- У меня есть музыкальный шкатулка. Подарок герр Шульц в начале сватовства.
- Надо же, обратно не взял! - воскликнул Артемий Иванович. - Благородная колбаса!
- Герр Шульц очень благородный колбаса, - согласилась Луиза. - Сейчас принесу шкатулка.
Немка ушла и принесла из своей каморки большую деревянную шкатулку с ярко раскрашенной картинкой на крышке. Под крышкой оказался симпатичный домик-шале, из которого тут же выехали две фигурки - толстая девица в пышном платье и мужчина в зеленом камзоле и охотничьей шляпе с пером, которые под веселую тирольскую мелодию закружились в танце, потом вновь заехали в домик, а когда, наконец, опять появились из него, девица поклонилась своему кавалеру и отчетливо сказала: "Данке".
- Какое непотребство! - сказал Артемий Иванович. - Ну-ка, заведи еще разок, я в окошко в домике погляжу. Черт, темно, не видать ничего!
- Пора что-нибудь съесть, а потом пан Артемий спляшет с нашей панночкой, - сказал поляк, разомлевший от водки. - Как замуж ее выдадим, так всем пляскам конец. Знай только детей рожай.
Они отведали кутьи, съели селедку, и Луиза принесла грибной суп и пирожки с грибами, потом рулет с маком, знаменитые веберовские булочки, жареные на конопляном масле сочни, клюквенный кисель - подарок дворничихи, яблоки, орехи и конфеты. Когда есть стало уже невмоготу, Артемий Иванович навалил в вазу из-под фруктов булочек и поставил ее под стол для Полкана.
Луиза напомнила ему об обещании станцевать с ней. Артемий Иванович никогда плясать не умел, но настоянию Фаберовского последовал. Громко топая, он обпрыгал вокруг барышни и свалился в кресло, тяжело дыша.
- Танцен! Танцен! - пыталась взбодрить его Луиза, но он выдержал только еще один круг. Второй раз из кресла он встать уже не смог. Фаберовский оказался более крепок - его хватило аж на три завода музыкальной шкатулки.
Внезапно в дверь требовательно позвонили. Обожравшийся булочек Полкан виновато тявкнул, но тоже встать не смог. Луиза покраснела, и со словами "Ах, Александр Онуфриевич вернулись", бросилась в прихожую открывать.
- Видать, академик околоточного привел, - сказал Артемий Иванович. - Пойду, с лестницы спущу. Что за манеру взяли - праздник православному люду портить! Ты, Луиза, без нас вообще никого в квартиру не пускай, - крикнул он, выходя в коридор, - говори всем, что академик съехал с квартиры на Рождество.
Поляк прислушался. Шума не было. Спустя минуту Артемий Иванович вместе с немкой вернулись и объявили, что это приходил переводчик Игнатий Лабурда от посла снизу, так как "висконт на шум жалуется", был ими приглашен в гости и пошел отпрашиваться. Вернулся переводчик через пару минут. По уверению Лабурды, виконт Феррейра де Абреу был человеком невредным и охотно отпустил толмача к его соотечественникам. Более того, он велел своему камердинеру выдать переводчику на праздник бутылку отменного портвейна, доставленного ему из Лиссабона.
Лабурду усадили за стол рядом с Луизой и Артемий Иванович на правах хозяина объявил, что хотя оно и не положено, однако с учетом обстоятельств он позволит себе нарушить обычай, и выпьет рюмочку "лиссабона" прямо сейчас, в сочельник. Луиза Ивановна сходила за штопором, и бутылка портвейна была торжественно откупорена. Всем досталось по маленькой рюмочке, а потом бутылкой завладел Фаберовский, передвинул кресло к камину и сел, вытянув к огню ноги. У ног его тут же улегся Полкан, мерно тикали часы на стене, и поляку показалось, что чудо свершилось наяву, он вновь в своем лондонском доме, в любимом кресле перед камином, в руке рюмка с портвейном, за окном плывет гороховый туман, а в ногах мирно посапывает жена.
- Так вы, господин Лабурда, бразильским языком владеете? - осведомился Артемий Иванович, когда портвейн в рюмке закончился.
- Владеем-с! - мотнул головой толмач. - А еще я при нем куком состою, попугаев готовлю.
- Как это - попугаев? - удивилась Луиза Ивановна.
- Очень просто. Дело в том, что за те годы, что висконт был в Петербурге не у дел и жил на иждивении у сеньора Герике, у него на нервической почве развился некоторый род бессилия. Висконт наш - мужчина страстный, многих петербургских дам очаровал, и они пошли на весь позор и неудобства супружеской неверности, однако радостей супружеской измены не познали и оттого были в претензии сеньору висконту. Говорят, до моего приезда он лечился "виталином" у сеньора Гачковского, но лечение ему не помогло. Я же предложил ему народное бразильское средство: стюдень из попугайских клювов.
- А вот в Англии в аквариуме рыбы специальные водятся с восьмью ногами, - перебил Артемий Иванович. - У них клюв как раз на нужном месте. Стюдень из таких клювов забористее должен быть.
- Да где же я такую рыбу висконту возьму?! А попугаев всегда можно купить на Биржевом сквере и на Мариинском рынке. Меня уже там знают и всегда готовят для меня парочку отборных попугайчиков. Нужны, конечно, попугаи ара, но зимой матросы их редко привозят, приходится обходиться другими. А у нас таких мелких попугаев даже рабы на плантациях до революции не ели! Зато я себе приработок нашел небольшой - сдаю попугайские перья одному сеньору по имени Депари, по рублю за фунт, он из них потом птичек делает на женские шляпки, и продает.
- И сколько ж попугаев у вас в месяц уходит? - подал голос из кресла поляк.
- За те несколько месяцев, как висконта вновь приняли на службу, он съел четыре дюжины попугаев. Он бы и больше съел, но у нас и так все тарелки под стюдень заняты и ставить некуда. И так его, сеньоры, жалко. Стюдню тарелку съест, и стакан касторки следом, чтобы внутри все не склеилось. А недавно висконт здесь сеньору одну приметил. Такая сеньора - все отдай, мало будет! Теперь по две тарелки в день съедает! Нещастный.
- Два стакана касторки! - покачал головой Артемий Иванович. - Вы не от того его лечите, господин Лабурда. Это враги воздействуют на твоего посла месмеризмом и магнетизмом через его личную корреспонденцию.
- Как же мне быть?
- Тащи всю корреспонденцию посла к нам.
Поляк в кресле восхищенно зааплодировал.
- Мы проведем с нею специальный научный сеанс - видишь, сколько у нас для этого инструментов? - Артемий Иванович показал на полуоткрытую дверь в кабинет академика, где в темноте смутно белели на столе реторты, - и выясним, кто же является сим зловредным магнетизером! Потом его можно будет сдать в полицию.
- Но вся корреспонденция заперта у сеньора поверенного в кабинете, - сказал Лабурда. - Я могу принести только меморандум президента Пейхото, прибывший с последней дипломатической почтой: "Об искоренении пропедризма". Он очень расстроил висконта, ведь в душе тот всегда был антипедристом.
Фаберовский загоготал во все горло, хватаясь за сердце.
- Я вижу, что здесь надо мной смеются! - Лабурда встал из-за стола.
- Ну что вы, господин переводчик, - сказал поляк, утирая слезы. - Мне просто приснился неприличный сон. Вы не сомневайтесь, несите корреспонденцию к нам, и мы выведем поганца-месмеритика на чистую воду.
Лабурда холодно откланялся и удалился.
- Письма не забудь, все тащи, - крикнул ему вслед Артемий Иванович, закрывая дверь.
25 декабря 1892 г., пятница
* * *
Фаберовский проснулся от завываний ветра за окном. За метелью было не только не слышно рождественских колоколов - даже стены на другой стороне двора не было видно. Все кругом было незнакомо. И эта мягкая теплая постель с кружевной наволочкой на подушке, и дорогой тюль на окне с тройными рамами, и пышущая жаром изразцовая печка, и умывальник карельской березы с мраморной доской и сверкающей медной педалью. Поляк вспомнил, как перед самым сном принимал горячую ванну, и как булькал кипяток в дровяной колонке, когда он отворачивал бронзовый кран, и как за дверью в коридоре приплясывал Артемий Иванович с бельем под мышкой, истерично выкрикивая: "Оставь мне воды помыться, сволочь! Я тебе сейчас свет погашу!"
- Герр генерал, герр генерал, - в дверь спальни постучалась Луиза Ивановна. - Дворник пришел. За праздничными деньгами.
- Ты сказала, что хозяин на Рождество съехал? - спросил Фаберовский.
- Я иногда плохо не понимаю по-русски, - сказала Луиза Ивановна. - Он все равно хочет денег.
Поляк спустил ноги на непривычно теплый пол и стал надевать ботинки.
- Скажи дворнику, что сейчас выйду.
- С превеликим праздником Рождества Христова, ваше благородие, честь имею вас поздравить, - встретил его старший дворник. - Погода-то какая скверная! Все с ребятами вечера заготовили, дров наносили, мусор и отбросы убрали, тумбы тротуарные вымазали маслом с сажей. Осталось только с утра посыпать откосы у тротуара песочком - и вот теперь буран. Только к 8 утра все размели, уже опять намело, придется за лопату браться!
- На тебе рупь! - сказал поляк и протянул Ерофеичу монету.
- Я с академика пятишницу, признаться, думал получить…
- Индюк тоже думал… С академика и получишь, когда вернется. А допоки ступай, пан дворник, восвояси, вот пан Артемий проснется, узнает, что я тебе рубль казенный дал - на Гороховую сволочет.
- А я видел, а я видел, как ты ему рупь дал! - закричал Артемий Иванович, поднимавшийся снизу по лестнице. - Гони рупь взад!
- Помилосердствуйте, ваше высокоблагородие!
- Разве что ради праздника. Ступай.
- Откуда это пан Артемий явился? - спросил Фаберовский, когда дворник, удрученно вздыхая, поплелся к себе в дворницкую.
- С заутренней, нехристь, - высокомерно ответил Артемий Иванович и прошел в квартиру. - Потом службу стоял, об изгнании двунадесяти языков. У самой могилы светлейшего в соборе, аж прослезился. Хорошо мы вам с французами в двенадцатом году наклали… Луиза, на стол уже накрыла? Надо бы разговеться после заутрени…
Луиза Ивановна пригласила всех в столовую. Была выставлена бутылка водки, три раскисших соленых огурца, хрустящая с морозца кислая капуста со льдинками и нарезанная ветчина с вареным горошком.
- Ну, чем ты, Степан, сегодня займешься? - спросил Артемий Иванович, разливая водку.
- Надо бы нам капитана найти для начала… Что значит "ты займешься"?!
- Нам, православным, работать в великий праздник - грех.
- Вам всегда грех работать.
Поляк поджал губы.
- Зато у нас душа загадочная, - ответил Артемий Иванович. - А ты, ренегат, можешь и поработать, от тебя не убудет. Чего, капитана не найти, что ли, одному? Он сейчас в полку квасит, а потом с визитами поедет. Подъедь к офицерскому флигелю, да и знай себе его дожидайся. Если бы я такую шубу, как ты, получил, я бы и сам с превеликим удовольствием полдня в извозчике просидел.
- В каком полку его ждать-то?
- Вот этого я, Степан, тебе не скажу. Не знаю. Я в новых мундирах ничего не понимаю, они чисто мешки с брюквой теперь, один от другого не отличишь. Ты у нас за старшего, при шубе, при орденах, деньги все загреб - тебе и думать. А наше дело маленькое - сиди дома да разговляйся.
Фаберовский вдруг вскочил из-за стола, бросив вилку на скатерть, и сдернул за ворот Артемия Ивановича со стула.
- Едем на Шпалерную.
- А чего мы там забыли? - жалобно проблеял Артемий Иванович, торопясь запихать в рот развешанную по бороде капусту. - Нам и здесь хорошо. Вон сколько всего еще осталось! Не хочешь филировать капитана - не надо. Потом найдем. Дай чудом насладиться! Ведь даже клопов в постели нету!
- Разведать надо, можем ли мы послезавтра на Шпалерной где-нибудь в трактире или в чайной дождаться встречи капитана и пани Ольги, чтобы проследить, куда они от французского консульства поедут.
- Только чур потом сюда, а не на Мещанскую! - нехотя согласился Артемий Иванович.
***
Злобствовавший с ночи буран замел тротуары, и было невозможно передвигаться пешком в метелистой полумгле по колено в снегу. Они взяли извозчика и тот в полчаса доставил их на Шпалерную, к французскому консульству. По всей длине улицы, сколько можно было видеть сквозь вьюгу, дворники с лопатами гребли от домов снег, а вдоль рельсов конки толпа рабочих с матерным лаем откидывала этот снег обратно с рельсов на тротуар.
Очки поляка были залеплены снегом, и сколько он ни протирал их, они вновь покрывались белой коростой.
- Что, барин! Плохо? - участливо спросил махавший рядом с ними лопатой дворник.
- В самый праздник такая гадость! Да еще эти жертвы полового подбора! Им положено снег в кучи складывать, чтобы потом на санях на Неву вывозить, а они со своей чугунки снег нам обратно кидают. Мне госпожа Синельникова так и сказала: "Огради, говорит, Митрич, мой интерес от этих трутней". Нам еще на Шпалерной повезло, снег весь ветром унесло, да в Гагаринскую и Самбургский переулок забило. Там сейчас такие валы высокие, что человекам по разные стороны одному другого не видать.
- Какие трактиры или ренсковые погреба, или другие жральни тут рядом есть? - спросил у дворника поляк.
- Так у нас в доме кухмистерская Петра Емельяновича Владимирова, добро пожаловать. А за французским консульством и за шведами кухмистера Столбова заведение, только я вам туда не советую ходить. А если выпить хочется, то на углу Гагаринской трактир Эзелева. Только никто сейчас не торгует, праздник-с.
- А господин Владимиров в этом доме живет или в другом месте?
- В этом. Над кухмистерской квартирует.
- Пошли к нему, Степан, - сказал Артемий Иванович. - До этого Столбова еще три дома идти, а тут два шага всего.
- Уж не родственник ли то пана Артемия?
- Нет. Я, слава Богу, сирота.
Дом с вывеской кухмистерской Владимирова находился по другую от консульства сторону улицы и почти напротив него. Толкнув дверь с заиндевевшим стеклом, они вошли в подъезд, где навстречу им со стула, стоявшего напротив небольшого горевшего камина, поднялся гревшийся у огня швейцар в фуражке с наушниками и в длинной швейцарской шинели с солдатским Георгием на груди.
- Так значит, это ты служишь здесь швейцаром! - сказал Артемий Иванович, стряхивая со своего пальто снег.
- Уж с лета здесь служу! - доложил швейцар, почтительно помогая поляку отряхнуть дорогую шубу и веником обмахнув ему ботинки. - Как с действительной из-за слабости в ногах вышел из Преображенского полка, с тех пор тут.
Фаберовский протер платком очки, водрузил их на нос и строго спросил:
- Как зовут? Ага… Самсон Лукич… Грамотный? Тогда ознакомься.
Он продемонстрировал швейцару открытый лист, тот поднес его поближе к газовому рожку и затем почтительно вернул, выражая всем своим видом готовность услужить.
- Вот что, Лукич, - сказал Артемий Иванович и искоса взглянул на шубу Фаберовского, а затем опустил глаза себе на грудь, прикрытую вытертым телячьим воротничком. - Прослышали тут у нас в ведомстве, что в здешних окрестностях творятся неладные дела, и ты его превосходительству и мне, как человек по видимости правильный и с понятием, сейчас обо всем как на духу расскажешь! Ведь по этапу не ходил? Много потерял. Но это дело можно легко поправить.
- Что же вы меня сразу пугаете-то! - обиделся швейцар. - Мы люди православные, Государя и Господа нашего чтим, отчего ж не рассказать правды-то?
- Вот и давай без предисловий, - жестко сказал поляк, чтобы перехватить, пока не поздно, инициативу у Артемия Ивановича.
- Садитесь, ваше превосходительство, - Самсон Лукич уступил свой стул поляку, подобострастно протерев сидение рукавом. - Перво-наперво, упомяну о том, что вчера за час до вечерней службы от французского консульства неизвестные на тройках дежурного дворника похитили! Один валенок остался.
- Чего?!
- Вот вам истинный крест! Бабы наши говорили, что Андрейка сам на метле улетел, да только дуры они суеверные: где ж это было видано, чтоб мужеской пол на метлах летал! Да и какая у него метла могла быть, когда он на часах! Дворник наш, Митрич, - вон он лопатой на улице махает, - своими глазами видел, как его в сани втащили. Я-то в это время господина кухмистера с семейством поздравлять поднимался, так не видел, но Андрейка точно часа четыре отсутствовал. Мы в участок докладывали, пришел околоточный, всех опросил: кому в зубы, кому в ухо. Сам-то похищенный отпирается, дескать, не увозили его никуда, просто из-за бурана никто его не видел, а Митричу померещилось. Полиция в похищение так и не поверила, а зря: я-то заметил, что когда нас сегодня утром околоточный допрашивал, Андрейка странно так, словно аршин проглотил, прохаживался, руки за спину, словно граф какой, и так затравленно на всех посматривал… Должно быть, что его пытали.
- Подозреваешь на кого? - спросил Артемий Иванович.
- А то ж! Вот видите, ваше превосходительство, дом Фредерики Карловны Балашовой, вдовы камер-юнкера, напротив?
- Вижу? - переспросил Артемий Иванович. - Да в таком буране дальше своего носа не увидишь!