас восхищения. Об этом "соседстве" было сказано, конечно, только для красного словца, потому что от дворца Ага-хана "Пурпурные скалы" отделяло не меньше двенадцати вилл. Да и вообще, Ага-хан уехал на несколько месяцев в Индию. После полудня у Шеншоля было достаточно времени, чтобы все обдумать. Он уже давно изучил территорию виллы и знал, что в конце сада, около теплиц с выбитыми стеклами, находится ров, куда прежде (когда еще держали садовника) складывали перегной. В оранжерее оставался кое-какой инструмент
Не снимая шляпы и перчаток (ибо он все еще носил перчатки), Шеншоль начал с того, что выкопал в перегное большую яму Потом...
Он даже захватил с собой ароматические пастилки от кашля. Он не решался зажечь фонарь и двигался на ощупь. При каждом его шаге раздавался шум: какие-то шорохи и похрустывания, а иногда словно бы звук чьих-то шагов, шепот.
Шеншоль не сумел бы сказать, ради чего он это делал. Ради жены, или ради сына, или же?..
В общем, Нелюдим поступал так потому, что ему всегда не везло. И последняя неудача: он обнаружил в стенном шкафу полу-разложившийся труп именно в тот день, когда ему удалось сдать виллу за тридцать тысяч франков.
Он привез большой мешок на велосипедной раме. Захватил карманный фонарик, которым так и не воспользовался.
Надо было еще выпить! Даже вода, и та стекала с "Пурпурных скал" с каким-то зловещим журчанием. И вдруг совсем некстати взошла луна...
Завтра утром эти жизнерадостные люди, чисто вымытые, хорошо одетые, довольные собою, ринутся в дом, распахнут истлевшие рамы, подымут целые фейерверки пыли и обнаружат, что у кресел подломаны ножки. Н-да...
Попробуют включить центральное отопление и...
Но к тому времени они уже заплатят. Будет поздно.
Он почувствовал под пальцами бороду. Мешок оказался мал. Никогда не подозревал Шеншоль, что так трудно засунуть в мешок человеческое тело.
Он снова засыпал яму перегноем. Но теперь его оказалось слишком много, так что его пришлось разбросать по земле и притоптать. Подумав о том, что останутся следы, Шеншоль пошел за граблями.
Когда он вернулся домой, был уже час ночи. Он не был пьян.
- Это ты? - спросила жена, словно это мог быть кто-нибудь другой.
Шеншоль ответил, что это он, и прошел в кухню. Достал из буфета бутылку вермута - единственную! Иногда ведь приходилось угощать клиентов, а вермут - самое дешевое, и притом вполне приличное вино.
За кремовыми шторами казино мелькали тени. Люди кидали на игорные столы тысячи, десятки и сотни тысяч франков...
- Что ты делаешь, Пьер?
Да, его звали Пьер. Он не ответил, потому что в этот момент пил прямо из горлышка.
- Пьер! Где же ты?
- Здесь,- пробормотал он наконец.
- Почему ты не идешь сюда?
Почему? Да потому, что вермут стал Шеншолю поперек горла, и вдруг его начало рвать прямо посреди кухни.
- Уверена, что ты опять нализался...
Вот дурная баба! Шеншоль никогда не пил. Из-за печени.
-- Подписали?
-- Что?
- Твои клиенты... Сняли "Пурпурные скалы"?
- Они приедут завтра утром.
- А ты веришь этому?
Шеншоль вдруг оцепенел от ужаса. А если они и впрямь не приедут завтра? Он ведь не знал ни их фамилии, ни адреса. Только успел прочесть на автомобильном номере "HL" и даже цифр не запомнил...
- Я всю ночь не сомкнула глаз... Как раз напротив остановилась яхта, и матросы все время пели, не знаю уж, на каком языке...
А сам-то он разве спал? Во всяком случае, когда в восемь часов утра Шеншоль открывал ставни н официант из соседнего бистро поздоровался с ним, маклер казался еще более нелюдимым и хмурым, чем обычно.
Он уже заранее знал, что эти голландцы... Следовало предвидеть это, раз они даже не торговались.
- Ту-ту!
Шеншоль вскочил и подбежал к окну. Увы! Это оказался пикап бакалейщика, снабжавшего яхты... А там, на яхте, песочили палубы, драили медяшку и сушили паруса, развесив их, как белье, на утреннем солнце.
Ах, эти голландцы, с их разряженными детьми, с боннами (так они называли нянек), с горничными и с кухаркой! Они наверняка сейчас замирали от восторга, любуясь морем из окна какого-нибудь отеля-люкс: "Не лучше ли посмотреть другие виллы, прежде чем решиться снять "Пурпурные скалы"?
А как же труп? Шеншоль бросил перчатки где-то по дороге. Перчатки под свиную кожу.
- Ту-ту!
Почтальон. Письмо из Парижа. Шеншоль ждал его. Подтверждение телеграммы. На бумаге штамп москательного магазина. Напечатано на машинке.
"Весьма удивлен, что Вы не позаботились собрать более полные сведения о съемщиках, которые... И прошу Вас приложить все старания, чтобы..."
И этот человек тоже не нуждался в десяти тысячах франков...
- Ты не забыл про микстуру, Пьер? Знаешь, ты вчера принес мне книгу, которую я уже читала. Тебе придется...
- Тр-р-р!
Рокот, похожий на гудение самолета. Еле слышный скрип тормозов. И - тишина, словно вздох облегчения.
Машина здесь. Огромная, великолепная машина голландцев. Они показались Шеншолю еще красивее, здоровее и ослепительнее, чем накануне. Верх автомобиля был поднят. Три девочки, напоминавшие бутоны, сидели на передних местах. Рядом с шофером - две бонны в синих форменных платьях.
- Вы приготовили договор?
- Нет... Я не думал, что вы приедете так рано. Я...
Еще более угрюмый и нелюдимый, чем всегда. Нарочно. И чем сильнее чувствовал он нетерпение голландцев, тем дольше возился с перепиской договора о найме в трех экземплярах, подсчитывал стоимость гербовых марок, отыскивал их в столе, читал вслух инвентарную опись...
- Должен предупредить, что, если даже вы берете на себя приведение виллы в порядок, стоимость уборки по договору не входит в оплату найма. Кроме того, вам придется внести дополнительно залог в размере пяти тысяч франков на случай непредвиденного ущерба...- Ничего не поделаешь, таким уж он уродился! - Чек попрошу вас выписать на мое имя. Так... Тридцать... и пять тысяч гарантийных... И еще пять тысяч за уборку. Плюс десять тысяч комиссионных...
Девочки смотрели во все глаза на бурлящую жизнь порта. Мать с нетерпением следила через витрину за тем, что происходило в конторе.
- Вот ключи. Если хотите, чтобы я сопровождал вас... Но предупреждаю, что у меня только велосипед...
- Что ты делаешь, Пьер?
- Ничего.
Занавеска из металлических бус отделяла контору от каморки г-жи Шеншоль.
- Они заплатили?
- Да,- бросил он почти злобно.
Что он делал? Искал последний, римский адрес этого венгра, которого, разумеется, не было в Риме, раз в шкафу...
- Ты собираешься делать мне массаж?
- Сейчас.
Ага, вот! Отель "Эксцельсиор".
Да, теперь-то уж совершенно ясно, что не г-н Сариш написал ему тогда из Рима. Секретарь? Возможно... А жена г-на Сариша стояла рядом, черт возьми!
"Сударыня!
Я осмеливаюсь писать Вам, чтобы сообщить о том, что после Вашего..."
Шеншоль заколебался между словами "поспешного" и "неожиданного", а потом оставил и то, и другое:
"...поспешного и неожиданного отъезда я произвел, согласно распоряжению владельца виллы и инструкции агентств по сдаче внаем помещений, полную инвентаризацию здания и..."
- Пьер!
Какая-то обшарпанная парочка усердно изучала его объявления. Эти люди, может быть, отнимут у него целый день только для того, чтобы сиять за бесценок одну комнату, где им разрешат стирать и готовить. Резким движением Шеншоль опустил штору перед самым их носом.
"...и при составлении описи помещений оказалось, что ввиду особого ущерба (о чем Вы, конечно, помните!) Вы остались должны мне в качестве возмещения за убытки и процентов сумму в..."
Ну-с, какую же сумму?
- Да замолчи ты, бога ради! - рявкнул он на жену - Я работаю, не понимаешь, что ли?
- А что ты делаешь?
- О, ч-черт!
"...сумму в тридцать тысяч франков, каковую прошу Вас перевести мне возможно скорее. В противном случае я буду вынужден..."
Вынужден - что?
"...передать следственным органам это дело, которое, я уверен, является просто недоразумением..."
- Ты куда?
- Получить по чеку. Никогда ведь не знаешь...
- Закрой как следует дверь. А то в прошлый раз ты забыл и...
Шеншоль получил по чеку. И отправил письмо, предварительно
еще раз проверив адрес и надписав в последнюю минуту на конверте: "С пересылкой адресату".
Вернувшись домой, он собрался было посмаковать стаканчик аперитива, но вдруг почувствовал резкий укол в области печени.
- Не позже, чем через неделю...
Он спрятал десять тысяч франков "излишка" в папку с надписью "Спорные дела".
- Пьер!
- Не могу.
- Да чем ты там занят?
- Работаю.
Он и впрямь работал. Набрасывал черновик письма на случай, если г-жа Сариш ответит и вышлет ему тридцать тысяч франков. А тогда...
"Я в отчаянии, что приходится снова беспокоить Вас. Но Вы, конечно, понимаете, что дело, в котором мы оба заинтересованы, не может не сопровождаться большими затратами..."
...Полгода спустя умерла г-жа Шеншоль. Умерла она одна, в темной комнате, когда он был занят составлением нового плана...
В "Спорных делах" уже лежало сто тысяч франков. Г-жа Сариш с любовником, во всяком случае с секретарем покойного мужа, находилась в Каире.
"Дорогая сударыня и клиентка!
В силу непредвиденных обстоятельств я поставлен в очень щекотливое положение и, к величайшему моему сожалению, вынужден..."
Теперь Шеншоль обращал так мало внимания на сына, что даже не знал, когда он приходит домой, да и возвращается ли вообще на ночь. Никогда он не давал юноше денег, или давал ничтожную сумму - пять франков в неделю. И пил кофе в бистро, чтобы сэкономить на древесном угле.
Нет, никогда не удастся ему получить с этой женщины ее долг сполна. Изо дня в день Шеншоль только и делал, что писал, писал, писал...
"...Умоляю Вас, поставьте себя на место бедного человека, который..."
Сто двадцать... Сто пятьдесят тысяч франков в "Спорных делах"... Но разве кто-нибудь мог сказать Шеншолю, что ЭТО стоит именно столько и что он не продешевил?
Перевод В. Гинзбурга и В. Финникова
