Олег решил съездить на дачу. В отсутствие хозяев за домом и садом присматривал один человек, нанятый в ближайшем посёлке. Нужно было дать ему на выходные отбой, но перед этим наказать доставить и уложить в холодильник разные натуральные деревенские продукты: масло, творог, сметану, молоко, сыр, хлеб. Да, и пусть сходит в санаторий – там недалеко есть такой, военного ведомства, – скажет директору, что для Барковых, и возьмёт в столовой сервелат, ветчины, чего-нибудь сладкого. Он уже делал так, знает. Фрукты и ягоды – в саду. А разных баночных упаковок, в основном импортных, с едой и питьём, в доме всегда хватало.
Олег оседлал "Харлея" и уверенно повёл его к выезду из города, к трассе, ведущей на водохранилище. Он мчал и вспоминал, как ехал пару часов назад с Серёжей, как тот сидел сзади и обнимал его за талию, и как ему ужасно хотелось, чтоб руки мальчика опустились немного ниже, на живот…
Руки сами крутанули руль влево, и Олег погнал совсем в другую сторону, в лесопарковой зоне, к реке. По телефону Серёжа сказал, что поведёт родственника к реке.
– В гидропарк? – спросил Олег.
– В тут сторону, но дальше, – ответил мальчик. – Если пройти лодочную станцию и старую плотину, там есть хорошее местечко у самой воды. Его почти никто не знает, все на пляже толкутся…
Он вновь пересёк центр города, обычно оживлённый, людный, но теперь полупустой. Ночью, где-то вдалеке за городом прокатывалось громовое эхо, неся надежду на вернувшуюся, наконец, прохладу. Но сейчас, близко к полудню, небо вновь стало высоким, белесым и неподвижным, а душная пыль выедала лёгкие. Даже машины, казалось, попрятались от жары. Олег вновь вырулил к границе города, но уже в другом его конце. Начинался лесопарковый массив.
У лодочной станции, щедро заплатив бородатому молодому сторожу, он оставил свой мотоцикл.
– На часик, – сказал. – Поплаваю, освежусь.
Но направился в другую сторону, к разрушенной старой плотине. Там он спустился к воде и пошёл очень тихо, осторожно. И вскоре услышал звонкий Серёжин голос, и другой, тихий, какой-то дребезжащий. Теперь движения Олега стали совершенно бесшумны. Он умел ступать так невесомо и неслышно, как, наверное, ходил когда-то по лесам Америки любимый Серёжин Чингачгук. Вообще Олег умел многое. Деньги и папино положение открывали парню двери в самые престижные секции, где учили его настоящие мастера и специалисты. Учили сурово и серьёзно разным восточным единоборствам, совершенной маскировке, меткой стрельбе, верховой езде, виртуозному вождению. А страстное желание быть неуязвимым утраивало усердие и терпение Олега.
Олег подошёл совсем близко, мог хорошо видеть Серёжу и его спутника. Они, видимо, только что искупались, лежали на песочке, обсыхали. Серёжа – смуглый, крепкий и гибкий, его родственник – невысокий, ещё молодой, но какой-то аморфный и неприлично бледный.
– Ты хорошо плаваешь, – говорил он Серёже. – А я вот не умею.
– Видел, барахтаетесь у самого берега. Хотите, поучу? В вашей жизни пригодится!
– Нет, Серёженька, что ты! – махнул тот рукой. – Спасибо, ты добрый мальчик. Но я воды боюсь, как-нибудь так…
– Ваше дело, – Серёжа перевернулся с живота на спину, заложил руки за голову. Разочарования в его голосе не было.
Олег, невидимый, смотрел из густого кустарника на мальчика, любовался им. И вдруг почуял, уловил боковым зрением ещё один взгляд. Родственник тоже глядел на Серёжу. В эти несколько мгновений, не зная, что за ним наблюдают, он не притворялся, не играл роль. Его глаза сошли в щёлочку, верхняя губа вздернулась, обнажив ряд зубов, ноздри раздулись… Серёжа ничего не видел, его глаза неотрывно следили за парящей высоко в небе птицей… Но вот родственник мигнул, мускулы его лица расслабились.
– Ты купайся, Серёжа. – Голос его был такой же мягкий, дребезжащий. – Не обращай на меня внимание. Я просто посижу на берегу.
– Успею ещё. – Серёжа потянулся и сел. – Мы сейчас костерок разожжём, шашлыки делать будем.
– Это хорошо! Костерок разжечь – это я могу, это я умелец! – Родственник тихо захихикал. – Ты не беспокойся, я всё сделаю сам.
Олег стал потихоньку отступать. Не хватало, чтоб на него наткнулись, собирая хворост! Вновь огибая старую плотину, он был в недоумении и растерянности. Странный человек, этот родственник. Тот его взгляд – жуткий, звериный. Не причудился ли он Олегу? Одно какое-то мгновение… Ничего, он завтра расспросит Серёжу – что за родственник, откуда взялся, что ему надо. Он, Олег, никому не даст в обиду этого славного мальчика, станет ему лучшим другом, самым близким, ближе, чем отец! Он и в дальнейшем может для Серёжи сделать многое – с помощью своего отца. Собственно – любую дверь откроет…
"Харлей Девидсон" мчал по трассе к водохранилищу, к даче. "Завтра, – повторял про себя Олег. – Завтра!.."
Кандауров
Не всегда удавалось отдохнуть и в воскресенье. А уж рабочая суббота для майора была обычной нормой. Особенно сейчас, когда он так остро ощущал мгновенно убегающее время – час за часом! Викентий чуял, что убийца рядом, где-то здесь, на этих улицах. Притаился. А, может, наоборот, не скрывается, уверен в себе. Пусть бы так, это даже лучше. Ему, "упырю", не нужно знать, что вчера вечером, в самолёте, на пути из города Ярославля, майор Кандауров по-настоящему поверил, что удача близка.
Накануне ему позвонили из Ярославльского УВД.
– По вашему запросу есть сведения – из колонии строгого режима, – сказал незнакомый коллега.
– Можете сказать, что именно? – спросил Викентий в нетерпении.
– Лучше приезжайте, не разочаруетесь, это то, что вам нужно.
Первым же рейсом Кандауров вылетел в Ярославль. Час в воздухе, двадцать минут такси из аэропорта в центр города. Потом, уже на служебной машине, его отвезли в один из окраинных пригородов. Знакомая процедура проверки документов, железные двери, решётчатые перекрытия коридоров, казённый тюремный двор. В административном здании, в канцелярии, его уже ожидал молодой офицер, лейтенант Пащенко. Он и рассказал Кандаурову историю почти двухгодичной давности. Тогда обнаружилась пропажа заключённого. Поскольку этот человек был одним из грозных авторитетов колонии, жестоким, хитрым и изобретательным рецидивистом, предположили, что он убежал. Тем более, что на его счету было два удачных побега. Подали на него в розыск, а через две недели нашли – разлагающийся труп.
Приближалось время отопительного сезона. Лейтенант встретил приехавшую машину с углем, подвёл её к бункеру, где оставалось ещё немного прошлогоднего топлива. Кузов у самосвала стал подниматься, уголь посыпался. Но тут механизм заело. Шофёр выругался, опустил кузов на место, попытался вновь его поднять. Не вышло. А пока машина то тарахтела, то затихала, лейтенант заглянул в бункер. Солнце стояло как раз в зените, светило в открытый люк, и офицер увидел торчащую из антрацитовой кучи человеческую руку. Видимо, когда посыпалась небольшая порция нового угля, старые пласты сдвинулись и обнажили то, что до сих пор скрывали.
Лейтенант сразу вспомнил недавнего беглеца. Быстро закрыв люк, он отправил машину к запасному погребу, послал туда же четверых солдат – на ручную разгрузку угля, и механика: пусть потом исправит подъёмный механизм. Сам же пошёл прямо к начальнику колонии и лично тому, без свидетелей, доложил об увиденном. Прихватив двух личных телохранителей, начальник поспешил за лейтенантом. Извлечённое из угля тело они занесли в стоящий рядом сарай. Это и в самом деле оказался "беглец". Но не вид измазанного углем разлагающегося тела, и даже не выколотые его глаза поразили четверых человек. У убитого был отрезан, а скорее даже вырезан половой орган и вырезаны два куска тела – на каждой из внутренних сторон бёдер, у самого паха.
… Рассказывая Кандаурову об этом, лейтенант побледнел, на лбу выступили капельки пота. Викентий уже знал, что молодой офицер, вскоре после своей страшной находки, попал в психиатрическое отделение госпиталя, долго лечился, но потом был вновь признан годным к службе, вернулся в колонию. Теперь же, вспоминая, он словно всё видел вновь.
– Если бы мне сказали, что на этого человека напал тигр, я бы поверил, – лейтенант криво усмехнулся. – Отличие было лишь в том, что края ран были ровными. А значит, их нанесли каким-то инструментом, ножом или бритвой… Когда мы все немного пришли в себя, начальник приказал своим охранникам завернуть труп во что-нибудь и посторожить, никого не подпуская. Меня же повёл к себе в кабинет, где мы и решили скрыть факт убийства. Вернее, решил сам начальник. "На Вуколова уже объявлен розыск, – сказал он. – Ну и пусть так останется. Зачем нашей колонии дурная слава? Ведь не просто убийство, каннибализм какой-то. Жуть! Комиссии понаедут, проверки начнутся! Убитый был зверь зверем, кто-то с ним посчитался. Кого жалеть?.." Я, знаете ли, дал себя уговорить, согласился.
– Почему же теперь изменили решение?
– Ну, об "угличском упыре" мы все знаем, тем более, что Углич – в нашей области, рядом. Когда пришёл ваш запрос, и я, и начальник, мы сразу поняли, что между нашим случаем и "упырём" может быть связь. А это уже очень серьёзно. Вот… решили признаться.
Майор Кандауров смотрел в открытое, ещё совсем юное лицо лейтенанта Пащенко, думал: "парень перенёс тяжёлый нервный срыв. И, скорее всего, именно он настоял на том, чтоб не скрывать больше давнее убийство… Впечатлительный человек! Как только он работает в таком жестоком месте?" Вслух же сказал:
– Так… Убитого вы нашли 10 октября. Первая жертва "упыря", в Угличе, припала на февраль… Много ли заключённых освободилось у вас за эти четыре месяца?
Лейтенант оживился:
– Мы здесь тоже об этой последовательности подумали. После нашего трупа, через четыре месяца, похожее изуверство. И где? Рядом, в области, в Угличе. Похоже, наш "питомец". Вот, смотрите: здесь "дела" тех, кто за это время освободился. Их немного.
Три часа очень тщательно просматривал Викентий несколько папок, всматривался в лица бывших заключённых, вчитывался в подробности их биографий и преступлений. Лейтенант неотступно находился при нём. Оказалось, он прекрасно знал "своих" питомцев, подсказывал Кандаурову такие подробности, которых в делах быть не могло. В итоге, майор отобрал три папки, трёх "кандидатов". Прилетел в свой город он уже поздно вечером. Позвонил Лоскутову, проговорил в трубку на подъёме:
– Миша! Есть улов! Почти не сомневаюсь, что верный.
Но когда капитан рванул было примчаться к нему, остановил:
– Нет, надо отдохнуть. Утром, на свежую голову.
И когда явился рано в субботу в управление, Лоскутов уже ждал в кабинете. А на столе дымились две чашки кофе.
– Увидел тебя в окно, – объяснил Лоскутов. – Пей кофеёк, да давай, говори, не интригуй!
Прихлёбывая кофе, Викентий разложил на столе папки. Долговязый Лоскутов склонился над его плечом.
– Касимов Мурад Алиевич, – прочитал он. – Кличка "Секач"… Ого, серьёзно!
– Обрати внимание на профессию.
– Обращаю… Мясник! Думаешь, он?
– Кромсали тела, во всяком случае, профессионально, со знанием дела… Но смотри дальше.
Михаил потянул к себе вторую папку:
– Степанов Пётр Васильевич… Молодой парень.
– Да, недоучившийся студент.
– Вижу. Медицинский институт, четыре курса, отделение хирургии. Тоже подходяще!
– Причём оба за серьёзные преступления сидели довольно большие сроки. – Викентий ткнул пальцем сначала в одну, потом в другую строчки. – Видишь? Касимов из ревности порезал ножом жену и её, якобы, любовника. Причём, женщина от ран умерла. А Степанов за групповое жестокое изнасилование, жертва осталась инвалидом – и физически, и психически. Этот парень ещё хорошо отделался, поскольку сумел доказать, что был там сбоку припека. А на самом деле – кто знает?
– Кто же третий? Так… Забурин Григорий Александрович… Молодой, симпатичный, с виду – прямо ангелок. Почему он?
Викентий отодвинул две первые папки и любовно провёл ладонью по страничке с фотографией Забурина.
– Во-первых, – сказал, – опять же, профессия. Григорий Александрович работал фельдшером-патологоанатомом. Причём, с очень юных лет, с шестнадцати. И потом… С теми двумя всё достаточно ясно. А у этого, знаешь ли, интересная биография. Необычная. А ведь и дело наше, преступления, которые расследуем, необычные.
Михаил отнёс пустые чашки на свой стол, принёс стул, сел рядом с Викентием.
– Ну-ка, ну-ка…
– Сирота с раннего детства. Родители сгорели при пожаре. Через одиннадцать лет, опять же в огне, погибла его опекунша. Сгорела.
– Интересно… Совпадение, как думаешь, Вик?
– Я человек простой, простодушный! Могу, конечно, поверить и в совпадение. Однако, заставляет задуматься… Итак, опекунша Забурина, Покалькова Ульяна Антоновна, работала медсестрой в отделении патологоанатомии. Там же, в морге, стал трудиться и вновь осиротевший шестнадцатилетний Григорий. Заметь, он окончил школу и больше нигде не учился. Но в характеристике с места работы его называют очень способным и подающим надежды. И старательным.
– Значит, свою работу в морге он любил?
– Вот-вот… В тюрьму попал за драку со смертельным исходом.
– Всего три года получил? – удивился Михаил. – Что же случилось?
– Смягчающие обстоятельства. Свидетели показали, что погибший был зачинщиком драки, оскорбил Забурина, насмехался.
– Каким же образом?
– А у Григория Александровича, видишь ли, есть особая примета. Физический дефект, который он, видимо, воспринимает как уродство. И сильно комплексует по этому поводу.
Викентий перевернул страницу в деле Забурина, показал фото, сделанное уже после суда: белокурая шевелюра заключённого была сбрита, и на Михаила глянуло безухое ассимитричное лицо. И оно уже вовсе не показалось ему ангельским: глаза – в щёлочку, губы стиснуты, открывшийся изъян отталкивает взор. Другой, другой человек! Словно, обнажив, хоть и невольно, свой физический недостаток, Забурин обнажил и свою внутреннюю суть…
– Да-а, – протянул Лоскутов. – Ангел-то, похоже, падший. То бишь – Сатана… Комплексует, говоришь?
– Да. А как подобные комплексы отражаются на психике, мы с тобой знаем.
– Значит, будем искать Забурина? – подвёл итог Лоскутов.
– Его. Но и Касимова со Степановым тоже. Сейчас составлю запросы по их месту жительства, отошлю. И вновь пойдём к бомжам, фото показывать будем. Ну и, конечно, размножим, по всем городским отделениям разошлём. Ох, верю я Миша, что он ещё в городе. Хочу верить!
Викентий закурил, помолчал немного, потом спросил:
– Ну, давай, что там у тебя?
– Вот. – Михаил достал из сейфа ещё одну стандартную папку. – Дело об убийстве неизвестного в Коцарском переулке, на складе торговой фирмы "Бинго". Забрал вчера у Антона Ляшенко. Долг платежом красен!
– Да, помню. – Викентий кивнул.
Капитан Ляшенко, следователь из соседнего отдела, буквально на днях тоже забрал одно висевшее на них дело – ограбление профессорской квартиры. Антон Ляшенко подсел к Кандаурову в столовой, сказал, что ограбление это связано с делом о самоубийстве, которое он недавно расследовал: и то, и другое произошло в одном подъезде. Спросил, не против ли будет майор, если он у него дело заберёт. Викентий был только рад. Через час Ляшенко пришёл с разрешением от начальства и унёс документы. Когда же, после разговора с больным в профилактории, Викентий поинтересовался, в чьи руки попало "дело Витька" – так он условно назвал убийство на складе, ему сказали – у капитана Ляшенко. Он обрадовался, что может отплатить Антону услугой за услугу. Ему нравился этот молодой следователь: способный, умный, цепкий. Кандауров охотно бы взял его в свою команду, да только Антон был человеком очень самостоятельным. Предпочитал не подчиняться, а сам вести расследование. Что ж, Викентий это понимал.
– Ты уже полистал материалы? – спросил он у Лоскутова. – Ну, что Антон там успел раскопать?
– Кое-что есть. Установил личность убитого. Допросил руководителя фирмы, грузчиков. Все перепуганы, отрицают свою причастность.
– Так, Михаил. Надо вновь допросить директора. Ведь замок на двери склада не ломали, отпирали. У кого ещё мог быть ключ?
– Антон об этом тоже подумал. Но директор скрылся куда-то. Домашние говорят: уехал в командировку, куда и насколько не сказал.
– Значит, дай задание кому-то из наших: пусть начинают искать. И вновь допрашивают – грузчиков, шофёра, заместителя, бухгалтера…
Викентий задумался. Потом покачал головой:
–Не знаю, даст ли нам это что-либо. Мальчишка, Витёк этот, случайно ведь там оказался. И ушёл незаметно. Или кто-то видел его? И как это связано с "упырём"?
– Может, вообще никак, – согласился Лоскутов. – Но покопать нужно. Никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь!
Капитан Лоскутов любил вставлять к месту пословицы и поговорки. Он говорил с восхищением: "Сколько веков назад придумали, а лучше не скажешь!" Теперь, собираясь выйти, он вдруг вспомнил ещё кое-что.
– Кстати, Антон, отдавая мне дело, сказал, что вчера же к нему приходил Игорь Лунёв – ну, тот самый журналист. Между прочим, интересовался именно этим убийством, в Коцарском переулке.
– Вот настырная братия, эти газетчики! И что Антон?
– А что? У Лунёва было разрешение от генерала. Он ведь часто пишет на криминальные темы. Так что Антон рассказал ему кое-что из следствия, не всё, конечно. Договорились, что будет держать Лунёва в курсе. Он же не знал, что через два часа я явлюсь и дело заберу.
– Скоро, значит, к нам пожалует. Я помню его, встречал как-то. Какая-то там у него личная история интересная.
– Жена от него ушла, а сына он себе оставил. Сам воспитывает мальчишку. Это весь город, наверное, знает. Человек-то он, вообщем, известный.
Викентий тут же подумал о своей дочери и позавидовал Игорю Лунёву. Он тоже хотел, чтоб Катюша осталась с ним. Но бывшая жена жёстко пресекла все его попытки, уехала, увезла девочку, и несколько лет он даже не знал, где она. А полгода назад вдруг получил от Кати письмо: "Дорогой папа! Мама разрешила мне написать тебе. Я так рада, потому что всегда помнила и любила тебя…" Что смягчило сердце бывшей жены? Время ли и утихшая обида? Или, может, она на практике убедилась, что он – не самый плохой на свете мужчина? Теперь Викентий регулярно переписывался с дочерью, а в отпуске собирался съездить к ней в гости. Дело "угличского упыря" отодвинуло отпуск.